Читать книгу Здесь живёт любовь - Группа авторов - Страница 4

Самый лучший папа. Он бесконечно любил маму ― беззаветно и безусловно. В этой паре, несомненно, один любил, а вторая позволяла любить себя. Весёлый, обаятельный, с открытой белозубой улыбкой студент Витя покорил маму. Он был тот ещё красавчик, и девчонок у него в студенческие годы хватало, но не смог устоять перед горделивой и умной красавицей Галочкой, её «самыми красивыми ножками во всём универе» и тем, как она играла в волейбол.

Они познакомились в Томском университете, во время учёбы поженились и по её окончании приехали в город Миасс по распределению. Семейная байка гласит: когда они вышли с вещами из поезда, мама обомлела. Она была в ужасе и требовала вернуть её в цивилизацию. После пяти лет в Томске – с его трамваями, театрами, кафе и разговорами о науке – она рассчитывала, ну как минимум, на что-то с асфальтом. А перед ней стоял покосившийся деревянный домик с одинокой табличкой «Вокзал». Вокруг – деревенские домики, колея вместо улицы и пара коровьих лепёшек. Добро пожаловать, как говорится, в новую жизнь.

Возвращение было невозможно ― требовалось отдать долг государству за бесплатное высшее образование, отработать несколько ближайших лет на местном КБ Машиностроения. Кстати, КБ известно на всю страну.

АО «Государственный ракетный центр имени академика В. П. Макеева» (АО «ГРЦ Макеева») ― советский, российский разработчик баллистических ракет, один из крупнейших научно-конструкторских центров России по разработке ракетно-космической техники.

Вот на этом предприятии мой отец отработал почти тридцать пять лет инженером-баллистом и был представлен к государственной награде.

Впрочем, всё оказалось не так плохо, как показалось сначала. Выяснилось, что скромный вокзал своим деревянным видом излишне напугал молодых инженеров, потому что находился он в старой части города. А жить им предстояло в новейшей части города, которая называлась Машгородок и была построена как раз для только выпустившихся студентов-инженеров. В этой части города уже были выстроены новенькие пятиэтажные хрущёвки, ожидающие своих жильцов. Им предстояло жить, трудиться на КБ Машиностроения, развивать город и развиваться самим.

Родителям выделили комнату в государственной двухкомнатной квартире, и через пару лет, третьего апреля тысяча девятьсот семьдесят седьмого года, на свет появилась я. Папа носил маму на руках, они были счастливы, и моё появление навсегда изменило их жизнь ― они стали родителями. Через три года родился мой брат.

Во времена отсутствия стиральных машинок-автоматов, микроволновок, радионянь и прочих благ цивилизации, которые есть теперь у нас, родительство, на мой взгляд, больше походило на выживание. Я, например, не могу сказать, была бы я готова к такому.

Сейчас я пишу эти строки с нежностью и благодарностью к моим родителям оттого, что, окунувшись в воспоминания того далёкого времени и их скудных рассказов, я ни разу не слышала от них, что им было тяжело или что, если бы можно было выбрать не рожать детей, они бы этого не сделали.

Я понимаю, что знаю далеко не всё. Возможно, в какой-то момент кто-то из них был в отчаянии, возможно, были какие-то ссоры и взаимные обвинения. Но я этого не знаю, да и не хочу знать. Хочу больше сказать ― я бы прекрасно их поняла.

Буду ещё много раз повторять, что родительство ― это тяжёлый труд. И великое счастье. Они в своё время выбрали это счастье, и меня переполняет любовь к моим родителям.

Папа был идеальным отцом, и надо ли говорить, что я была папиной дочкой. Он научился делать всё, что требовалось для ухода за ребёнком. Ежедневно бегал на молочную кухню, так как у мамы не было молока (тогда было такое заблуждение), купал меня, гулял со мной, рассказывал сказки, читал книжки, качал на ручках и укладывал спать. Через три года всё повторилось с моим братом. От кого-то из родительских знакомых я даже слышала нотку зависти: мол, мама могла бы и не быть такой лентяйкой, чтобы хлопоты о детях «вешать» на своего мужа. А папа просто делал то, что считал естественным, – быть рядом, когда нужен, и не считать это подвигом.

Шло время, дети подросли. Позади были первые зубы, бессонные ночи, первые шаги в комнате площадью десять квадратных метров на четверых, крошечная кухня на две семьи. Родителям дали двухкомнатную квартиру в хрущёвке. С балконом. Забегая вперёд, скажу, что мама подсуетилась на излёте распада СССР, и нам дали ещё и трёхкомнатную квартиру в новом доме, в только что построенном районе. Если я правильно помню, то если в семье дети были разнополые, государство щедро раздавало квартиры, где разнополым детям полагались отдельные комнаты. Однополым же, считалось, хватало и одной на двоих. Нашей семье повезло.

Мама после декрета вылетела из гнезда и распустила крылья, прекрасно её понимаю ― творческие порывы не заткнёшь, всё равно выльется наружу. Творческая мастерская по пошиву пелёнок, распашонок, шапочек и вышивка детских пододеяльников и наволочек требовала выхода на новый уровень.

Мамины организаторские способности и фантазия как нельзя лучше пригодились в профкоме родного КБМ. Закружила маму общественная деятельность, подготовка к различным городским праздникам и локальным мероприятиям на предприятии, а также сбор членских взносов. Она писала сценарии к этим праздникам, была режиссёром, участником представлений, закупала дефицитные подарки и сладости на новогодние ёлки во Дворце культуры для детей сотрудников, организовывала поздравления самих сотрудников, распределяла путёвки в санатории и базы отдыха и, наверное, делала ещё много всего.

Мы об этом не говорили, но сохранились чёрно-белые фотографии и несколько сценариев какого-то Нового года в папке, напечатанных на печатной машинке, и я увидела почти своими глазами, как это было весело. А ещё она шила себе модные наряды по выкройкам, мне и брату новогодние костюмы, была в наших классах в родительском комитете и дома наряжала самую красивую в мире новогоднюю ёлку.

Папа приносил неизменно облезлые ёлки на каждый Новый год. Мама сердилась на него и ворчала, пока он доставал с антресолей старый потрёпанный чемодан с ёлочными игрушками.

А потом творилось настоящее чудо, потому что из этой неказистой ёлочки получалась роскошная красавица.

Мама мастерски развешивала на ветках стеклянные шарики, внутри которых была серебристая мишура, голубые шары с серебряными снежинками на боках, жёлтых и красных птичек из папье-маше на серебряной ниточке, огурчики и грибочки, красные ягодки, сосульки и потрясающие стеклянные бусы.

Обязательным атрибутом украшения новогодней ёлки был разноцветный серпантин из фольги и дождик. Не боюсь показаться занудой и старой перечницей, но такого серпантина и дождика теперь не делают. Серпантин был из тонкой серебристой фольги, окрашенный с внешней стороны: синий, зелёный, красный, жёлтый или просто серебряный. В сложенном состоянии это была такая шайбочка диаметром примерно два сантиметра, шириной семь-восемь миллиметров. Следовало взять эту шайбочку за конец, встать таким образом, чтобы перед тобой было свободное пространство метров четыре-пять, и с силой выбросить её перед собой, крепко держа конец пальцами. Далеко вперёд вырывалась змейка потрясающими ровными завитушками, которые остаются кольцами и не распрямляются. Если хотелось украсить серпантином ёлку, следовало перебросить шайбочку через неё.

Для меня ёлка немыслима без огоньков. У нас это были разноцветные огоньки продолговатой формы длиной три сантиметра. Это была старая ёлочная гирлянда, и ворчание мамы возобновлялось, как только папа пытался включить её в розетку, чтобы проверить. Каждый год эта гирлянда не горела, зараза. Папа со вздохом доставал паяльник и вместе с братом, который мешался под руками и норовил припаять себе что-нибудь помимо контактов, чинил гирлянду, менял вилку или заменял лампочку. Потом мама обвивала огоньками нашу ёлку и водружала на макушку красную звезду.

Последним штрихом было декорирование крестовины, которую папа делал сам и на которой стояла ёлка. Белая ткань, которой декорировали крестовину, наброшенная поверх ткани вата, и старый запутавшийся дождик завершали образ. Теперь со дна чемодана можно было достать почти плоские пачки с конфетти, высыпать их на ладошку и подбросить вверх над ёлкой! Разноцветные кружочки бумажного конфетти падают на ёлку: какие-то оседают на ветках, какие-то ложатся на белую декорацию подножия ёлки и просто на пол вокруг.

Папа включал гирлянду в розетку, и мне казалось, что весь мир замирает – так завораживали меня огоньки на ёлке. Их мерцание будто навсегда сохранило во мне ощущение домашнего тепла и праздника. Спустя годы я понимаю: с тех пор вся моя жизнь переливается тем самым разноцветием – живым, тёплым, чуть наивным, как огоньки на родительской ёлке. И в каждом таком огоньке до сих пор живёт часть того самого чуда.

Папа был настоящим мужчиной – таким, который носит на руках свою любимую женщину, а детей – на своей шее; владеет паяльником и может не только заменить лампочку, но и починить кран, сломанную ножку у стула, приклеить что-нибудь к чему-нибудь и ещё тысячу мелочей. Он даже умел переплести книгу – с кожаной обложкой, как в старинной библиотеке. Технический склад ума не мешал ему быть ещё и мастером на все руки. Если человек проектирует траектории баллистических ракет, то, считай, капуста у него сама собой квасится, а тумбочка сколачивается по линейке ГОСТ.

Без дураков, папа умел делать всё. И всё это делал качественно и надолго. В свободное от работы время мама даже подтягивала его к изготовлению мебели, что во времена тотального дефицита было весьма кстати. К примеру, в новой трёхкомнатной квартире был огромный коридор, по левой стене которого располагались двери в жилые комнаты.

Так вот, креативная мама задумала заполнить всё свободное пространство справа полезной входной мебельной группой от пола до потолка, которая в простонародье зовётся «прихожкой». Папа смекнул, что дело это небыстрое, и, поняв, что мама решила «запрячь» его надолго, принялся сетовать и ныть – мол, он бы нашёл, чем заняться в свободное время. Но мама была непреклонна и, подгоняя его и подбадривая, принялась рисовать схему. Папе ничего не оставалось, как смириться, и через несколько месяцев шикарная прихожая из дерматина в духе 90-х была готова.

Хотя в советское время досуга хватало – были и спортивные секции, и рыбалка, и охота, и клубы по интересам, – папа ко всему этому оставался равнодушен. Он не был спортсменом, чтобы получать физическую разрядку, не собирал марки или монеты и не посещал филателистические или нумизматические кружки, не рыбачил и не охотился. Средства коммуникации были допотопные, и редкие встречи с друзьями или советские праздники оставались для него, пожалуй, единственной возможностью немного отвлечься от быта и работы.

Разумеется, были ещё увлекательные садово-огородные выходные, но их вряд ли можно было считать настоящим отдыхом – скорее, продолжением всё того же быта, только на свежем воздухе.

А вообще, было бы неправдой говорить, что папа ничем не увлекался. У нас была большая библиотека, папа охотился за книгами, и только благодаря ему я прочитала ещё в подростковом возрасте, к примеру, несколько произведений братьев Стругацких и «Мастера и Маргариту».

Всю библиотеку я, конечно, уже не помню, но мы росли в читающей семье и постоянно видели в руках родителей книги.

Мой же мир детства и подростничества был расцвечен книжками в подарочных переплётах с яркими картинками, которые мой папа выписывал для меня из Москвы. Кто не знает, в восьмидесятые в провинциальном городке Советского Союза нельзя было свободно купить такие книги в букинистическом магазине. Их надо было заказывать по почте, ждать несколько месяцев и заплатить больше чем обычно.

Ах, любите ли вы сказки так, как люблю их я?

Могу с уверенностью сказать, что я выросла на сказках. И я безмерно благодарна папе за то, что выросла на разноцветных, добрых, жизнеутверждающих сказках: никаких братьев Гримм, Андерсена и жестоких сцен прошлых веков. Даже думать не хочу, что тогда это там означало и как бы подобные сказки повлияли на моё незрелое и чуткое мировосприятие.

Смыслов, которые вкладывали писатели, творя эти произведения много лет назад, я не знала и кружилась в лёгкости по книгам и мирам, которые были мне столь недоступны, сколь и желанны.

Когда я выросла, с удивлением узнавала факты или события, благодаря которым были написаны эти произведения. Но во времена моего детства у нас не было интернета, а читать рецензии или биографии писателей я не любила, поэтому моё знакомство со сказками осталось безоблачным.

У меня навсегда остались тёплые воспоминания о том, как папа каждый вечер читал нам с братом сказки.

Думаю, причина этой ежевечерней традиции была довольно прозаична: мама единолично назначила папу дежурным за наше укладывание, и папа, желая побыстрее, наконец, отдохнуть после рабочего дня и родительства, пел нам с братом соловьём. А сказки нас укладывали быстрее всего, брат вообще вырубался на середине главы. Папа нас с братом очень любил и был прекрасным рассказчиком.

Пока книги долго шли по почте, он сам пересказывал главы, приправляя сюжет какими-нибудь весёлыми подробностями. И все диалоги говорил разными голосами. Это было настоящее представление. Он торжественно заходил к нам в детскую, назначал «чесальщика своей спины», выдавал массажёр и предупреждал:

– Если не станете перебивать, сегодня я расскажу вам две главы.

На взрослом это означало:

– Если не подерётесь в этот раз за статус «чесальщика спины» и не будете бегать каждые пять минут в туалет, второй главе сегодня быть.

Повзрослев, я уже сама читала и перечитывала до дыр те самые книги.

С удовольствием погружаясь в придуманный сказочный мир, я ярко переживала все приключения вместе с его героями заново.

Моё богатое воображение дорисовывало картину прочитанного, и я в полном смысле жила в этом мире вместе с героями сказок!

Я лазала по деревьям вместе с Пеппи, Томми и Анникой, поднималась на воздушном шаре с Незнайкой, летала по звёздному небу прямиком по лунной дорожке вместе с Венди и Питером!

Я чувствовала вкус мятных конфетти вместе с Джельсомино, видела своими глазами Изумрудный город, смотрела восторженно на гигантские ягоды и фрукты, растущие в Цветочном городе!

Вместе с Муми-троллем и Снусмумриком я рыбачила летом на дощатом пирсе рядом с Муми-домом, удивляясь, смотрела вместе с Алисой, как карточные валеты закрашивают белые розы красной краской, пыталась понять вкус имбирного пряника, такого понятного для Майкла и Джейн, и заворожённо смотрела на звёзды из фольги, которые превращались в настоящие.

Это наполнило мой реальный мир чувствами, чувствованием, добром, дружбой, бескорыстием, честью и честностью, ответственностью, взаимопомощью, красотой, отвагой, а также лёгкостью и юмором.

Благодаря сказкам мой мир никогда не был серым и скучным.

Эпопея сказок закончилась на книге «Хоббит, или Туда и обратно».

Трилогия «Братство кольца» открыла мне путь к другим мирам, однако детство и подростничество в мире сказок всё же завершилось. Надо сказать, что родители выдохнули ― честно говоря, уж как они сетовали на то, что пора бы «настоящую» литературу начать читать, ведь реальный мир совсем не похож на сказки. Я честно попыталась прочитать подсунутого папой «Зверобоя» Фенимора Купера, но дальше первых трёх страниц дело не двинулось. Может, потому что я девочка и привыкла сопереживать и учиться дружбе и верности в сказках, а не в болотах с Гуронами.

Но я безмерно благодарна папе, который подарил мне этот мир ― яркий, добрый, разноцветный, самый настоящий и счастливый.

Памятуя о такой тёплой и полной любви традиции в моём детстве, я пыталась привить и своим детям любовь к сказкам и чтению книг, однако в нашей семье это не прижилось. К сожалению.

Также папа с удовольствием выписывал из Москвы пластинки, наверное, в то время все слушали такие же, но у нас была довольно внушительная коллекция. Конечно же, была ABBA, Уитни Хьюстон, Queen, Пугачёва, Ротару, полное собрание Высоцкого и другие. Папа сам включал проигрыватель и не разрешал нам с братом даже приближаться к пластинкам, переживая за то, что мы можем нечаянно их поцарапать иголкой проигрывателя. У нас с братом также были свои пластинки с детскими аудиосказками: «Али-Баба и сорок разбойников», «Голубой щенок», и я до сих пор помню все песни и диалоги, а если включить те песни, думаю, даже вспомню все слова. Настолько они были заслушаны до дыр. Очень приятные воспоминания.

Честно говоря, у меня где-то в подсознании отложилось, что папа проводил со мной и братом больше времени, чем мама. Однако на самом деле это объяснялось тем, что у папы рабочий день начинался на час раньше мамы, и он давал ей это время, чтобы поспать. Ему приходилось собирать нас с братом в садик и в школу. Только сейчас понимаю, что это был настоящий мужской подвиг.

Если вдуматься: мужчина даёт поспать своей любимой женщине с утра, и сам готовит двоим детям завтрак, собирает их и отводит в садик и школу. Каждый день, несколько лет подряд. В любое время года, а это значит, что надо не просто надеть платье и шорты с рубашкой на детей, это ещё и верхняя одежда зимой. А сорок лет назад верхняя зимняя одежда была, пипец, какая неудобная, впрочем, та же история с осенней и весенней тоже. Ещё и шапки, варежки, шарфы. А колготки! Это точно был подвиг.

До сих пор вспоминаю тот советский папин завтрак: чёрный чай с сахаром, сверху ломоть хлеба с маслом и сосиски. Даже захотелось!

Но здесь ещё есть вторая сторона медали, которую надо было дать папе за родительство. Поскольку у мамы рабочий день начинался на час позже, то и заканчивался этот день на час позже. Так и выходило, что забирать моего брата из садика должен был тоже папа. В школу и обратно я ходила самостоятельно, благо это было рядом с домом. Потому и отложилось, что папу мы видели чаще мамы.

Мама не избегала своих родительских обязанностей, просто ей повезло с мужем. В свою очередь, летом она на несколько смен уезжала со мной и братом в летний лагерь работать воспитателем. Папа, полагаю, воспринимал такое положение вещей как отдых, хотя и продолжал работать на своём предприятии. Однако однажды его уединение быстро закончилось, так как у меня в лагере началась ветрянка. Меня срочно изолировали из лагеря домой к папе и дали ему больничный. До сих пор помню, как мы проводили время вдвоём и его заботу. Он старательно прижигал мои зудящие волдыри зелёнкой, а потом мы ездили на огород и собирали клубнику. Дома папа насыпал мне клубнику в тарелку, наливал молока и посыпа́л сахаром. Вся клубника и папа принадлежали только мне! Ведь брат остался с мамой в летнем лагере, а моя изоляция длилась не меньше двух недель. Потом мы варили клубничное варенье и слушали пластинки.

После лагеря мама, по всей видимости, сама нуждалась в некотором уединении, и на остатке лета она брала путёвки на базу отдыха «Серебряные пески» и отправляла нас туда с братом и папой на выходные.

Мы жили в деревянных домиках в сосновом лесу, нам выдавали деревянную лодку с вёслами, и папа организовывал наш совместный быт. Все прелести почти островной жизни Робинзона Крузо и его двух Пятниц мы познавали на базе отдыха. Папа показывал нам разные ягоды, растущие в изобилии прямо вокруг нашего домика, мы их собирали, устраивая соревнование, кто быстрее и больше. На берегу мы вылавливали из воды окуклившихся ручейников, папа с братом собирали снасти для рыбалки, и мы выходили в открытое море. Шутка, в озеро, конечно же. Папа был капитаном, брата он назначал старпомом, а мне выдавался синий черпак, и я торжественно назначалась матросом.

Ясное дело, женщина на корабле для настоящих моряков ― нежелательная фигура, но, насколько я помню, иной раз эта женщина тягала чебаков и окуней, только за ушами трещало, побольше некоторых. Так что я заслуживала своё право нахождения на судне. К тому же черпак пригождался не единожды в каждом походе, и я весело исполняла свои обязанности матроса, размахивая им. Кстати, можно было под эту лавочку и братца водичкой зацепить. Отчего над озером раздавался его истошный вопль, и я считала, что рыбалка удалась.

На берегу папа учил нас разделывать рыбу, а потом варил уху или жарил её. А когда темнело, папа нам выдавал фонарики, и мы шли к берегу, чтобы погонять раков.

А песок на той базе отдыха и вправду был серебряным. Вокруг озера располагались горные породы со слюдой, которая со временем раскрошилась, и мелкий жёлтый прибрежный песок перемешивался с этой крошкой. Зачерпывая воду ладошками, я долго разглядывала серебринки, а в солнечную погоду они блестели на солнце и золотились на пальцах. Вода в нашем озере детства Тургояк была прозрачная и чистая, и мы даже пили её, заходя в воду подальше от берега, набирая в кружки и в котелок.

У кого в детстве было семейное милое прозвище? У меня было. И придумал его для меня мой папа.

Был такой трогательный кукольный мультфильм тысяча девятьсот семьдесят первого года, назывался «Лошарик». Он о том, как в цирке жил-был жонглёр. И в его кожаной сумке, похожей на большой кошелёк с застёжкой «поцелуй», было много шариков разного цвета и размера. Однако жонглёр мечтал быть вовсе не жонглёром ― он хотел быть дрессировщиком и очень грустил по этому поводу. Жонглёр так долго жонглировал шариками из своей сумки, что приручил эти шарики, и однажды из них появился Лошарик.

Жонглёр очень обрадовался, что у него теперь есть собственный зверь, хоть и необычный, он стал выступать с ним в цирке, и Лошарик очень полюбился маленьким зрителям. Директор цирка увидел, что жонглёр смог приручить такое необыкновенное животное, и доверил выступать с настоящим тигром и львом. Однако эти гордецы отказались выступать с Лошариком, потому что он не настоящий. А жонглёр не смог отказаться от своей мечты быть дрессировщиком, и Лошарик ушёл, чтобы им не мешать, раздав все свои шарики детям. Так не стало Лошарика. На очередном выступлении жонглёр вышел с животными на арену, но зрители стали спрашивать: где же Лошарик? Жонглёр осознал привязанность к своему настоящему делу, но в его кожаной сумке не оказалось шариков. Он сильно расстроился, но из зала на арену дети стали бросать шарики. Лошарик снова появился и простил своего друга.

Мне было интересно пересмотреть тот мультфильм из детства, оказалось, что я его совсем не помню. Но рассказать я хотела не совсем про это. Папа всегда смотрел мультики вместе со мной и братом, и однажды он стал ласково называть меня Лошариком. Это было невероятно мило, и мне очень нравилось моё прозвище. Он так звал меня очень долго, до самой старшей школы, мне кажется.

Однажды мы с родителями приходим в гости к моей подруге детства Анечке и, как всегда, весело и буйно проводим время. Папа, разумеется, называет меня Лошарик, так как это прозвище в моей семье уже прочно ко мне приклеилось. И вот, нам уже пора домой, Анечка подбегает к своему папе и говорит:

– Папа! Ты слышал, как папа Надю ласково называет?

– Нет, ― говорит дядя Серёжа, ― не обратил внимания.

Аня надула губки:

– Он её называет Лошарик!

Дядя Серёжа:

– Я тут причём?

Аня:

– Может, ты тоже придумаешь мне какое-нибудь приятное прозвище и будешь меня так называть!

Дядя Серёжа:

– Н-у-у-у-у… ― чешет затылок. ― Я могу звать тебя Лошадь!

– Ну ПАПА!

Есть много ярких вспышек тёплых воспоминаний, связанных с папой и его заботой. Из них соткано разноцветное одеяло моего детства, которое согревает меня до сих пор.

Однако мне всё же пришлось признать, что скелеты в его шкафу тоже были. Полагаю, как и у любого человека. Но поскольку он был моим родителем, я не вправе его осуждать и держать на него обиду. Это глупо. Он отдельный человек, его жизнь, как и у любого другого, была только его жизнь, он проживал собственные испытания и делал собственный выбор. Даже если его слова и поступки ранили меня и с позиции родителя были чудовищны и неприемлемы, у меня всё равно не осталось на него обиды. Ведь я получила такой же урок, как и все остальные свои уроки в жизни, и это лишь укрепило моё намерение быть другим родителем для своих детей.

Однажды мы приехали в родной город, чтобы отпраздновать Новый год. Третий сын только родился, и мне хотелось, чтобы папа увидел его. Мы сделали общее фото на память, и папа сказал мне:

– Мы не были такими родителями, как ты… Ты ― САМАЯ лучшая мама.

Опять же, я делаю свой выбор, предпочитая жить в том самом лучшем, что он дал мне. Всё же он был хорошим отцом. И не моё собачье дело, каким он был человеком и мужем. Заглядывая в шкаф, я предпочту пройти мимо его скелетов, дотянуться рукой до задней стенки этого шкафа и нащупать дверцу. В моей реальности эта дверца ведёт в волшебную страну. И сто процентов, я туда войду.

Поэтому здесь я оставлю только волшебство моего детства.