Читать книгу Чекист: В небе только девушки! И… я. Мы взлетали, как утки… Чекист - Комбат Найтов - Страница 13

А тогда в июне, после относительно небольшого затишья, вызванного большими потерями у немцев под Купянском, немцы начали новое воздушное наступление на Воронеж, перебросив из Крыма 8-й авиакорпус Рихтгофена. Его основным оружием были Ju-87D-3, с помощью которых они штурмовали Севастополь.

Всего на южном участке советско-германского фронта было сосредоточено пять немецких авиакорпусов: 1-й, 4-й, 5-й, 8-й и 11-й. Плюс королевский румынский авиакорпус. Непосредственно против нас действовало командование 8-й авиационной областью. На южном фланге – 17-й авиаобластью. Меня и ОРБАЭ пару раз выдергивали в направлении Воронежа, но полностью туда не перемещали. В основном сидели на южном фланге фронта, который, несмотря ни на что, потихоньку шел вперед. Я уложился в отведенный мне командованием срок по вводу новых частей дивизии в строй, к 26 июня имел в строю четыре полка пикировщиков и полк Су-2, который следовало уже отправлять в тыл. Он, потихоньку, «сточился». 27-го неожиданно вызвали в Москву Красовского, и к вечеру мы узнали о смене командующего. Двадцать девятого старый командарм сел на промежуточную в Круглом, о чем-то долго говорил с Настей. Потом пообещал нас всех забрать с собой, всю 223-ю дивизию. Но мы так и остались на Брянском фронте. Так как приказа не поступило, то Настя фыркнула и ничего никому не сказала. Делиться информацией она не захотела. Эскадрилью загрузили поиском штаба восьмой области. Как его с воздуха можно обнаружить? Ну, знаю я, что он в Курске был. Но узнавать адрес должны не летчики, а подпольщики. А мы гоняли машины к Курску, жгли ресурс и топливо. Крайнее из хорошего, что сделал для нас Степан Акимович, была поставка новых пятикилограммовых осколочно-фугасных бомб со взрывателями АВД-42 и большой партии 500-килограммовых контейнеров для них.

АВД – химический взрыватель с замедлением. Простой, как ложка дегтя в бочке с медом. Реагирует после сброса на время, до восьми суток, вибрацию и нажим. В контейнер помещается сто таких бомб. После сброса он раскручивается набегающим потоком, и на высоте от 200 до 100 метров анероид раскрывает бомбу. Внешние крышки слетают, а суббоеприпасы разлетаются. Часть поставлена на немедленный взрыв, часть минирует местность. На южном участке немцы рассредоточили авиацию по аэродромам подскока, плохо понимая, что они хорошо видны даже под сетью, если переключить обзор на землю. А в крупных городах на многих аэродромах уже была бетонка и полукапониры. Немцы их активно перестраивали на свой, немецкий манер: неравномерные окружности. Основой нашей тактики стало нанесение ночных бомбовых ударов с использованием двух или одной «пятисотки». Днем мы их использовать не могли, массово они не поступили, плюс их было очень долго готовить. И, если вылет не состоялся, их требовалось разрядить. Вооруженцы их дико не любили, а нормальных кассетных бомб еще не выпускали.

Нам довели общую численность Пе-3ВИР до восьми, этого хватало, чтобы обеспечить относительную безопасность вылета днем двух бомбардировочных полков. Если бы не слабое техническое состояние машин и очень солидные перебои с поставками топлива и боеприпасов, работать можно было бы и интенсивнее. Но было гладко на бумаге! Автомашин в дивизии немного, несмотря на то что активность авиации противника на нашем участке мы постепенно свели к нулю, наша оторванность от армейского руководства постепенно превратила наш «инструмент» в обычный микроскоп для забивания гвоздей. Здесь мы держали немцев под постоянным напряжением, а на других участках шли кровопролитные бои, в которых мы не могли принимать участия. Нас не планировали и выдавали столько топлива, что мы с трудом обеспечивали поддержку войск на своем участке. Пришлось вспомнить «девяностые», и после двух довольно бессмысленных замечаний, полученных на совещаниях у Смирнова, начать самостоятельно накапливать топливо и боеприпасы. Эту школу мы проходили после вывода из ПрибВО и в Первую чеченскую. Главное в этом деле: близость железных дорог и нужные люди. Без них – никак. Плюс, по старой памяти ОРБАЭ снабжается без особых проблем. Решил начать мостить «колымский тракт». Столько здесь стоят подобные махинации. Четыре пишем, два в уме. Летим на Курск двадцатью машинами, долетаем одной, сдаем карты. В результате аварийный запас, который «pocket» не тянет, образовался. Или для того, чтобы если боеприпасов хватит, или чтоб машины не бросать. Сашка стенала по этому поводу – спасу не было.

Но я твердо помнил, что была такая «битва за Воронеж». О ней почему-то только вскользь иногда упоминали наши известные военачальники в своих мемуарах, и не более того. Не особо жалуют своим вниманием бои за Воронеж и историки, вероятно, из-за того, что наступление противника на этом направлении было полной неожиданностью для самой Ставки Верховного Главнокомандования, предполагавшей, что, как и в предыдущем году, летнее наступление развернется на Центральном фронте в сторону Москвы. А нашу эскадрилью гоняли не в целях Брянского фронта, а в целях 2-й воздушной армии. Своя рубашка ближе к телу. Сейчас Юго-Западный, и мы немного ему поможем, поэтому на два вылета в день каждому полку топлива и БЗ подкинем, развернется от Крыма на Харьков, и все за нас сделает! А мы найдем штаб «Восьмерки» и разбомбим пустое здание. Но доложим: «Снайперским ночным ударом, авиация Второй воздушной армии, под командованием полковника, всего, Смирнова, нанесла массированный удар по заранее разведанному штабу воздушной области противника. Штаб – уничтожен! Героический подвиг воинов 2-й ВА вписан в анналы военной истории мира. Пардон, галактики, что уж мелочиться! Использовалась для массированного удара 1 (одна) машина».

Получив, вместо сточенной в июне авиации, относительно свежий и пополненный 8-й авиакорпус, Гот ударил правее Белгорода на Старый Оскол, а Вейхс на Ливны. Паулюс, потерявший в майских боях 17-ю танковую, продолжал сдерживать наступление Юго-Западного фронта генерала Малиновского. Наш командующий фронтом Черевиченко, которого почему-то сняли и назначили Голикова, навязал противнику гибкую оборону. Но наши войска медленно, но отходили, а противник все разворачивал и разворачивал наступление, стремясь взять в кольцо армии нашего фронта. Ударная сила немцев: 4-я танковая армия и около тысячи самолетов.

12 июля, на десять дней позже, чем это состоялось в том сорок втором, войска Вейхса и Гота соединились у Кшенского моста, окружив сороковую армию нашего фронта, которой командовал генерал Парсегов. В составе армии только что переброшенный третий воздушно-десантный корпус, который готовился к наступлению: брать с севера Харьков. Туда на этот пятачок было согнано куча планеров, военно-транспортных самолетов, истребителей, буксировщиков планеров. Море всего разного. Плюс три дивизии: две стрелковые и одна гвардейская мотострелковая. Прикрывала это все наша армия: четыре из пяти истребительных и две штурмовые дивизии. Ведь Красовский отвел на южный фланг всю бомбардировочную авиацию и занимался ее переформированием. Малиновский, уловив «халяву», улучшил свои позиции, нас к Воронежу не пускали, и пропустили сосредоточение двух армий фон Бока. Когда еще можно было успеть вскрыть, мы занимались Курском. Информация пошла вечером 11 июля. В тот день «штатные», плановые поезда с боеприпасами и топливом не пришли. От слова вообще. Оставалось прикинуть, как лучше действовать. В 22.00 стало известно об очередном командующем фронтом. Фронту оставалось жить 84 километра по прямой, и он становился Воронежским. По названию речушки, которая отделяет завод от «Правого берега». Темень дремучая. Две цистерны с «захомяченным» автомобильным А-56. По 20 тонн в каждой, и полцистерны подсолнечного масла Копанищского масложирзавода, две платформы сухого железного сурика, приткнувшегося на путях в Хреновищах. И восемьдесят ПТБ к моим «пешкам» – разведчикам. Кшенский мост – это глубокий наш тыл, согласовывать удар по нему требуется через армию. «Командующий выехал в части, сообщите ваш позывной». Еще сообщение от Олеси, что наблюдает колонну, выдвинувшуюся от Курска к Мосту. Вызвал всех командиров полков и Тамару. Собрались в 23.00. Спросил у оруженца:

– Ампулы с КС есть?

– Конечно, но мы их давно не используем.

– Начхим!

– Старший лейтенант Хромов, товарищ подполковник.

– Смотри сюда! Здесь бензин, Хреновищи, здесь масло, Копанищи, здесь – разъезд «169 километр», в мешках железный сурик. Гонишь сюда, смешиваешь вот в таких пропорциях, «не перепутай, Кутузов!» (Хотя оба глаза у него на месте.), везешь в Круглое и разливаешь по подвесным бакам. Процесс не прекращаешь, пока не будет собрано шестьдесят подвесных баков. Теперь вы, капитан. Требуется закрепить ампулы, чтобы они кололись при ударе об землю и зажигали эту смесь. Разрешаю проверить на земле, но подвесные баки не портить. Александр Иванович, ПТБ ставить на машины, заглушку не снимать, кран переключения подвесные-внутренние законтрить. Все питание от внутренних. Вопросы?

– Вопросов нет.

– Тамара! Это зажигательные бомбы. Бросать с горизонтали. Пикировать с ними нельзя. Поправку брать по первой. Теперь, Кшенские мосты, все шесть, к часу ночи должны лежать, минимальным числом пикировщиков. Далее идете к Подлесному, Цветову и Клыкову, и все там минируете. Что можно будет уничтожить – уничтожайте. И возвращаетесь за зажигалками. Вопросы?

– Александра Петровна, разрешите выполнять?

– Действуй!

– Товарищи командиры! Завтра самый интенсивный день, нагрузка – полная, десять «соток» на машину или двадцать «пятидесяток». Артамонов! Твои работают ротабами по зениткам, по две на машину. Ведущими девяток пикировщиков будут Тамарины девочки и мальчики. Работаем по «вертушке», остальное не потянуть. Топлива на четыре вылета полным составом. Жду от вас оперативной и четкой работы. Готовность к вылету в 03.30. Вопросы?

– Прикрытие будет?

– Восемь машин ОРБАЭ, ну, и кто подтянется. Наши соседи туда не дотянутся. Канал связи третий, командую операцией я. Запасной канал связи восьмой, позывной «Метла-21», это – подполковник Косенко. Командирам полков оставаться на земле запрещаю. Вопросы?

Последним выходил прихрамывающий Марик Акопович:

– Хочу сам своих повести, Александра. Не штурманом.

– Старый конь борозды не испортит, я ничего не слышала и ничего не знаю, поэтому запретить не могу.

Мы пожали друг другу руки, и он вышел из кабинета. Звоню в Лиски:

– Абрам Борисович? Александра Петровна. Мне тут шефы такой коньяк из Кизляра подвезли!

– Ой, дорогая Александра Петровна! Ты комедию не ломай, говори, что надо, если меня уже после ужина беспокоишь, ведь не просто так звонишь, хотя я бесконечно рад тебя слышать.

– Где-то должны болтаться два состава в мой адрес с авиабомбами.

– Сейчас гляну! Один у меня стоит, приказано гнать на 707-й. Второй еще в Таловой.

– Отгоните на отстой на 169-й и пропихните из Таловой.

– Меня ж расстреляют, Сашенька!

– Так это только вас, а так – все Лиски под расстрел пойдут. Можете, по своим каналам, в Мармыжи позвонить, поинтересоваться. А половина Лисок – люди «неправильной» национальности. А я без бомб сижу.

– Я перезвоню.

Прошло минут пять-десять. Звонок.

– Милая Сашенька, ну, что ж ты меня, старого больного еврея, так нервируешь! Какие у тебя могут быть проблемы с бомбами? Через пять минут отойдет на 169-й, и я Марку Захаровичу позвонил, он машинки выделит, и прицепы, и людей. И про Таловую не забуду. Мы аврал по городу объявили. Все у тебя будет, Сашенька. Сами привезем, говори, куда и сколько. И не надо говорить, что мы тебя не любим! Там по-немецки отвечают, – последнюю фразу он прошептал. Замечательный старик: начальник перегона и станции Лиски. Очень хорошо всегда помогал.

Повесив трубку, иду к начальнику вооружений эскадрильи. У него сидит и инженер-майор Глисман, из дивизии, что-то рисуют. Встали, нехотя оторвавшись от стола. Придумывают, куда ампулу засунуть и как крепить.

– Мы еще не закончили, товарищ подполковник.

– Это ничего! Я тут вспомнила: сколько у нас РРАБ-1? Помните, по ошибке прислали. Вроде назад не отправляли.

– Нет, не отправляли.

– Насколько я помню, взрыватели, открывающие бомбу, установлены на кольце, там два кольца с четырьмя ножами, обрезающими срезные шпильки от одного пиропатрона. Так?

– Так точно, вот она.

– Ну, дошло? С двух сторон надеваем и стягиваем. Высота подрыва пятьдесят метров. Нож режет не шпильку, а ампулу. Восемь ампул на бак. И предусмотрите разрушение корпуса в районе ножа и ампулы. Вот тут еще отверстия под ножи и бойки на рычаге. Ножи от наших РРАБ-2 должны встать.

Инженер-майор смял свой рисунок.

– Разрешите идти?

– Нет, бегом, и надеюсь на вас.

Пирогель отлично горит до скоростей в 880 км/ч, так что разрушение на высоте нам выгоднее, чем на отскоке, будет больше площадь накрытия. Зашел на площадку к Хромову. Они перекачивают липкий напалм и дружно матерятся, что все перемазались в сурике, несколько мешков дырявыми были.

– Товарищ подполковник, ну, бензин и масло более-менее понятно, а сурик зачем? Чтоб не только горели, но и перепачкались? – спросил улыбающийся «химдым», блеснув в темноте белыми зубами.

– Что делает окись железа при температуре 750 градусов?

– Разлагается на железо и… кислород! И опять должно окисляться! Экзотермически! Гениально!

– Эта штука называется пирогель, способна прожигать легкобронированные цели. Отлейте вот сюда.

– Нам в училище о таком составе не рассказывали.

– Наука на месте не стоит, лейтенант.

В соседнем овраге испытали с ним и вооруженцами смесь. Они успокоились и разбежались по своим делам. Я вернулся на КП, получил доклад дежурного по полетам. Тамара с девочками возвращается без потерь. На БОДО доклад, что немцы разрушили все мосты в Кшенске, части 3-й армии отойти за мосты не успели, и, вместо того чтобы тихо слить город и бежать к Воронежу, начали пытаться защитить сами себя. Гот действует в точности по инструкции, по «плану Блау», поэтому не стал ввязываться в бои в городе и повернул на Старый Оскол, повторив то, что делал в том сорок втором. Но в этом ему пришлось спускаться на юго-запад вдоль Кшени до Пожидаевки, наводить две переправы, и все ночью, идти по тылам 38-й армии, громя их, как бог черепаху, на неподготовленных в противотанковом отношении позициях. У Быстрецов колонна Гота вышла на шоссе и повернула в сторону Горшечного. Мне передавал это Андрей, который висел над районом и наблюдал это действо по локатору. Так же быстро генерал Гот действовал и в сорок первом, и в сорок втором. От города Тим движется вторая колонна войск, чья она – неизвестно, скорее всего, немецкая. До рассвета еще час с лишним, но ветер восточный и горизонт немного виден. Укладываем лучи прожекторов вдоль направления взлета, и я дал команду на взлет. Взлетаем с зажженными АНО, по-другому моим «основным силам» не собраться. Последними взлетают самые молодые. Собирались довольно долго, но у всех «высотников» в центральном бомболюке не бомбы, а подвесной танк. Девочки Тамары, как клушки, собрали своих людей. Для немцев уже не секрет, что мы взлетели, поэтому летим в направлении на Белгород, где пока наши войска. Набрали пять кэмэ, разговоры стихли, ползем на запад. Слева и сзади подходят остальные самолеты дивизии. Три машины в строю отсутствуют, где-то потерялись. У Лубяного повернули на 330 градусов и выключили огни. Мы идем ниже обычного. В здешних местах еще «ахт-ахтов» нет, это – наша территория, за которую предстоит драка. Над Лубяным команду отдавал голосом, но кодом: дал курс на Купянск, «193», куда обычно мы и летали. Туда пошла одна машина, которая иногда давала щелчки, и короткие команды разными голосами. А мы, в полной тишине, поднимались к Горшечному. Всё, время! Тамара перестраивает своих в колонну и начинает снижаться, мы пересекли железную дорогу и тоже начинаем растягиваться позвенно в длинную колбасу. Я наблюдаю и за воздухом, и за землей. На шоссе длиннейшая колонна бронетехники. Немцы молчат, огня по растянутой эскадрилье не открывают, так как голову колонны будет бомбить Тамара, идущая замыкающим.

– Сброс! – И самолеты уходят в набор, выполняя противозенитный маневр, а над колонной вспыхивает всепоглощающее пламя, ослепительно-дымное. Просто ад! Кампфгруппа Гота накрыта напалмом. Катерина говорит, что имеет повреждения, и отворачивает на Воронеж, все-таки зацепили. У нас десять минут до цели, и сзади появляется солнце. Но это на высоте пять километров, на земле еще темно, и хорошо виден огонь на шоссе. Он служит для нас ориентиром. А целью – вторая дивизионная колонна. Немцы, получившие удар двадцатью четырьмя напалмовыми бомбами, пропускают нас, огня не ведут. Колонна, скорее всего, полностью уничтожена и деморализована. Немцы из второй пытаются поставить заградительный огонь. Но у них в колонне не сильно много орудий крупного калибра. Иван дал команду «Атака!»

Мы сверху, прикрывая и помогая остальным. Сюда же поднялись четырнадцать машин Тамары. Кроме напалма, они все шли с пушками. Ждем товарища Рихтгофена. С нетерпением. Над огрызающейся в сторону пикировщиков колонной проскакивают «сухарики», которые с горизонтали бросают ротабы на скопления пехоты и зенитчиков. Пикировщики работают точечно, пока им никто не мешает. Замечаю на радаре группу истребителей, подходящую не от Курска, а от Борисовки, что под Белгородом. «Сухарики» уже пошли домой, так что немцы в курсе, что работают «пешки». Мы перестраиваемся в строй бомбардировщиков и идем навстречу немцам, не все, девять штук. Сработало! Увидев беспечную эскадрилью «пешек», у немцев взыграло святое истребительное: Хорридо! И они, пыхтя, полезли наверх, что нам и нужно было! Овечью шкуру в сторону, и сорок пять огневых точек начинают свою работу!

– Hexen! Die Nachthexen!

– Achtung! Die Nachthexen sind da! – голос немецкого руководителя полетов.

А не летайте, где не положено! Я участия в бою не принимал, это Майя придумала и исполнила! Мое дело – руководить оркестром. Активно машу палочкой, расставляя все точки над «i». Рядом со мной висит Лиля, которая прикрывает меня, но все ее мысли находятся там, ниже.

– Ничего, Лили, будет и у нас с тобой работа.

– Прикрываю! – довольно нервно ответила Лиля и щелкнула кнопкой «конец связи», злится, что приходится торчать на высоте.

Все, отработали «пешечки» и собираются в стаю. Девятнадцать «высотников» прикрывает это сборище «беременных тараканов». Четыре «девятки» не полные, еще одну машину потеряли. Впрочем, вот она, впереди на малой высоте идет к Воронежу. Оставляю двоих барражировать в районе, а двоих направляю в Воронеж дозаправиться. Здесь совсем рядом. Над степью на траверзе Дмитриевки получаю категорический приказ мне лично следовать в Воронеж. Голос до жути знакомый: майор Земцов.

– Ваш позывной?

Молчание. Через некоторое время звучит голос дежурного по армии и его позывной:

– Метла-раз, вам следовать шесть-пэ, приказ «Клена». – Если не врут, то Красовский прилетел, или Вострецов и Земцов так заманивают. Но не подчиниться официальному дежурному по армии я не могу. Кладем левый вираж и пошли в Придачу, которая сегодня на коде называлась: 6-П. Уже на подходе услышал «Клена», который направлял группу штурмовиков, подчистить за нами остатки. Так что никто не врет. Настя, услышав Красовского, надулась и что-то зачиркала карандашом на листочке. Заход без коробочки, стоянку указывают ближайшую к КП. Зарулили, остановили движки, навстречу – целая делегация. Чуть в стороне, у завода, четкая паника! Люди носятся туда-сюда, что-то грузят в самолеты, которых набилось на аэродроме много. Пытаюсь доложиться начальству. Но Степан Акимович, в который раз, лезет целоваться. Ну, не люблю я, когда меня мужики целуют! Уж лучше бы просто руку пожал! Рядом в нетерпении стоял еще один «целовальщик». Как от него «Шипром» несет. Рад знакомству, товарищ Ватутин! Этот хоть гладко выбрит и в губы не целует. Все ж таки в первый раз видит.

Из машины вытаскивают пленки и сразу заряжают новые. Значит, ареста не будет, что радует. Земцов стоит рядом, ждет своей очереди, никогда не видел его улыбающимся и очень довольным. Девчонкам из моего экипажа и Лилиного везет, их сразу везут в столовую на взлетный завтрак, а мне, как старой лошади, завтрак не положен, видимо. Меня тащат за собой на КП, чтобы высосать из меня всю информацию. Ватутин обстановку оценивает не совсем верно, точнее, совсем не верно. Он считает, что целью Гота и компании является Воронеж и Москва.

– Да нет, окружение и уничтожение сил нашего и Юго-Западного фронтов. Его ближайшая задача: окружение 38-й армии и взятие Белгорода. Дальше он соединяется с Паулюсом, и вместе идут на Волгу. Вот так мне видятся перспективы. Уж больно шустро он вниз на юг ломанулся. Даже не попытался полностью взять Кшенск. Значит, нет у него цели на севере и востоке. Его интересует юг.

Минут сорок меня «допрашивали», потом вроде как в «отказ пошли», официантка взлетный завтрак притащила. Набил себе рот украинской колбасой с молочными огурчиками, сейчас «корнишонами», и запиваю кислым вчерашним молоком, кто не знает: это – кефир. Или простокваша. Иногда киваю. Вроде как согласилась, а иногда мотаю головой, дескать, «думалку» включи! Все, поел. Для всех – поела! Я же ужинал в 20.15, да еще летал. Закинул хрустящий огурчик в рот и, продолжая его оприходовать, поднялся и сказал:

– Исповедаться хочу! – и смотрю на Земцова.

– Я тебе что, поп, что ли? – возмутился старый чекист.

– В некотором роде, Родион Николаевич. Грехи отпускаете! – тот улыбнулся и игру принял.

– Кайся, сестра, кайся. И господь тебе поможет! Грешна, сестра моя? – и он изображает святошу.

– Грешна, батюшка! Горючее, боеприпасы, большую часть компонентов для «зажигалок» я слямзила. Вот так. Не давали, ироды, а Степан Акимович нас для такого случая и соорудил. Врала, каюсь, изворачивалась, писала подметные письма, в виде отчетов. Единственное, что может меня оправдать: масло подсолнечное нам колхозники подарили, без упоминания, куда мы можем его потратить.

– Грешна ты, сестра! Но покаяние принять не могу! Сам грешен! – ответил Земцов и протянул мне приказ по армии, в котором надлежало меня арестовать и допросить насчет уничтожения мостов в Кшенске. Зенитчики высмотрели, что самолеты, разбомбившие мосты, имели красные звезды и были похожи на Пе-2. Еле упросила отдать мне на руки эту бумажку! Пришлось целовать его в щечку. Теперь она у меня: три подписи «За», включая Земцова, и резолюция Ватутина: «Приказ отменяю, ходатайствовать о представлении к званию Героя СССР». Так, с ошибкой, и написано. И число: 12.07.42.