Читать книгу Битва за ясли господни - Константин Петришин - Страница 5

Майский месяц пришел в Петербург холодным. По ночам с Финского залива наползали молочно-белесые туманы и только к полудню рассеивались, оставляя после себя промозглую сырость.

Однако к середине месяца немного потеплело.

Императрица Александра Федоровна несколько раз просила супруга переехать из Зимнего дворца хотя бы на неделю-другую в Павловск или Красное Село, но Николай Павлович отвечал отказом, ссылаясь на неотложные дела и необходимость его пребывания в столице.

Государь не лукавил. Граф Нессельроде доложил ему, что на их ноту турецкое правительство ответило отказом, однако изъявило желание прислать в Петербург своего чрезвычайного посла для возобновления переговоров.

Князь Меньшиков по-прежнему томился в Одессе в ожидании решения государя.

Последнее событие еще больше укрепило в сознании Николая 1 мысль иметь «буферные территории», которые бы исключили прямое столкновение интересов России с другими странами.

Успешная экспедиция русской армии в 1839 году в Среднюю Азию закончилась покорением Хивинского княжества. Новая экспедиция в 1847 году в низовья Сыр-Дарьи положила начало покорения самого могущественного на границе России соседа – Коканского ханства. Мир и спокойствие здесь для России на долгие годы были обеспечены.

Почти одновременно войска под командованием графа Муравьева провели успешную экспедицию на Дальнем Востоке, присоединив к России левый берег и устье Амура.

На Кавказе от российских границ была оттеснена Персия.

В Европе же дела не ладились. Здесь все было сложнее. Особенно после подавления восстания поляков в Варшаве в ноябре 1830 года, когда наместник государя великий князь Константин Павлович, до этого не чаявший души в поляках, с трудом спас свою жизнь, бежав из Варшавы вместе со своей супругой полячкой.

Подавление польского восстания генералом Паскевичем и назначение его наместником в Варшаву перепугало Европу. Она заискивала и тайно ненавидела Россию.

…15 мая по распоряжению Николая I в столицу прибыл фельдмаршал князь Паскевич. Государь принял его вместе с канцлером графом Нессельроде, военным министром князем Долгоруковым и министром иностранных дел графом Титовым.

– …Мне нужен ваш совет, – сразу заговорил Николай I. – Отказ правительства Порты удовлетворить наши законные требования налагает на меня обязанность принять меры, достойные величия России и моих незабвенных предков, которые всегда стояли на защите православия и справедливости. Миссия князя Меньшикова в Константинополь, несмотря на все наши старания убедить султана Оттоманской Порты не притеснять православных и не нарушать древнее право греко-русской православной церкви владеть ключами от Святых мест, закончилась безрезультатно. При всем желании избежать военного конфликта, я вынужден принять меры, которые бы способствовали проведению наших войск, расположенных на западной границе, на военное положение на случай, если нам придется войти в Дунайские княжества, – государь сделал паузу и обвел долгим взглядом присутствующих. После этого продолжил: – Посему я намерен с этой целью в течение мая-июня провести доукомплектование этих войск за счет резервных отпускников. В первую очередь, пополнение должно поступить в части 1-го пехотного корпуса, находящихся в приграничных Подольской и Волынской губерниях, а также в части 5-го корпуса, расквартированных в Бессарабии, Крыму и Одессе. Это в общем плане. Теперь конкретно, – государь подошел к столу, взял в руки последний доклад начальника Генерального штаба и обратился к князю Долгорукову: – Вам надлежит срочно отдать распоряжение быть в готовности 13-й пехотной дивизии, расквартированной в Севастополе, погрузиться на суда Черноморского флота и отплыть в Закавказье. 4-й и 5-й отдельным кавалерийским дивизиям войти в подчинение командования корпусов по месту своей дислокации и ждать указаний. Обяжите также свое интендантство немедленно приступить к заготовкам провианта и фуража на Днестре и юге Подольской губернии. Вопросы есть? – спросил государь и внимательно посмотрел на князя Долгорукова.

– Нет, ваше величество, – ответил вставая князь Долгоруков.

Николай I подал знак рукой, чтобы князь Долгоруков сел.

– Прошу более никому не вставать. Теперь давайте размышлять дальше. Я полагаю, разрыв дипломатических отношений с Турцией неизбежен. Что последует за ним?.. – государь снова сделал длительную паузу, словно, не хотел произносить это роковое слово.

– Возможно, война, ваше величество, – спокойно и даже как-то равнодушно продолжил мысль Николая I фельдмаршал Паскевич.

Государь взглянул на него.

– Совершенно верно, Иван Федорович. Война, – повторил он. – И не простая. Ибо еще никогда Россия не вела войну за свои христианские убеждения. И вот тут я бы хотел от всех вас услышать совета. Каким способом нам вести эту войну? С учетом того, что в нее могут вмешаться французы и англичане? Генштаб предлагает провести решительную экспедицию с участием Черноморского флота в Босфор с целью захвата Константинополя. По расчетам Генштаба суда Черноморского флота, как военные, так и транспортные, в состоянии взять на борт за один раз до 15—16 тысяч человек с орудиями полевого тыла, и до трех тысяч казаков с лошадьми. Однако для овладения проливом и штурмом города этого числа войск будет недостаточно. А чтобы их удвоить, или утроить, необходимы перевозки в течение 12 дней. И это при хорошей погоде.

Николай I замолчал и снова выжидательно посмотрел на присутствующих.

– Ваше величество, можно уточнить, кто будет осуществлять командование экспедицией, – спросил граф Титов.

– Я полагаю поручить это дело адмиралу князю Меньшикову, – ответил государь и тут же сам задал вопрос. – А почему министерство иностранных дел интересуется, кто будет руководить?

Граф Титов смущенно пожал плечами.

– Ваше величество, так это же война…

– Вы не доверяете князю Меньшикову?

Титов окончательно был смущен таким вопросом государя и, извинившись, объяснил, что поинтересовался из желания знать, кому будет поручено такое ответственное дело, которое сопряжено, по всей видимости, с нарушением торгового мореплавания и появления недовольства многих стран.

Молчавший до этого фельдмаршал князь Паскевич после неловкого объяснения графа Титова попросил разрешения у государя высказать свое мнение.

– Ваше величество, я прошу прощения, однако план Генштаба, в основе которого лежит экспедиция на Константинополь, связан с большим риском… – сказав это, фельдмаршал Паскевич сделал паузу скорее для того, чтобы увидеть реакцию государя.

– Я слушаю вас, Иван Федорович, – живо отозвался Николай I.

Князь Паскевич был удовлетворен готовностью государя слушать его дальше.

– Во-первых, необходимо будет точно знать, где в это время находится турецкий флот, – продолжил он.– Если в Проливе, значит, придется принять с войсками на борту бой, а уже потом идти на штурм Константинополя. В этом случае теряется внезапность нашего намерения, и возможны значительные потери экспедиционных войск. Во-вторых, по сведениям, поступившим из Константинополя, флот англичан и французов уже стоит у входа в пролив Дарданеллы. И, надо полагать, не останется без действия. В-третьих, как поведут себя турки в случае падения Константинополя. Если запросят мира, это одно. А если отведут войска, к примеру, к Галисполю или Эносу и станут стягивать туда все свои армии, да еще призовут на помощь французов с англичанами, это совсем другое дело. Возникает и другой вопрос, сможем ли мы флотом обеспечить переброску войск, провианта и фуража для дальнейшего ведения войны? Не сможем! – сам же ответил князь Паскевич. – Отсюда вывод: морская экспедиция нам не выгодна, ваше величество.

Государь хмыкнул, и легкая тень недовольства скользнула по его лицу. Однако и князь Паскевич не собирался отказываться от своего мнения. Николай I это заметил и спросил:

– И что же вы, Иван Федорович, предлагаете? – в голосе государя послышались металлические нотки.

Князь Паскевич воспринял вопрос Николая I с таким же спокойствием, с каким начал говорить.

– Ваше величество, я убежден, более надежным способом было бы сначала силами одного – двух корпусов занять Дунайские княжества при поддержке нашей Дунайской флотилии и только после этого стремительно двигаться к Константинополю…

Государь неодобрительно качнул головой.

– Светлейший князь, Иван Федорович, вы забываете, что у турок в Шумле стоит целая армия, – заметил он. – Вы полагаете, она будет бездействовать?

– Нет, ваше величество, – ответил князь Паскевич. – Сражение с турками под Шумлой неизбежно, ибо от него будет зависеть исход всех наших дальнейших действий. Если турки запрутся в Шумле – для нас станет опасным продвигаться вперед, имея на правом фланге столь сильного противника. Задача наша будет заставить турок принять бой на открытой местности и разбить их, не давая возможности укрыться в крепости. Далее занять Варну и береговые укрепления в Бугском заливе. Одновременно Черноморский флот должен будет с нашим выходом к Варне и Бургасу запереть турецкий флот в его водах или еще лучше попытаться его разбить. Только после этого приступить к переброске главных сил в район Варны и Бургаса для продвижения к Константинополю. Однако, ваше величество, если учесть, что в Варне и Бургасе придется оставить от 6 до 8 батальонов из возможных 60—70 батальонов экспедиционного корпуса, нам понадобится ввести в Дунайские княжества еще один корпус. Это может быть 3-й пехотный. Он достаточно отмобилизован. Мера эта необходима на тот случай, если на помощь туркам пойдут их войска из Боснии…

Государь задумался. Прошло не менее двух или трех минут прежде, чем он обратился к князю Долгорукову.

– Василий Андреевич, а как вы думаете: можно с сорокатысячным войском взять и затем удерживать Константинополь?

При всем уважении к фельдмаршалу князю Паскевичу, его план показался Николаю I не реальным.

Князь Долгоруков поднялся с места.

– Ваше величество, князь Иван Федорович изложил вам стратегический замысел. Однако этот план потребует неизмеримо больших затрат и, возможно больших потерь. Даже в случае успеха содержать в Турции свою армию или наемную из христиан – будет очень дорого…

– Василий Андреевич, война дешевой не бывает… – недовольно возразил с места князь Паскевич. Однако государь дал знак ему не прерывать военного министра.

– Я, полагаю, – продолжил князь Долгоруков, – было бы достаточно в качестве наказания Оттоманской Порты ограничиться введением экспедиционного корпуса в Дунайские княжества до выполнения султаном наших требований. К тому же в княжествах мы можем рассчитывать на поддержку местного населения.

Выслушав князя Долгорукова, Николай I прошел к столу, сел, потом поднялся и снова заходил по кабинету.

Так прошло несколько томительных минут. Было видно, что предложение князя Долгорукова и устраивало и не устраивало его. Это было заметно по всей его фигуре.

Наконец, Николай I спросил:

– А если турки не приступят к выполнению наших требований? Тогда как я должен поступить?

– Ваше величество, решать вам. Однако всем будет ясно, и в Европе тоже, кто повинен в этой истории… – ответил князь Долгоруков.

– Ну, хорошо, – рассеянно произнес государь. – Я подумаю и до каждого из вас доведу своё решение. И да будет на все воля божья…

2

И все же мысль об экспедиции морем не давала Николаю I покоя. Только теперь он видел другой вариант. От высадки войск в Босфоре государь отказался еще в тот же день. Выслушав фельдмаршала князя Паскевича, он был согласен с его доводами, но не совсем. Был и другой вариант. Николай I уже четко представлял себе, как это будет происходить. Сначала десант в составе до 25 батальонов с сотней орудий высаживается в Бургасском заливе и закрепляется там. Затем флотом, из расчета неделя на погрузку и доставку морем пополнения, можно увеличить количество десанта до 40 батальонов и бригады кавалерии. По его мнению, такими силами можно было взять Константинополь.

4-й корпус, как предлагал князь Долгоруков, в это время вводится в Дунайские княжества. Часть войска остается в Молдавии, другая занимает Валахию. Николай I был уверен: при вступлении войск 4-го корпуса в Дунайские княжества турки начнут стягивать свои силы или под Силистрией, или в районе Видино, и не смогут должным образом подготовиться к защите Константинополя.

Своими соображениями Николай I поделился на другой день с князем Долгоруковым.

– …Я полагаю, – сказал Николай I, завершая изложение своих мыслей, – и войска десанта, и сосредоточение войск 4-го корпуса на границах с Дунайскими княжествами можно завершить к концу июня месяца.

Князь Долгоруков нисколько не удивился настойчивому желанию государя осуществить экспедицию морем. В этом было свое преимущество. Однако государь, по всей видимости, не учитывал уже свершившийся факт присутствия в Дарданелах сильного англо-французского флота.

– Ваше величество, – выслушав Николая I, сказал Долгоруков, осторожно подбирая нужные слова, чтобы не вызвать у государя раздражения, которое стало появляться у него все чаще, – план ваш великолепен. И, главное, дает время на подготовку десанта. Вопрос только вот в чем: вступятся англичане с французами за турок или не вступятся. Если вступятся, осуществлять экспедицию морем будет не только затруднительно, но и крайне опасно. По мнению графа Титова, а его поддерживает и князь Меньшиков, они обязательно выступят на защиту Порты и не исключено, что объединятся в тройственный союз для войны с нами…

– Я об этом думал, – мрачно отозвался Николай I. И тут же спросил: – Вы хотите меня убедить отказаться от морской экспедиции?

– Ваше величество, я хочу, чтобы вы приняли решение, которое бы обеспечило России успех и сулило надежду православным народам не быть отомщенными со стороны турок, – ответил князь Долгоруков.

Слова князя Долгорукова заставили Николая I задуматься. До этой минуты он не допускал даже мысли о неудачном исходе дела и последствиях для православных подданных султана. Он вдруг понял: проигранная война станет и для него смерти подобна. Это осознанное понятие было так глубоко и остро, что Николай I даже испугался.

«Господи! – подумал он, – я же, как азартный игрок закладываю душу в надежде одержать верх над своими недругами во имя спасения веры моих предков… Помоги мне в святом деле. Иначе, зачем мне тогда жить…»

По всей видимости, душевное состояние государя так явно отразилось на его лице, что князь Долгоруков с тревогой спросил:

– Ваше величество, что с вами?.. Может пригласить доктора?

Николай I, словно очнувшись, рассеянно посмотрел на князя Долгорукова.

– Голова разболелась так, словно горячим свинцом залили.

…К концу дня в покои государя вошла императрица Александра Федоровна. Николай Павлович лежал в постели на высоко поднятых подушках. Так ему было легче. Перехватив тревожный взгляд супруга, Александра Федоровна успокаивающе улыбнулась.

– Ничего страшного, дорогой, – сказала она, – оба доктора и Соколов, и Арендт говорят, что это у тебя от переутомления и, возможно, последствия падения с коляски… День, другой полежишь, и все пройдет…

– Дай бог, – вяло отозвался Николай Павлович. – Ибо отлеживаться сейчас некогда. – Он взял императрицу за мягкую и теплую руку, придержал в своих ладонях и вдруг произнес: – Ты прости меня…

– За что? – полушепотом спросила Александра Федоровна.

– За все…

И на глазах Николая Павловича блеснули искренние скупые слезы.

– Бог с тобой! – переполошилась Александра Федоровна.– Ты что удумал?.. Нет, дорогой! – решительно заявила она. – Постель тебе явно во вред идёт. Давай-ка вместе поужинаем…

– Не могу, – попытался отказаться Николай Павлович, стыдясь проявления своей слабости.

– Я прикажу подать ужин сюда, – сказала Александра Федоровна и, не дожидаясь согласия государя, прошла, приоткрыла дверь и распорядилась подать им ужин в покои. Потом вернулась и добавила. – И ночевать, сударь, сегодня будете со мной в одной постели.

…Приступ такой боли, который перенес Николай Павлович, был первый. До этого у него временами болела голова, и он не раз жаловался на отечность в ногах, однако такого с ним еще не случалось.

Только по истечению недели доктор Арендт разрешил ему заниматься делами.

К этому времени Николай Павлович много передумал и всё больше склонялся к мысли, что занятия Дунайских княжеств 4-м корпусом будет вполне достаточно, чтобы наказать турок за их вероломство и заставить пойти на уступки.

Неприятно беспокоила только одна мысль – как отреагируют на это европейские державы?

…28 мая Николай I получил письмо из Варшавы от фельдмаршала князя Паскевича, в котором тот сообщал, что европейские страны все более сочувствуют Турции и это должно заставить отказаться от решительных мер против Оттоманской Порты, а ограничиться только занятием Дунайских княжеств.

«…Заняв княжества, – писал фельдмаршал, – мы не начинаем войны, а между тем можем выиграть время, что для нас полезнее в двух отношениях: во-первых, ныне державы Европы, если не все, то, по крайней мере, многие против нас, а другие не за нас. Невероятно, однако же, чтобы хотя к будущему году не встретилось каких-либо поводов к несогласию между европейскими державами, что должно обратиться в нашу пользу, во-вторых, за это время мы можем как следует приготовиться к войне и избегнуть тех непредвиденных препятствий, которые, как показывает история всех наших войн с Турцией, всегда замедляли наши успехи, или были причиною огромных потерь, то большей частью были обязаны оплошностям самих турок…»

Николай I в душе был согласен с мнением фельдмаршала Паскевича. На днях военный министр князь Долгоруков доложил ему, что он располагает сведениями о заключении 27 февраля текущего года Англией и Францией секретного договора о совместных действиях против России. А Людвиг Наполеон отдал приказ ещё одной французской эскадре стать у входа в Дарданеллы и совместно с объединенной англо-французской эскадрой быть готовым взять под охрану оба турецких пролива.

Далее в письме князь Паскевич советовал государю по занятию княжеств не переходить Дунай, чтобы избежать военных действий.

«…Но, если турки перейдут на левую сторону Дуная, – уточнял князь Паскевич, – то без сомнения их следует отбросить на правый берег, но и тогда еще подумать – идти ли вперед или остановиться: но едва ли будем готовы к переходу за Балканы…»

Николай I несколько дней ходил под впечатлением этого письма. Рушился его замысел немедленно наказать турок за их двуличие и защитить греко-русскую православную общину от притеснений со стороны латинской церкви при явной поддержке султана и его правительства. С другой – он опасался чрезмерных жертв, которые потребуется положить на алтарь победы во имя цели, которая будет не одобрена при его жизни и забыта после его смерти.

Этими тайными мыслями он не делился даже с императрицей. Ему порой казалось, что если он выразит их вслух, потеряет свое единоличное право, данное богом, повелевать и принуждать к подчинению окружающих его людей: друзей и врагов, любящих его и ненавидящих за то, что он принудил их в тот зимний роковой день 14 декабря 1825 года склониться перед ним и признать законным наследником трона.

Ноша эта была столь тяжелой, что порой, он боялся не вынести ее. В такие минуты, Николай I изо всех сил стараясь вытеснить из себя сомнения в необходимости поступать так, как считает нужным. Единственно, чего он страшился: будет ли он прощен за свои дела Всевышним на божьем суде, перед которым все равны…

…На еженедельном докладе в последнюю пятницу месяца князь Долгоруков сообщил о готовности войск 4-го корпуса перейти границу и приступить к занятию Дунайских княжеств.

– …Ваше величество, – сказал он, – исходя из обстоятельств, нам предпочтительно было бы на первом этапе не занимать Малую Валахию, а закрепиться на линии от Гирсова до Бухареста, образуя театр наших действий примерно в сто верст, на протяжении которых стоят крепости Варна, Шумла, Силистрия и Рущук, занятые сильными турецкими гарнизонами…

– А если турки в ответ начнут сосредотачивать свои войска у Калафата, тогда как? – уточнил государь.

Князь Долгоруков, по всей видимости, был готов к такому вопросу.

– Тогда, ваше величество, нам придется приступить ко второму этапу: занять Малую Валахию.

Николай I усмехнулся. Заметив усмешку государя, князь Долгоруков спросил:

– Ваше величество, вы не согласны со мной.

– Ну, почему не согласен, Василий Андреевич… Просто вспомнил слова, сказанные однажды фельдмаршалом Суворовым: смелость города берет. Может нам и не достает как раз ее?

3

В последних числах мая состояние здоровья Николая I снова ухудшилось. К головным болям прибавилась и ещё одна неприятность – стали отекать ноги.

Императрица Александра Федоровна несколько раз пыталась уговорить супруга покинуть столицу и уехать в Крым в их родовое поместье Ливадию, однако Николай Павлович не соглашался. Отказался он ехать и в Палермо, где уже однажды лечился, ссылаясь на то, что скоро ему предстоит поездка в Варшаву для участия в заседании польского Сейма, на которую он согласился скрепя сердце, и, только потому, чтобы еще раз встретиться с князем Паскевичем.

С Польшей у Николая I были связаны самые неприятные воспоминания. Он никогда не знал, что с Польшей делать. В поляках, особенно в шляхтичах, Николай I видел высокомерие и враждебность. Он бы давно навёл там порядок, однако в Варшаву наместником был посажен его старший брат Константин, который каждый раз вставал на защиту поляков не без влияния на него своей супруги полячки.

С первых дней пребывания Николая I на российском престоле, Константин стал упрекать его за расправу с декабристами, напоминая, что по отношению к Польше такое невозможно.

Николай I всё терпел, но когда ему пришло время поле коронации на Российский престол ещё и короноваться в Варшаве, он категорически отказался это делать. Николай I считал: коронация – это приобретение власти божественного происхождения, а не конституционного, как это должно было произойти в Варшаве.

«…Чем менее будет шутовства, – написал он тогда в письме Константину, – тем лучше для меня». Однако Константин продолжал настаивать и в мае 1829 года Николай Павлович все же поехал в Варшаву на коронацию.

Это стоило ему такого унижения, которое он запомнил на всю жизнь.

Коронация состоялась в королевском замке в зале Сейма, похожем на огромный склеп.

От архиепископа-примаса Николай I принял корону и скипетр и принес присягу. После этого архиепископ троекратно провозгласил по-польски: «Да здравствует король!» Однако сенаторы ответили гробовым молчанием…

Через год Николай I снова по просьбе Константина приехал в Варшаву на открытие работы Сейма, где должен был произнести тронную речь. И на этот раз его речь была встречена презрительно-холодным молчанием. Но, когда через полгода, Сейм потребовал от Российского правительства вернуть Польше западные области. Николай I, не задумываясь, распустил Сейм. Это было уже не первое требование поляков. Еще в годы правления Екатерины, бабушки Николая I, польские шляхтичи, заручившись поддержкой прусского короля, решили вернуть себе Полоцк и Литву.

Тогда от имени прусского короля посредником выступил министр иностранных дел Пруссии Герцберг. По этому поводу Екатерина в своем дневнике записала. «…Эта скотина заслуживает, чтобы его порядком побили. У него столь же познаний в истории, как у моего попугайчика. Он не знает, что не только Полоцк, но и вся Литва производила все дела на русском языке, что все акты литовских архивов писались на русском языке и русскими буквами. И до 17 века не только в Полоцке, но и во всей Литве греческое исповедание было господствующим. Глупый государственный министр… Осел…».

Эту запись в дневнике Николаю и его братьям прочитал отец и сказал: «Запомните эти слова. Ваша бабка была государыней и знала, что делала».

Однако не всё пошло, как хотелось.

…25 ноября 1830 года Николай I получил от Константина депешу, в которой говорилось, что в ночь на 17 ноября в Варшаве толпа поляков разграбила воинский арсенал, вооружилась и захватила Бельведерский замок.

Вскоре восстание разлилось по всей Польше, и только в начале сентября 1831 года Николай I получил, наконец, донесение от Главнокомандующего русскими войсками в Польше генерала Паскевича о том, что Варшава взята, и восстание подавлено.

Теперь снова надо было ехать в ненавистную Варшаву.

В состав своей свиты Николай I приказал включить князя Долгорукова, графа Титова и князя Меньшикова. Остальные ему были безразличны.

…30 мая Николай I прибыл в Варшаву и сразу направился в Бельведерский замок, который стал резиденцией князя Варшавского. Николай I в этот же день встретился с фельдмаршалом Паскевичем, его заместителем генерал-адъютантом князем Горчаковым и с несколькими высокопоставленными шляхтичами.

На следующий день государь, выступив на открытии Сейма с получасовой речью, сразу уехал в Бельведерский замок, где за обедом наедине с фельдмаршалом князем Паскевичем, снова заговорил об ответных действиях против турок, уже после ввода экспедиционного корпуса в Дунайские княжества.

– Ваше величество, – выслушав государя, сказал князь Паскевич, – за прошедшее время со дня нашей последней встречи в Петербурге, я много передумал и проанализировал. Да и события не стояли на месте. Поэтому я поручил генерал-адъютанту князю Горчакову Михаилу Дмитриевичу в письменном виде подготовить вам на рассмотрение план дальнейших действий…

– Вы не могли мне коротко изложить этот план и выразить свое мнение? – попросил Николай I и почувствовал, как у него внутри загорелось желание тут же узнать, что это за план и какова его суть.

Мнение фельдмаршала князя Паскевича для Николая I было весомо еще и потому, что он был один из тех немногих военачальников, на которых он мог положиться.

Фельдмаршал отодвинул бокал с вином, словно, тот мешал ему и откинулся на высокую спинку стула.

– Ваше величество, если после занятия Дунайских княжеств вами будет соизволено желание продолжить наступательные действия, то по нашему мнению самым подходящим местом для переправы за Дунай может стать переправа в районе Гирсова. Здесь Дунай далеко врезался своим руслом в Болгарию и, что очень важно, эта переправа близка от моря. От Гирсова до ближайшей турецкой крепости Кюстенджи 60 верст. И от Гирсова до Варны – 120 верст. Это позволит нам беспрепятственно двигаться вперед с артиллерией и достаточным количеством прочих запасов. При этом нам придется оставить сильный гарнизон в Гирсова и выделить подвижные отряды кавалерии с полевыми орудиями для наблюдения за неприятелем: один в Валахии вблизи их крепостей Силистрии и Рощука, второй в районе Троянова вала для пресечения движения турецких войск по дороге от Гирсово до Кюстенджи. И третий отряд в районе крепости Бзаджик с задачей запереть турецкие войска в этой крепости и не дать им возможности выйти на помощь Варне. После взятия Варны сформировать несколько ополчений из христиан и уже действовать, опираясь на Черноморский флот. Однако с учетом поведения Англии, Франции и, возможно, других европейских держав…

– Значит ли это, Иван Федорович, – нетерпеливо прервал князя Паскевича государь, – что если Черное море будет под контролем союзного флота, нам придётся ограничиться только захватом Варны?

– Нет, ваше величество, – ответил князь Паскевич. – По закреплению в Варне мы можем начать боевые действия на азиатской границе с Турцией, предварительно оказав вашему наместнику на Кавказе князю Воронцову помощь по увеличению численного состава войск, входящих в состав Закавказского корпуса и, таким образом, угрожать их крепостям Карсу и Ардагану…

Николай I слегка задумался. По выражению его лица трудно было понять, с чем он согласен, а с чем нет.

– Ну, хорошо, Иван Федорович, – наконец заговорил государь, – предположим, что войска Воронцова мы сможем пополнить за счет наших отрядов, расквартированных в Дагестане и Владикавказе. Но этого будет недостаточно…

– Ваше величество, не страшен черт, как его малюют, – словно возразил государю князь Паскевич. – Если говорить о турецких регулярных войсках – они сильны только сидя за стенами крепостей. На открытой местности они не могут успешно воевать. Что же касается их конницы, она сплошь состоит из курдов. А они всегда были биты нашими линейцами…

Николай I впервые за всё время разговора с фельдмаршалом князем Паскевичем скупо улыбнулся.

– Вас, Иван Федорович, послушаешь – и горевать не надо, – произнес он. – А, впрочем, вы правы. Но я хотел бы еще встретиться с князем Горчаковым и поговорить с ним. Что вы мне скажете, если я назначу его Главнокомандующим войсками в Дунайских княжествах?

Князь Паскевич слегка пожал плечами.

– Я полагаю лучшей кандидатуры на эту должность вам не найти, ваше величество, – ответил он.

Государь снова улыбнулся, но уже с каким-то внутренним облегчением.

– И не жаль вам будет его отпускать? – снова спросил он.

– Жаль, ваше величество, но что поделаешь, – признался князь Паскевич. – Война не невеста, тут выбора не бывает, – вздохнул и продолжил: – Ваше величество, я не хотел вас огорчать, однако и не сказать этого не могу. Среди польских министров и депутатов снова пошли настойчивые разговоры о присоединении к Польше Литвы. Надо что-то делать…

Николай I слегка побледнел, и в его глазах появились недобрые огоньки.

– Эта абсурдовая мысль, мне кажется, превратилась у них в болезнь вредную и опасную, – ответил он и добавил: – Пока я на престоле, никаким образом не допущу, чтобы мысли о присоединении Литвы к Польше могли быть поощрены кем-нибудь. Более того, такие мысли могут повлечь за собой для Российской империи самые нежелательные последствия. Если кто-то этого не понимает по слабости ума своего или еще хуже понимает, но будет стараться осуществить их, пусть знает – он заклятый враг России и мой тоже!

Слова государя были резкие и гневные, но Николай I произнес их ровным голосом, в котором старый фельдмаршал князь Паскевич уловил не раздражение, а уверенность в своей правоте.

Князь Паскевич хорошо знал своего государя, его неудержимый темперамент и резкую прямоту и, не дай бог, было довести его до гнева. Однако в эту минуту перед ним сидел другой человек с бледным усталым лицом и только глаза по-прежнему светились спокойной решительностью.

«Слава богу, – мысленно перекрестился Паскевич. – Значит, ещё есть порох в пороховницах…»

Задерживаться в Варшаве государь не стал. На второй день в присутствии Паскевича, Меньшикова, Долгорукова и Титова он около получаса говорил с князем Горчаковым, однако о назначении его Главкомом экспедиционного корпуса не обмолвился и словом, и выехал из польской столицы. Ночевал в Пулявах, где любил останавливаться в свое время император Александр.

Поутру, отказав в приеме нескольким польским шляхтичам только потому, что они были одеты во фраки, которые Николай I терпеть не мог, отправился в дорогу. Он торопился вернуться в Петербург. Фельдмаршал князь Паскевич, не подозревая того, разжег в нем с новой силой желание, притупленное в последнее время болезнью, принудить турок считаться с его волей.

За трое суток, которые Николай I провел в дороге, он многое передумал. И всё чаще на ум приходил один и тот же вопрос: «С какого времени у него началось противостояние с Европой? Не с того ли дня, когда ему пришлось вмешаться в греко-турецкий конфликт и оказать помощь православной Греции… Первой тогда возмутилась Австрия. Меттерник открыто осудил Россию, чем вызвал в душе Николая I горечь и обиду. Однако по-другому Николай I поступить не мог. Англичане уже стояли на пороге Балканских стран, готовые взять их под свое покровительство.

Пожалуй, с этого времени старая Европа со страхом стала следить за каждым не только его шагом, но и жестом.

– Ну что же… Если России будет суждено одной стать на защиту православной веры, она станет. И, если случиться войне, видит бог, это произойдет не по моей вине, – решил Николай I, и как-то сразу стало у него спокойнее на душе.

4

…7 июня Николай I по дороге в Петербург заехал в Павловск, чтобы принять парад войск, затем направился в Красное Село, где находилась в это время императрица Александра Федоровна с гостившими у неё дочерями Марией, по замужеству герцогиней Лейхтенберской, и Ольгой, королевой Вюртемберской.

Узнав о приезде дочерей, Николай Павлович решил отложить все свои дела и побыть несколько дней с ними.

Однако на следующее утро в Красное Село прибыл граф Титов и доложил, что из Константинополя пришло известие о появлении англо-французских кораблей в Босфоре, стоящих до этого в заливе Бешик.

– …Ваше величество, это прямое нарушение договора 1833 года! И Лондон, и Париж идут на это намеренно, – заключил граф Титов. – Что нам делать?

Николай I с некоторым удивлением посмотрел на графа Титова.

– Это я у вас хотел спросить, что нам делать? – ответил ему Николай I. – Но, если вы не знаете, я скажу. Ждать, что они предпримут дальше. По крайней мере, они уже дали мне повод для ввода наших войск в Дунайские княжества, как ответную меру. Передайте канцлеру графу Нессельроде, пусть немедля подготовит Указ о назначении князя Горчакова Главнокомандующим экспедиционными войсками. Место своего пребывания он выберет сам.

…Во время вечерней прогулки Николай Павлович поделился последней новостью с императрицей.

Выслушав его, Александра Федоровна неожиданно сказала:

– И нужен тебе этот Константинополь. Сам видишь, еще ничего не произошло, а пол-Европы уже против тебя. Они костьми лягут, но не дадут тебе воспользоваться плодами твоего успеха, – продолжила она, взяв Николая Павловича под руку.

– Ты предлагаешь мне ограничиться занятием Дунайских княжеств?

Пожалуй, впервые за все годы их совместной жизни Николай Павлович просил у нее совета.

– Возможно, мой сударь, – ответила она и продолжила: – Отказавшись от Константинополя, ты не подвергнешь свою армию многим испытаниям и потерям. Не поссоришься окончательно с Европой и не остановишь торговлю тех стран, которые ведут ее через Черное море, – и вдруг сменила тему разговора. – Ты помнишь, как в сентябре 1837 года мы с тобой на пароходе под поэтическим названием «Северная звезда» из Крыма плыли в Геленджик, а оттуда поехали в Тифлис. Боже мой!.. Как я тогда не умерла от такого путешествия!?

– Зато, сударыня, вы запомнили это путешествие на всю жизнь, – ответил Николай Павлович, все еще не догадываясь, почему супруга заговорила вдруг об их поездке на Кавказ.

А Александра Федоровна продолжила:

– Да, да! Особенно, когда ты приказал сорвать эполеты с полковника князя Дадионова, несмотря на то, что он был зятем твоего наместника барона Розена. Тогда даже у меня екнуло под сердцем. Наверное, от страха. Но ты был прекрасен в своем гневе… – и Александра Федоровна с тихим восхищением посмотрела на супруга.

– Когда князь превращается в подрядчика и в угоду своих личных дел использует служивый народ вместо того, чтобы учить военному делу, гнев мой был естественный, – ответил Николай Павлович. – И я за собой греха не чувствую, – Николай Павлович умолк и выжидательно посмотрел на Александру Федоровну. – Я надеюсь, ты напомнила мне о поездке в Тифлис не ради того случая? – полюбопытствовал он.

– Нет, мой дорогой! Просто я хотела сказать, что у тебя есть еще один путь, который ты можешь пройти с наименьшими жертвами ради задуманного. Это путь через Кавказ. Европа здесь тебе помешать не сможет, – императрица снизу вверх заглянула в глаза Николаю Павловичу, словно, хотела убедиться, что он ее слушает. И, убедившись, продолжила: – Твое наступление на Турцию через Кавказ будет вдвойне выгодным. Во-первых, ты объединишь горские народы и племена, которых султан не жалует, во-вторых, ты вселишь надежду христианским народам, живущим на азиатской территории Порты, и вдохновишь их на сопротивление султану изнутри страны…

Николай Павлович отрицательно качнул головой.

– Нет! Что касается возбуждения народов, подданных любому государю, независимо кто он для меня – друг или враг, я не стану этого делать.

Александра Федоровна, по всей видимости, ожидала такого ответа. Она знала непримиримое отношение Николая Павловича к подталкиванию народов против своих правителей.

– Это не то, о чем ты подумал, – спокойно, но уверенно возразила она. – Это не призыв к революции. Это святое дело и во благо святому делу, – и, чтобы окончательно убедить Николая Павловича, добавила: – Тебе об этом в письмах не раз напоминал фельдмаршал князь Паскевич. Он-то тебе худа не желает. Если христиане пожелают свергнуть с себя мусульманское иго, разве они не достойны сочувствия и помощи со стороны православного царя?

Мысль императрицы для Николая Павловича не была новой. Он знал: еще в 1773 году граф Румянцев, а затем в 1788 году князь Потемкин занимались формированием христианских ополченцев. А князь Ипсиланти в 1806 году сформировал пятитысячное ополчение из христиан, которое успешно противостояло туркам на границе с Россией.

Настоятельный совет императрицы заставил Николая I вдруг подумать о формировании христианского ополчения в Дунайских княжествах. По докладу военного министра князя Долгорукова Молдавия и Валахия имели 10-и тысячное войско, в большинстве своем состоявшее из христиан.

«Значит, представляется возможность, – подумал Николай Павлович, – набрать еще не менее 40—50 тысяч…»

По мнению князя Паскевича под Оттоманской Портой было до восьми миллионов христиан.

Не дождавшись ответа от Николая Павловича, Александра Федоровна продолжила.

– Мне рассказывали, что по всему Черноморскому побережью на протяжении 900 верст деревнями живут греки. Турки же занимают только города. Ты знаешь, как греки и прочие туземцы называют тебя? Белым царем! Вот и подумай, белый царь, нужно ли пренебрегать уважением народов, которые видят в тебе освободителя?

До конца прогулки Николай Павлович так и не ответил на вопрос императрицы. Что-то мешало ему признать правоту Александры Федоровны и сделать всего на всего один, но решительный шаг. Однако это означало, что он должен был переступить через себя… Решив, что все происходящее делается не людским умом, а божьим судом, он успокоился.

…9 июня Николай I отъехал из Красного Села и прибыл в Петербург. В этот же день он приказал военному министру князю Долгорукову отправить наместнику на Кавказе князю Воронцову необходимые указания на случай войны с Турцией.

А 10 июня собственноручно написал Главнокомандующему экспедиционным корпусом князю Горчакову письмо следующего содержания:

«Уважаемый князь Михаил Дмитриевич, в получении окончательного отказа Порты в принятии наших условий я уже не сомневаюсь. А по сему, 15 июня начать переправу через Прут на молдавской границе и занять Дунайские княжества, не объявляя войны, но, объявив, что войска наши займут эти области в залог, доколе Турция не удовлетворит справедливые требования России. Для занятия княжеств назначаются: 4-й и 5-й пехотные корпуса, неполная 15 пехотная дивизия, 5-я легкая кавдивизия и три донских полка, расквартированные на территории Подольской губернии.

При совершении этого предприятия, отнюдь не переправляться через Дунай и избегать враждебных действий, которые допускаются только в том случае, если турки, перейдя сами на левый берег Дуная, не отступят перед нашими войсками или первыми начнут бой. Лучшим способом для предупреждения подобного сопротивления представляется быстрое занятие княжеств легким авангардом конницы, за которою должна следовать пехота на ближайшем расстоянии.

Войска 15-й дивизии неудобно вести далее Галаша, ибо в случае сбора турецких войск в Бабадаге, турки не могли бы, не встретив сопротивления в Нижнем Дунае, прорваться в наши пределы. К тому же расположение 15-й дивизии на Нижнем Дунае, присутствие там нашей флотилии и сооружение моста в Измаиле, о котором мы с вами уже говорили при нашей встрече в Варшаве, будут держать турок в недоумении, не намерены ли мы переправиться через Дунай по примеру 1828 года.

Черноморский флот, оставшись у наших берегов, отделяет лишь крейсеры для наблюдения за турецким и другими иностранными флотами и уклоняются от боя.

В таком положении, протянув по Дунаю цепь казачьих постов, поддержанную резервами и, избрав для прочих войск здоровые лагерные места, надлежит ожидать, какое впечатление производит на турок занятие Княжеств.

Если упорство Оттоманской Порты заставит нас усилить понудительные меры, то тогда предлагается, не переходя через Дунай, объявить блокаду Босфора и, смотря по обстоятельствам, разрешить нашим крейсерам брать турецкие суда в море. Тогда же имеется в виду предупредить турецкое правительство, что дальнейшее его упорство может иметь последствием объявление независимости Дунайских княжеств и Сербии.

Желательно, чтобы Австрия, разделяя наши виды, заняла Герцеговину и Сербию».

Николай I поставил точку, подумал и дописал:

«Ежели не подействует эта угроза, то наступит время её исполнить, а в таком случае признание независимости Княжеств будет без сомнения, началом разрушения Оттоманской Империи».

Не перечитывая письма, Николай I вызвал дежурного флигель-адъютанта и приказал курьерам отправить его немедля князю Горчакову. Затем пошёл в дворцовую церковь и долго молился в одиночестве, пока за ним не пришла только что вернувшаяся из Красного Села с дочерьми императрица.

…В 7 часов вечера, как всегда, подали в столовую чай. Николай Павлович сел за стол между дочерьми, а императрица села напротив них. И вдруг улыбнулась.

– Вы, сударыня, чему улыбаетесь? – нарочито серьезно спросил Николай Павлович.

– Картину с вас писать можно, – ответила Александра Федоровна.

– Вот и прикажите написать, – согласился Николай Павлович. – Дочери не часто навещают теперь родителей. Хотя бы на картине будем их видеть.

– Прикажу, – ответила Александра Федоровна.– Да… Я и забыла… В твое пребывание в Варшаве приезжал ко мне наш канцлер граф Нессельроде и ходатайствовал о помиловании. Дадианова. Наказание твое он отбыл, и ты разрешил ему жить в Москве, однако без права выезда…

– Чего он еще хочет? – сразу нахмурившись, спросил Николай Павлович.

– Граф Нессельроде просит рассмотреть прошение Дадианова о возвращении ему орденов, дворянского и княжеского достоинств…

– Довольно, – прервал супругу Николай Павлович.– Мне не время сейчас заниматься бывшими князьями! Хлеб ел, а креститься забывал. Не могу я прощать таких людей!..

5

Уже поздно вечером 13 числа министра иностранных дел графа Титова вызвал к себе канцлер Нессельроде. Его огромный кабинет был едва освещен и потому маленькая сгорбленная за столом фигура Нессельроде показалась графу Титову не просто мрачной, а какой-то враждебной.

Граф Титов даже мысленно осенил себя крестом и невольно подумал: «И черт в монахи под старость просится…».

На приветствие графа Титова Нессельроде рассеянно ответил:

– Жребий брошен… Государь 14 числом подписал Высочайший манифест о занятии нашими войсками Дунайских княжеств… Как бы за этим не получить нам войну кровавую, хотя и за святое дело.

И только после этих слов поднял голову и внимательно посмотрел на министра иностранных дел, словно, хотел увидеть, какое впечатление произвели на Титова его слова.

Однако граф Титов воспринял это объявление спокойно и даже, как показалось Нессельроде, равнодушно.

Нессельроде недовольно хмыкнул и предложил графу Титову присесть.

– Государь изволил пожелать, – продолжил канцлер, – чтобы вы завтра оповестили министерства иностранных дел европейских держав о том, что занятие нашими войсками Дунайских княжеств – мера вынужденная и будет длиться до тех пор, пока Турция не удовлетворит требование его величества. И другое – объявить, что мы не преследуем территориальных приобретений, а военные действия откроем, если нас к этому вынудят. И последнее – государь заверяет всех, что не предпримет ни каких действий для подстрекательства к неповиновению или восстанию христиан, живущих на территории Оттоманской Порты.

Граф Титов с недоумением посмотрел на канцлера Нессельроде.

– Карл Андреевич, но это более чем странно! Это же… – он умолк и стал лихорадочно подыскивать нужные слова, чтобы нечаянно не нанести оскорбление государю и, не найдя их, произнес. – Но это же… грех!

– Как и война, которая неминуема, – неожиданно поддержал графа Титова Нессельроде. – Я говорил об этом его величеству, однако он непреклонен в своем решении, – Нессельроде встал и прошелся по кабинету. Длинная уродливая тень скользила за ним, придавая внешнему облику канцлера какое-то дьявольское выражение.

«Господи, – подумал граф Титов в смятении, – да он и в самом деле на черта похож!..»

– Что касается войны… – снова заговорил канцлер, не прекращая ходить, – беда в том, что мы не готовы к ней. По докладам князя Долгорукова у нас по спискам более чем миллионная армия из нижних чинов и около двухсот тысяч лошадей. Сколько орудий – я не знаю. Но я не верю в эти цифры. Ежели наши войска такие же, как и корпус внутренней стражи, коей мне пришлось видеть не так давно, то кроме муштры и показухи, в ней нет того, что бы способствовало успешному ведению дела. К тому же наша пехота в большинстве своем имеет кремневые ружья. В отличие же от нас англичане и французы вооружены нарезными ружьями и патронами с коническими пулями. У нас даже пороху не хватает при избытке селитры…

Нессельроде говорил и говорил, медленно и тяжело расхаживая взад и вперед. Титов с затаенным опасением прислушивался к интонациям в голосе канцлера, стараясь понять: с чем связано такое откровение? Не собирается ли уже Нессельроде подать в отставку?..

– Карл Васильевич, я, конечно, разделяю ваши опасения и тревогу за армию, – сказал Титов, выбрав момент. – Однако у нас за плечами достаточно побед и полководцев, которые добывали их…

Нессельроде вяло махнул рукой.

– Да… да… Воронцов, Ермолов, Паскевич… Но это все в прошлом! – Нессельроде сел за стол и тяжело вздохнул. – Ныне они, как и я, в преклонном возрасте. А человек, так уж бог его устроил, с возрастом все больше оглядывается назад и меньше смотрит вперед… Что касается князя Горчакова Михаила Дмитриевича, потомка князей Черниговских, то в свои 64 года, я надеюсь, он еще послужит России и его величеству. Он храбр, честен, однако столько лет прослужив под началом фельдмаршала князя Паскевича, который не терпит вольнодумия своих подчиненных и пресекает инициативу, Михаил Дмитриевич растерял, мне кажется то, что необходимо полководцу. Я говорю так потому, что не одобряю выбор государя назначить князя Горчакова Главнокомандующим войсками в Дунайских княжествах. Но для меня воля государя – воля господа бога. Однако и Россию мне жаль…

Все это, сказанное канцлером Нессельроде, еще больше смутило графа Титова. Он был уверен, в случае войны, Россия найдет понимание, если не у всех европейских держав, то хотя бы у тех, которые обязаны России сохранением своей независимости. Австрия, Пруссия были еще связаны с Россией и родственными узами монархов!

На какое-то мгновение граф Титов даже не поверил в искренность слов канцлера.

– Карл Васильевич, – выслушав Нессельроде, сказал он, – я не думаю, что у нас все так плохо. Что касается позиции европейских держав, то она не постоянная и будет зависеть от наших успехов в бранном деле. Европа всегда склоняла голову перед сильными, а по отношению к новому Главнокомандующему генерал-адъютанту князю Горчакову у меня есть полная уверенность в том, что он успешно выполнит волю его величества. В России, насколько я знаю, он один, кто награжден всеми Российскими орденами. Да и его пребывание в течение 22 лет начальником штаба действующей армии непременно принесет пользу.

Этими словами граф Титов на всякий случай дал понять Нессельроде, что он не разделяет его взглядов и опасений. Канцлер воспринял несогласие с ним министра иностранных дел совершенно спокойно и даже, как показалось графу Титову, равнодушно.

– Дай бог, чтобы всё произошло так, как вы говорите, – рассеянно ответил он.– Россия уже устала от бесславных войн. Если эта принесет славу державе, честь государю и покой христианской вере, я буду только рад.

На этом они и расстались.

По возвращению домой граф Титов поделился с супругой своими сомнениями от разговора с канцлером Нессельроде. Та в ответ только усмехнулась.

– Ты что-то знаешь? – насторожился граф Титов.

– А здесь и знать нечего, – ответила графиня. – Государь недоволен своим канцлером и, видимо, ищет ему замену. Об этом мне сказала графиня Александра Васильевна Россет-Смирнова, подруга ее величества. Я думаю, Нессельроде знает об этом. Так что держи ушки на макушке, – посоветовала она.

– Ну, а зачем, как ты выразилась, мне держать ушки на макушке?

– А затем, дорогой, что ты смог бы не хуже Нессельроде исполнять должность канцлера, – пояснила графиня.

От этой мысли графу Титову стало даже жарко.

– Бог с тобой! – мельком перекрестил он супругу. – Ты понимаешь, что это значит? Он меня, прежде чем я стану на его пост, упечет если не в каземат, то в ссылку!..

Графиня с сочувствием вздохнула.

– Ох, что бы вы, государственные мужи, делали без нас?.. Ни чего с тобой не случится. На днях я встретилась со старой графиней Клейнмихель, которая недолюбливает графиню Нессельроде за ее высокомерие и заносчивость. Так вот графиня Клейнмихель рассказала мне, что государь считает тебя одним из полезнейших людей в своем окружении. Так что постарайся избегать частые общения с Нессельроде. Это тебе будет только на пользу, – усмехнулась и добавила: – Всякий крестится, да не всякий молится. А господь-бог это видит и воздает по заслугам.

Последние слова супруги граф Титов не понял, однако уточнять не стал, решив, что она знает больше, чем сказала сейчас.