Читать книгу Битва за ясли господни - Константин Петришин - Страница 7

Сентябрь 1853 года был на исходе. Необыкновенно солнечная и красочная осень пришла в Валахию одновременно от Орсы до Галаца и уже подбиралась к Трансильванскому хребту, величественно возвышающемуся над всей окрестностью.

Весь месяц князь Горчаков почти не выезжал из Бухареста. Своей главной задачей он считал благоустройство войск до наступления холодов. В городе не хватало казарм, и он приказал строить землянки из материалов, купленных у местных жителей в селениях, окружающих Бухарест.

По сведениям, постоянно поступающим из разных источников в главный штаб, князь Горчаков знал, что турецкие войска по-прежнему основными силами стоят в Шумле, Андрианополе и по течению Дуная от Видино до Измаила. Из общего числа войск Омер-Паши только половина была регулярных. Остальные войска состояли из необученных ополченцев, наскоро собранных в подвластных Турции территориях. По одной дивизии прибыло из Египта и Туниса. Что касалось множества волонтеров – баши-бузуков, то они, по мнению лазутчиков, только разлагали войска своей недисциплинированностью. Слабостью Омер-паши было и то, что в его войсках состояло на службе много иностранных офицеров, которые не пользовались уважением среди солдат. Их презрительно называли гяурами, то есть неверными.

…29 числа князь Горчаков пригласил к себе исполняющего должность начальника главного штаба подполковника Эриропа, командующего 4-м корпусом генерала Данненберга и командира авангарда генерал-адъютанта Анрепа.

– Господа, – обратился князь Горчаков к ним, – я только что получил еще одно письмо от командующего турецкими войсками Омер-паши. Он снова требует в течение двух недель вывести наши войска из Дунайских княжеств…

Князь Горчаков умолк и выжидающе посмотрел сначала на генерала Данненберга, затем на Анрепа и Эриропа.

– Михаил Дмитриевич, было бы странным, если он бы он не добивался этого, – заметил генерал Данненберг.

– В противном случае, – продолжил князь Горчаков, – он начнет боевые действия.

– Значит, все станет на свои места, – снова заговорил генерал Данненберг.

Князь Горчаков усмехнулся.

– За исключением одного обстоятельства, – отреагировал он на слова командующего 4-м корпусом. – Мы до сих пор не объявили туркам войны.

– Михаил Дмитриевич, но это не столь важно, – вступил в разговор генерал-адъютант Анреп. – Мы же не будем сидеть, сложа руки?

Князь Горчаков снова усмехнулся. Но на этот раз его усмешка получилась какой-то вымученной.

– Вы правы, – согласился он и добавил: – Добрыми делами сам Бог правит. А посему нам необходимо срочно выработать план ответных действий на тот случай, если придется вступить в дело, – и обратился к генералу Анрепу: – Насколько я осведомлен, вы уже провели рекогносцировку на местах возможных переправ противника через Дунай. Можете не вставать, – разрешил князь Горчаков, заметив, что генерал Анреп собирается подняться с места.

– Благодарю вас, Михаил Дмитриевич, – ответил Анреп, но все же встал. – Так привычнее, – пояснил он. И продолжил: – По выезду на места мною установлено, что возможных переправ у турок в осенний период, когда можно использовать лодки, плоты и паромы, несколько. Но наиболее удобной является переправа у Видино. Здесь и крепость у них содержится в порядке при достаточном количестве артиллерии, и имеются переправочные средства. К тому же лесистый остров, лежащий между Видино и Калафатом может в значительной мере облегчить переправу на левый берег. Далее от Калафата до устья реки Жио, впадающей в Дунай, по всему левому берегу находится обширная равнина, позволяющая после переправы развернуть войска в боевые порядки…

Генерал Анреп сделал паузу и ею воспользовался князь Горчаков.

– Вы назвали наиболее удобную переправу, – сказал он, – но это не означает, что противник не воспользуется и менее удобными.

– Абсолютно верно, Михаил Дмитриевич, – согласился с князем Горчаковым генерал Анреп.– Такие переправы возможны в районе селений Систов, Туртукай, Гирсово, Исакчи, Тульчи, а также там, где у них стоят крепости Рахово, Никополь и Рущук.

Князь Горчаков сокрушенно качнул головой.

– Да-а-а… – протянул он. – Обрадовали вы нас. Это уже не менее полутора десятка переправ…

– Михаил Дмитриевич, и это возможно, не все, – заметил генерал Данненберг. – При достаточном количестве переправочных средств через Дунай можно переправиться во многих местах.

Заключение генерала Данненберга окончательно расстроило князя Горчакова. К тому же правый берег Дуная значительно возвышался над левым и служил хорошим плацдармом для скопления турецких войск и обстрела левой низменной стороны.

Все это давало Омер-паше преимущество в наступательных действиях, а превосходство в численности еще и возможность переправляться сразу в нескольких местах.

Генерал Анреп сел, а князь Горчаков, подперев кулаками подбородок, некоторое время мрачно молчал, затем спросил:

– И что мы можем сделать при таком раскладе?

– Разрешите мне, Михаил Дмитриевич, высказать свое мнение, – попросил слово подполковник Эрироп.

– Пожалуйста, Александр Григорьевич, – ответил князь Горчаков. – Может и у вас найдется что-нибудь утешительное.

Сказав это чуть насмешливым тоном, Горчаков все же надеялся, что должен быть выход из складывающейся непростой обстановки.

– По мнению штаба, было бы выгоднее в таких условиях сосредоточить наши основные войска в двух-трех местах, тем более, что время идет к зиме. И организовать постоянное наблюдение за турками с помощью подвижных кавалерийских отрядов. В случае переправы турок, допускать их на значительное удаление от Дуная, лишая их тем самым поддержки артиллерии с высокого правого берега, и затем решительной атакой уничтожать. Тактика это не новая. Она успешно применялась Суворовым при Фокшанах и Рымнике… – доложил подполковник Эрироп.

– Но я не Суворов, Александр Григорьевич, – усмехнулся князь Горчаков и обратился к генералу Анрепу. – Вы подумайте над этим предложением, потому как подвижные отряды, в случае принятия предложения Александра Григорьевича, будут сформированы из состава вашего авангарда, тем более, что местность вами уже изучена. А теперь, – продолжил он, – давайте обговорим задачи, которые предстоит нам решать, если не сегодня, то уже завтра. Итак, в первую очередь, нам необходимо, я полагаю, организовать охранение основных расположений наших войск. Это я поручаю сделать вам, – обратился князь Горчаков к генералу Данненбергу. – Во-вторых, местом дислокации войск авангарда остается по-прежнему лагерь в районе Нижнего Арджика. Дополнительные подразделения, прикомандированные к авангарду, необходимо расположить в ближайших селениях Колибаш и Гостиноди. Что касается охранения береговой линии Дуная до крепости Силистрия, здесь я попрошу начальника штаба подготовить приказ о формировании отряда из Ольвиапольского, Вознесенского уланских полков 34-го и Донского полка с местом нахождения отряда в Обилешти. Командовать отрядом я назначаю генерал-майора Богушевского.

В Малой Валахии в районе города Руссе-де-Веде, нам необходимо будет расположить еще один отряд в составе Ахтырского гусарского полка, трех батальонов Екатеринбургского полка, и двух-трех сотен казаков от 37-го Донского полка. Ну вот, в основном и все, господа, – сделал заключение князь Горчаков.

Кто будет командовать Маловалахским отрядом, князь Горчаков не назвал. По всей вероятности он не определил и сам и потому ни генерал Данненберг, ни генерал Анреп уточнять не стали.

– Да, и ещё, – словно спохватившись, добавил князь Горчаков. – Что касается тактики встречи противника и ведения боя в случае его переправы на левый берег, я считаю, лучшим способом будет уничтожить противника на переправе, не давая ему возможности высадиться на берег, где он сможет, пользуясь численным преимуществом, развернуть против нас крупномасштабные действия, лучший способ – отступить и уже потом, при подходе резерва, уничтожать, по-Суворовски.

При этих словах князь Горчаков посмотрел на подполковника Эриропа и чему-то улыбнулся.

2

В начале октября князь Горчаков подписал еще один приказ о формировании нескольких передовых отрядов из состава войск 4-го корпуса, определив им охрану левого берега Дуная от устья реки Веде, впадающей в Дунай, до озера Мостище и Карницелевского монастыря. Один отряд в составе Томского полка, трех батальонов Колыванского егерского полка с двумя пешими батареями и 40-м казачьим полком под общим командованием генерал-лейтенанта Соймонова должен был расположиться напротив турецкой крепости Журжи в селении Одая.

В Малой Валахии у Руссе-де-Веде расположился небольшой отряд под командованием генерал-лейтенанта Фишбаха. Однако вскоре отряд был усилен двумя батальонами Тобольского пехотного полка и 88-м Донским казачьим полками.

На левом фланге под командованием генерал-майора Павлова расположился еще один отряд. В него вошли Селингинский и Ольвиопольский уланские полки. Местом расположения отряда стал Будешти. И Якутский полк с артиллерией был расположен в селе Добрени, в 20-ти верстах от Будешти.

3 сотни 34-го Донского полка под командованием подполковника Власова разместились в Ольтенице с задачей вести наблюдение за левым берегом Дуная от озера Гряка до монастыря в Карницели.

Этим же приказом штаб 4-го пехотного корпуса был переведен в селение Добрени.

Перед отъездом в Добрени генерал Данненберг, прощаясь с князем Горчаковым, сказал:

– Михаил Дмитриевич, я понимаю ваше желание не допустить Омер-пашу на левый берег и ценю ваше слово, данное его величеству, избегать открытых столкновений с турками. Однако с того времени многое изменилось. Турция объявила нам войну и, таким образом, развязала руки государю, а вас избавила от данного ему слова. Почему же мы и далее должны придерживаться прежней тактике недопущения турецких войск на левый берег Дуная, а не вырабатываем новую тактику по уничтожению неприятеля повсеместно, где бы он не находился?

Князь Горчаков был слегка смущен прямотой вопроса, однако ответил без обиды.

– Потому, что Россия еще не объявляла войну Турции, и на царе лежит ответственность за все, что происходит в Дунайских княжествах.

Генерал Данненберг укоризненно качнул головой.

– Михаил Дмитриевич, не сегодня, так завтра мы будем вынуждены ответить на объявление нам войны тем же! – сказал он. – И что тогда? Мы снова начнем менять дислокацию войск?

– Бог подскажет, что делать дальше, – уклончиво ответил князь Горчаков. – Я не могу нарушить данные мне предписания. Вы же сами знаете – в Петербурге этого не любят. Прощайте и да благословит вас Бог.

И князь Горчаков обнял генерала Данненберга за плечи.

…5 октября генерал Анреп доложил в Бухарест, что накануне несколько его пикетов были обстреляны с правого берега Дуная из стрелкового оружия. Почти одновременно пришло донесение и от генерала Фишбаха о скоплении турецких войск у Видино и подвозе в крепость большого количества снарядов, а также о передвижении турецкой колонны по направлению к Верхнему Дунаю.

Князь Горчаков тут же отправил Фишбаху приказ вести круглосуточное наблюдение за турецким берегом и пресекать любые попытки турок переправиться через Дунай.

…6 октября погода резко ухудшилась. Мелкий холодный дождь, начавшийся с раннего утра, перешел в ливень. Резко похолодало.

– Я не думаю, чтобы такая погода была по душе туркам, – сказал князь Горчаков за обеденным столом подполковнику Эрнропу. – Однако на всякий случай, отдайте распоряжение подтянуть часть войск к Браилову и Галацу и отправьте в Измаил депешу контр-адмиралу Мессеру, чтобы он, не мешкая, снарядил к Галацу два парохода и несколько канонерских лодок. И обязательно, Александр Григорьевич, поставьте об этом в известность генерала Лидерса. Чтобы не было лишних разговоров, – добавил он.

9 октября от генерала Лидерса пришел ответ, в котором сообщалось, что к Галацу вышли два парохода «Прут» и «Ординарец» с 8 канонерскими лодками под командованием капитана 2-го ранга Варпаховского. Генерал Лидерс доводил также до сведения князя Горчакова желание моряков пройти по Дунаю не ночью, как было предписано в целях безопасности, а днем, чтобы никто не мог сказать дурного слова в адрес Дунайской флотилии.

…Первой преградой на пути следования русской флотилии была турецкая крепость Исакчи.

11 октября в половине девятого утра флотилия показалась на виду у турок. По всей видимости, они не знали о выходе из Измаила русской флотилии, и ее появление перед крепостью стало для них полной неожиданностью. Турецкие орудия открыли огонь по реке.

Пароходы «Прут» и «Ординарец» с первых залпов из 36-и фунтовых пушек заставили турок прийти в смятение.

Канонерские лодки, став у бортов пароходов и, прикрывая собой их машинные отделения, из своих 24-х фунтовых орудий повели обстрел города и военного лагеря, расположенного на склоне к Дунаю.

В городе сразу в нескольких местах начались пожары. Одновременно генерал Лидерс, прибывший еще утром к селению Сатунов, где стоял Житомирский егерской полк, приказал для отвлечения внимания турок выдвинуть скрытно в камышовые заросли, которыми был покрыт весь левый берег, четыре пеших орудия, и под прикрытием двух взводов штуцерных стрелков ударить по крепости.

Бой длился немногим более часа. В начале одиннадцатого орудия в крепости смолкли, город горел, и турки спешно стали покидать свои укрепления в нижней части города.

Флотилия не спеша прошла Исакчи и стала подниматься вверх по Дунаю.

В этом первом бою было убито 14 моряков и среди них капитан 2-го ранга Варпаховский.

Об этом князь Горчаков узнал по прибытию флотилии в Галац и испытал двоякое чувство: гордость за первый успех, что было немаловажно для войск и одновременно тревогу. Он не мог себе предположить, как отнесется к случившемуся государь…

К этой тревоге прибавилось и еще одна: начальник штаба подполковник Эрнроп доложил, что прошедшей ночью на своей квартире был убит австрийский наблюдатель при штабе майор Том.

– …Странно, кто это мог сделать? – задумчиво произнес князь Горчаков, вдруг вспомнил свой разговор с консулом о майоре Томе.

«Нет, нет… Они этого не могли сделать… А впрочем… Чем чёрт не шутит…», – решил про себя Горчаков.

– В Петербург докладывать будем? – задал вопрос подполковник Эрироп.

Князь Горчаков побарабанил пальцами по столу.

– В Петербург не будем, а фельдмаршалу князю Паскевичу придется доложить, – решил он. – А каким образом он был убит? – поинтересовался Горчаков.

– Задушен веревкой, – пояснил подполковник Эрироп. – Следов борьбы не обнаружено. Надо полагать, он был знаком с тем, кто это сделал. Веревка была накинута сзади…

– Вы знаете, чем он занимался? – снова спросил Горчаков.

Подполковник Эрироп слегка пожал плечами.

– Он никогда не докладывал…

– Вот и я не знаю… Однако бог шельму метит, – добавил, перехватив на себе недоуменный взгляд подполковника Эриропа. И сменил тему разговора. – А генерал-то Лидерс молодец! Проследите, чтобы всех моряков поставили на довольствие и представьте к наградам особо отличившихся, – распорядился он. – Я полагаю, капитана 2-го ранга Варпаховского надо тоже представить к высочайшей награде. Но об этом я сам буду ходатайствовать перед государем. И похоронить его надо со всеми почестями… Как и всех остальных.

Приказав подполковнику Эриропу усилить охрану частных квартир, где проживали офицеры и генералы штаба, князь Горчаков в это же день выехал в Галац.

3

С приходом октября погода все чаще становилась унылой и зябкой. Низкие пепельного цвета облака и холодные сырые туманы сутками нависали над долиной Нижнего Дуная.

Проливные дожди лили чуть ли не каждый день.

Несмотря на такую погоду, турки ночами переправлялись небольшими отрядами на левобережье Дуная и из засад нападали на аванпосты, состоявшие в основном из Донских казаков и каждый раз получая отпор, в спешке ретировались на правый берег.

…19 октября князь Горчаков получил срочную депешу из Варшавы от фельдмаршала Паскевича, который ставил его в известность, что 14 октября правительство России, наконец, объявило войну Турции.

– Слава богу! – выдохнул с облегчением князь Горчаков и перекрестился. Он тут же приказал дежурному офицеру вызвать начальника штаба подполковника Эриропа и довел до него содержание депеши.

– У меня тоже, Михаил Дмитриевич, новость, – в ответ сказал подполковник Эрироп. – Однако не из приятных. Я только что получил донесение от генерала Фишбаха. Он сообщает, что этой ночью многочисленный отряд турок, занимавших до этого остров Видино, переправился на нашу сторону и захватил Калафат…

– О, господи! – воскликнул князь Горчаков. – Что же все это в один день навалилось на нас!.. – Но, устыдившись своих невольных эмоций, тут же взял себя в руки и решительно продолжил. – Александр Григорьевич, прикажите немедленно генералу Фишбаху перекрыть дорогу на Крайово. Иначе беды не миновать. И очистить Калафат от турок.

…20 октября в полдень такое же тревожное донесение пришло и от генерала Соймонова, который занимал своим отрядом селение Журжу. Его разъезды доложили, что вниз по Дунаю от Рущука идет турецкая флотилия с войсками.

Князь Горчаков собственноручно написал Соймонову: «Война объявлена. Приказываю действовать в соответствии с поставленной задачей».

Получив такое указание, генерал Соймонов распорядился скрытно установить в прибрежных зарослях кустарника две пешие артиллерийские батареи и стал ждать подхода неприятеля.

…Турецкая флотилия перед Журжи появилась утром следующего дня. Она состояла из пяти канонерских лодок и парохода, который вел на буксире галиот с пехотой.

Батареи тут же открыли огонь.

Одно из ядер ударило в борт парохода, затем второе. Пароход прибавил ход. Еще немного и он бы вместе с галиотом скрылся за длинным лесистым островом, но в это время от попадания очередного ядра на пароходе раздался взрыв и клубы густого пара и дыма окутали всю палубу.

Батарейцы перенесли огонь на галиот, который на веслах пытался обойти пароход, и через несколько минут он бы скрылся за островом, однако от попадания нескольких ядер потерял управление. Его развернуло течением и стало сносить на мель перед островом.

На берегу грянуло «Ура!». Батарейцы на радостях обнимали друг друга. К ним подошел генерал Соймонов, поблагодарил за хорошую стрельбу и приказал адъютанту выдать из казны по рублю каждому батарейцу.

В этот же день князю Горчакову доложили, что накануне в Туртукай прибыл сам Омер-Паша с 14-ти тысячным войском.

…Казачьи разъезды услышали стук топоров на острове против Туртукая еще в ночь с 19 на 20 октября. Доложили командиру сотни, однако тот насмешливо ответил: «Это турки себе гробы заготавливают». В следующую ночь разъезды снова услышали на острове шум работы. Утром решили провести разведку на лодках. Семеро смельчаков вызвались узнать, что там происходит.

По возвращению разведчики доложили: остров занят турками, которые роют окопы и строят деревянные лафеты под орудия.

На вопрос встревоженного сотника, сколько турок на острове, последовал ответ:

– …Одним словом, много…

Переполошившись, командир сотни поскакал в селение Новые Ольтеницы доложить начальству о появлении турок на острове.

…В полдень турки начали переправляться на левый берег. Казачьи разъезды, увидев какое количество их переправляется на лодках, в замешательстве отошли к Новым Ольтеницам, и турки беспрепятственно заняли каменные развалины некогда существовавшего здесь для осмотра судов и товаров карантина.

О случившемся князю Горчакову доложил генерал Данненберг и, не дожидаясь от князя Горчакова ответа, приказал своему начальнику штаба подполковнику Володину, провести разведку местности перед Новой Ольтеницей, занятой турками.

К исходу дня подполковник Володин доложил о результатах разведки. Выслушав его, генерал Данненберг с мрачным удивлением произнес.

– Черт бы их побрал!.. И когда же они успели переправить столько войск и так закрепиться?..

– С собой турки переправили не менее тысячи болгар в качестве рабочих рук. И насыпь вокруг карантина и батареи они возвели руками болгар, – ответил подполковник Володин.

– Вы говорите и в Карантине, и в самой Новой Ольтенице турки расположили только пехоту. И как же они будут без конницы? – слегка задумавшись, спросил генерал Данненберг. – Не похоже на них…

– Я думаю, конницу они переправят в эту ночь… – продолжил подполковник Володин. – И еще: на правом берегу замечены работы, которые проводятся и, как правило, при установке орудий большого калибра. Что же касается местности для нашего наступлении – хуже не бывает. Равнина от Дуная до Новой Ольтеницы во многих местах пересечена оврагами. Правой стороной она прилегает к речке Арджик, вдоль которой густой непролазный кустарник сажень на сто, если не больше, что естественно затруднит передвижение наших войск. Местность перед самим карантином, болотистая…

– Худо, – качнул головой генерал Данненберг. – Худо… – повторил он и тыльной стороной ладони потер лоб. – Есть над чем задуматься… Ну да ладно. Не так страшен черт, как его малюют. Выступаем по сбору войск у Старой Ольтеницы. Однако не позднее 23 числа, – приказал он.

Остаток дня генерал Данненберг провел в тревожном ожидании надвигающихся событий.

…За окнами дома, где расположился его штаб, начало уже смеркаться, когда к нему зашел подполковник Володин и доложил, что войска уже на подходе к Старой Ольтенице и, по всей видимости, к утру будут на месте.

– А что у турок? – поинтересовался генерал Данненберг.

– Переправляют конницу. А ниже карантина появились пять канонерских лодок, – ответил Володин и выжидающе посмотрел на генерала Даннеберга.

– Та-а-а-к… Сколько мы набираем войск? – и сам ответил на свой вопрос: – Я насчитал около 6 тысяч.

– Верно, – подтвердил подполковник Володин. – Это все, что мы можем на завтра выставить. Если бы еще день, другой…

– Ни в коем случае! – возразил Данненберг. – За день, другой они столько войск переправят, что нам с вами не поздоровится! Вы думаете Омер-паша пожаловал сюда для прогулки? Нет, голубчик мой! Он тут задумал что-то серьезное. Атакуем завтра, пока еще турки окончательно не укрепились! – и вдруг усмехнувшись, добавил: – Однажды я слышал от старого солдата слова: «В поле – две воли: кому бог поможет, тот и выиграет». Будем надеяться, что бог не оставит нас завтра…

4

С рассветом 23 октября войска уже в готовности стояли у старой Ольтеницы.

Генерал Данненберг приказал дать 4 часа на отдых всему личному составу.

В 9 утра он вызвал к себе командиров частей генералов Охтерлоне, Павлова и Сикстеля.

– Господа, – сказал он, не поднимая головы, – наберитесь терпения и выслушайте мой приказ. Итак, 1-й, 2-й и 3-й батальоны Селенгинского пехотного полка с батареей из 6-ти орудий и двух рот штуцерных стрелков составят правый фланг наступающих войск. Командование правым флангом я поручаю генерал-майору Охтерлоне. Вопросы ко мне есть? – Данненберг слегка приподнял голову и посмотрел на генерала Охтерлоне.

– Нет, – коротко ответил тот, вставая.

– Хорошо. Садитесь. Идем дальше, – продолжил Данненберг, снова опустив голову, словно, ему так было удобнее ставить задачу. – Батарею расположите справа от дороги, ведущей из Старой Ольтеницы к карантину с задачей, не допустить прорыва противника к селению. Левее батареи у вас будут стоять 4-й и 5-й батальоны Селингинского полка. Якутский пехотный полк в составе 4-х батальонов с 8-ю орудиями и саперной ротой – мой резерв. Он будет расположен позади Старой Ольтеницы. Левый фланг… – Генерал Данненберг сделал паузу и затем продолжил: – Он будет состоять из 6 батальонов Ольвиопольского уланского полка с приданной ему батареей и 34-го Донского полка. Командовать левым флангом поручаю генерал-майору Павлову. Можете не вставать, – сказал генерал Данненберг Павлову. – Вопросов у вас, надеюсь, нет. Далее. Генерал-майору Сикстелю поручаю командовать действиями всей артиллерии. Что еще я не сказал? – Данненберг снова приподнял голову. – За малым не забыл. Командиру 34-го Донского полка с выходом на рубеж атаки по команде убрать свои сотни на фланги, чтобы дать возможность конной батарее открыть огонь по неприятелю с близкого расстояния прямой наводкой. Теперь все, господа. С богом.

Данненберг встал, вышел из-за стола и, подойдя к каждому, мельком перекрестил.

…В половине первого войска получили приказ на наступление. Когда до карантина оставалось не более 400 саженей, по неприятелю дружно ударили 16 батарейных орудий. Турки открыли ответный огонь из пушек. Через несколько минут артиллерийской дуэли на территории карантина прогремели один за другим два сильных взрыва. По всей видимости, это взорвались зарядные ящики от попадания в них ядер.

На какое-то время огонь со стороны турок ослаб. Потом возобновился, однако как-то неуверенно, что позволило генералу Сикстелю продвинуть вперед орудия еще на 150 саженей, а атакующим батальонам Селингинского полка пройти вдоль берега речки Арджиса и оказаться в непосредственной близости от карантина.

Батальоны Якутского полка тоже продвинулись вперед и были готовы броситься на штурм.

Одновременно вся артиллерия правого фланга открыла огонь по турецким канонеркам, стоящим у пристани за карантином. Одна двухмачтовая лодка загорелась сразу. Другие поспешно отошли от пристани на середину Дуная.

Войска тут же ринулись на штурм так, словно горящий факел канонерской лодки послужил им сигналом.

До карантина оставалось не более шестидесяти саженей, когда впереди внезапно открылся свежевырытый ров. Штурмовые колонны остановились. Турецкая артиллерия, воспользовавшись заминкой наступающих, произвела несколько залпов картечью и нанесла ощутимый урон наступающим в первой линии Селенгинцам.

Невзирая на убийственный огонь, 1-й и 3-й батальоны Якутского полка преодолели ров и двинулись вперед. Но в это время с правого берега Дуная ударила тяжелая крепостная артиллерия.

Генерал Данненберг помрачнел, видя, как редеют прямо на глазах наступающие батальоны.

На взмыленной лошади к Данненбергу подскакал генерал Павлов и доложил, что охотники из Селенгинского и Якутского полков уже прорвались в карантин и ведут там бой, а турки снимают пушки с лафетов и увозят к пристани.

Генерал Данненберг будто не услышал его. Некоторое время он смотрел на то, что происходит перед укреплениями карантина, затем обернулся к генералу Павлову и тихо, но ясно произнес:

– Прикажите дать отбой атаке и отойти на прежний рубеж…

Генерал Павлов с недоумением посмотрел на Данненберга.

– Но турки вот-вот побегут! – возразил он.

– Выполняйте приказ! – уже жестоко повторил Данненберг. – Вы что не видите, какой ценой мы берем этот карантин? А дальше что? Они разнесут тяжелой артиллерией и этот карантин, и того, кто будет в нем!.. Достаточно того, что они уходят на правый берег!

Однако генерал Данненберг ошибся. Как только прозвучал сигнал к отходу, и войска стали строиться в колонны, из-за карантина вырвалась турецкая конница и понеслась вдоль рва, добивая у всех на глазах раненых, которых еще не успели собрать.

– Господи!.. Да что же это творится! – услышал у себя за спиной генерал Данненберг. Он оглянулся и увидел молодого солдата, который с ужасом смотрел на расправу турецкой конницы над ранеными.

Генерал Данненберг побледнел и подозвал порученца.

– Скачите к генералу Сикстелю и предайте мой приказ бить картечью по коннице! – распорядился он.

Однако порученец не успел отъехать и полсотни шагов, как с левого фланга ударили орудия и турецкую конницу, словно сдуло ветром. Нахлестывая коней, турки повернули назад и укрылись за карантином.

Батальоны отходили нехотя. Кое-кто даже роптал, недовольный исходом боя.

С правого берега Дуная огонь тут же прекратился, хотя отходящие войска местами еще были в зоне досягаемости снарядов турецкой артиллерии.

К концу дня войска повсеместно отошли к Старой Ольтенице.

Перед селением в полутора верстах остался только заслон из двух батальонов Якутского полка с конной батареей.

Генерал Данненберг находился в подавленном настроении. Он был и уверен, и не уверен в своей правоте, отдав приказ прервать атаку и отвести войска на исходные позиции, в тот момент, когда казалось, успех уже был в его руках.

…В полночь генерал Данненберг, потеряв надежду уснуть, накинул шинель на плечи и пошел по коридору в конец здания, где находился штаб.

У двери кабинета начальника штаба стоял часовой.

– Он еще здесь? – спросил генерал Данненберг.

– Так точно, ваше высокопревосходительство! – бойко ответил часовой.

Генерал Данненберг открыл дверь и вошел в кабинет Володина. Тот сидел за столом, перебирая какие-то бумаги. Хотел было встать, однако генерал Данненберг показал Володину рукой, чтобы он продолжал работать.

Данненберг уже догадался: на столе у Володина лежали донесения из частей.

Опустившись на скривившийся стул, генерал Данненберг спросил, кивнув на бумаги:

– Рапорта?

– Рапорта…

– Большие потери?

– По тем данным, которые у меня уже есть, убито 4 офицера и 230 солдат, – ответил Володин. – А вот среди раненых… – Он взял в руки другой листок бумаги. – 11 штаб-офицеров, 31 обер-офицер и 693 нижних чинов. Всего выбыло из строя около тысячи человек…

Генерал Данненберг удрученно качнул головой.

– Многовато… – мрачно подытожил он. И словно оправдываясь, добавил: – Воевать, не в помирушки играть.

– А было бы еще больше, – сказал подполковник Володин.

Генерал Данненберг внимательно посмотрел на него, стараясь понять, почему он так сказал. Для того чтобы успокоить его или он тоже разделял точку зрения Данненберга на бессмысленность продолжения атаки на карантин?

– Вы в этом уверены? – все же уточнил Данненберг.

– Абсолютно, – ответил подполковник Володин. – Просто мы кое-что не учли, начав этот бой.

Генерал Данненберг согласился.

– Бог тому свидетель, – произнес он глухим голосом. – Я желал только победы, надеясь на благополучный исход. Но не любой ценой…

Володин взял со стола несколько рапортов и стал выборочно читать.

– …Подполковник Пирогов и майор Гальс, командиры батальонов Селенгинского полка, получив тяжелые ранения, командовали батальонами, пока не лишились сознания… Командир 8-й роты капитан Конюк с четырьмя ранениями не вышел из боя… В Якутском полку… Командир 1-го батальона подполковник Сирюдери был трижды ранен, однако шел впереди батальона, пока не потерял сознание от большего истечения крови… Штабс-капитан Лютер…

– Достаточно, – прервал его генерал Данненберг. – У меня и так кошки на душе скребут… Генерал Павлов доложил мне, что в карантине вели бой подразделения охотников. Узнайте их имена.

– Там были две команды охотников во главе с поручиком Зиненко и прапорщиком Разделишиным… Оба скончались от ран. Что касается нижних чинов, я уже от вашего имени распорядился подготовить список всех оставшихся в живых для награждения, – доложил Володин.

Генерал Данненберг молча встал и направился к двери. Потом остановился и, не оборачиваясь, сказал.

– В этот список включите и погибших… Жив бог, живы и души погибших. Им тоже надо отдать должное…

5

Двадцать седьмого октября, во второй половине дня, князь Горчаков получил от фельдмаршала Паскевича письмо, в котором тот, не скрывая раздражения, писал:

«…Милостивый сударь, своими действиями при Ольтеницы вы возбудили всю Европу. Телеграфные агентства западных держав без устали передают сообщения о том, что Омер-паша, переправившись у Ольтеницы, разбил и заставил бежать русские войска, и что вот-вот он достигнет Бухареста.

Соизвольте объяснить, каким образом вы могли дать пищу нашим недоброжелателям в Европе, чтобы они могли нагло врать, нанося ущерб авторитету России, ее армии и Его императорскому Величеству?»

И без того болезненно мнительный князь Горчаков, прочитав письмо до конца, впал в смятение.

«Почему, – с горечью подумал он, отложив злосчастное письмо в сторону, – судьба судила мне пережить много дел доблестных, много дней кровавых, но мало радостных?..»

Сколько князь Горчаков помнил себя, в нем тайно всегда уживалось двоякое чувство. С одной стороны он гордился своим знатным происхождением от Черниговских князей, с другой, стыдился той бедности, в которой жило все его семейство в Костромской губернии.

Судьба улыбнулась ему, когда в 1807 году отец определил его юнкером в лейб-гвардейский артиллерийский батальон. Через два года он уже был адъютантом при командующем маркизе Паулуччи, участвовал в персидском походе и в войне с Наполеоном. За отличие в Бородинском сражении государь наградил его орденом святого Владимира с бантом. Казалось, все грустное в его жизни уже позади.

По окончанию Отечественной войны он назначается генерал-адъютантом Его Императорского Величества. Потом была польская компания. В должности начальника штаба пехотного корпуса он участвовал в сражении при Варне. Затем был назначен командующим артиллерии армии. И, наконец, штабная работа при фельдмаршале Паскевиче.

Горчаков, не знавший страха в боях, всегда терялся перед фельдмаршалом, человеком неукротимым в своих эмоциях и пресекающим любое своеволие подчиненных. Не тогда ли у него появилась неуверенность и чувство сродни опасения?..

На другой день князь Горчаков выехал в Будешти, чтобы встретиться с генералом Данненбергом и на месте разобраться в случившемся.

На прямой вопрос Горчакова: «Извольте, сударь, объяснить, почему вы отдали приказ отступить?» генерал Данненберг спокойно ответил:

– У меня не было другого выбора, ваше сиятельство, – и, заметив выжидательный взгляд князя Горчакова, пояснил: – Я бы мог, не считаясь ни с чем, очистить карантин от неприятеля. Однако это означало бы погубить большую часть войск. Ибо, заняв карантин, я превратился бы в хорошую мишень для турецких батарей, размещенных на правом берегу Дуная и близлежащем острове. Зачем нужна победа, добытая такой кровью и не сулившая успеха в дальнейшем?

Князь Горчаков, с трудом сдерживая вспышку гнева, спросил:

– Зачем тогда вы начали дело, не оценив его до конца? Насколько мне известно, ваш начальник штаба подполковник Володин провел разведку местности и, видимо, доложил вам все о неприятеле? Или может не все?

На лице Данненберга не дрогнул ни один мускул. Он не собирался оправдывать себя. Это Горчаков понял сразу.

– Ваша светлость, подполковник Володин ни в чем не виноват. Все дело в том, что занятие турками острова напротив карантина началось в ночь с 19 на 20 октября. Разъезды его заметили и доложили по команде. Однако командир сотни не придал этому значения и только через сутки доложил в полк. 22 числа турки уже заняли остров и переправились на левый берег. Ждать, когда они переправят на нашу сторону все свои силы и укрепятся, было делом еще более невыгодным. К утру 23 октября я собрал под Ольтеницы до 6-и тысяч человек. Ближайшие войска 1-я бригада 12-й пехотной дивизии и 12-я артиллерийская бригада были расположены от Ольтеницы, на значительном удалении и до Ольтеницы им потребовалось бы не менее суток движения. Следовательно, дело я мог начать не ранее 25 числа. Сколько войск за это время турки успели бы переправить на левый берег, знает один бог…

Генерал Данненберг видел по глазам князя Горчакова, что тот соглашается с ним, однако это не снимало с него вины. И это Данненберг понимал.

После доклада генерала Данненберга легче на душе у князя Горчакова не стало. Теперь он и сам не был уверен, что было бы лучше: поступить так, как это сделал генерал Данненберг, или все же дождаться подхода необходимого числа войск и артиллерии.

«И что бы от этого изменилось? – подумал князь Горчаков. – Переход на правый берег все равно был бы невозможен… Действительно получается: волю Господню и на воронах не объедешь…»

Делать опрос генералов Павлова, Охтерлоне и Сикстеля с целью выяснения их мнения князь Горчаков не стал, чтобы не унизить авторитет генерала Данненберга.

Отпустив Данненберга, князь Горчаков еще раз мысленно проанализировал все, что произошло в тот день 23 октября. Войск и артиллерии не хватало – это бесспорно. По сведениям, которые князь Горчаков получил уже после сражения, Омер-паша переправил через Дунай более 15 тысяч войск, находящихся у него под рукой.

Единственно, в чем можно было упрекнуть генерала Данненберга, так это в отступлении от требований устава. Колонны в атаку генерал Данненберг повел повсеместно сплошной массовой без интервалов, лишив тем самым места для стрелков, которые должны были вести огонь по амбразурам карантина. Да и резерв, находящийся в 300 шагах позади колонн, затруднял действия артиллерии.

Однако докладывать об этом фельдмаршалу князю Паскевичу Горчакову не хотелось, тем более, что на второй день турки оставили Новую Ольтеницу и карантин и убрались восвояси. «Ни победы, ни поражения… Для войны это не худший исход дела…» – решил про себя князь Горчаков.

Предвидя, что Омер-паша попытается воспользоваться сложившимся положением под Старой Ольтеницей и той поддержкой, которая ему была оказана в европейских странах, Князь Горчаков, находясь в Будешти, принял решение усилить войска генерала Данненберга Одесским уланским полком с конно-легкой батареей. Через три дня, получив донесение от генерала Данненберга о том, что и под Туртукаем наблюдается скопление турецких войск, князь Горчаков приказал перевести из Бухареста в Будешти 12-ю пехотную дивизию, 11-ю артиллерийскую бригаду и 9-й Донской полк. Бугский уланский полк с артиллерией был направлен в Добрени, а 1-я бригада 11-й пехотной дивизии заняла Фундени.

Одновременно генералу Анрепу князь Горчаков приказал со своим авангардом в составе 6-и батальонов Охотского и Камчатского егерских полков ускоренным маршем двигаться к Негоешти и стать там в ожидании дальнейших действий.

Селение Слободзени занял генерал Богушевский. Ему были подчинены Вознесенский уланский полк и конно-легкая батарея с задачей охранять дорогу, соединяющую Валахию с Молдавией и Бессарабией.

И чутье князя Горчакова не подвело.

На рассвете 29 октября пять турецких батальонов, воспользовавшись туманом, снова переправились у Старой Ольтеницы на левый берег Дуная и заняли рубеж от карантина до устья реки Арджиса.

Днем с острова на левый берег стала переправляться кавалерия.

Князь Горчаков приказал генералу Данненбергу выдвинуть отряд генерал-майора Павлова к Старой Ольтенице, завязать с турками бой и отойти к Негоешти, чтобы была возможность отсечь турецкие войска, которые пойдут в наступление от берега и лишить их поддержки батарей с острова и с правобережья Дуная.

…31 октября рано утром отряд генерал-майора Павлова выступил к Старой Ольтенице. Однако уже в 12 часов дня головной дозор доложил, что турки подожгли каранти6н, взорвали каменные строения, разрушили и подожгли мост, построенный двумя днями ранее через речку Арджис, и ушли на правый берег Дуная.

Когда генерал Данненберг доложил об этом князю Горчакову, тот усомнился в достоверности доклада, приказал еще раз проверить и снова ему доложить.

К концу дня генерал Данненберг подтвердил достоверность своего первого доклада, добавив к нему, что турецкие войска очистили даже остров, разрушив на нем все батарейные сооружения.

Горчаков был в недоумении.

«…Значит, произошло что-то сверхъестественное, – подумал он. – Но что?..»

Князь Горчаков был еще более удивлен, когда 1 ноября в Будешти из Бухареста на имя Горчакова пришла депеша от подполковника Эрнропа. В ней сообщалось, что войска Омер-паши покинули левый берег Дуная под давлением Австрийского правительства.

Горчаков дал прочитать депешу генералу Данненбергу.

– Невероятно! – воскликнул тот, ознакомившись с содержанием депеши.

– Но факт, – задумчиво произнес князь Горчаков. – И все же мне кое-что не понятно.– продолжил он, расхаживая по комнате. – Занятие турками Калафата, который значительно ближе к австрийской границе, они не заметили, а здесь встревожились… Мне кажется тут кроется какая-то очень серьезная причина. А какая, я не знаю пока.

– А может все по-другому, – сказал генерал Данненберг, внимательно выслушав князя Горчакова. И продолжил: – Воевать на открытой местности турки не могут. Да и сам Омер-паша за всю свою службу отличился всего два раза. Первый раз, когда служил писарем у турецкого военного министра, следил за каждым его шагом и передавал все, что знал и видел Верховному визирю. И второй раз, когда подавлял восстание в Боснии и Герцеговине, где сжигал целые деревни христиан, изгонял их с родных мест, натравляя на них магометан.

Довод генерала Данненберга князю Горчакову показался не убедительным, однако, сам факт спешного отступления Омер-паши был налицо, и по характеру ухода турок с левого берега можно было сделать вывод, что они уже не собираются здесь вести переправу в ближайшее время.

Выждав еще сутки и убедившись, что турок нет и в самом Туртукае, князь Горчаков приказал генералу Данненбергу сосредоточенные под Будешти войска расположить по квартирам между Будешти и Бухарестом.

Под Ольтеницей он оставил авангард под командованием генерал-майора Павлова, подчинив ему Селенгинский и Камчатский егерские полки, Успенский полк с артиллерией и одной ротой 5-го саперного батальона.

2 ноября князь Горчаков выехал в Бухарест.

6

Не прошло и суток после возвращения князя Горчакова в Бухарест, как вновь пришли тревожные вести на этот раз от генерала Соймонова: турецкие войска из крепости Рушук начали переправляться на островов Макан, находящихся напротив крепости.

Князь Горчаков тут же распорядился на случай переправы неприятеля с острова на левый берег всеми силами воспрепятствовать этому, однако в крупное дело не втягиваться.

Получив приказ, генерал Саймонов, прошедший за свои долгие годы службы, как он сам любил выражаться «Крым, Рим и медные трубы», решил действовать на упреждение.

Его войска занимали позиции у селения Журжи, что находилось в восьми верстах от Рущука.

Ночью генерал Саймонов выдвинул часть своих войск к Дунаю. А перед рассветом, воспользовавшись густым туманом, приказал скрытно подвезти батарею из 10-и конных орудий под прикрытием стрелкового батальона Томского полка к самому урезу воды напротив острова Макан.

Когда батарея заняла свою позицию, генерал Саймонов подозвал к себе командира батареи капитана Калинина, перекрестил его и сказал:

– Ну, с богом, капитан…

Громовой залп батареи в предрассветный час раскатистым оглушительным эхом покатился над темно-зелеными водами Дуная.

За первым залпом последовал второй, потом третий, осыпая остров ядрами и гранатами.

Орудия били без перерыва около часа, сотрясая хрустально-холодный воздух гулкими разрывами на острове. Пока гремели орудия, генерал Саймонов приказал командиру Томского батальона полковнику Нефедову выслать к острову на лодках команду штуцерных из 80 добровольцев во главе с поручиком Чаплинским.

Как только лодки пристали к острову, огонь батареи тут же прекратили. И охотники стали подниматься на высокую кручу, цепляясь за выступы глины и коренья.

Уже наверху поручик Чаплинский разделил десант на четыре группы. Не прошли по лесу и сотни шагов, как впереди открылась большая поляна, по которой были густо разбросаны тела убитых турок, дымились воронки, и отовсюду несло едкой гарью.

Поручик Чаплинский наспех посчитал тела убитых и то только тех, которые были видны. Их оказалось около полусотни.

– Ну что, братцы, вперед, – скомандовал он.

Когда они были уже на середине поляны, из леса гурьбой вдруг вышли турки.

Увидев русских, турки остановились и с недоумением стали смотреть на них. Появление русских на острове было для них такой неожиданностью, что они на какое-то время опешили. Затем, что-то выкрикивая, бросились назад.

Времени на размышление у поручика Чаплинского не оставалось.

– Братцы, за мной! – крикнул он и изо всех сил побежал через поляну. Оглянулся только раз, чтобы убедиться – не отстал ли кто.

Охотники настигли турок на краю поляны, в дальнем углу которой виднелись свежевырытые землянки, рядом находилось несколько пеших орудий и десяток прислуги. За прогалиной просматривался противоположный берег Дуная.

Турок, которых настигли на краю прогалины, перекололи в одно мгновение.

Артиллерийская прислуга бросилась бежать к берегу. Из землянок тоже стали выскакивать турки и, не понимая, что происходит, побежали к берегу.

Охотники в запале погнались за ними. На берегу они увидели еще около сотни турок, которые спешно грузились в лодки.

Преследовать дальше убегающих по берегу турок, охотники не стали, чтобы самим не оказаться под огнем крепостной артиллерии Рущука.

К своим лодкам охотники возвращались шумно, возбужденные успешным скоротечным боем.

На поляне кто-то из охотников снял с убитого офицера кожаный подсумок и извлек из него какие-то бумаги, покрутил их в руках и отдал поручику Чаплинскому.

Чаплинский взял бумаги и сунул в карман мундира.

– Посмотрим потом, – сказал он. – А сейчас быстро к лодкам.

…Когда полковник Нефедов доложил генералу Соймонову о результатах рейда охотников, тот, не скрывая радости, поздравил его с успехом и сказал:

– Поручика Чаплинского представьте к награде, рядовых поблагодарите за храбрость и выдайте им по чарке водки. Они здорово напугали турок.

– …Поручик Чаплинский привез с острова интересные бумаги, – продолжил полковник Нефедов и подал генералу Соймонову вчетверо сложенные листки. – Насколько я понял – это донесение английского офицера. Вот только кому, не ясно…

Генерал Соймонов взял бумаги, развернул их. Действительно, текст был написан на английском языке.

Генерал Соймонов, прекрасно владея английским языком, стал внимательно читать и обратил внимание на слова: «…Турки совершенно не способны к аванпостовой службе, равно как боснийцы и албанцы – лучшие из турецких частей. Одни только некрасовцы содержат передовую цепь так зорко, как это делают русские…»

Генерал Соймонов выругался.

– И здесь некрасовцы объявились!.. Христопродавцы чертовы! Расползлись, как слепые котята от матери и шкодят. Чужая сторона не прибавила им ума. Надо отдать приказ войскам – в плен некрасовцев не брать!..– жестоко добавил он.

– Да они и не сдаются, – заметил полковник Нефедов. – Это уже известно давно.

На следующий день генерал Соймонов распорядился усилить артиллерийскую позицию на берегу Дуная, обложив орудия мешками с землей и устроив амбразуры. Однако турки на острове не появлялись ни в этот, ни на другой день.

…5 ноября генерал Соймонов приказал собрать все лодки и переправить на остров Макан саперную роту, чтобы срыть там турецкие землянки, а уцелевшие лафеты под орудия сжечь.