Читать книгу Битва за ясли господни - Константин Петришин - Страница 9

Императрица Александра Федоровна не на шутку встревожилась, когда к завтраку Николай Павлович вышел бледный и в подавленном настроении.

Александра Федоровна знала: расспрашивать сейчас о причине подавленного настроения не было смысла. Все равно не скажет. И оставлять супруга в таком состоянии она не могла.

– А можно я сегодня за вами, сударь, поухаживаю? – спросила Александра Федоровна и сама разлила чай по чашкам.

Николай Павлович улыбнулся одними губами.

– Что у нас прислуги не хватает? – Поинтересовался он.

– Хватает – ответила Александра Федоровна – Однако мне приятно поухаживать за вами, сударь. – И тут же продолжила. – На днях мне принесли шкатулку с письмами твоей покойной сестрицы. Письма как письма, а вот одно, адресованное Гримеру, меня просто поразило. Оно небольшое, и я его запомнила почти дословно: «…Сегодня в три часа утра мамаша родила большущего мальчика, которого назвали Николаем. Голос у него – бас, длиною он аршин без двух вершков, а руки немного меньше моих. В жизни моей впервые вижу такого рыцаря…» Это она о вас, сударь, писала.

Николай Павлович с усмешкой посмотрел на супругу, затем отхлебнул из чашки чай и только после этого произнес.

– И охота, вам сударыня, в чужих письмах рыться…

– А от чего она умерла? Сестрица-то молодая была… – спросила Александра Федоровна и выжидающе посмотрела на супруга.

– Не знаю, – ответил Николай Павлович. – Говорили только, что отошла она через полтора года после моего рождения. И матушка, царствие ей небесное, тут же поручила мое воспитание англичанке Евгении Лайон. Чудная была женщина. Мы с братом Михаилом души в ней не чаяли…

– Я слышала о ней и от твоей матушки, – сказала Александра Федоровна. – А правда, что она была протестантка?

– Говорили… Однако для нас это ничего не значило. Она исправно учила нас креститься и читать «Богородицу»…Вот только старый пес граф Ламздорф не давал ей покоя со своей прихотью. Однажды я даже хотел ударить его ружьем. Он начал при нас приставать к ней!..

Императрица Александра Федоровна не сдержалась.

– Боже мой!.. Не из ума ли выжил этот Ламсдорф?

Николай Павлович слегка пожал плечами.

– Может быть… Я припоминаю, как он не раз хватал меня за воротник и бил головой о стену за какую-либо провинность, а она смело бросалась и защищала меня от разъяренного старца. Родительнице, царствие ей небесное, было не до нас. Этим и пользовался Ламсдорф, чудовище о двух ногах…

Такое откровение супруга Александру Федоровну удивило. Он никогда не говорил с ней о своем детстве, а она не спрашивала, боясь потревожить его память. Александра Федоровна знала, что Николаю Павловичу не было и пяти лет, когда убили его отца – императора Павла, и, что его матушка, Мария Федоровна, была причастна к смерти мужа.

Николай Павлович тем временем допил чай и собрался, было вставать из-за стола, однако Александра Федоровна остановила его вопросом.

– Ты можешь мне сказать, зачем твой канцлер дожидается тебя с раннего утра?

Николай Павлович взял пустую чашку, покрутил ее в руках и поставил на место.

– Дело неотложное появилось, – произнес он после минутной паузы. – Князь Воронцов сообщил, что с разгромом турок на границе, они возобновили снабжение оружием Закавказских племен по морю. Я намерен пресечь эти действия. А Нессельроде мне нужен для совета…

– Может пора уже других иметь советчиков, – и Александра Федоровна вновь выжидающе посмотрела на супруга.

Николай Павлович слегка удивился. Однако вида не подал и только спросил:

– А это чем тебе не угодил?

– Стар и труслив. И много советов дал тебе, от коих не было пользы, – ответила императрица. – Ну да бог с тобой… Воля твоя. Иди. Вижу ты уже мыслями со своим Нессельроде.

Александра Федоровна действительно угадала. Николаю Павловичу не терпелось скорее встретиться с канцлером Нессельроде. Донесение князя Воронцова не давало ему покоя. Он твердо решил наказать турок за их вероломство и уже распорядился вывести в море из Севастополя эскадру под командованием вице-адмирала Нахимова с указанием крейсировать у турецких берегов и перехватывать неприятельские суда, идущие к берегам Кавказа.

Однако уже на следующий день граф Титов доложил, что в Босфоре появились английские пароходы и купеческие шхуны, загруженные оружием и боеприпасами для кавказских горцев. Николай I тут же приказал послать еще одну эскадру под командованием контр-адмирала Новосельского в составе 7 кораблей с задачей войти в подчинение вице-адмиралу Нахимову и действовать объединенной эскадрой в зависимости от условий.

Эскадра вице-адмирала Нахимова имела в своем составе семи фрегатов, два корвета и один щлюп. Еще четыре военных парохода стояли в Севастополе и находились в распоряжении вице-адмирала Корнилова в готовности выйти в море, если понадобится, на помощь эскадре вице-адмирала Нахимова.

Делиться своими тревогами с императрицей Николай Павлович не стал. «Не женского ума это дело…» – решил он.

…Вызов к государю в неурочное время встревожил Нессельроде не на шутку.

О том, что он будет приглашен во Дворец, ему стало известно еще с вечера. Нессельроде передумал все. Первым делом прикинул в уме: «Не Титов ли что донес?» Хотел вызвать к себе Титова и аккуратно узнать, но решил, что слишком много чести будет для него. Ночь спал плохо, а утром попросил супругу, чтобы она перекрестила его в спину, и поехал в Зимний. Уже по дороге вдруг вспомнил о письме, отправленном накануне Венскому правительству. В нем он спрашивал, как отнесутся в Вене, если Россия провозгласит независимость сербов, болгар и Дунайских княжеств.

Нессельроде видел в провозглашении независимости этих территорий единственная возможность заручиться поддержкой славян и обеспечить России военный Союз на все случаи жизни.

Государь о письме не знал. Мог знать только Титов…

Николай I принял Нессельроде в своем рабочем кабинете. Предложил ему присесть в кресло, стоящее рядом со столом, сам не сел, а прошел к окну и с минуту смотрел на серую пустынную площадь перед Дворцом затем, не оборачиваясь к канцлеру, неожиданно спросил.

– Карл Васильевич, контр-адмирал Новосельский отплыл из Севастополя?

– Да, ваша светлость.

– Я вот о чем подумал, – проговорил государь, отойдя от окна. – Если Нахимов, к примеру, атакует неприятельский флот, не вызовет ли это раздражение у англичан и французов?

Нессельроде об этом и сам уже думал.

– Если вызовет только раздражение – это полбеды, ваше величество.– осторожно ответил он.

Николай I остановился напротив Нессельроде и сверху вниз как-то странно посмотрел на него. От этого взгляда Нессельроде стало не по себе.

– Вы полагаете, они вмешаются в наше дело без объявления войны? – уточнил он. Немного подумал и продолжил. – Вызовите сегодня же к себе графа Титова и вместе подготовьте послание европейским правительствам, в котором сообщите о нашем твердом решении не допустить вмешательства в Кавказские дела кого бы там ни было. И еще, Карл Васильевич, я вот о чем хотел вам сказать. Ваше беспокойства о будущем Дунайских княжеств, сербов и болгар похвально, как и ваше желание приобрести союзников среди славян. Однако не все так просто. – Государь прошел по ковру и снова остановился у окна. – Я полагаю, вы не хотите вдохнуть в них революцию? Ибо результат может быть обратный задуманному.

От этих слов государя у Нессельроде на лбу выступили холодные капельки пота.

«Значит, донес все же Титов, – мелькнуло у него в голове тревожная мысль. – Вот стервец!..»

Нессельроде хотел было встать и объяснить государю, что было в письме, однако тот вяло махнул рукой.

– Сидите, Карл Васильевич. Я не прошу от вас объяснений. Я предлагаю вам подумать над тем, что вам сказал.

Государь немного подумал и продолжил:

– Кто не знает, что на зло надо отвечать добром, принимая смиренно все искушения, посылаемые нам Господом. Отвечая злом на зло, мы только приумножаем его.

Нессельроде совсем растерялся, когда Николай I продолжил с чуть заметной усмешкой.

– Вот видите: в углу стоит книжный шкаф. Он знает больше, чем я. Однако я государь, а он просто книжный шкаф. Теперь что касается Вены. Есть у меня все основания не доверять австрийскому императору Францу Иосифу и его кабинету, – и добавил. – Если бы у свиньи выросли рога, она бы точно всех на свете забодала.

Николай I умолк и долго на этот раз смотрел в окно на серое пасмурное небо над Петербургом. О чем он думал, Нессельроде не мог даже предположить. Лицо государя было отрешенным. Казалось, он даже забыл о присутствии в его кабинете канцлера. Наконец Николай I заговорил снова.

– …Еще до возвращения Меньшикова из Константинополя Вену посетил известный вам лорд Пальмерсон и имел встречу с Францем Иосифом, в ходе которой лорд предложил Францу Иосифу план войны против России, убеждая его в том, что русские не имеют исторического права владеть территориями в пределах Российской империи. Лорд Пальмерсон, я полагаю, предлагал это не от себя лично. После поражения России в войне, по мнению лорда, Финляндия будет возвращена Швеции, а Эстония, Литва, Лифляндия и Курляндия отойдут Пруссии. Польша провозгласит независимость. За ней отойдут Белоруссия и Украина, таким образом, Польша станет барьером, который должен изолировать нас от Европы. А Австрия получает устье Дуная, Бессарабию, Молдавию и Валахию. Крым и Грузия отходят, естественно, Турции, а Черкесия объявляется независимым исламским государством, которое должно будет постоянно искать конфликты с Россией на Кавказе. Вот так, дорогой мой Карл Васильевич.

Все это государь произнес тихо и с горечью в голосе, не отрывая взгляда от мрачных небес, словно, пытался увидеть в них ответ на мучившие его вопросы.

Нессельроде был настолько подавлен услышанным, что даже не смел шелохнуться. Во все это с трудом верилось. И, чтобы развеять свои сомнения, он спросил.

– Ваше величество, надеюсь, вы все это узнали от самого Франца Иосифа?

И Нессельроде затаил дыхание в ожидании ответа.

Николай I повернулся к нему.

– Нет, милостивый сударь, – сказал он. – Франц Иосиф промолчал об этом даже тогда, когда мы с вами были его гостями… Однако меня сейчас волнует другое, – продолжил он и заходил по кабинету. Высокий, худощавый, широкий в плечах, он показался Нессельроде в эту минуту демоном, в котором вместилось все: добродетель и зло, сила и бессилие, надежда и страх перед будущим, которого даже он, государь, божий помазанник не мог знать…

От этих мыслей Нессельроде стало не по себе, и он мысленно трижды перекрестился.

– Вот такие дела в нашем царстве-государстве… – продолжил Николай I, нетерпеливо прошёл в дальний угол кабинета, где висел портрет Павла, некоторое время молча постоял перед ним, затем повернулся к Нессельроде и произнес.

– С сегодняшнего дня вместе с морским министром постоянно держите связь с Севастополем. В случае чего – докладывать мне немедленно, будь то день или ночь! – и добавил.

– У семи нянек дитя без глазу, чтоб и у нас так не вышло…

2

Турецкий флот в Синопской бухте вице-адмирал Нахимов обнаружил в ночь на 16 ноября. До этого несколько дней дул сильный юго-восточный ветер, и море начало штормить. По всей видимости, опасаясь непогоды, командующий турецким флотом Осман-паша приказал всем кораблям войти в Синопскую бухту и бросить там якорь. К тому же бухта была надежным укрытием. Шесть береговых батарей могли в любую минуту прикрыть своим огнем, стоящие в бухте суда.

…Командир флагманского корабля «Императрица Мария» капитан 2-го ранга Барановский, на котором поднял свой флаг вице-адмирал Нахимов, с капитанского мостика в подзорную трубу разглядел на горизонте силуэты каких-то судов. Он тут же спустился в каюту Нахимова и доложил о замеченных на горизонте судах.

– Это Новосильский! – ответил Нахимов. – В такую погоду больше некому быть в море. А, впрочем, я сам посмотрю.

Они вдвоем поднялись на капитанский мостик и Нахимов стал внимательно просматривать линию горизонта, которая уже начала сливаться с поверхностью моря, но ничего не увидел.

– Павел Степанович, спускайтесь в каюту, – предложил капитан 2-го ранга Барановский. – А я подежурю на мостике…

Он не договорил дальше. На некоторое время ветер разорвал тучи над горизонтом, и там отчетливо показались белые паруса

– Новосильский! – воскликнул Нахимов. – Точно он!..

Интуиция Нахимова не подвела. Эскадра контр-адмирала Новосильского подошла, когда уже стемнело, и стал накрапывать холодный дождь.

Нахимов так и не ушел с капитанского мостика, пока последний фрегат из подошедшей эскадры не занял место в строю.

– Командирам прикажите просигналить, – обратился Нахимов к капитану 2-го ранга Барановскому. – Через полчаса всем прибыть на «Императрицу Марию», – и спустился в свою каюту, чтобы переодеться.

…Через полчаса Нахимов вошел в кают-компанию. Все командиры кораблей были в сборе. Нахимов тепло пожал руку контр-адмиралу Новосильскому.

– Если бы вы знали, как я рад вашему приходу!.. – сказал он. Затем поздоровался за руку с каждым из командиров. Почти всех он знал. И, тем не менее, каждый из командиров представился ему:

– Командир корабля «Чесма» капитан 2-го ранга Микрюков…

– Командир корабля «Ростислав» капитан 1-го ранга Кузнецов…

– Командир корабля «Париж» капитан 1-го ранга Истомин…

– Командир корабля «Великий князь Константин» капитан 2-го ранга Ергомышев…

– Командир корабля «Три Святителя» капитан 1-го ранга Кутров…

Нахимов подошел к двум новым командирам фрегатов «Кагул» и «Кулевчи». Внимательно всмотрелся в молодые лица, открытые, мужественные, решил про себя: «Эти тоже не подведут».

Оба командира фрегатов представились:

– Командир корабля «Кагул» капитан – лейтенант Спицын…

– Командир корабля «Кулевчи» капитан – лейтенант Будищев…

– Рад знакомству, – произнес Нахимов и прошел на свое место.

– Прошу садиться, господа офицеры – сказал он. – Настал час выполнить волю его императорского величества государя России Николая I. Послужить Отечеству и приумножить Славу нашего флота. Завтра, 18 числа, с рассветом мы идем с Синопской бухте, где укрылся турецкий флот с задачей уничтожить его на месте стоянки, – Нахимов на мгновение умолк, словно хотел убедиться, что его слушают, затем продолжил: – Нам будут противостоять: Фрегаты «Низамин» – 64 орудия, «Навек-Вахри» и «Несими-Зефер» – по 60 орудий, «Дамиад» – 56 орудий, «Каиди-Зефир» – 54 орудия. Флагман турецкого флота «Ауни-Аллах» – 64 орудия. «Фазли-Аллах» – 64 орудия. Это наш бывший корабль «Рафаил». Если вы не забыли, в 1829 году он спустил флаг перед турками и был пленен. Напоминаю вам высочайшее повеление нашего государя предать огню этот корабль, как недостойный носить морской флаг.

Повеление это остается в силе и по сей день, – напомнил Нахимов и продолжил: – Корветы: «Неджи- Фешаж» и «Фейзи-Меабур» – по 24 орудия, «Гюли-Сефид» – 22 орудия. Пароходы: «Таиф» – 20 орудий, «Эрекли» – 4 орудия. И шесть крепостных батарей на берегу… Государь император, Россия ожидают славных подвигов от черноморцев. От нас теперь будет зависеть, оправдаются эти ожидания или нет. Теперь, с вашего позволения, я перейду к постановке задач.

Было уже далеко за полночь, когда командиры кораблей покинули флагман «Императрица Мария». Вице-адмирал Нахимов попросил остаться только контр-адмирала Новосильского.

– Вот что еще я хотел сказать, – продолжил Нахимов, когда они остались вдвоем.– Вести бой придется в необычных условиях, и хорошо бы иметь по одному офицеру на грот-марсе для наблюдения за точностью ведения огня. И еще: фрегаты «Кагул» и «Клевчи» должны оставаться под парусом и следить за турецкими пароходами.

– Павел Степанович, может все же следует подождать Корнилова? – задал вопрос Новосильский.

– Нет, нет! – горячо возразил Нахимов. – Пока подойдет Корнилов со своими пароходами, мы упустим момент. Погода может восстановиться, и турки выйдут в море, тогда их ищи-свищи, как ветра в поле.

Утро 18 ноября началось с мелкого моросящего дождя и ветра. Море все больше набиралось свинцовой тяжестью. Волны крепчали и с глухим стоном бились о борта кораблей.

В половине 11-го на кораблях отслужили молебен. Эскадра, подняла паруса, полным ходом пошла к Синопу. Это был один из старейших городов на побережье Анотолийской области, некогда насчитывающей более 80 тысяч жителей. Постепенно город из-за недостатка торговли стал приходить в упадок, однако бухта оставалась самой защищенной на всей береговой линии Оттоманской империи.

Дождь тем временем усилился. Низкие свинцово-сизые тучи, казалось, цеплялись за лохматые гребни волн, которые пенились и срывались порывами ветра.

Было ровно 12 часов, когда с флагмана «Императрица Мария» Нахимов в подзорную трубу различил силуэты турецких кораблей, укрывшихся в бухте. Они были выстроены в виде дуги, состоящей из семи фрегатов и трех корветов, стоящих на расстоянии не более мили от берега. За ними расположились два военных парохода и два транспорта, а у причала стояло еще три брига. Скорее это были купеческие суда.

Дерзкая мысль войти в бухту и прорваться между линией турецких кораблей и береговыми батареями, таким образом, не дать возможности береговым батареям вести огонь, дабы не попасть в свои же корабли, пришла в голову Нахимова сразу, как только он увидел построение турецкого флота.

Нахимов тут же приказал капитану 2-го ранга Барановскому просигналить второму флагману контр-адмиралу Новосильскому, чтобы он занимал позицию перед фронтом турецких кораблей.

С «Парижа», где находился Новосильский, ответили, что приказ понят.

В половине первого часа «Императрица Мария», «Великий князь Константин» и «Чесма» на всех парусах вошли в бухту и стали обходить первую линию турецких кораблей с левой стороны. За ними последовали остальные корабли.

На «Императрицу Марию» сразу обрушился град ядер. В первую же минуту была перебита большая часть рангоута и стоячего такелажа. На грот-мачте уцелела только нижняя ванта.

Капитан 1-го ранга Барановский приказал одним бортом открыть огонь по турецкому флагману, а другим бортом по береговым батареям, с которых было сделано несколько неверных выстрелов по «Императрице Марии».

После двадцатиминутной дуэли, на турецком флагмане вспыхнул пожар, и команда, обрубив якорь, повернула корабль к берегу, где он, продолжая гореть, спустя несколько минут, с оглушительным треском сел на мель.

Нахимов тут же приказал перенести огонь по фрегату «Фазли-Аллах», что означало данный богом.

В одно мгновение ядра снесли добрую половину всех надстроек корабля, потом рухнула грот-мачта.

«Фазли-Аллах» яростно отстреливался. Одно из ядер с фрегата ударило в нижнюю часть капитанского мостика.

Нахимов почувствовал, как мостик под ним шатнулся. Он ухватился за перила, чтобы не упасть. Машинально оглянулся на капитана 2-го ранга Барановского. Тот сидел на полу и одной рукой держался за бок, а сквозь его пальцы сочилась кровь.

Подбежал боцман с двумя матросами и, несмотря на протест Барановского, снесли его на руках в каюту.

Тем временем турецкий фрегат получил несколько серьезных пробоин ниже ватерлинии и стал крениться на бок.

Нахимов приказал дать залп изо всех сил бортовых орудий. Фрегат дрогнул, словно, от смертельной раны и загорелся. Спустя минуту его сорвало с якоря и стало сносить к берегу напротив городских причалов. Оба фрегата горели на глазах у всего турецкого флота и города.

Нахимов перекрестился.

– Слава тебе господ, – прошептал он. – Повеление государя, отданное 25 лет тому назад, выполнено…

У контр-адмирала Новосильского тоже наметился успех. На воде горел еще один фрегат, а с другого фрегата, грозящего вот-вот опрокинуться, турецкая команда прыгала в воду. Нахимов приказал открыть огонь по турецким береговым батареям, которые возобновили стрельбу по русским кораблям.

Командир «Великого князя Константина» капитан 2-го ранга Ергомышин, расправившись с тонущим турецким фрегатом, открыл батальный огонь ядрами и картечью сразу по двум 60-пушечным фрегатам, стоящим на левом фланге боевой линии, которые пытались, сменив позицию, зайти к флагману «Императрица Мария» со стороны кормы.

Не прошло и пяти минут, как один из фрегатов «Навек-Вахри» взорвался, осыпав обломками и телами убитых матросов стоящие рядом корабли.

Картина была жуткая, и Нахимов даже на какое-то время закрыл глаза.

Второй турецкий фрегат поспешил отойти за линию своих кораблей.

«Великий князь Константин» последовал за ним и почти вплотную оказался перед другим фрегатом «Несими Зэфер» и 24 пушечным корветом «Неджи-Фешан», которые появились из облаков порохового дыма.

Капитан 2-го ранга Ергомышев отдал команду развернуться правым бортом и изо всех пушек открыть огонь сначала по фрегату. После нескольких залпов фрегат сорвало с якоря и стало относить на мол. Корвет спешно снялся с якоря, но потерял управление и тоже стал сноситься ветром к берегу.

Тем временем жаркая дуэль разгорелась между «Парижем», на мачте которого развевался флаг контр-адмирала Новосильского, с корветом «Гюли-Сефид» и фрегатом «Дамиад».

Было начало второго часа, когда страшной силы взрыв разнес на куски турецкий корвет.

После этого командир «Парижа» капитан 1-го Истомин сосредоточил огонь своих пушек против фрегата «Дамиад», где сразу же были снесены бизань-мачты. Не прошло и нескольких минут, как на турецком фрегате вспыхнул сильный огонь в кормовой части. Пламя быстро стало распространяться по верхней палубе и экипаж фрегата, опасаясь взрыва, стал покидать корабль, кто как мог.

В тяжелом положении оказался командир корабля «Три Святителя» капитан 1-го ранга Кутров. Ему пришлось вступить в бой с 54-х пушечным фрегатом «Каиди-Зефир» и 64-х пушечным фрегатом «Низами». На «Трех Святителях» был перебит шпринг, и его развернуло на ветру. Экипаж корабля с великим трудом смог снова повернуть корму и в упор расстрелял «Каиди Зефир».

В это время командир «Ростислава» капитан 1-го ранга Кузнецов, заметив, в какое трудное положение попал капитан 1-го ранга Кутров, поспешил на помощь «Трем Святителям» и с близкого расстояния, что называется, разворотил фрегату «Низамин» левый борт.

Фрегат медленно накренился и стал тонуть.

Но не обошла беда и «Ростислас». На нем взорвалась пушка от попадания в нее турецкого снаряда. Взрывом разнесло часть палубы. Начался пожар. Пламя стало подбираться к крюткамерам, где хранился порох. И, когда уже казалось, взрыва не избежать, несколько матросов во главе с мичманом Колокольцевым бросились с брезентовым пологом к огню и накрыли его.

…В пылу боя Нахимов не обратил внимания на движение парохода «Таиф». Он начал медленно обходить турецкие корабли с явным намерением выскользнуть из бухты в море. Зато это движение заметили с фрегатов «Кагул» и «Кулевчи». Оба фрегата бросились на перехват пароходу, однако, тот, отстреливаясь, дал полный ход и стал уходить от преследования.

«Таиф» был уже возле мыса, за которым открывалось море, когда впереди показались черные шлейфы густого дыма. Прошло еще некоторое время, и на виду показался пароход «Одесса» под флагом генерал-адъютанта Корнилова. За ним на одинаковом расстоянии шли еще три парохода.

С «Таифа» заметили русские пароходы и сменили курс. Пароход стал уходить вдоль береговой линии.

…Вице-адмирал Корнилов, услышав гул боя и, затем, увидев турецкий пароход, который пытался скрыться бегством, приказал командирам пароходов «Крым» и «Херсон» начать преследование беглеца. Однако успеха это не принесло. 20-ти пушечный «Таиф», огрызаясь на ходу, все дальше и дальше уходил в море, пользуясь преимуществом в скорости.

…Около 3-х часов дня судьба боя была уже предрешена. Турецкие корабли один за другим выбрасывали белые флаги.

Из всех береговых батарей только две продолжали еще стрелять калеными ядрами по русским кораблям, не причиняя им особого вреда.

Вице-адмирал Нахимов отдал приказ командирам кораблей «Парижу» и «Ростиславу» заставить замолчать береговые батареи. Не прошло и получаса, как береговые батареи были разрушены.

Около 4-х часов дня в бухту вошли пароходы под командованием генерал адъютанта Корнилова и были встречены громким «Ура!!!» матросами всей эскадры, изрядно пострадавшей, но по-прежнему грозной.

Перед глазами Корнилова предстала жуткая картина полного разгрома турецкого флота. Купеческие суда и два транспорта затонули у причалов от попадания в них ядер. Пароход « Эрекли» горел и, когда «Одесса» входил в бухту, турецкий пароход взорвался. Его горящие обломки долетели до городских строений, и в Синопе начался пожар. Держались на плаву только фрегаты «Дамиад», «Ауни-Аллах» и «Несими-Зефер», а также корвет «Фейзи-Меабур», с которых уже начали свозить раненых и пленных турецких матросов.

По прибытию на флагман «Императрица Мария» вице-адмирала Корнилова и контр-адмирала Новосильского, было принято решение направить в город парламентеров и сообщить городским властям, что русская эскадра пришла для истребления военного флота. Городу не будет принесен вред.

Затем Нахимов пригласил Новосильского и Корнилова к скромно накрытому столу.

Однако не прошло и получаса, как в кают-компанию вошел адъютант Нахимова и доложил, что на «Императрицу Марию» доставили пленного командующего турецким флотом Осман-пашу, а также командиров фрегата «Фазли-Аллах» и корвета «Файзе-Меобур».

– А где остальные? – спросил Нахимов.

– Убиты, или в тяжелом состоянии, Павел Степанович, – ответил адъютант.

– Ну, бог с ними… Осман-пашу ко мне. Остальные меня не интересуют… – и чему-то усмехнувшись, добавил, обращаясь к Корнилову и Новосильскому: – Вот как выходит… Жизнь даёт один только бог, а отнимают её кому не лень.

…К ночи, прибывшие из Севастополя пароходы, отбуксировали в море горящие турецкие корабли, чтобы с переменой направления ветра, пылающие костры не нанесло на русскую эскадру.

А с утра экипажи кораблей притупили к ремонту поврежденных ренгоутов и такелажей и заделке пробоин в бортах и на палубах.

Нахимов приказал перенести свой флагманский флаг на корабль «Великий князь Константин»

Фрегат «Императрица Мария» сильно пострадал, было решено, что в Севастополь он пойдет на буксире парохода «Одесса».

В ночь на 19 ноября погода устоялась. Разорвались тучи, на смену им пришли редкие облака, через которые проливался холодный свет луны, отражаясь тусклым блеском на поверхности бухты.

Пожар в Синопе, начавшийся еще днем, никто не тушил, и он разгорался, пожирая дома один за другим…

На рассвете 20 ноября русская эскадра снялась с якоря и покинула Синопскую бухту и горящий город…

3

Во второй половине дня 22 ноября эскадра Нахимова стала входить в Севастопольскую бухту. Встречать корабли вышел весь город. Толпы людей теснились на причалах, а самые отчаянные на баркасах и рыбацких лодках плыли навстречу кораблям, израненным и смертельно усталым.

За двое суток перехода море изрядно потрепало эскадру, словно проверяло ее еще раз на прочность.

Сразу после выхода из Синопской бухты море встретило русские корабли спокойной зыбью. Однако к ночи поднялся сильный ветер. К утру заштормило и пришлось отдать буксиры и на парусах идти к родному Севастополю. К утру 22 числа ветер стих также внезапно, как и начался, и пароходы снова взяли израненные корабли на буксир.

Невзирая на несносную погоду, люди на причалах были одеты по-праздничному. У некоторых в руках оказались даже цветы.

Когда корабли выстроились на внутреннем рейде, с пристани грянул духовой оркестр, а из крепостных орудий прогремело три залпа в честь победителей.

До глубокой ночи и весь следующий день Севастополь ликовал.

Утром 23 числа вице-адмирал Нахимов проехал по госпиталям, в которых разместили раненых. Первым делом нашел госпиталь, где находился капитан 1-го ранга Барановский. Шрапнелью ему пробило бок, однако повреждение получили только мягкие ткани. Рядом с Барановским лежал штурман штабс-капитан Родионов. Ему оторвало правую руку. Состояние офицера было тяжелое, и Нахимов попросил доктора сделать все, чтобы облегчить страдания раненого.

– У нас есть еще один такой же, – сказал доктор. – Только с ним еще хуже. Ему оторвало ногу.

– Как его фамилия? – спросил Нахимов.

– Прапорщик Плонский.

– Я запомню, – сказал Нахимов. – Им больше, чем кому-либо принадлежит слава нашей победы и оставить их без внимания и заботы – это грех перед богом.

– Павел Степанович, только в нашем госпитале таких около трех сотен, – ответил доктор. – И всех их нельзя обделять вниманием, потому как у каждого из них есть родители, жены, дети. И хорошо, если мы их поднимем на ноги.

Нахимов согласился с доктором. Пообещал все сделать для поддержания и выздоровления раненых и уже в конце дня приехал в штаб флота.

Надо было подготовить донесение о результатах Синопского боя на имя генерал-адъютанта князя Меньшикова, в подчинении которого находился Черноморский флот и войска Азово-Черноморской береговой линии.

Нахимов собственноручно составил донесение, чтобы нигде не было упомянуто его имени, и приказал отправить в Варшаву.

И сразу начались будни. Корабли эскадры требовали ремонта. Одновременно на корабли завозились ядра, шрапнельные снаряды, порох, продовольствие. Командирам кораблей Нахимов отвел неделю, по истечению которой эскадра должна была выйти в море на патрулирование в территориальных водах России.

…Как-то, уже в конце дня, когда Нахимов, устав до изнеможения, возвращался домой, у подъезда его встретила пожилая просто одетая женщина. В руках она держала небольшой сверток из полотенца.

Завидев Нахимова, женщина пошла ему навстречу.

– Павел Степанович, простите ради бога за то, что тревожу вас, – сказала она, – ни мое имя, ни моя фамилия вам ничего не скажут. Я пришла к вашему дому по велению сердца и прошу не отказать мне – примите этот образ Николая Чудотворца. С ним я много лет тому назад посетила святые места в Иерусалиме и хранила как зеницу ока. Теперь же, во славу вашего подвига, хочу передать эту икону вам.

Все это было настолько неожиданно, что Нахимов даже растерялся. Принять икону, с которой эта женщина побывала в святых местах и, которая для него много значила, он был не вправе. Но и не принять – значит обидеть доброго человека.

– Я не знаю, имею ли я право взять вашу икону, стоившую вам таких испытаний. Ибо весь наш подвиг был ничем иным, как выполнением воинского долга перед православной верой и Отечеством. Это слишком дорогой подарок… – взволнованно ответил Нахимов.

– Павел Степанович, – мягко прервала его женщина, – вам судить о важности того, что сделали вы. Однако и я уверен, что поступаю правильно.

Нахимов бережно взял в руки сверток.

– Я благодарю вас, – сказал он, с трудом сдерживая волнение.

– Павел Степанович, образ Николая Чудотворца имеет большую силу, – продолжала незнакомка. – Послушайте моего совета. Этот образ повесьте в своей каюте и сделайте список для ношения на груди. Пока он будет с вами, бог защитит вас и сохранит вам жизнь на долгие годы.

Нахимов не сдержался и развернул полотенце. На него глянул суровый лик Николая Чудотворца, однако в этой суровости не было того, что вызвало бы чувство страха или опасения. Взгляд внушал спокойствие и уверенность. Он, словно, притягивал взор, и от этого из души уходила тревога.

Нахимов поднял глаза. Он хотел еще раз поблагодарить незнакомую женщину, однако на месте ее не было…

Через два дня Нахимову матрос-умелец сделал точную копию иконы Николая Чудотворца с обрамлением из серебряной нити. Все два дня Нахимов был под впечатлением этой странной встречи у подъезда своего дома. И как-то сразу успокоился, когда надел на себя эту маленькую иконку.

…8 декабря в Севастополь прибыл генерал-адъютант князь Меньшиков.

Первым делом он побывал на кораблях, принявших участие в Синопском бою, и от имени государя вручил награды экипажам, затем посетил госпитали и тоже вручил награды героям сражения и только после этого поехал в штаб флота. Обнял вице-адмирала Нахимова и с улыбкой произнес.

– Ну что же, Павел Степанович, ваше имя уже произносят по всей России наравне с именами Лазарева, Ермолова, Кутузова и Суворова. Вы теперь народный герой! А посему позвольте выполнить волю государя-императора нашего и зачитать при всех Высочайшую грамоту на ваше имя.

Князь Меньшиков взял из рук своего адъютанта царскую грамоту и стал читать. – «Вице-адмиралу Нахимову. Истребление турецкого флота при Синопе, вы украсили летопись русского флота новою победою, которая навсегда останется в морской истории. Статус военного ордена Святого Великомученика и Победоносца Георгия указывает награду за ваш подвиг. Исполняя с истинною радостью постановление статуса, жалую вас кавалером Святого Георгия второй степени большого креста, пребывая к вам Императорской милостию нашего благосклонны».

Князь Меньшиков закончил читать, передал грамоту вице-адмиралу Нахимову и расцеловал его.

– Павел Степанович, это уже я от себя, – произнес он растроганно. – Вы все молодцы! А теперь ведите к столу. Знаю, что накрыли. И правильно сделали. Поздравить я всех поздравил, однако помянуть надо тех, кого уже не вернешь.

…В это же день князь Меньшиков намеревался отплыть в Одессу на пароходе «Херсон». Перед тем, как попрощаться, сказал.

– Если бы вы знали, Павел Степанович,, какой шум поднялся в Европе по поводу разгрома эскадры Осман-паши! Достается и командованию англо-французской эскадры. Почти все газеты Европы винят их в том, что у них под самым носом вы разбили турок.

– Александр Сергеевич, однако, позвольте… Англия и Франция не в состоянии войны с нами! – возразил Нахимов.

Князь Меньшиков качнул головой.

– Наивные вы люди, моряки, – сказал он. – Осман-паша знал о вашем намерении. Еще 17 числа он депешей сообщил в Константинополь лорду Редклифу о появлении близ Синопа русских кораблей и просил помощи у него. Однако лорд Редклиф поступил чисто по-английски. Он заверил Осман-пашу, что союзный флот не допустит нападения русских кораблей на турецкие суда да еще в ее территориальных водах. Однако ничего не предпринял.

– Это хорошо или плохо? – усмехнулся Нахимов.

– Судите сами, Павел Степанович, – ответил князь Меньшиков. – Что касается моего мнения, я полагаю так: коли убоялись – значит, уважают. Обидно за другое, – продолжил он. – Почти всё европейские борзописцы в один голос, словно по команде, утверждают, будто русские из-под тишка напали на слабого противника и, что мы, якобы нарушили какую-то конвенцию, несуществующую на самом деле. И вместе с тем умалчивают о том, что турки уже более месяца, как объявили нам войну, а до этого напали на наш пост Святого Николая и устроили там кровавую резню. В Петербурге тоже сначала отнеслись к случившемуся в Синопской бухте настороженно. Но после того, как государь выразил свое восхищение вашим успехом, все стало на свои места.

Последние слова князя Меньшикова поразили Нахимова больше, чем, если бы прямо сейчас у него из-под ног ушла земля.

– Александр Сергеевич, а разве могло быть по-другому? – спросил он.

Князь Меньшиков, видимо, понял, что сказал лишнее. Однако слово – не воробей.

– У нас все может быть, Павел Сергеевич. Есть тактики, есть стратеги. А еще есть мудрецы. Вы только не принимайте это близко к сердцу. Вы моряк! К тому же у вас здесь все ясно и просто, не то, что при Дворах… А, впрочем, зачем я вам обо всем этом говорю, – и, князь Меньшиков, сменил тему разговора: – Вы знаете, кто командовал турецким пароходом «Таиф», который удрал от вас? Англичанин капитан След. Он первый начал рассказывать газетчикам о вероломном нападении русских. Так что привыкайте. Сдается мне, не то еще будет. Прощайте, Павел Сергеевич.

Князь Меньшиков обнял Нахимова, попросил не провожать его и уехал на пристань, где его ожидал катер, чтобы доставить на пароход «Херсон».