Читать книгу Заговор жрецов - Константин Петришин - Страница 51

С рассветом 18 декабря японцы после получасовой бомбардировки передовых позиций перед Порт-Артуром перенесли огонь тяжелых орудий на город и участок обороны от моря до форта номер один, который защищал 25-й Восточносибирский стрелковый полк под командованием подполковника Малыгина.

В 10 часов японцы обрушили такой же силы огонь на 2-й и 3-й участки обороны. После этого колонны японцев пошли в атаку.

К полудню они захватили, несмотря на свои огромные потери, несколько фортов и дорог, ведущих в сторону Китайской стены – основного оборонительного рубежа крепости.

Когда генерал Смирнов доложил о случившемся Стесселю, тот впал в истерику.

– Я же просил вас на Совете обсудить и определиться, до какого времени крепость может обороняться!.. А вы что сделали?.. Послушали Кондратенко и Белого!.. Кондратенко нет!.. Время упущено!.. – Стессель нервно заходил по кабинету, прислушиваясь к гулу орудий. Он накатывался то с моря, то с северо-запада, приводя его в ужас. Наконец он остановился и приказал: – Через час ко мне пригласите генералов Фока, Белого, полковника Хвостова и всех членов Совета.

Когда все собрались, вдруг обнаружили, что нет генерала Фока.

– Он знает? – спросил Стессель у Смирнова.

– Должны были передать, Анатолий Михайлович…

– С позиции теперь не так просто добраться сюда, – заметил полковник Хвостов.

Стессель промолчал. Его сейчас занимала одна мысль: что делать? Для себя он уже принял решение – оборонять Порт-Артур нет смысла. Овладев основными рубежами на подступах к крепости и городу, Ноги может оставить для длительной осады одну – две дивизии. Остальные войска повернут на север. «Если не штурмом, то измором они все равно возьмут Порт-Артур, – подумал он. – Но как об этом сказать Смирнову, Белому? Даже Фоку…»

Генерал Фок приехал минут через пятнадцать. Он извинился перед ожидающими его и словно в свое оправдание заметил:

– Думал не проеду… Все дороги простреливаются японцами…

Стессель недовольно что-то буркнул, роясь в каких-то бумагах на столе. Затем поднял голову и произнес назидательным тоном:

– Вот, вот… Сейчас они простреливают все дороги, а через час вы доложите мне, что уже и приехать сюда нельзя… – Стессель помолчал и продолжил: – Я обязан с вами посоветоваться… В крепости около 45 тысяч человек. Из них 13 тысяч больных и раненых. Способных обороняться не более 28 тысяч. Интенданты докладывают, что с увеличением нормы питания личного состава на передовой, в госпиталях и в лазаретах запасов продовольствия хватит не более чем на месяц… Что прикажете делать? – спросил Стессель и тяжелым вопрошающим взглядом обвел присутствующих.

Ему ответили молчанием. Никто не решался сказать что-либо. Однако все понимали, о чем пойдет речь дальше.

Наконец, первым заговорил генерал Белый.

– Я предлагаю держаться до конца, – сказал он.

– И остаться где-нибудь под обломками бетона или кирпича, – заметил мрачно Стессель. – Да еще унести с собой в могилу тысяч двадцать… А раненых и больных они просто перебьют…

И снова в кабинете повисла гнетущая тишина.

– Анатолий Михайлович, а если вступить с Ноги в переговоры? – не то предложил, не то задал вопрос генерал Фок.

– О чем? – спросил Стессель. И сам ответил: – С Ноги могут быть переговоры только о сдаче крепости. Больше ни о чем.

– Анатолий Михайлович, можно попытаться начать переговоры о временном прекращении боевых действий и выиграть время, – настаивал на своем предложении генерал Фок.

Стессель встал.

– Ну, хорошо. Вы думайте, и я буду думать. Срок до вечера. А сейчас все свободны.

…К концу дня в кабинет Стесселя зашел полковник Хвостов мрачнее тучи.

Стессель взглянул на него и сразу понял: что-то произошло.

– Анатолий Михайлович, мне только что сообщили, что в своем кабинете застрелился генерал Белый, – доложил Хвостов.

Стессель почувствовал, как холодок пробежался у него по спине.

– Застрелился или застрелили? – переспросил он.

– Ординарец подтвердил, – ответил Хвостов, – что генерал Белый в кабинете был один…

Стессель поднялся с места и подошел к окну. Некоторое время смотрел через полупрозрачное стекло на улицу. Потом повернулся к Хвостову.

– Прикажите похоронить генерала Белого со всеми почестями… – распорядился он. А про себя подумал: «Каждый убегает с тонущего корабля по-своему…»

Следующий день выдался морозным. Холодный ветер нес поземку и засыпал дороги снежной порошей.

…В 9 утра на северной дороге из крепости появилась группа всадников. Впереди на расстоянии десяти шагов с белым флажком ехал казачий есаул, нахлобучив черную папаху на самые глаза.

Несколько солдат из передового дозора, завидев конных, выглянули из укрытия.

– Это кто ж такие? – с тревогой спросил один из них.

– Ты посмотри! С белым флажком… Не сдаваться ли поехали? – ответил другой и схватился за винтовку. – Я сейчас, мать вашу так, покажу вам, как сдаваться!

Его остановили.

– Не дури, Ерема! – сказал тот, что первым заметил всадников. – Это, наверное, парламентеры, – с трудом выговаривая последнее слово, пояснил он.

– А зачем им белый флаг? – не унимался солдат.

– Дурень!.. – ответили ему. – Чтобы японец в них не стрелял…

…В полдень Стессель и Смирнов вошли в кабинет начальника штаба крепости полковника Хвостова.

– Ну что нового?.. – спросил Стессель.

Полковник Хвостов посмотрел на генерала Смирнова, затем перевел взгляд на Стесселя.

– Вы что-то конкретно хотели спросить, Анатолий Михайлович?

Стессель устало махнул рукой. За последние сутки он заметно похудеет, лицо осунулось и стало бледно-серым.

– Так… Ничего…

Он сел на стул у окна. Смирнов продолжал стоять еще некоторое время у двери. Потом прошел к дивану и тоже сел.

– …Никакие преграды и укрытия от 18-пудовых бомб нас уже не спасут, – тихо, словно размышляя сам с собой, начал говорить Стессель. – Госпиталя и больницы расстреляны… Корабли расстреляны… Снаряды у нас на исходе. А тут еще, мне доложили, цинга пошла… Если наша храбрость, терпение и мужество не имеют границ, то всему остальному есть предел. А значит есть предел и сопротивлению…

– Анатолий Михайлович, – осторожно прервал Стесселя Хвостов, – люди не сетуют ни на что, насколько мне известно. Продовольствия тоже пока хватает…

Стессель обернулся и болезненным взглядом посмотрел на полковника Хвостова.

– Да… да… Вы правы… Они не жалуются и не будут жаловаться… На что жаловаться? Все форты мы потеряли. Последнюю третью позицию японцы взяли два дня тому назад… Китайская стена фактически у них. А это значит, что весь восточный фронт пал, – Стессель перевел взгляд на генерала Смирнова. – Если вы хотите воевать до последнего солдата, я не возражаю. Но тогда уже на вашей совести будут тысячи смертей и увечий тех, кто не заслужил этого.

Смирнов промолчал. Он был убежден, что крепость могла еще продержаться без помощи извне еще месяца два. А за это время ситуация в Маньчжурии могла измениться в лучшую сторону…

– Анатолий Михайлович, а каково мнение генерала Фока? – поинтересовался Хвостов.

– Если бы в свое время наш уважаемый генерал Фок не сдал Цзинь-Чжоуские позиции, может быть, сегодня не пришлось бы говорить о том, что мы боимся сказать друг другу вслух, – ответил Стессель, не скрывая своего раздражения.

– Но мы не вправе решить сами этот вопрос, – возразил Смирнов.

– Уже поздно советоваться, – Стессель встал и заходил по кабинету. – Генерал Ноги готов принять сдачу Порт-Артура на условиях беспрепятственного вывода из крепости наших войск… Я это говорю с полным прискорбием в душе, но и с полным убеждением, что до конца исполняю свой долг. – Он на какое-то время умолк. Затем продолжил, но уже более твердым голосом. – Крепость выполнила свою задачу. Мы оттянули на себя 100-тысячную армию генерала Ноги и дали возможность Куропаткину накопить достаточные силы для наступления. Если он этого не сделает – бог ему судья. Мы же сделали все, что могли, – и обратился к Хвостову: – Подготовьте к исходу дня приказ по войскам Квантунского укрепрайона о сдаче крепости Порт-Артур… А я подготовлю текст телеграммы на имя его императорского величества. Простите меня, господа, но я должен уйти…

Пока Стессель шел по длинному коридору штаба, ноги его все больше наливались свинцовой тяжестью. Он с великим трудом добрался до своего кабинета и свалился в кресло.

Странное ощущение охватило, вдруг, все его существо. Он всегда боялся за себя, за свою карьеру, болезненно переносил укоры со стороны наместника и Куропаткина. А теперь ему было все равно, словно в него вселился другой человек, который устал и бояться, и ненавидеть. Но в одном он был уверен, что на этот раз поступает по-христиански…

Прошло, наверное, не менее получаса. Стессель с трудом поднялся, подошел к столу и сел на свое место. Некоторое время сидел, прислушиваясь к тому, что происходит у него внутри, потом взял лист бумаги, ручку и начал писать: «Его императорскому величеству. Суди нас, государь. Люди стали тенями, исполнив свой долг до конца…» и положил ручку на стол. Дальше у него не хватало сил, чтобы продолжать писать.