Читать книгу Эльнара. В объятиях короля. Первый русский любовно-эротический роман - Кора Бек - Страница 6

Каждый год на День трубадура в Ланшерон по традиции съезжались гости со всех сторон, и одним из наиболее именитых гостей являлся кузен Генриха Бесстрашного – король Франции Карл Прекрасный. Их матери, ныне обе покойные, были родными сестрами, а потому правители двух соседних стран достаточно тесно общались меж собой.

Карл Прекрасный унаследовал престол восемь лет назад, после кончины отца – легендарного монарха Луи Непобедимого. Несколько лет назад он овдовел, от этого брака имел сына и дочь, но повторно жениться не спешил, обнаружив в холостяцкой жизни массу своих, весьма приятных сторон. В фаворитках у него числилась лишь одна дама французского королевского двора – кокетливая брюнетка, графиня Элоиза Померанская. С ней он нежно дружил и на женщин других почти не смотрел, однако, необычная верность государя объяснялась тем, что больше всех людей на свете он любил самого себя. Ведь правитель Франции отличался просто необыкновенной красотой, недаром в народе его звали Карлом Прекрасным.

Он имел на редкость изящный овал лица, отливавший золотом пышный кудрявый волос, большие небесно – голубые глаза, стройный стан и негромкий бархатный голос. Столь безусловно приятная внешность удачно дополнялась приветливой улыбкой пухлых ярко – розовых губ, что придавало ему сходство с херувимом. Карл не был ни тощ – ни толст, ни высок – ни низок и, если предположить, что в нашем грешном мире есть еще место подлинному совершенству, можно сказать, что король Франции являл собой его наглядное воплощение.

Собственной красотой Карл Прекрасный искренне восхищался и, глядя в зеркало, мог собой любоваться буквально целыми часами, отдаваясь этому увлекательному занятию с вдохновением, достойным истинного художника. Его портреты были развешены, как в залах королевского дворца, так и на всех главных улицах Парижа, а за обилие зеркал, украшавших жилище венценосной особы, дворец Карла Прекрасного получил в народе название «зеркального дома». Его личные покои ежедневно опрыскивались тонкими изысканными духами, невидимый шлейф которых повсюду тянулся за королем, невольно вызывая легкое головокружение у чувствительных натур и вполне понятную зависть записных кокеток французского двора.

Со всех уголков мира доставлялись государю красивые и разнообразные ткани, из коих лучшие в стране портные шили ему одежду. При этом один и тот же бальный наряд монарх дважды никогда не одевал. Неудивительно, что самую большую комнату в апартаментах короля занимала гардеробная, для которой был выделен отдельный человек, периодически перетряхивавший, просушивавший и перебиравший государевы одежды, дабы их ненароком не попортила моль.

Большую слабость Карл Прекрасный также питал к всевозможным драгоценностям: широкие браслеты из чистого золота с вправленными в них драгоценными каменьями красовались на запястьях его белых холеных рук, пальцы были унизаны двумя, а то и тремя кольцами одновременно, из – за чего монаршья ладонь напоминала раскрытый веер. К обшитому множеством мелких драгоценных камней поясу было подвешено маленькое, оправленное в золото зеркальце, с которым Карл Прекрасный никогда не расставался, так как имел привычку каждые четверть часа смотреть на образ, безумно дорогой его чувствительному сердцу.

Личный цирюльник по несколько раз в день завивал горячими щипцами его знаменитые локоны, чтобы они смотрелись пышнее, а для придания им еще большей яркости каждое утро обсыпал их изготовленной по особому рецепту золотистой пудрой. Сей замечательный мастер находился в весьма преклонном возрасте: прошлой зимой ему исполнилось ни много – ни мало пятьдесят лет, а, значит, одной ногой он уже стоял в могиле. И в ожидании встречи с Господом Богом мастер очень надеялся, что Карл Прекрасный, ревностно относившийся к своей внешности, не успеет облысеть при его жизни, дабы он мог спокойно, без помощи палача, отойти в мир иной, когда придет его час.

Не менее сильно, чем красота, а также молодость лица и тела, короля Франции волновало его здоровье, из-за чего Карл Прекрасный тщательно оберегал себя от каких – либо волнений. К несчастью его подданных, к числу сих нежелательных беспокойств относились и государственные дела, от коих на холеном лице государя появлялась гримаса неимоверного утомления задолго до того, как камергер, согласно протоколу, начинал свой ежеутренний доклад. Однако даже короли вынуждены придерживаться каких – то правил, если хотят править государством как можно дольше. Правда, чтоб не слишком сильно скучать за сим утомительным занятием, в эти часы Карл Прекрасный гораздо чаще обычного смотрелся в своё зеркальце, а потому благополучно пропускал мимо ушей большую часть доклада камергера.

Практически каждый день государь с удовольствием гулял в дворцовом саду, где у мраморного фонтана он установил самому себе бронзовый памятник в полный рост, который при любом удобном случае показывал гостям, вызывая перешептывание и смешки за своей спиной, но, ослепленный собственной неотразимостью, король этого не замечал. Его лейб – медик, господин Дюпон, порой даже всерьез опасался, как бы в один прекрасный день первое лицо Франции вдруг не задохнулось от любви к себе, настолько переполнявшую его, что если бы неким образом ее можно было бы преобразовать, к примеру, в воду, то она наверняка затопила бы не только Францию, но и ряд соседних стран.

Наряду с беспредельной любовью к самому себе, Карл Прекрасный имел еще одну, не менее сильную страсть, а именно – он обожал мечтать. Несмотря на явное отсутствие каких – либо способностей к воинскому делу, его никак не оставляла в покое слава отца – легендарного монарха Луи Непобедимого, память о доблестных подвигах которого по сей день наполняла гордостью сердца французов. Однако, если предыдущий король, то бишь покойный отец Карла, страдавший скопидомством, стремился не столько захватить другие земли, сколько разграбить их, да вывезти все награбленное добро в свою страну, то Карл Прекрасный в своих дерзновенных мечтаниях шел еще дальше.

Пожалуй, даже жеманная красавица – графиня Померанская, безмерно обожавшая красивые чулочки, подвязки, корсеты и прочие предметы нижнего дамского белья, в коих она очень любила пощеголять перед венценосным любовником и, на которые тратила денег больше, чем иная придворная дама на свои бальные туалеты, не возбуждала короля – мечтателя так сильно, как мысль о предполагаемых завоевательных походах. Он мог целыми ночами не спать, представляя, как год от года расширяет владения Франции, как вся надменная Европа постепенно падает к его ногам и даже правители далекого загадочного Востока торопятся к нему с богатыми подношениями, надеясь заиметь лестную дружбу, способную уберечь их от всяческих несчастий.

Однако завоеванные земли требовалось хорошо охранять, чтобы на них не зарились другие монархи, и Карл искренне мучился, подолгу размышляя над тем, кого из верных людей куда лучше всего послать следить за порядком и пополнением казны в тамошних местах. Мысленно передвигая их, словно фигурки на шахматной доске, вконец измученный государь посылал за графиней Померанской, и с ней все так подробно обсуждал, будто и в самом деле уже не меньше половины мира успел захватить.

В свою очередь, фаворитка не теряла надежды стать королевой Франции, а потому она не только не мешала Карлу вдосталь мечтать, но иногда и сама настолько увлекалась этими грезами, что могла абсолютно всерьез обидеться на любовника за то, что ее брата он намерен сделать сюзереном никчемной и задрипанной, по мнению избалованной красавицы, Германии, а не, скажем, более благополучной Англии. Меж тем, Карл Прекрасный собирался отдать Англию в руки своего брата – скандального герцога Филиппа Арагонского, дабы он не вздумал однажды претендовать на французский престол.

В ходе этих нешуточных споров обрывки несчастной карты мира то и дело летали над роскошным ложем, из которого любовники, занятые решением столь животрепещущих вопросов, могли не вылезать сутки напролет, чем, как правило, беззастенчиво пользовались члены королевского совета, смело отправляясь на отдых или гуляние, поскольку точно знали, что Его Величество теперь еще не скоро вспомнит о государственных заботах. Ведь ему гораздо интереснее витать в облаках на пару с графиней Померанской, страсть как любившей поболтать.

Народ об этой слабости государя довольно вскоре прознал, и за глаза стал называть его Королем грез, что Карлу Прекрасному отчасти даже льстило ввиду того, что, по его мнению, сие прозвище свидетельствовало об особом складе и утонченности его натуры.

Также весьма благосклонно король Франции относился к всевозможным празднествам, где он мог показать себя во всей своей красе, так как абсолютно искренне полагал, что люди приезжают на какой – либо бал в первую очередь для того, чтобы полюбоваться им. Вот и в Ланшерон Король грез ехал, заранее предвкушая фурор, который произведет его появление в новом костюме, пошитым ко Дню трубадура модным портным из Испании.

Наряд был продуман до мелочей. Узкий бархатный камзол цвета спелой вишни плотно облегал стройный стан Карла, панталоны из той же материи, но на тон светлее камзола, скрывали некоторую худобу ног в их верхней части, а черные сапоги из невероятно мягкой кожи удачно подчеркивали приятную округлость икр. Традиционная пурпурная мантия уступила место, нарочито небрежно наброшенной на плечи, и едва доходившей до колен легкой черной накидке. Сия, казалось бы, достаточно скромная деталь придавала облику Карла интригующую романтичность и даже моложавость.

Заприметив во время примерки маленькую плешь на голове венценосной особы, деликатный портной предложил дополнить костюм широкополой черной шляпой, но, ни сном – ни духом не подозревавший о надвигающейся на него беде, монарх от шляпы наотрез отказался. Ведь золотые кудри были предметом его особой гордости, и самым ценным подарком в правление Карла Прекрасного среди его придворных считались не какие – нибудь земельные угодья, замки или титулы, а королевский локон, уложенный в продолговатую позолоченную шкатулку со стеклянной крышкой. Перед обладателями этой заветной коробочки открывались любые двери. Однако, поскольку государь свой волос весьма высоко ценил, таких счастливчиков при королевском дворе Франции было совсем немного.

В Ланшерон Карла Прекрасного сопровождала традиционная свита, в которую входила семья монарха: дети, брат, сестра, само собой разумеется, графиня Померанская, а также человек двадцать наиболее именитых дворян. Как обычно, ланшеронский двор встретил очень тепло французскую родню, тем паче, что в последний раз они виделись больше двух месяцев назад, когда Генрих VI ездил в Париж на рождество. Однако через день после бала Король грез неожиданно засобирался в обратный путь.

Собственно, будь на то его воля, он с удовольствием остался бы в гостях еще на несколько дней, но Элоиза Померанская настаивала на немедленном возвращении домой, и уж слишком непререкаемым был ее тон, абсолютно не позволявший надеяться на то, что их спор все же удастся как – нибудь уладить. Подобные вещи фаворитка крайне редко себе позволяла, но только тут имелась определенная вина самого короля, потому как на праздничном балу в Ластоке Карл вдруг увлекся другой дамой, некоей маркизой де Борду. Открытый флирт любовника привел в ярость Элоизу и несказанно удивил всех окружающих, поскольку безупречная верность Карла Прекрасного графине Померанской была общеизвестным фактом, причем на протяжении достаточно длительного времени. В дворцовых кулуарах назревал явный скандал.

Придворные французского королевского двора были так обескуражены неожиданным адюльтером монарха, что даже не догадались воспользоваться случаем и от души немедленно позлорадствовать над графиней Померанской, как то бывает при низвержении прежде громких имен, на всех наводивших страх и трепет, а потом в одночасье позабытых. Вся многовековая история человечества наглядно свидетельствует о том, что слава и богатство одних неизбежно вызывают у других гнев и зависть, так как чужой успех – есть самый непростительный в мире грех. Но, пожалуй, его невозможно избежать, когда в руках имеются деньги иль власть.

Итак, несмотря на свою яркую, привлекающую внимание красоту, Карл Прекрасный в течение целого ряда лет относился с обожанием лишь к одной даме. Разумеется, ее он любил не так сильно, как самого себя, но вполне – таки достаточно для короля, чем весьма тешил тщеславие фаворитки, и с чем со временем свыклись все окружающие. Конечно, он иногда мог и о других дамах помечтать, представляя себя в лестной роли первого любовника Франции, но заводить с кем – либо в действительности новые отношения, по большому счету, Королю грез было просто – напросто лень. К тому же, Элоиза никогда не мешала Карлу витать в облаках, да и вообще, умела понимать с полуслова, за что он ее особенно ценил.

И вдруг, забыв о красавице – графини, король обратил благосклонный взор на вдовствующую маркизу де Борду, которую он знал едва ли не от самого своего рождения, но прежде не обращал на нее никакого внимания. А между тем, многие дамы французского королевского двора хотели бы занять место Элоизы Померанской! Однако все их ухищрения оказывались безуспешными, хотя сим стараниям и выдумке все же следует отдать должное.

Так, однажды некая виконтесса, славившаяся своим безрассудством и любовью к приключениям на весь Париж, поспорила с подругой, что проведет ближайшую ночь в постели Короля грез. Доказательством правдивости ее слов должен был послужить золотой локон, срезанный с волос венценосной особы. Вооружившись острыми ножницами, а также увесистым кошелем с золотом, под покровом ночи отчаянная красавица пробралась во дворец.

Ей неслыханно повезло! Стражники, получившие накануне прибавку к жалованию, за ужином на радостях немного перебрали вина, и теперь спали крепким благодарным сном. Более того, на пути в королевские покои она не встретила ни одной живой души. Красотка уже потирала руки от удовольствия, предвкушая увидеть зависть и удивление в глазах подруги, мечтавшей, как и многие дамы, сместить на посту фаворитки ненавистную Элоизу, дабы самой занять это заманчивое местечко, но тут ее везение неожиданно закончилось.

К несчастью виконтессы, ей не удалось подкупить слугу, охранявшего вход в заветную опочивальню. Старый лакей наотрез отказался брать какие – либо деньги и даже грозился позвать стражников, если незваная гостья сей же час не отступится от него со своими настойчивыми уговорами, да посулами. Впрочем, неподкупность слуги, возможно, объяснялась лишь тем, что во время их разговора нетерпеливая дама чересчур резко взмахнула рукой и случайно выронила на пол припрятанные за манжетой ножницы, при виде которых лакей едва не лишился чувств. Пришлось виконтессе уйти не солоно хлебавши.

Однако пары принятой минувшим вечером бутылочки доброго вина, как видно, продолжали дурманить ей голову. Нет, чтоб отправиться по добру – по здорову домой, красавица вычислила нужные ей окна и полезла на балкон. Как ей это удалось сделать, на следующий день она и сама не могла вспомнить, но в тот несчастливый вечер сей сложный акробатический трюк оказался успешно выполнен. Мурлыча от восхищения собственной отвагой, решительностью и смекалкой, настойчивая дама принялась скрестись в балконную дверь.

В том, что ей удастся обворожить короля, она ни минуты не сомневалась: во – первых, потому что полностью соответствовала его вкусам, то бишь была стройной брюнеткой, а, во – вторых, по мнению сумасбродной красавицы, даже давший обет безбрачия монах будет не в силах отказаться от женской ласки, когда удача сама плывет к нему в руки. Встретить в покоях государя графиню Померанскую виконтесса также не опасалась, так как через подкупленных слуг точно знала, что фаворитка проведет нынешнюю ночь в своем доме, а, значит, заветный локон, а может быть, и долговременная благосклонность монарха ей обеспечены.

Этим дерзким мечтаниям, увы, не суждено было сбыться! Покои короля пустовали, поскольку нынешней ночью герцог Филипп Арагонский пригласил брата на одну увлекательную холостяцкую пирушку, о чем бедная виконтесса не знала. Надумав в качестве любовной прелюдии изобразить из себя ласковую кошечку, красавица сначала нежно скреблась в дверь. Не дождавшись никакого ответа, она принялась осторожно постукивать в окно подушечками пальцев. Наконец, потеряв терпение и почувствовав, что сильно замерзает, изо всех сил стала тарабанить по толстому, узорчатому стеклу. Но холодящим душу безмолвием ей ответила ночная тишь.

На дворе стояла поздняя осень и продолжать оставаться на улице в такую погоду было весьма опасно. Виконтесса хотела выбраться обратно во двор, но побоялась прыгать с третьего этажа, а как сюда взобралась – сама не помнила, и вокруг – ни одной живой души. Махнув рукой на последствия, несчастная женщина решила попытаться выбить стекло в окнах королевской опочивальни, но не обнаружила за манжетой рукава ножниц, а голым рукам толстое стекло упорно не поддавалось. Всю ночь, дабы хоть как – то согреться, она прыгала на узком балконе, размахивала руками и осипшим голосом звала на помощь, и только под утро ее, едва не окоченевшую от холода, нашли заспанные слуги.

Был грандиозный скандал, завершившийся, как и следовало ожидать, судом. Виконтессе предъявили самое тяжкое обвинение, какое только можно было вообразить, а именно: покушение на жизнь Его Величества короля. Ее узнал лакей, сообщивший королевскому суду, что эта дама намеревалась путем подкупа слуг проникнуть в святая святых – опочивальню государя. За свою честность и верность королю сразу после суда он получил должность старшего лакея. На беду виконтессы, в углу балкона под осыпавшимися листьями клена были обнаружены ножницы, которые она, по – видимому, повторно выронила в ту роковую для нее ночь, а слуга подтвердил, что видел их у нее в руках.

Другие доказательства для вынесения смертного приговора уже и не требовались, хотя несчастная женщина на первом же допросе во всем правдиво и чистосердечно призналась. Ей не поверили. К тому же, вероломная подруга отказалась подтвердить их спор с виконтессой, который в действительности и явился причиной всей этой печальной истории. Красавице, пребывавшей в самом расцвете лет, грозила виселица, однако, неожиданно для всех король принял ее признание.

Самолюбию Карла Прекрасного польстило, что дамы ради того, чтобы обратить на себя его высочайшее внимание, рискуя жизнью, взбираются на балкон. Мысль о том, что сей сомнительный подвиг был сделан под влиянием винных паров, королю почему-то не пришла в голову. Конечно, совсем без наказания оставить такой проступок он не мог, а потому, по волеизъявлению государя, сумасбродной виконтессе сохранили жизнь, но ее лишили свободы. Не успели затихнуть новогодние праздники, как по первому снегу, выпавшему в тот год особенно поздно, она отправилась на каторгу. О дальнейшей судьбе несчастной красавицы ничего не было слышно, но дам, желающих попасть в королевскую постель, с тех пор стало значительно меньше.

Жизнь Элоизы Померанской, привыкшей единолично царствовать в сердце Карла Прекрасного, вошла в прежнее безмятежное русло. Более того, эта столь драматическая для виконтессы история изрядно потешила тщеславие фаворитки. Графиня Померанская почувствовала собственную абсолютную неуязвимость перед злопыхательством и всевозможными кознями светского общества, вынужденного смириться с непоколебимостью ее лестного статуса.

И вдруг, как гром среди ясного неба, грянула новая беда! Однако, если в прошлый раз, слушая рассказ любовника, вернувшегося с судебных слушаний, о злоключениях дамы, пытавшейся всеми правдами и неправдами забраться в постель государя, Элоиза не знала, плакать ей или смеяться, то теперь графине уже точно было не до смеха, ведь зачинщиком намечавшегося скандального адюльтера был сам король, на глазах у всего честного народа оказывавший столь явные знаки внимания другой даме. И кому?! Возможно, скрепя сердце, Элоиза смогла бы хоть как – то понять любовника, будь соперница моложе и привлекательнее ее, но на деле все обстояло ровно наоборот.

Минувшей осенью маркиза де Борду отметила свое сорокапятилетие. По случаю юбилея, известная чрезмерной скупостью дама решила устроить бал, на который пригласила порядка восьмидесяти гостей. В назначенный час в угрюмый и неприветливый, подобно своей сварливой хозяйке замок, стали съезжаться первые гости из числа наиболее воспитанных и любезных, или стремившихся казаться таковыми дворян. Придирчиво рассмотрев и упрятав подальше все подарки, виновница торжества удалилась на нижний этаж дома, поскольку предпочитала лично следить за порядком на кухне, а, кроме того, никому не доверяла ключей от кладовых. В итоге, гости были предоставлены сами себе.

Этим бедолагам можно было только посочувствовать, так как, не желая тратить лишних денег, госпожа де Борду велела накануне заказанному ей оркестру приезжать не раньше одиннадцати ночи, и, не зная, чем себя занять в ожидании праздничного обеда, приглашенная знать, порядком избалованная роскошными приемами, что вошли в Париже в моду при Луи Непобедимом, была вынуждена считать трещины на давно не беленом потолке. Было скучно и грустно. Грусть собравшихся на торжество еще больше усилилась, когда за окном вдруг хлынул осенний проливной дождь. В нетопленной зале явственно запахло сыростью. Так прошло примерно два часа.

Наконец, позвякивая внушительной связкой висевших у нее на поясе ключей, появилась хозяйка дома и, увидев сиротливо приткнувшийся в углу большой, холодной угрюмой залы все тот же десяток гостей, которым совесть не позволила не откликнуться на приглашение, пусть сварливой и скупой, но все же дамы из их круга, да к тому же, столь почтенного возраста, пришла в неописуемый гнев. Высказав ни в чем не повинным людям свое возмущение по поводу повсеместного невежества, отсутствия культуры и распущенности нравов нынешнего поколения французов, госпожа де Борду объявила, что торжество отменяется и выставила потрясенных гостей из дома.

Приехавшие к назначенному часу музыканты наткнулись на запертые ворота. Потоптавшись у высокого забора, они также отправились восвояси. А на следующий день соседи скандальной маркизы наблюдали, как с утра спозаранку ее кухарка с кучером загружали большую подводу всевозможными корзинами, кошелками и объемными чугунными чанами с приготовленной к юбилею хозяйки дома снедью, дабы отвезти все это добро на городской рынок и продать, да по хорошей цене, если они не хотят лишиться своего места.

Напрасно весь следующий день, а потом еще целую неделю госпожа де Борду ждала писем с извинениями, или хотя бы какими – то объяснениями от тех дворян, кто числился в списке приглашенных на юбилей гостей, но не приехал поздравить маркизу со столь знаменательной датой. До глубины души пораженная низкими нравами, а также неприличным поведением современных французов, маркиза поклялась никогда больше не звать гостей в свой дом. Хотя сама, страдая от скуки и безделья, продолжала бывать на всех без исключения светских приемах, что частенько устраивались в склонном к различного рода развлечениям Париже, и даже не поленилась отправиться в Ланшерон.

Примерно около десяти лет назад до описываемых здесь событий маркиза овдовела. Злопыхатели поговаривали, что это она своим неимоверно склочным и сварливым характером свела в могилу добрейшего господина де Борду, оставившего после себя довольно приличное наследство. Наверняка сии злостные, несправедливые наветы были порождены завистью, от сотворения мира не оставляющей в покое род людской, однако, по наблюдениям соседей богатенькой вдовы, ее единственная дочь, проживавшая со своей семьей на соседней улице, отчего – то навещала мать не чаще одного раза в год, обычно под рождество, а подросшие внуки и вовсе обходили стороной дом родной бабушки. Собственно, от маркизы уже сбежал, кто только мог, и теперь всю прислугу госпожи де Борду составляли фрейлина, кухарка, кучер, да два лакея.

Эти горемыки, родом из глухой деревеньки, приехали на заработки в столицу чуть меньше года назад и, случайно узнав в каком – то придорожном трактире, что госпоже де Борду требуются работники, всем скопом явились к ней. К тому времени рядом с ворчливой, скупой вдовой оставалась лишь одна фрейлина, которой, будучи однажды в хорошем расположении духа, старуха пообещала упомянуть в своем завещании ее имя. Вся остальная прислуга сбежала, даже не получив жалование за последние полгода.

Разумеется, никому из новичков не было отказано в месте. Наивные дети полей пребывали прямо на седьмом небе от счастья, что им удалось так быстро найти работу в городе, поразившем их воображение своей многолюдностью и жуткой сутолокой. Правда, довольно скоро первоначальная радость сменилась унынием, но это только оттого, что бедолаги просто не подозревали, какое их счастье ждет впереди! Ведь людей, отслуживших у госпожи де Борду больше года, весьма охотно нанимали на работу в лучшие дома Парижа, включая дворец Его Величества короля, поскольку местная аристократия хорошо знала, что те, кто сумел в течение такого времени выдерживать склочный характер скандальной и скупой маркизы, потом выдержат все, что угодно. Иначе говоря, лучшей рекомендации для прислуги, желающей служить в приличных домах, уже и не требовалось. Думается, ради такой приятной перспективы стоило немного пострадать.

А уж как страдала госпожа де Борду после безвременной кончины своего супруга, просто нет слов! Нет, не оттого, что она его сильно любила и теперь не находила себе места от горя и душевной пустоты, ведь люди, скупые в материальных тратах, всегда скупы на ласку и вообще любые движения души. Однако, потеряв мужа, безропотно сносившего все ее выходки и вечно плохое настроение, маркиза с ужасом обнаружила, что ей больше не на кого изливать переполнявшую ее изнутри желчь. Опытная прислуга старалась лишний раз не попадаться хозяйке на глаза. Единственная дочь, дабы избежать каких – либо случайных встреч с матерью, почти не появлялась в светском обществе. Внуки, завидев издали родную бабушку, тут же перебегали на другую сторону улицы. В общем, бедную женщину окружал сплошь неблагодарный народ!

Разумеется, госпожа де Борду была бы не прочь повторно выйти замуж. Конечно же, вдова понимала, что второго такого добряка, как ее покойный супруг, она уже вряд ли встретит, но, памятуя о том, что «Вода камень точит», надеялась, что со временем ей удастся сломить сопротивление очередного мужа ее гнету и непрестанным нападкам, без которых госпожа де Борду не представляла своей жизни. К сожалению, несмотря на то, что при дворе Карла Прекрасного имелись не слишком еще старые холостяки и вдовцы, маркизе не удалось второй раз выйти замуж. Женихи упорно обходили стороной маркизу, даже невзирая на ее приличное состояние, титул и неплохие связи. А потом она как-то незаметно и быстро состарилась, подурнела, ее и без того не сладкий характер вконец испортился.

Правда, если говорить о внешности, госпожа де Борду и в молодости не отличалась особой красотой, а годы лишь еще больше подчеркнули природную непривлекательность черт ее вечно угрюмого лица. Выцветшие голубые глаза вдовы с возрастом приобрели неприятную водянистость и всегда смотрели на мир с подозрением, густые колючие брови хмурились, нижняя губа отвисала, на остром подбородке заметно выступала большая бородавка с растущим на ней жестким и седым волосом, а впалые щеки и крючковатый длинный нос делали ее похожей на ведьму. К тому же, маркиза страдала радикулитом, из – за чего даже на балах нередко появлялась с обернутой вокруг поясницы теплой шалью, носила на голове смешные и старомодные чепчики из батиста, при разговоре брызгала слюной, да еще отличалась некоторой глухотой.

Однако пути Господни неисповедимы и сия, достаточно отталкивающая внешность, вовсе не помешала Карлу Прекрасному, находившемуся в самом расцвете сил и лет, обратить благосклонный взор на старую вдову. Оказавшись на праздничном балу в Ланшероне, весь вечер он не сводил с нее восхищенных глаз, а потом подошел, чтобы сказать маркизе, как она сегодня необыкновенно хороша! Госпоже де Борду так давно уже никто не объяснялся в любви, что она напрочь позабыла о самом ее существовании, и теперь государю отвечала совершенно невпопад.

Однако влюбленный монарх все ее несуразности принимал за женское кокетство, что весьма льстило его мужскому самолюбию. В действительности, от начала до конца их любовная беседа выглядела довольно странно, если не сказать, нелепо. Но Король грез и госпожа де Борду свой разговор отнюдь не находили необычным и, как ни в чем не бывало, поглядывая на танцующие пары, его продолжали.

– Прошу великодушно простить меня, прелестная маркиза, за мое позднее прозрение! Не понимаю, где раньше были мои глаза? Но сейчас я настолько потрясен вашей небесной красотой, что прямо в самое сердце оказался сражен беспощадной стрелой Амура. Она вошла очень глубоко. Надеюсь, вы пощадите мое израненное сердце?

– Уж не помню, Ваше Величество, как давно Франция воевала с внешним врагом? Но, видать, вам в тех боях хорошо досталось, коль до сих пор в вашем теле осталась стрела! С такими вещами лучше не шутить, и эту стрелу надобно обязательно лекарям вынуть, не то вдруг она заржавеет и вы, государь, раньше времени покинете этот бренный мир. Кто же тогда, скажите на милость, станет править страной, кто поведет в очередной бой наших доблестных солдат?!

– Помилуйте меня, мадам, но я ни одного дня в своей жизни не воевал…

– Какая беда, ведь войну можно начать когда угодно и с кем угодно! Вон, в последнее время Испания что – то уж больно загордилась, надо бы ее на место поскорей поставить, дабы она больше не зазнавалась! Англия, вообще, никогда у меня доверия не вызывала, да и Австро – Венгрия тоже хороша! Казалось бы, маленькая страна, а вечно от чужого пирога норовит себе кусочек отщипнуть. Кругом – враги, им всем требуется показать, как умеют сражаться французы! Потому как, государь, лучше самим границы своей земли расширять, тогда не придется от других подобной пакости ожидать.

– Безмерно восхищен вашим умом и удивительной прозорливостью, сударыня! Очень приятно узнать, что вы думаете так же, как и я, когда остаюсь наедине со своими мыслями и размышляю о будущем Франции. Правда, сейчас меня к войне, признаться, не тянет. Я горю в более жарком и страстном огне!

– Уж не захворали ли вы часом, государь? Могу предложить неплохую микстуру, она быстро снимет с вас жар! Дорого за нее не запрошу, я даже вам, Ваше Величество, так и быть, в цене немного уступлю.

– Благодарю, маркиза, за вашу искреннюю заботу обо мне, но знаю, эта замечательная микстура не в состоянии погасить огонь охватившей меня этим вечером нешуточной страсти. Все тело ломит, я как будто бы нахожусь в бреду и все никак поверить не могу, что вас так близко вижу нынче.

– Тело, говорите, ломит? Думаю, тому виной, государь, ваша поясница. Представляю, как вам не спится по ночам, меня и саму ужасно замучил радикулит. Спина всегда не вовремя начинает ныть! Кстати, я свою поясницу обычно растираю одной хорошей мазью. Потом она, правда, долго пылает, но зато, благодаря этому средству, я довольно быстро и крепко засыпаю.

– Так, значит, и вы, маркиза, тоже пылаете в жарком огне? Значит, наши чувства взаимны? О, Боже, я не верю собственному счастью!

– Ну, коль вам нравится, Ваше Величество, когда пылает – горит спина, то я могла бы вам предложить свою лечебную мазь. Но почему – то в последний раз мне чересчур жидкую мазь прислали. Приехав сюда, почти весь флакон на себя вылила, да все равно не сумела толком согреться. Теперь хочу поискать другое средство и постараюсь при этом не забывать, государь, вас.

– От ваших обнадеживающих слов, сударыня, я готов просто взлететь! Умоляю, скажите мне хотя бы еще раз, что день и ночь вы думаете о своем короле, что без меня жизни дальнейшей не представляете, что вы хотите быть, мадам, моей!

– Да, если даже хотела бы вас позабыть – не смогла б, поскольку вашими портретами увешан весь Париж, государь.

– Признайтесь, вы желаете, чтоб я вам подарил один из них?

– Я этого не говорила, Ваше Величество.

– Скажите, мой ангел, как скоро я могу ожидать нашей следующей встречи?

– Да пора бы уж мне, государь, ложиться спать. И зачем только со своей больной спиной я надумала приехать в этот чертов Ласток?!

– Вы приехали в сей славный гостеприимный город, дорогая маркиза, чтобы, оказавшись вдали от родного дома, пробудить страсть в сердце своего короля, который вас прежде отчего – то не замечал. Теперь я мечтаю исправить эту досадную оплошность, и поскорее прижать вас, сударыня, к своей широкой груди, объятой неистовым пламенем любви!

– Мазь, Ваше Величество, я лишь в Париже смогу вам прислать, но надо ею растирать не грудь, а поясницу. Тогда вы сможете быстрее излечиться.

– О, ангел мой, как вы необыкновенно добры!

– Как я уже говорила, по поводу цены, государь, мы с вами договоримся.

– Прекрасная маркиза, вы просто не знаете себе цены! Ваш тонкий стан, голубые чарующие глаза, медленно-томная походка с каждой минутой сводят меня буквально с ума!

– Уж давно потускнели и выцвели мои глаза, походка действительно медлительность приобрела, так это только из – за проклятого радикулита, будь он неладен! На этом свете, государь, хорошо жить лишь молодым, а мы, зрелые люди, все больше страдаем. Одно лишь мне некоторое утешение, признаться, дает, что нынешняя резвая, глупая молодежь тоже со временем пройдет через болезни и старость!

– Никакой молодости, сударыня, с вами и близко невозможно сравниться! От одного взгляда на вас у меня кругом идет голова и учащается дыхание.

– А вот головную боль, государь, я обычно лечила посредством одного китайского порошка. Однако нынче его запасы к концу подошли, отсыпать вам, может, и хотела бы, да все же не могу, поскольку о себе надобно позаботиться.

– Надеюсь, маркиза, ваш следующий танец за мной?

– В последний раз я танцевала на балах, Ваше Величество, лет двадцать тому назад.

– Вы не откажетесь от бокала вина?

– Здешним вином следует поить пастухов, государь.

– Я мечтаю сделать для вас хоть что – нибудь…

– Ох, отпустит ли меня сегодня чертов радикулит?

– Если б я мог взять себе вашу болезнь…

– У вас своих болячек хватает, государь, а мне пора отправляться спать!

– Надеюсь, в добром здравии вас утром увидеть, маркиза.

– Никак не могу взять в толк, зачем я притащилась в этот дрянный Ласток!

С большой неохотой простился Король грез с предметом своей страсти, мысленно утешая себя тем, что уже завтра он вновь встретится с любимой. Мечтательная улыбка блуждала на его пухлых, розовых губах, когда долгим взглядом он провожал госпожу де Борду, совершенно не замечая того, что она держится за поясницу, да и, вообще, выглядит очень неказисто, но влюбленные всегда видят то, что кроме них, не разглядит никто другой.

За их прощанием в сторонке наблюдала графиня Элоиза Померанская. От ярости фаворитка была просто вне себя. Привыкнув на протяжении многих лет царить одна в сердце Карла Прекрасного, Элоиза никак не могла поверить собственным глазам. И ей, быть может, было бы еще не столь обидно, будь соперница собою хороша, а нынешнюю несправедливость никак душа не могла принять, и разум упорно отказывался верить в то, что венценосный любовник предпочел ей, одной из красивейших дам французского королевского двора, сварливую престарелую маркизу.

Элоиза старалась весело говорить с младшей сестрой Карла, герцогиней Антуанеттой де Бокур, которая, как и все прочие придворные, искала следы ревности и обиды на ее холеном лице. Но недаром графиня Померанская была по происхождению аристократкой: она умела держать себя в руках.

Ни один мускул не дрогнул на красивом лице графини, пока Король грез расточал ее сопернице комплименты и любезности, что вызвало определенную досаду у герцогини де Бокур и других придворных дам, мечтавших втоптать в грязь бессменную фаворитку. Ласковой улыбкой встретила Элоиза неверного любовника, когда, проводив долгим влюбленным взором маркизу де Борду, он опомнился и поспешил к ней, ощутив вдруг чувство вины перед той, к кому всей душой он был привязан в течение многих лет.

И лишь, когда они остались наедине, фаворитка высказала королю все, что было у нее на сердце. Но при этом мудрая женщина повела разговор так, чтобы любовника своим безудержным гневом от себя ненароком не отвадить, чтоб он испытал глубокое искреннее раскаяние и впредь уже не допускал столь опрометчивых ошибок, способных разрушить их добрый многолетний союз, которым они оба дорожили, каждый по своим личным причинам.

Запершись в отведенных Карлу Прекрасному покоях, они говорили всю ночь и еще весь следующий день, пока на обычно беззаботном лице государя не появилась тень серьезного сомнения. Короля грез все еще тянуло к маркизе, непонятно чем столь быстро и сильно его пленившую, но память о недавних счастливых временах не позволяла ему оставить Элоизу Померанскую. Графиня всегда понимала короля лучше всех людей на свете, да и ничем, по большому счету, особо его не обременяла, что для Карла Прекрасного, не любившего излишних хлопот, также было достаточно важно.

В то время, как за плотно закрытыми дверями происходил сей непростой разговор, придворные французского королевского двора с интересом гадали, чем он все – таки завершится, и даже делали ставки на дам, между которыми в эти часы их государь разрывался. И лишь глуховатая маркиза де Борду осталась в стороне от этой увлекательной игры, поскольку так и не поняла, что она могла занять место фаворитки. Однако вдова была весьма рада, когда сообщили, что двор немедленно возвращается в Париж, тем более, в последние дни ее так сильно замучил радикулит, что она сама с нетерпением рвалась домой.