Читать книгу Крохи бытия - Лазарь Соколовский - Страница 13

1

Приплыли, бездумно на веру приняв

заветы пророков непьющих:

терпя и трудясь, свой притащишь состав

в какие-то кущи, не кущи —

к театру, где если и праздник – не твой,

да сам по привычке не ропщешь.

Комедию драмы ломает герой,

где ты родовой гардеробщик.

На вскидку ж терпенье – такой примитив,

что как ни накладывай ретушь —

ты старый, ты нищий, ты списан в архив,

где копится всякая ветошь.

В заначке, как память порой ни шустра,

известности нет и в помине,

баланс подведен: ни кола, ни двора

что завтра, что присно, что ныне.

Блокноты, блокноты… словесный стриптиз,

приют мимолетным страстишкам —

и брошен, забыт, словно чеховский Фирс…

Казалось, был сад и домишко,

как давний мозоль: не хорош, коль не трет,

всегдашний объект для ворчанья.

Отход незаметный оркестра, в отсчет

играющий – в фарс расставанья,

с которым и ты поплывешь в унисон,

как вырубят вишни-черешни.

Кончается явью чуть скрашенный сон,

проснуться в пейзаже нездешнем,

где публика сгинет, где свой номерок

куда, недотепа, навесил?

Уехали. Дом заколочен. Итог

обычный: ни плясок, ни песен.

Как ни суетился, простыла кутья

за пару линялых довесков

в ладошку сметаемых крох бытия,

что так и не стали гротеском

житухи какой-то иной, что смогла б

вся в лаврах катиться с успехом…

И, вроде, не в пьянке – в стихах был не слаб —

к пустому театру приехал.

2

Хоть и сменил декорации, жизнь подошла

к возрасту, что знатоки называют тоскливым —

август, и в реках спадает вода, и тепла

не удержать поржавевшим, склонившимся ивам.

Как пронеслась она, юркая! Только что тут

все под рукою, казалось, и не было часа,

чтобы его не заполнить до верха, маршрут

был нескончаем и даже, казалось, с запасом,

не на одну… Сыновья вырастали, и дом

укоренялся в подпочву чужую прочнее,

чем в роковую родную, что тянет с трудом

нищенский, кровью повязанный комплекс идеи.

Но это только казалось, туман или смог

сгинет, подует лишь ветер да солнышко встанет —

слыть объективным за 70 проще, чем в срок,

только что спущенный промыслом зрелости ранней.

Если же трезво – кончается лето, а там

осень свои подобьет ключевые итоги,

хрупкая сущность расколется напополам —

в до или после заветной прощальной эклоги.

Жизнь, спотыкаясь, еще по инерции шла,

но и когда вдруг повеет наитием свежим —

разве объедки какие с чужого стола,

а вдохновенье все реже, и реже, и реже.

Память, что старый дуршлаг, только дыры крупней,

как с корабля обреченного валятся мыши —

голый костяк облысевший, край леса из пней,

а голоса с ниоткуда все тише, и тише.

Вот и сейчас на закате сижу на краю

кромки морской, где прибой ненавязчиво движет

стрелки незримые, что-то пишу ли, таю,

а расставанье все ближе, и ближе, и ближе.

Стерлись рубцы поражений, улыбки побед —

крохи остались, дареные жалкие крохи,

кто-то вот-вот подберется и выключит свет,

что озарил снисхождением горечь эпохи.