Читать книгу Крохи бытия - Лазарь Соколовский - Страница 4

1

Что-то не пишется. Грустно. Да и не живется.

Так лишь, в полжизни, и то по утрам. А когда

к полночи ближе, как будто в глубоком колодце —

темень да тишь, словно насмерть уснула вода.

Все? Отработал? Ни лавра, ни лиры – пустая

дней тягомотина, выданная благодать

в форме безделья. Собака соседская лаем

чуть отвлечет, и опять за английским дремать.

Творческий кризис нагрянул нежданно? Зима ли

пыл остудила? Недавно: рассвет лишь – блокнот

в руки, к окну, где светило вставало, детали

не умещались в привычные рамки длиннот.

И на дорогу, схватить ускользающий промельк

мысли, росою сверкнувшей под первым лучом.

Как все казалось неважным, нестоящим, кроме

этой минуты, когда и конец нипочем…

Месяц всего-то назад, ну, пусть два промелькнули,

и как отрезало. Все потускнело вокруг.

Сердце поэта заблудшего жаждало пули

так же ль, как два (до и после) глядели на крюк?

Что здесь первично? вторично? Заложники ритма,

где словоблудье с живым еще пульсом роднит,

время отрыва подходит… А если молитвой

стих не случится – путь к высшему напрочь закрыт?

Как дисгармония мира, февраль нескончаем,

реки мелеют: уже Ахерон переходится вброд,

сгинул охранник. Терпенье дотянет до мая?

Смутно. И тело уже от души отстает.

2

Не выношу я поэмы киклической, скучно дорогой

Той мне идти, где снует в разные стороны люд,

Ласк, расточаемых всем, избегаю я, брезгаю воду

Пить из колодца: претит общедоступное мне.

Каллимах, составитель «Каталога Александрийской библитотеки»

Шестого февраля пришла зима.

Шел год 16-й начала третьей эры.

Узнать, кому был близок Каллимах,

отец библиографии, манеры

не позволяли – слишком был далек

учености налет александрийской.

С поэзии ж его лишь сотня строк

осталась и скорее для приписки

к тем профессионалам, что пришли

чрез толстые буклеты антологий.

Не выпало иначе – исполин

начитанности брел не той дорогой.

Поэзия легка, ее накал

не только в содержании на деле:

Арес был туп, как всякий генерал,

еще Гомер певал, зато в постели…

Как двух слиянье душ – всего пролог:

любовь любовью, только жаждет тело

еще чего-то, что Гефест не смог.

Слегка лишь Афродита покраснела…

Возможно, не об этом он читал,

край созерцая нефтяного шельфа.

Прикинуть, сколько желтый тут металл

нагрел бы рук… Он верил в Филадельфа

как в справедливость, не склоняясь ниц

и сохраняя право неучастья,

где книги еще как горят! «Таблиц»

остался свод, ну, и стихи, к несчастью…

Шестого февраля сменился вид

со снега ль? Третьей эре ль не до песен?

Рожок судьбы: он просто был забыт.

Я не забыт – я просто неизвестен.