Читать книгу Сто дверей - Лена Барски - Страница 6

Дом, в котором мы живём, – кажется, здесь всё понятно. И не стоит дальше искать каких-то глубоких смыслов. Дом как дом. Но чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется, что наша встреча была неслучайна.

Дом живёт до тех пор, пока он дарит радость человеку, который долго шёл по диким землям и устал на своём пути. Человек так истощён, что даже не мечтает о спасении. И дом вдыхает в него новую жизнь, как если бы только его и ждал, как если бы распахнулись настежь окна и свежий бриз взметнул прожжённые солнцем волосы, перебирая их, как страницы книги. Люди рождаются и умирают. Поколения приходят и уходят. А дом продолжает стоять.

Люди ищут пристанища, в котором они могли быть счастливы. А дом ищет родственную душу, с которой он совпадает по частоте сердцебиения. Дом – место непрерывного существования – включает узор жизни отдельного человека, который в нем живёт, в сочетание линий на собственной карте. Человек приходит и уходит, а дом живёт вечно. Дом и человек – тысячи ненаписанных историй. Иногда ты даже можешь слышать их голоса и угадывать тени.

Дом, в котором мы живём, старый, столетний. Мы его снимаем. И арендодатель наш ни много ни мало – целая протестантская церковь.

До того в нём жили поколения протестантских пасторов, потомков Мартина Лютера. Жили большими семьями, плодились и размножались, и держали прислугу.

Последний пастор прожил в этом доме совершенно счастливые пятнадцать лет. Он был прекрасным оратором и утешителем заблудших душ. Слава его выходила далеко за пределы собственного прихода. Люди искали встречи с ним, как с чудом. Поджидали его после церковных служб возле дома, чтобы обсудить текущие дела, да и просто желали засвидетельствовать своё почтение всеми доступными способами.

Они звонили в дверь в любое время дня и ночи и просили помочь – копеечкой на хлебушек или хотя бы добрым словом. Местные философы стремились поставить точки над i в сложных теологических дискуссиях, начатых церковью ещё триста лет назад. Некоторые просто заходили в гости без приглашения – обменяться последними новостями, и всегда одобрительно хлопали его по плечу. Махали рукой и улыбались в те редкие минуты, когда он решался выйти из дома.

И вот однажды он проснулся с непреодолимым желанием убежать. Одним резким движением потёр безостановочно ноющее плечо. Не теряя ни минуты, написал заявление на перевод по службе куда-нибудь на край света, может быть, в Испанию или Португалию, а ещё лучше на маленькие острова, которых нет на карте, и где есть приход с верующими, не знающими немецкого языка.

Весь дом замер от ожидания. Не слышно было ни звука шагов, ни скрипа рассохшихся половиц. Даже тени, жившие в углах подвала, перестали перешёптываться по ночам. Наступившую тяжёлую тишину прерывал горячечный шёпот пастора, который сбивчиво молился, просил прощения у своего Бога и клятвенно обещал выучить испанский язык.

После отказа ему больше нечего было терять. Он быстренько написал заявление на снятие церковного сана и расплатился по всем счетам. Взял кредит под выгодные проценты подальше от прихода, разобрал шведский садовый домик, собрал с огородов верхний слой плодородной земли, погрузил её в мешках на грузовик вместе с декоративными камнями, которые он привёз из отпуска в гористых равнинах Шотландии, и уехал работать учителем религии в школе.

Когда я увидела дом, я сразу же поняла, что мы его берём. Он стоял одиноким белым гигантом на необозримом участке земли, зажатый в тисках холодного февральского воздуха, и дышал сонными испарениями таинственной жизни в неисчислимых комнатах, коридорах, лестницах и углах. Я даже не поинтересовалась, сколько это будет стоить. Это было одно из наиболее иррациональных решений, которые я когда-либо приняла. Мы не выбрали этот дом. Этот дом выбрал нас. И я никогда об этом не пожалела.

Арендовать дом у церкви – очень щекотливое дело. Церковь в любой ситуации остаётся церковью и живёт по библейским законам. Ну, например, если в доме что-нибудь случается, – плесень на стенах, сантехника, обрезка деревьев – нам приходится стучать. Все обычные арендаторы сообщают о случившемся в соответствующие инстанции и не придают этому особого значения. Мы же стучим кулаками, ногами, а иногда даже головой в закрытую дверь и ждём, когда она откроется.

Стучим очень долго, иногда неделями, месяцами, годами, падаем в изнеможении, поднимаемся и снова стучим из последних сил. А потом вдруг… О чудо! Небеса разверзаются, и на нас падает манна небесная в виде ответного звонка или короткого сообщения. И мы на собственной шкуре познаём глубокий мистический смысл фразы «Стучите – и вам откроется!»

У церкви, как известно, денег нет. Она по сути своей и ещё с основания бедная и эту бедность несёт достойно, с высоко поднятой головой. Поэтому, когда речь заходит о том, кто будет платить, она начинает этой высоко поднятой головой категорически мотать из стороны в сторону, разбазаривая пылинки с нимба, и заявляет: «Бог вам в помощь». – «Там, – её очи возводятся долу и взгляд теряется в синих небесах, – все деяния записываются, ничего не забывается испокон веков, и Отец небесный прощает вам грехи ваши. Умножайте свои духовные богатства и совершайте благородное дело: сами платите за ремонтные работы как вверху, так и внизу. Аминь».

Так, например, мы меняли ковровое покрытие на верхнем этаже дома. Ковровое покрытие было очень древним. Можно даже сказать, антикварным. Его, наверное, постелили ещё во времена Реформации. Оно обладало неопределённым цветом и совершенно определённым запахом. Старый пастор, по собственному признанию, имел обыкновение ходить по ковру в тяжёлых кирзовых сапогах, заляпанных весенней грязью и навозом. Под конец ему было уже всё равно, и он даже ложился в них спать.

Вопрос о ковре рассматривался на четырёх собраниях пресбитериата в присутствии всех местных церковных чинов. Потом он пошёл в высшую инстанцию – в земельное представительство, потом ещё в более высшую – в федеральное представительство, дошёл до самого верха и вернулся обратно. Через три года интенсивных переговоров и аудиенций на высшем уровне церковь согласилась на сделку 70:30, что означало: тридцать её, семьдесят наши, плюс отпущение грехов сроком на два года и одноразовая служба за здравие в какое-либо воскресенье по выбору заказчика.

Однажды стены с подветренной стороны дома покрыла чёрная липкая плесень. Она расползалась буквально на глазах. Срочно была созвана экстренная комиссия в составе представителей общественности, архитекторов, мэра города, почётных жителей, членов стрелкового клуба, добровольных пожарников, комитета собачников, соседей и просто случайных прохожих.

В результате сложных философских дебатов – действительно ли это плесень или нам всем просто показалось – церковь прислала рабочих, которые ободрали обои на двух стенах, вычистили и побелили их заново. Две другие стены в той же комнате они оставили в нетронутом, пожелтевшем от времени состоянии с признаками зарождающейся всё той же плесени. Но дышать, несомненно, сразу стало легче.

Или вот другой принцип современной церкви – «На Бога надейся, а сам не плошай». На стене в рабочей комнате мужа образовалось тёмное влажное пятно. Пятно имело странную форму ладони, как если бы сквозь побелку проявлялась форма человеческого тела, замурованного внутри. Нас снова посетила комиссия из трёх человек очень высокого ранга. Походили, покачали головами, удивляясь нашей глупости, и посоветовали завесить пятно ковром, чтоб не было видно. Ковёр в пользование не предоставили.

В душевой кабине в ванной пошёл ржавый налёт по швам, который невозможно было убрать обычными средствами. Комиссия из двух голов укоризненно покачала этими головами в мою сторону, нетерпеливо хлестнула мощным хвостом по гладкой плитке пола и сказала, что надо лучше мыть. «Мыть лучше надо», – медленно и по слогам повторила она, тщательно пережёвывая каждое слово и нескромно намекая на ограниченность моего языкового понимания. Нетерпеливо сорвала крышку туалета и с жадностью выпила всё его содержимое. С тех пор прошло много лет, а я всё мою. Осталось всего два шва. Зачем беспокоить церковь по таким пустякам?

Но мы не жалуемся. Совсем не жалуемся. Ведь когда живёшь в собственном доме, всегда есть чем заняться. То траву косить, то мышей ловить, то дрова рубить, то мох на дорожках вычищать, то зайцев разгонять, то урожай собирать. Или просто слушать тишину дома. Потому что эта тишина всегда какая-то особенная – наполненная и живая.

И конечно, нельзя забывать самое главное – дом-то освящённый. Окроплённый, намоленный и умиротворённый. А это значит, что живём мы в нём практически как у бога за пазухой.

Иногда мне кажется, что этот дом, действительно, нас выбрал. Он сам нас нашёл. По снам, по запаху, по прерывистому дыханию и по бледным строчкам, уносящимся по проводным линиям Интернета.

Наверное, это случается со многими: ты входишь в раскрытые двери и твой взгляд теряется в витках винтовой лестницы, уходящей куда-то вверх. И ты понимаешь, что этот дом – огромный корабль, в котором есть место и для тебя. И ты начинаешь испытывать великое спокойствие, его можно сравнить с сиянием божественного нимба, который на долгие годы и расстояния даёт тепло, притягивает и утешает, вписывая тонкими золотыми паутинками историю человека в историю дома.

Пока вас не разведёт судьба.