Читать книгу Иронический человек. Юрий Левитанский: штрихи к портрету - Леонид Гомберг - Страница 10

Наше знакомство состоялось в феврале 1977-го.

В ту пору я работал режиссером молодежной театральной студии при Доме пионеров и школьников Куйбышевского района Москвы. Студия наша «специализировалась» на поэтических спектаклях, или, как тогда модно было говорить, «поэтических представлениях» на манер популярного в то время Театра на Таганке. Мы выступали с музыкально-поэтическими программами не только на «родной» сцене, но и в школах, библиотеках, домах культуры. Поэзия Левитанского в нашем репертуаре присутствовала непременно… Как, впрочем, и стихи других любимых нами в ту пору поэтов – Б. Окуджавы, А. Тарковского, Д. Самойлова, Е. Евтушенко, Б. Ахмадулиной, А. Вознесенского.

И вот однажды мы решили через отдел пропаганды Союза писателей пригласить на наш большой поэтический вечер, весь сбор от которого должен был поступить в Советский фонд Мира, кого-нибудь из почитаемых нами мэтров… в качестве участников. Нам посоветовали обратиться к Тарковскому и Левитанскому.

На следующий день я позвонил Арсению Александровичу, и он совершенно неожиданно для нас согласился. С Левитанским дело обстояло сложнее: я явился к нему домой, чтобы передать нашу просьбу – что-то у него было не в порядке с телефоном. Он жил тогда неподалеку от станции метро «Бауманская» в весьма тесной квартире, обстановка которой, как мне показалось, сплошь состояла из детских кроватей разного размера. На руках у него покоилась младшая дочь Оля, которую едва ли не накануне доставили из роддома.

Левитанский вообще никогда не умел отказывать определенно, поэтому и тогда, при первой нашей встрече, он наговорил мне много чего-то такого, из чего можно было заключить, что вообще-то он не против, даже рад, но вот, мол, сами видите… На том вечере он так и не появился.

Но уже вскоре мы организовали вечер его поэзии, в котором он сам принял непосредственное участие. Небольшой зал Государственной республиканской юношеской библиотеке на Преображенской площади был набит до отказа. Мы представляли композицию по книгам «Земное небо» и «Кинематограф» с песнями, написанными на его стихи нашими студийцами под руководством педагога Юрия Челнокова.

Левитанский читал стихотворения из новой книги «День такой-то», только что вышедшей в свет в издательстве «Советский писатель» тиражом в 20 тысяч экземпляров, огромным по нынешним временам и совершенно смехотворным тогда – ее буквально смели с прилавков. Левитанский подарил книгу с собственноручной надписью нескольким счастливцам, в числе которых оказался и я. Зачитанная до дыр, она стоит у меня на полке по сей день. Вечер имел успех…

Вместе с Левитанским мы запланировали целую серию подобных вечеров, но не тут-то было… Не зря же его друг поэт Давид Самойлов в своей поэме «Последние каникулы» упомянул некоего «Л. Итанского», который «был заеден бытом»…

Юрий Давидович так впоследствии рассказывал о первых годах своего нелегкого отцовства: «Своим детям я отдал десять лет своей жизни, я был для них и папой и бабушкой: стирал, убирался, варил суп… Стихам отводилась ночь: напившись крепкого кофе и накурившись до звона в голове, я садился за стол…»

В те годы Левитанского часто можно было видеть с авоськами – то возле дома в Астраханском переулке, то у станции метро «Аэропорт», где жила его мама. Известный литературовед Александр Аникст, живший по соседству с Раисой Евдокимовной, после выходы одной из книг поэта даже написал ему: «Я-то считал Вас просто сетконосцем (выражение А. Аникста), а Вы, оказывается, замечательный поэт».

Узнав обо всем этом, наши студийцы решили взять над ним шефство: девочки помогали по дому, ходили в магазины, играли с детьми, ребята что-то ремонтировали в квартире. Видимо, это имел в виду Левитанский, надписавший на одной из своих книг, подаренных мне в ту пору, слова про то, что вовлечен «в общество людей очаровательных». Юрий Давидович вообще отличался крайней отзывчивостью на какие-то, пусть даже мелкие знаки внимания к себе.

В декабре 77-го мы ждали его прихода на День рождения нашей студии. Левитанский захворал, или его остановили какие-то очередные семейные невзгоды, – но у меня в числе самых дорогих реликвий хранится открытка, которую он отправил нам, написав на ней несколько очень теплых, сердечных слов…