Читать книгу Фартовый. Остросюжетный роман… из цикла «Ворьё» - Леонтий Шергин - Страница 11

Всё это видела, стоящая, в своём саду, у плетня, Юлькина тетка, Степановна. Очень пожилая, сухонькая старушенция, лет под девяносто. У неё был домик – типичная хохлятская мазанка, плетеный забор, громадный сад, колодец с чистейшей питьевой водой и дочь – подружку, а своё время, моего дядьки «Василки», да куча родственников, регулярно наезжающих, к ней, в гости. Рассказывали, что при царе она была артисткой цирка и покоряла публику своим изяществом. И, подумать только, у неё было золотое обручальное кольцо и золотая цепочка с крестиком, на иссохших грудях.

Разглядев, своими подслеповатыми глазами, что меня «повязали», она вышла и засеменила в сторону дома моих родителей, в окнах которого еще горел свет. Удовлетворённый, тем, что, хоть, моя маманька будет знать, что со мной случилось, я, в ожидании автозака, даже задремал, присев на корточки.

Вокруг начали собираться соседи, обсуждающие увиденное. Подъехал «автозак». Уже, когда меня заталкивали в него, подошёл мой дед, Михаил Демьяныч, с бабкой. Дед, был, в дохе, нательной рубашке, кальсонах и сапогах на «голу ногу». Их дом стоял, как раз, наискосок, через улицу. Он похлопал одного из мусоров по плечу со словами:

– Погодь, малой, дай поговорить!

Тот, отпустил мою руку, завернутую за спину.

Сашка – «мусор», попытался что-то возразить, но дед, зыркнув, на него, мрачно выразился:

– Цыц!

Чем, сразу пресек, все его попытки.

Связывать с дедом, в его же вотчине, ночью, желающих, даже среди органов, было мало.

И, на это были свои причины, начало которым положила война с германцем.

Шел шестнадцатый год, века двадцатого, второй год войны. Демьянычу, именно так его звали с малых лет за ум, не по годам пытливый, разговор рассудительный и очень снисходительную, с шутками и прибаутками, реакцию на бесшабашные выходки товарищей – односельчан, пошел тогда девятнадцатый и, вот, «забрили» его в армию. Девки, на селе рёвом плакали оттого, что одного из самых завидных женихов, увозили куда-то далеко, воевать с «германцами». А, парень был «что надо». Ну, во-первых, почти закончил сарапульское реальное училище, где был не из последних, по части прилежности и успешности. Видел автомобиль и даже хвастался, что катался на нем и «гудел» в грушу. Во- вторых, отец его, Демьян, пока находился, после Цусимы, в японском плену, много чему научился, по части крестьянского ремесла, например, плетения из лозы изящной мебели, кошевок и щедро делился своими знаниями среди земляков, и, потому, был очень уважаемый человеком, не потерявший авторитет, даже, после выделения из общины на «столыпинские отруба». На «пленные компенсационные» или, как тогда говорили, «откупные», пытался выучить сына, хотя, после получения выдела из общины, вынужден забрать его обратно. Забрать, чтобы работать по хозяйству, и, нещадно, наказывал, если тот пытался открутиться от ежедневных разнарядок. Демьян был, говорят, роста небольшого, но уж очень крепок, а «нагайку», вообще из рук не выпускал. Крутой был мужик.

Итак, «забритые под чистую» призывники шли колонной, с обозами, до ближайшей железнодорожной станции, Можга, где заканчивалась строящаяся ветка тупика Транссибирской магистрали на Екатеринбург. С разворотной площадкой для паровозов и, только там, грузились на платформы и рассредоточивались по теплушкам, чтобы ехать, с комфортом, в сторону Москвы и Питера. На распределительном пункте, в Петрограде, его, как самого грамотного, со справкой от реального училища, определили на курсы телеграфистов, где он изучал, кроме азбуки Морзе, методы и способы обеспечения связи между войсками, техническое снаряжение, оборудование связистов, и, даже, методы доставки сообщений с помощью голубей. Изучал кавалерийское искусство, знакомился с автомобилями, мотоциклами, велосипедами, аэропланами и маломерными быстроходными судами, включая парусники. К началу семнадцатого года, Демьянович, был уже подготовленным унтер-офицером, сразу с тремя поперечными нашивками на погонах и перспективами на хорошее, по тем временам, полковое жалование.

Но, увы, процессы, которые шли в армии, призванные уровнять рядовой и офицерский (унтер-офицерский) составы, не позволил юноше использовать все привилегии, которые были, ему, положены по штату. А, к марту семнадцатого года, Русская императорская армия вообще была переименована в Революционную армию свободной России. Среди солдат появились элементы брожения. Власть постепенно переходила к пьяной «шантрапе». В отдельных частях солдаты, подстрекаемые этими баламутами, объединившимися в партийных ячейках анархистов, большевиков, эсеров и, прочих, «пламенных революционЭров». Издевательства над офицерами стали обычным явлением. Демьяныча направили в часть, на границе с Польшей, откуда с боями они отступали в сторону Пскова. Потом, бои с немцами, вообще прекратились, приказы командования «стоять» не исполнялись. Отмена единоначалия в армии привела, вместо повышения её боеготовности, к нарастанию анархии, в виде отказов солдат сопротивляться или идти в наступление, вплоть самосудов над боевыми офицерами. Кроме того, произошёл колоссальный рост дезертирства. Для противодействия развалу армии развернулось движение «ударных частей» (называвшихся также «революционными», «штурмовыми», «частями смерти»), то есть практически, это означала формирование «заградительных отрядов». Параллельно с солдатскими комитетами, начали формироваться офицерские организации. На сцену начали вылезать всякие «дикие» дивизии из представителей действительно диких, но отважных, племен Северного Кавказа и Средней Азии.

Но было, уже, поздно. Дед говорил, что это было, уже, «как мёртвому припарка».

Начался «раздрай» армии и общества.

Демьяныч был не дурак и решил переждать, это смутное время, дома, у своей маманьки, которая постоянно писала письма. Почта была единственным государственным органом империи, работающим исправно. Мария, мать Демьяныча, была не только способна пригреть своего «родненького», но и скалкой пройтись, по «бестолковкам», особо настырных обидчиков. После боёв под Псковом, когда в феврале восемнадцатого, «германец уже выдохся» и был остановлен, рванул Михаил Демьяныч домой. Толпа дезертиров, захватив паровоз и несколько вагонов, направилась сначала на Москву, а потом на Нижний Новгород, Казань и, дальше, за Волгу….

Препятствий, на пути, особых не встретили.

Правда, каждую заправку паровозов углем и водой добивались с помощью винтовочной стрельбы, над головами блудливых железнодорожных начальников.

Добравшись до дома, Демьяныч, как положено, принял хорошую порку от отца, за несоблюдение присяги. И, только, то обстоятельство, что царь, к этому времени, уже отрекся, спасло, Демьяныча, от более серьёзного наказания. Так, он иногда рассказывал, что отец забил бы его нагайкой в «усмерть», если бы не отречение «батюшки».

Хлебнув столичной жизни и дезертирской вольницы, Демьяныч загулял по-крупному. Никто ему был уже не «указ». Очнулся только через месяц, в объятиях красавицы – Прасковьи Павловны, самой богатой и красивой невесты, на выданье, своего села.

Через неделю они обвенчались, а через девять месяцев окрестили своего первенца, «Федяшку».

К весне 19-го, с востока, подошли к Каме армии Колчака, проповедавшие верность Царю и Отечеству под лозунгами за Русь, Единую и Неделимую. Бывшего царя уже не было. Его расстреляли, как говаривал дед, прибывшие, из-за океана, жидомассоны. О каком, теперь, царе была речь, Демьяныч, не совсем, в своём возрасте и понимал. Корниловская, деникинская попытки, рейдЫ Май- Маевского и Шкуро, направленные на восстановления государственного порядка потерпела фиаско. Надежда была на адмирала. Отечество, вернее остатки государства российского, в виде всяких советов, комитетов, комиссариатов, собраний, местных правительств отдельных, чуть ли не волостей, прочих пан-атаман тавричеких, отбивалось от интервенции прежних друзей, которые назывались Антантой, и, прочих, иноземцев на севере, западе и востоке. На юге: Украине, Армении, Грузии, Азербайджане, Бухаре, только еще организовывались «самостийные» республики.

Мутное время.

Вербовщики Колчака, а это были кадровые офицеры российской разведки, в первую очередь, интересовались личными делами бывших воинов на призывных пунктах. Для победы нужны были машинисты, артиллеристы, авиаторы.

А, что касается связистов, да ещё из унтер-офицеров, то это была самая востребованная категория воинского состава. Михаила Демьяновича призвали сразу. Назначили начальником фельдъегерской связи, при штабе, одного из полков, стоящего на левом берегу Камы, в порту Симониха, около строящегося железнодорожного моста, присвоили звание подпоручика, поставили на приличное довольствие.

Служба была знакомая и, Демьяныч, исполнял её, особо не напрягаясь. Изредка даже наведываясь к семье. Прикрепили к нему ординарца, Ахмета Валеева – высокого и крепкого сарапульского молодого татарина, из такелажников порта. Дед даже выхлопотал перед руководством ему одну унтер-офицерскую лычку, правда с условием, что тот научится читать по-русски. «Ахметка», как его звал дед до гробовой доски, освоил эти премудрости сходу, ну, и, уж тут, Демьянычу, некуда было деваться. Да, и без преданного помощника, сложно было обеспечить связь, между подразделениями полка раскиданными, вдоль реки, на много верст. Обеспечить связь, любыми, разнообразными, доступными и недоступными средствами. Командование требовало связь и связь была. Была всегда. Простояли они там почти два месяца. Но, все изменилось вдруг. Сарапул захватила дивизия «красных» под командованием комдива Азина. Его бойцы, пьяные, «в задницу», латыши, безшабашно «пря» на пулеметы, преодолевая заградительные сооружения, заняли железнодорожный мост и колчаковцам, в условиях весеннего разлива рек, выбирая сухие гривы между болотами, пришлось отступать в сторону Сайгатки, Чернушки, Осы и, далее, на Пермь.

На этом переходе, в походных условиях, и сошелся он, влюбившись с первого взгляда, с женой одного из руководителей ижевских повстанцев, который погиб под Воткинском. У той, было двое детей, да двое народились, пока носила их, нелегкая…, по просторам Сибири, Маньчжурии и Дальнего Востока.

Несколько раз пытались они закрепится в тех местах, но, поняв, что, это, полунатуральное существование, не для них, отремонтировав телеги и поменяв лошадей, двигались дальше, Так, дошли до Порт- Артура, где и слились с вооруженными толпами своих соратников из ижевско-воткинской дивизии. После бесконечных митингов, ругани и разборок, часть дивизии решила перебираться в Северную Америку, часть – в Южную, часть пошла в сторону Шанхая, к бананово – лимонному Сингапуру, а часть, наиболее отчаянных, решила вернуться, несмотря ни на что, на Родину.

В числе последних, был и Демьяныч, уже в звании поручика, и его верный ординарец, в звании старшего унтер – офицера, Ахмет Валеев.

Из Порт-Артура, они добрались, через Харбин, где он расстался со своей неофициальной семьёй, до Владивостока, где организовалась Дальневосточная республика и, затем, с отрядом около тысячи человек, четвертая часть, из которых, были кадровые офицеры, отплыли на север и, высадившись, в порту Аян, пошли на Якутск, защищать Временное Правительство Якутии. Захватив город и еще несколько поселков – улусов, расположенных вокруг, они бились, с большими потерями, в боях с «красными» партизанами, до середины двадцать третьего года. После подхода регулярной армии «красных» и пленения ими остатков офицерского и рядового состава экспедиционного корпуса генерала Пепеляева, брата главы правительства России, при Колчаке, расстрелянного вместе с ним, в Иркутске, Демьяныч, уже в звании штабс-капитана, с «Ахметкой» и несколькими солдатами, захватив, какой-то, обоз, двинулись на юг. После изнурительного похода по сопкам и горным перевалам, вышли к Транссибирской магистрали. Спрятав оружие, и отпустив, с добром, возниц, они, изображая из себя, где-то беженцев, где-то «сирых» мешочников, добрались, на крышах теплушек, до Перьми, и, только в начале осени 23-го, под промозглым дождем, на палубе речной баржи, спустились по Каме, до Сарапула.