Читать книгу Моргни – и умрёшь - Лорен Чайлд - Страница 7

В три часа дня Руби услышала, как кто-то скребется в ее дверь.

– Баг, это ты?

Ответом ей было одно короткое «гав».

– Хорошо, увидимся у черного хода.

Она натянула ботинки, куртку и шапку, обмотала шею шарфом и вылезла в окно.

Баг терпеливо ждал на крыльце черного хода. Вместе они прошли по Сидрвуд-драйв, свернули на Амстер-стрит и дошли до кафе «Двойной пончик». Руби оставила хаски возле гардероба, и он сразу же устроился вздремнуть.

Зал был умеренно полон – не толпа, через которую не протолкнешься, но посетителей было много. Марла, хозяйка кафе, помахала Руби рукой, когда та вошла в дверь. Руби устроилась за стойкой, где уже сидел Клэнси: перед ним стояли две кружки с имбирным чаем и пара яблочных пончиков.

Руби расстегнула куртку, открыв надпись на футболке: «Счастлива быть здесь».

– Чего это ты понабрал чая? – спросила она.

– Моя сестра Эми болеет гриппом, моя сестра Лулу болеет гриппом, моя сестра Нэнси болеет гриппом, моя сестра Минни болеет гриппом, мой отец болеет гриппом.

– Черт побери, звучит кошмарно, – посочувствовала Руби.

– Друзилла сказала, что имбирь содержит много антиоксидантов и поэтому имбирный чай укрепляет иммунитет, отпугивает инфекции – вот я и пытаюсь не заразиться, – пояснил Клэнси.

– Но с какой радости мне пить имбирный чай? – поинтересовалась Руби. – Это же у вас в доме свирепствует грипп.

– Кто знает, на кого он обрушится следующим? Если ты заболеешь, то и мои шансы заболеть сильно повысятся, а я не хочу болеть. Рождество – мое любимое время года.

Руби отхлебнула глоток имбирного чая. Когда Клэнси был настроен так решительно, проще было уступить ему, чем пытаться оспорить его выводы.

– Кстати сказать, от тебя давно ничего не было слышно, – заметил Клэнси.

– Я же тебе писала, ты что, не получал мои открытки?

– Получал, – ответил Клэнси, потом поразмыслил несколько секунд. – А почему ты их печатала на машинке?

– Я не хотела, чтобы кто-то опознал мой почерк, – объяснила Руби.

– А почему ты подписывалась «тетушка Мейбл»? – спросил он.

– Я пыталась сохранить инкогнито.

– Знаешь, у моей мамы возникли кое-какие вопросы на этот счет.

– А зачем ей понадобилось читать адресованные тебе открытки? – не поняла Руби.

– Люди иногда читают открытки, адресованные другим, – сказал Клэнси. – Это же открытки, они не вложены в конверт, даже почтальон сможет прочитать их, если захочет – я имею в виду, если ему будет вообще нечего делать.

– Ну и что она хотела бы знать? – поинтересовалась Руби.

– Например, почему эта тетушка Мейбл, о существовании которой она даже не знала, рекомендует носить носки с подогревом? Я имею в виду – если ты собиралась писать зашифрованные письма, то почему не использовать обычный шифр?

– Потому что, если я напишу открытку шифром, она действительно будет выглядеть подозрительно. А так должно было показаться, что я просто пишу о самых обычных вещах.

– С каких это пор для тетушки, которая даже не существует, считается обычным советовать мне носить носки с подогревом?

– Ну ладно, ты прав, я слишком уж вжилась в образ, но, может быть, вернемся к тому, о чем мы говорили?

– А о чем мы говорили?

– Я выходила на связь с тобой.

– Но ты ничего мне не рассказывала, только писала, будто произошло нечто, но это слишком сложно объяснить в письменном виде.

– Ну, так оно и было.

– В таком случае почему ты не позвонила?

– Это было не так легко, – ответила Руби, откусывая пончик. – Там все постоянно было заперто.

– С каких это пор в Лагере Гениев поддерживаются такие меры безопасности?

– Если хочешь знать, на самом деле это смахивало скорее на исправительно-трудовой лагерь – всем, кого поймали за пределами их учебного здания или за другими занятиями, помимо заучивания математических формул, грозило исключение.

– Серьезно? – изумился Клэнси.

– Чертовски серьезно, – подтвердила Руби. – Я имею в виду, даже для того, чтобы позвонить по телефону-автомату, нужно было спрашивать разрешение – на нем действительно висел замóк.

– А когда это тебя останавливали такое дурацкие правила? – хмыкнул Клэнси. – Или замки́, если уж на то пошло… К тому же, мне кажется, ты бы не возражала, если бы тебя исключили и ты вернулась домой пораньше.

– Поверь мне, я об этом думала, но, понимаешь, мне было жалко папу с мамой. По какой-то причине для них ужасно важно, чтобы их дочь была чокнутым мозговитым гением.

– И ты оставалась там только по этой причине? – не поверил Клэнси. – С каких это пор тебя стали волновать мечты твоих родителей о гениальной дочке? Извини, но я на это не куплюсь.

– Ну ладно, дело не только в этом. У меня были свои причины оставаться там, и одной из них была Розовая Феечка. Честное слово, я ушла бы оттуда даже пешком, если бы не эта тупая пачка овсянки.

– Ты имеешь в виду Дакоту Лайм?

– Ну да, ее, – кивнула Руби. – Она просто с ума сходила, так ей хотелось победить, у нее едва глаза из орбит не выскакивали – помнишь, как она пыталась покалечить того паренька, Уорда Партиала?

– Да, я читал об этом, – промолвил Клэнси. – Только не говори мне, что она снова это сделала.

Руби опять кивнула.

– Только на сей раз еще хуже. Бедный Партиал был просто на грани срыва. Понимаешь, он просто нормальный тихий заучка, и вдобавок ему всего одиннадцать лет. Он не мог выдержать такого давления.

Клэнси мотнул головой.

– И что случилось?

– Расскажу как-нибудь в другой раз, сейчас просто скажу, что я все разрулила.

– Знаешь, что? – спросил Клэнси.

– Что? – поинтересовалась Руби.

– Ты очень добрая.

Руби отхлебнула большой глоток чая.

– Ну, я же не могла его бросить, верно? Не могла позволить ей взять и сделать из него отбивную после того, как я сбегу в Твинфорд… А знаешь, этот имбирный чай не так уж плох.

– Что плохо – так это та лапша, которую ты мне вешаешь на уши, – фыркнул Клэнси. – Может быть, перестанешь рассказывать мне байки и признаешься, почему ты на самом деле уехала из города?

Клэнси хорошо умел чувствовать, когда кто-то молол чушь, и он знал, что здесь есть еще что-то, помимо небольших математических каникул, о которых рассказывала ему Руби. С каких это пор для нее, самой талантливой ученицы в Твинфордской средней школе, было так уж необходимо на четыре недели уезжать в лагерь для интенсивного изучения математики и прочих дисциплин?

Руби посмотрела ему прямо в глаза, потом взяла из раздаточного аппарата салфетку и тщательно вытерла руки.

– Обещаешь не психовать?

– А с чего я должен психовать? – отозвался Клэнси.

– Ну ладно, – произнесла она, – если ты так сильно хочешь знать, я тебе скажу.

Клэнси ждал.

– Это все из-за Хитча. Это он настаивал на том, что мне нужно уехать, это ему пришла в голову идея этого дурацкого лагеря, и он хотел, чтобы я там торчала до упора, – сообщила Руби.

Клэнси смотрел на нее с недоумением.

– Хитч заинтересован в твоем математическом обучении?

– Хитч заинтересован в том, чтобы я оставалась в живых, – ответила Руби, – и я в некотором смысле тоже в этом заинтересована. Этот дурацкий лагерь был просто способом убрать меня подальше от Твинфорда, пока сам Хитч разбирается с ситуацией и делает все, чтобы дома снова стало безопасно.

– С какой ситуацией он мог разбираться?

– С ситуацией, которая касается того, кто хочет моей смерти.

Клэнси выронил свой пончик, и тот плюхнулся в его кружку с чаем.

– Клэнс, ты в порядке?

– Хитч считает, что ты вроде как в чьем-то списке целей? – дрожащим голосом уточнил Клэнси.

– Ну, может быть, – протянула Руби.

– Так вот почему ты болталась черт-те где целых четыре недели… – Он помолчал. – А ты уверена, что теперь тебе безопасно вернуться домой?

– Безопаснее и быть не может, – заверила Руби. – Если я буду сидеть в собственном доме до конца своей жизни, все будет в полном порядке.

– Это не смешно, Руб.

– Знаю, – сказала Руби. – Я на самом деле вовсе не шучу, и ты это знаешь, верно?

– Так это Граф? – спросил Клэнси.

– Месяц назад я сказала бы «да», – ответила Руби. – Но последнее, что он сообщил мне тогда, в склепе, – это то, что он решил не убивать меня.

– Почему?

– Очевидно, он передумал.

– Он действительно так сказал? – поинтересовался Клэнси.

– Он сказал, что в его интересах, чтобы я жила и дальше.

– Ну, это несколько жутковато, тебе не кажется? – произнес Клэнси.

– Почему? – спросила Руби.

– Потому что звучит так, как будто где-то поблизости может шнырять какой-то другой чокнутый убийца.

– Ну да, я думаю, так и есть, – согласилась Руби.

– Почему ты мне не сказала? – осведомился Клэнси.

– Я говорю тебе это сейчас, – напомнила Руби.

– И?

– И что? – переспросила она.

– И что еще ты мне не сказала?

– О чем? – не поняла Руби.

– Не знаю, – заявил Клэнси, – потому и спрашиваю.

– Ну ладно, – начала она, – только не парься… ты и так уже…

– Я так и знал! – воскликнул он. – Что-то случилось, да? Как раз после того, как я вышел из больницы, после того хеллоуинского шествия, за день до того, как ты уехала в лагерь, я прав, я прав?! – Он уже начал всплескивать руками.

– Клэнс, ты обещал не психовать.

Клэнси не обратил внимания на ее слова и продолжал размахивать руками.

– Послушай, Клэнс, дело в том, что…

Но он еще не договорил.

– Тебя что-то напугало, по-настоящему напугало!

Он теперь вел себя совершенно драматически, а Руби не любила, когда он устраивал драму из чего-то, особенно из тех вещей, которые и без того были достаточно неприятными.

– А потом ты вдруг уехала, не сказав ни слова. Я знал, что для этого должна быть более веская причина, чем желание торчать целый месяц в каком-то дурацком лагере для заучек среди целой толпы чудиков. Я знал, что должна быть причина поважнее, чем просто обычная встреча с Графом!

– «Просто обычная встреча с Графом»? – фыркнула Руби. – Обычная…

– Так что же тебя напугало сразу после Хеллоуина? – прервал ее Клэнси.

– Ну, заверяю тебя, вовсе не ребятишки, одетые ходячими мертвецами, – ответила Руби.

– Это-то я понял, – отмахнулся Клэнси. – Но почему ты не сказала мне, что случилось после… ну, ты знаешь… после того вечера в гробнице, – его голос теперь дрожал, – наедине с мертвецами и… – он помедлил, прежде чем прошептать: – И этим сумасшедшим убийцей?

– Просто обычный вечер вторника в Твинфорде.

Но Клэнси был не в том настроении, чтобы слушать ее отмазки. Он просто смотрел на нее и ждал, пока она расколется.

Руби сделала долгий неспешный вдох, выдохнула, и в свою очередь посмотрела на него.

– Я, конечно, собиралась тебе сказать, можешь даже не сомневаться, но мне нужно было время, чтобы подумать.

– О чем? – спросил Клэнси.

– Обо всем, – отрезала Руби. – Мне известно кое-что довольно важное, и я не говорила об этом ни одной живой душе.

– Ни одной? Но ты же сказала Хитчу?

Руби покачала головой.

– Блэкеру? – настаивал Клэнси.

– Никому.

– И что же это? – прошептал Клэнси.

– Не здесь, – возразила Руби, оглядываясь по сторонам. – Давай пересядем в ту выгородку в углу. Я не хочу рисковать тем, что нас кто-нибудь подслушает, – ну, ты же знаешь, у стен есть уши и все такое.

Они соскользнули с высоких табуретов и отнесли напитки на стол в другом конце зала, где свет был приглушен, а посетителей сидело меньше.

– Так вот, – начала Руби, – ты когда-нибудь слышал словосочетание «гнилое яблоко»?