Читать книгу Три брата. Из Тьмы во Свет. Книга первая - М. Ирберри - Страница 7

Радосвет бесцельно бродил по берегу реки, тоска не оставляла его в покое, она, словно дикий зверь, терзала его душу, разрывая ее на части. Ничего больше не радовало, ничто не могло принести ему отдыха и умиротворения. Боль, поселившаяся в его сердце, была так черна и велика, что ему казалось, будто она вот-вот темной волной выльется из груди и поглотит все вокруг: Солнце, траву, берег, город, а затем и весь мир. Радосвет был влюблен, влюблен впервые и к тому же безответно. Он сам не мог понять, как же это случилось с ним и почему это чувство доставляет ему столько страданий. Он вновь и вновь вспоминал лицо Дуньи, своей возлюбленной, пытаясь убедить себя, что в ней нет ничего особенного и привлекательного.

Дунья была дочерью посадника города. Богатство и власть отца сделали ее невероятно высокомерной, капризной и ветреной. Немногие обратили бы на нее свое внимание, если бы не ее высокое положение. Сама девушка не блистала ни умом, ни красотой. Она была чуть полновата и довольно высока, лицо ее было приятным, но лишенным привлекательности и яркости, а волосы рыжеватого оттенка топорщились непослушной копной. Она была откровенно вздорной, но настолько самовлюбленной и уверенной в собственной неотразимости, что ей удалость убедить в этом Радосвета и еще нескольких городских парней. Многочисленные красавицы-подруги Дуньи оставались незамеченными, оттесненные ею.

Уже несколько месяцев Радосвет всюду таскался за Дуньей как привязанный. Он не замечал ее откровенных недостатков. Ни на минуту он не переставал думать о ней. Парень по сто раз за день проходил мимо дома посадника, искал ее на улицах города, среди подруг, яркой щебечущей стайкой порхающих в базарной толпе.

Но сегодня он не мог ее найти. Радосвета охватила слепая злоба и обида. Жара погнала его в реке. Он сел в тени деревьев в том месте, где берег поднимался небольшим обрывом над водной гладью. Прохлада немного успокоила Радосвета, но безрадостные мысли не покидали его. Он думал о том, что сегодня же найдет Дунью и потребует от нее решительного ответа. Если же она откажет ему, то он уйдет в наемники в войско южной империи, чьи послы уже несколько недель ездили по Венедскому княжеству и собирали воинов по приказу императора Алазонии, затеявшего войну с пустынниками. Радосвет решил, что отъезд из дома стал бы лучшим лекарством: он больше не будет искать Дунью среди толпы на улицах, шляться около ее дома и ждать встречи. Но у него все же оставалась надежда на то, что Дунья все-таки любит его и ответит взаимностью, несмотря на все насмешки, которыми она щедро одаривала Радосвета в последние месяцы.

Солнце медленно клонилось к горизонту. Удушливая волна жары начала спадать. Вечер плавно опускался на Разград, но до заката было еще больше часа. Радосвет сидел, прислонившись спиной к теплой, словно пульсирующей, коре старой ивы и смотрел на искрящуюся рябь, то и дело тревожившую спокойное зеркало реки. Здесь было так тихо и мирно, как тяжело и тревожно было на душе у Радосвета. И дело было не только в том, что он был безответно влюблен. Странное беспокойство вдруг охватило его сердце цепкими объятиями и уже не хотело отпускать. Что-то неизведанное и пугающее он видел в своем будущем, омраченном первым тяжелым разочарованием.

Радосвет больше не мог сидеть на месте, ему захотелось уйти подальше от города и побродить, пока еще не начало темнеть. Он быстро встал на ноги и пошел на взгорье в сторону алеющих полей позднего мака. Небосвод уже окрасился розоватым предзакатным сиянием. Радосвет залюбовался красотой, расстилающейся перед его взором: вдали темнели леса, плавно переходящие в величественные Драконьи горы, а впереди алым огнем горело огромное поле цветов, волнующееся от легкого ветра. Тропинка светлой лентой рассекала цветущее море и уводила вдаль, окутанную розовато-золотистой дымкой.

Радосвет прошел уже полверсты, как вдруг услышал звонкий смех. Посмотрев перед собой, он остановился как вкопанный, не в силах вздохнуть: совсем недалеко от него стояла Дунья. Со своими многочисленными подружками она играла в салки среди цветущего мака. Девушки весело хохотали, убегая друг от друга. Дунья тут же заметила Радосвета и быстрыми шагами направилась к нему, подобрав подол своего светлого легкого платья, открывающего плечи и шею. Ее подружки бросились ей вдогонку, и через несколько секунд они уже кружили вокруг Радосвета, посмеиваясь над ним. Парень нахмурился и зашагал вперед, разбив суетливый хоровод. Вслед ему понеслись звонкие возгласы и новая волна постепенно стихающего смеха. Радосвет прошел еще немного в сторону леса, когда услышал за своей спиной торопливые шаги. Он быстро обернулся и увидел, что Дунья идет за ним. Девушка была одна, она сильно запыхалась от душного воздуха и быстрой ходьбы. Она остановилась посреди дороги в нескольких шагах от Радосвета и все глядела на него, поигрывая красными бусами, в три ряда обвивающими ее белую шею. Платье сбилось, слегка обнажив полную округлую грудь Дуньи. Она словно глумилась над несчастным Радосветом, заставляя его смотреть на нее, испытывая его терпение. Радосвет ощутил себя бедной глупой мышью, попавшейся в когти рыжей наглой кошке. И теперь она играла с ним, откровенно издеваясь, и эта игра ей очень нравилась. Радосвет понимал, что оказав ему столько много внимания сегодня, завтра Дунья будет делать вид, что его не существует вовсе, и его недоверчивая радость вновь сменится отчаянием, но он ничего не мог с собой поделать, не мог перестать думать о ней.

– Что же ты, Радосвет, так не весел? – наконец заговорила Дунья, и в голосе ее послышалась насмешка. – Разве ты не рад меня видеть, разве не меня ты здесь искал?

– Ты же знаешь, что лишь тебя повсюду я чаю увидеть… – вымолвил Радосвет.

– Стало быть, любишь меня? – вдруг спросила Дунья, серьезно взглянув на него.

Радосвет молча кивнул и посмотрел прямо в глаза девушке. Дунья плавными шагами приблизилась к нему и обхватила его шею своими белыми, полными руками. Радосвет резким движением прижал ее к себе, ощущая теплую дрожь ее тела, сладковатый аромат волос ударил ему в лицо. Крепко обнимая Дунью, Радосвет нашел ее мягкие губы и жадно поцеловал. Дунья потянула его в сторону макового одеяла, и они упали в алые цветы. Страсть сжигала Радосвета изнутри, он целовал Дунью, стягивая с ее белых плеч светлое платье. Мир перестал существовать для него в эти минуты, терпкий запах сонного мака одурманил его и утянул в омут.

***

Радосвет вернулся домой уже за полночь. Он тихо пробрался в ложницу27, не разжигая огня, на ощупь продвигаясь к своей постели. Где-то вдалеке прогремел гром, говоря о приближении грозы, за окном то и дело сверкали молнии и шумели деревья, молодая сирень хлестала тонкими ветвями по ставням. Но ночная буря не могла омрачить радости, которая охватила Радосвета. Он сбросил рубашку и поножи и лег на кровать, прильнув щекой в прохладной свежести подушки. Тревожные думы оставили его, и он начал засыпать спокойным, тихим сном. Сквозь дрему Радосвет услышал, как за стенкой ворчит старый домовой, встревоженный бурей.

– Не сердись, дедушка, это всего лишь гроза, – проговорил Радосвет и провалился в сон.

Но спал он недолго, словно коварный Онирос наслал на него самые страшные и дурные сны. Радосвету снилось, будто он идет по мертвой пустыне, а с горизонта на него надвигается стена песчаной бури. Радосвет поднял глаза и увидел, как черные тучи оплетают небо своими мрачными объятьями. Без сил он упал на песок и понял, что земля пропитана багровой кровью. Смерть и песок. Больше здесь ничего не было. Радосвет проснулся в холодном поту и быстро сел, ощущая, как дрожь пробирает его до самого сердца.

– Успокойся, молодой хозяин, – услышал Радосвет знакомый голос. Это домовой Дедко пришел к его постели и сидел теперь у изголовья. Радосвет поднял голову и посмотрел на доброго духа. Лицо домового было покрыто глубокими морщинами и копотью, а волосы напоминали пучки соломы. Весь он, закутанный в латанную холщовую рубашку, с непомерно большими ногами в лаптях, напоминал забавную куклу, сделанную со старанием и любовью, но потрепанную долгими годами. Но стоило взглянуть в светящиеся янтарные глаза домового, как тут же становилось ясно, что внешняя уязвимость и даже нелепость – лишь маска сильного доброго духа, мудрого не от своей долгой жизни, а по велению самого мироздания. Он был создан для того, чтобы охранять очаг и дом, заботиться о хозяевах и их детях.

Домовой был своенравен и обидчив, но в этом доме его любили, и он отвечал Беримиру и его семье преданностью и добротой. Дети называли его дедушкой.

– Мне приснился дурной сон, дедушка, – проговорил Радосвет.

– Это всего лишь сон, мальчик. Сегодня ночью пришла буря и принесла тревоги. Спи, больше ничто не потревожит тебя, – домовой что-то невнятно прошептал.

Через несколько минут Радосвет вновь заснул. Домовой прошел по комнате, шлепая по полу своими большими лаптями. Сначала он остановился у постели Исовира, а затем приблизился к Эдрагорну. Гроза уже утихала, раскаты грома становились все реже и тише. Домовой постоял и поглядел на шрам на руке Эдрагорна, о чем-то задумавшись и покачивая головой, а затем пропел:

– Три брата отправились в путь по дорогам, ведущим в три разных конца. Но встретились братья у Тьмы на пороге, и бились их Светом сердца. Отвага, и хитрость, и огненный вихрь очистят от скверны миры, но сможет ли пламя гореть в Междумирье, увитое плетями Тьмы…

***

Наутро Радосвет отправился к дому Дуньи. Он забрался в огромный сад посадника, куда выходили окна светлицы Дуньи. Заросли сирени и молодых яблонь надежно скрывали его от вездесущей охраны. Радосвет ждал, что Дунья выглянет в сад в этот час, как было условлено между ними прошлым вечером, но девушка не показывалась. Много часов Радосвет просидел в прохладной тени деревьев, напряженно прислушиваясь к голосам, доносившимся из дома, но девушка так и не пришла. Парень решил, что ее задержал отец или братья. Радосвет оставил Дунью маленькую записку, протолкнув ее между ставней ее окна. Он приготовил ее на такой случай и писал, что придет в сад ночью, когда ее семья и слуги заснут и Дунья сможет не опасаться, что отец застанет ее с Радосветом.

Парень осторожными, крадущимися шагами пробрался к плетеному забору сада и выбрался на улицу, никем не замеченный. Окольными путями он вышел на вечевую площадь Разграда, пустующую в этот час, и отправился в сторону базара, полного людей. Даже зной не мог прервать оживленную торговлю. Лавки были усеяны товаром: рыбой в бочках с магическим нетающим льдом, сладостями, пестрыми тканями, бусами и украшениями, экзотическими пряностями и ароматическими маслами. Шум, запахи и выкрики торговцев сливались в один пестрый поток, душный и тяжелый.

Радосвет шел от одного прилавка к другому, высматривая Дунью, но ее нигде не было. Белая стайка послушников-волхвов окружила Радосвета, а потом быстрым ручейком пронеслась среди лавок, маленькими ручонками хватая сладкие пряники и рулеты и пряча их в складках балахонов. Вслед им понеслись крики торговцев, но маленькие разбойники уже бежали прочь с площади, хохоча и улюлюкая.

Среди толпы Радосвет вдруг заметил свою мать, Венду. Она принесла на базар лечебные снадобья. Многочисленные цветные пузырьки виднелись из-под белого рушника28, которым была накрыта корзина. Радосвет подошел к ней и легонько взял за локоть. Венда быстро обернулась и, увидев сына, заулыбалась:

– Это ты, Радосвет! Где же ты пропадаешь с самого утра?

Радосвет что-то пробормотал в ответ, Венда внимательно посмотрела на него и больше не стала его ни о чем спрашивать. Она быстро отдала товар Земису, стоявшему за прилавком, забрала деньги и пошла прочь с площади. Радосвет отправился следом за ней. Когда они пришли домой, он остался на крыльце, укрытом тенью деревьев. Венда легкими шагами поднялась в дом и вскоре вернулась с ковшом прохладной воды. Радосвет выпил воду большими глотками и прислонился к стене. Венда тихо опустилась рядом с сыном, подобрав подол светлого платья. Она сняла с головы расшитый цветочными узорами платок, и узел темных, слегка влажных волос упал ей на плечи. Венда и Радосвет посидели молча, слушая громкое стрекотание кузнечиков, прятавшихся в высокой траве, пожелтевшей от жары и палящего Солнца. Наконец Венда проговорила тихим, ласковым голосом:

– Не печалься, сынок, все проходит. И хорошее, и плохое, и боль, и радость… – Венда погладила Радосвета по спине, подумав, каким же взрослым, сильным и красивым он стал. Она вдруг вспомнила, как братья только появились в ее с Беримиром доме. Они были такие маленькие, испуганные и несчастные. А она отдала им всю любовь, на какую была способна. Смыслом ее жизни стало счастье этих детей, а время все шло, и вот Радосвет вырос, а братья уже догоняли его. Венда с тоской подумала о том, что уже несколько недель ее не оставляло предчувствие, что совсем скоро старший сын покинет отчий дом.

Радосвет посмотрел в глаза матери в поисках утешения. Венда поглядела на сына в ответ, и его глаза показались ей мутными и пустыми. Она провела по его лицу своей легкой рукой, а потом посмотрела на ладонь, и ей почудилось, что на коже остался едва заметный темный след. Она нахмурилась и сказала, пытаясь не выдать своей тревоги:

– Покажись-ка ты тетке Нынье, думаю, что она сможет унять твою печаль…

– Что такое, мама? – безучастно спросил Радосвет, чувствуя, как в его груди свилась тугим узлом вязкая и тягостная тоска.

– Тревожно мне за тебя, сердце разрывается, когда вижу, как ты страдаешь, места себе не находишь, – ответила Венда.

Радосвет молча уткнулся лицом в ладони матери, ощущая тепло ее кожи. Он сильно привязался к Венде, даже родная мать не могла любить его сильнее и безответнее, чем она, добрая, мудрая и прекрасная.

– Мама, – прошептал он, – не тревожься, мама…

***

Мучительное ожидание ночи истомило и обессилело Радосвета. Ему казалось, что Солнце уже никогда не зайдет за горизонт, навечно застыв в закатном небе. Но время шло, и ночь все же наступила. Радосвет быстрыми шагами шел по пустым, тихим улицам Разграда к дому посадника. Он свернул в маленький проулок, заросший чертополохом и крапивой, а потом перелез через изгородь. Сад встретил его сладостным пением соловьев и ночной прохладой. Но тревога была тут как тут, и среди деревьев Радосвету чудились то стражники посадника, а то и нечисть. Дурное предчувствие удушливой волной подкатывало к горлу.

Радосвет быстро добрался до окна Дуньи и увидел, что в ее комнате не было света, но записка, оставленная им днем, исчезла. Значит, она знает, что он придет. Радосвет нашел на земле маленькие камешки и стал кидать их в окна Дунье. Он все ждал, что вот-вот она зажжет свет и выглянет к нему, но девушки все не было. Громко залаяла дворовая собака, ей вторили многочисленные сородичи по всему Разграду. Радосвет встревожился еще сильнее. Он постоял немного под темным окном, а потом стал пробираться через заросли яблонь к изгороди. Лай смолк. Радосвету показалось, что даже соловьи перестали петь. Все это было не к добру. Он ловко перебрался через забор и мягко спрыгнул в высокую темную траву. Вдруг с нескольких сторон на него навалились: Радосвета поджидали. Противников было трое или четверо. Они не сказали ни слова, лишь молча и жестоко наносили удары, один за другим. Но Радосвет был выше каждого своего врага на целую голову. Они были похожи на стаю гиен, решившись застать врасплох большого зверя. Пропустив несколько ударов, Радосвет гневно закричал и скинул со своей спины одного из нападавших. Двое других были отброшены его мощными ударами. В свете луны, выглянувшей из-за легких дымчатых облаков, Радосвет узнал в своих противниках братьев Дуньи. Неужели они нашли его записку? Холодная ярость клокотала у него в груди, но он не давал гневу ослепить себя. Братья Дуньи, изрядно пострадавшие в драке, стали отступать. Они не ожидали, что всегда сдержанный и спокойный Радосвет сможет дать им такой жесткий, серьезный отпор. Один из братьев пробормотал, что нужно было взять с собой оружие, и тогда Радосвет не смог бы справиться с ними.

Шум драки разбудил посадника и слуг. Стражники уже бежали к Радосвету, приняв его за чужака или разбойника, напавшего на сыновей посадника. Радосвет понял, что безоружному ему придется туго: стражники были известны своими жестокими нравами. Парень ринулся прочь, скрывшись в придорожных зарослях. Он пробирался вдоль дороги и видел, как стражники пробежали по дороге в проулок, где остались братья Дуньи. Радосвет остановился напротив крыльца дома, увидев там самого посадника и его дочь. Сердце Радосвета забилось в бешеной пляске: он опасался, что теперь посадник накажет свою дочь, если ее братья покажут ему записку. Он вглядывался в лицо любимой, но вместо страха видел лишь жестокую издевку. Тогда он понял: Дунья сама показала записку своим братьям, надеясь, что они изобьют его. Слепая, обжигающая ненависть ударила в голову парню. Радосвет сжал зубы так сильно, что лицо заныло от боли. Он все смотрел на ухмыляющееся лицо Дуньи и не мог поверить, что она могла быть такой лживой и жестокой. Наконец он плюнул на землю и побежал прочь.

Дома мелькали перед его глазами, а он все не останавливался, мчался, не разбирая дороги. Радосвет и сам не заметил, как оказался на берегу реки, крутым обрывом нависавшем над водой. Резким движением Радосвет бросился в воду с высокого обрыва. Река встретила его холодными успокаивающими объятьями. Проплыв полверсты против течения и выбившись из сил, Радосвет приблизился к берегу и остался лежать на мелководье. Он долго глядел на полукруг луны, то и дело проглядывавший между неспешно проплывающими тучами. Звезд не было видно, но ночь была спокойной. Радосвет все лежал в воде, ничего не чувствуя и ни о чем не думая. Все ему стало безразлично, а недавние печали казались пустыми. Он вдруг подумал о том, что сама судьба уводит его прочь из Разграда. Ведь он сам решил, что если Дунья отвергнет его, то он больше не станет раздумывать и уйдет в Алазонию, чтобы стать воином императора. Но разве не об этом он мечтал с того момента, когда напуганный и обессиленный уводил братьев от горящей Арконы? Разве не собирался он стать сильным и непобедимым воином, грозой кочевников и некромантов? Значит, так и должно быть.

***

Радосвет вернулся домой лишь к рассвету, мокрый, злой и замерзший. Когда он подходил к крыльцу, то в предрассветной дымке увидел домового: тот поджидал его. Дедко издали услышал шаги и вскинул на парня свои светящиеся янтарные глаза. Потом он поманил Радосвета темной морщинистой рукой, приглашая присесть рядом на верхней ступеньке крыльца. Тот нехотя послушался и сел, ощущая, как холод и сырость пробирают его до самых костей.

– Что же ты, внучек, купался ночью али как? – спросил домой скрипучим голосом. Старичок быстро провел рукой по спине Радосвета, и одежда стала сухой и теплой.

Но Радосвет вместо благодарности вдруг ощутил нестерпимые раздражение и злость. Ему захотелось закричать на домового, даже ударить его. Боль и унижение вновь захватили его сердце, но он сдержался и промолчал.

– Не дело это, ох, не дело – так убиваться… – сказал домовой.

– Да что ты понимаешь, старик! – сквозь зубы проговорил Радосвет.

– Да уж понимаю… – серьезно вымолвил домой. – Была у меня невеста, кикимора, изводила меня почем зря. И сгинул бы я, если б не было у меня дома. Вот тогда и плюнул я на нее да стал о хозяине заботиться. Это важное дело, важнее его нет ничего, какая уж там любовь, да и настоящая ли она была или только чары лживые. Не ты один от любви страдал, хоть и думаешь, что боль твоя самая больная. Да не так это, молод ты да глуп. Обман это все, а ты веришь в него.

Слова домового обидели Радосвета, еще больше он разозлился:

– Оставь меня, глупый старик! Прочь! – закричал он.

Домовой зашипел, словно хозяин его ударил, глаза его потемнели, и весь он стал больше и страшнее. Радосвету почудилось, будто неяркий утренний свет померк, он боялся взглянуть на домового, ощущая исходящую от него Силу и обиду. Радосвет тут же пожалел, что не сдержался и обидел доброго духа, а тот, словно почувствовав это, вдруг исчез, будто его и не было.

Радосвет бросился искать домового, но его нигде не было: ни в доме, ни в сеннике, ни на конюшне, ни у очага. Парень вновь вышел на крыльцо и сел на ступеньку. Усталость вдруг тяжкой ношей опустилась на его плечи. Радосвет склонил голову на руки и вскоре задремал. Он не знал, долго ли проспал здесь, но вдруг сквозь сон ощутил, что рядом с ним кто-то сидит. Радосвет тряхнул головой и резко повернулся, надеясь, что это домовой вернулся к нему, но увидел на крыльце Нынью. Она сидела и смотрела вдаль, туда, где в утреннем золотистом свете виднелось капище и искрилась река.

Радосвет хотел заговорить с Ныньей, но та опередила его:

– Эх, ты, Радосвет. Али Зло в тебя вселилось, али глуп ты? – сказала старуха, гладя на парня с укором. – Да разве ж можно домового так обидеть? А если уйдет, кто дом защитит от мавок29 да злыдней30?

– Прости меня, бабушка Нынья, я сам не знаю, что на меня нашло, – слабым голосом сказал Радосвет.

Нынья посмотрела на него, долго и внимательно. Радосвету показалось, что в глазах ее клубится какой-то зеленоватый дым.

– Ладно, ладно, вернется он. А ты, пойдем-ка со мной… – уже по-доброму сказала она.

Нынья проворно вскочила на ноги и быстрыми, семенящими шагами пошла к своему дому, стоящему по соседству. Радосвет поплелся за ней. Он был похож на огромную гору рядом с маленькой, закутанной в цветастые шали знахаркой. Они зашли в избушку, закопченную, увешанную сухими пучками трав. В дальнем углу дымил большой котел, у окна была лежанка, а посреди комнаты стоял стол, уставленный баночками и чашками. На лежанке, небрежно укрытой пестрым лоскутным одеялом, стояла корзинка, в которой тихо спали черная кошка с шестью маленькими, еще слепыми котятами. Стоило Радосвету ступить на порог, как ему в ноздри ударил терпкий запах травяных отваров, а кошка вдруг встрепенулась, посмотрела на него желтыми глазами и зашипела. Нынья махнула на нее рукой, и та утихла, но продолжала враждебно смотреть на гостя.

Знахарка знаком указала Радосвету на низкий стул. Тот сел и стал наблюдать, как Нынья разжигает огонь и наливает воду в котел из большой кадки. Знахарка тихо нашептывала и бросала в закипающую воду то одну, то другую сухую траву. Последним в котел полетел пучок черогона31. Нынья помешала свое зелье большой деревянной ложкой. Зеленоватый пар окутывал ее лицо, вплетаясь в спутанные седые пряди волос. Знахарка вдруг резко повернулась к Радосвету, и в руке у нее блеснул маленький нож. Парень невольно отпрянул, но Нынья лишь усмехнулась:

– Совсем ума лишился, болезный? – с этими словами она подошла и осторожно срезала у него прядь волос, а затем бросила ее в котел. Зелье забурлило. Радосвет с тревогой посмотрел сначала на ставшее черным варево, а затем на знахарку. Та нахмурилась и села напротив Радосвета:

– Что ж сказать тебе, сокол ясный… Вижу влюбился ты в Дуньку. Да вот странно это. Ты какой красивый да сильный, а она, тьфу, стыд один. И глупа, и зла, и неповоротлива. Дрянь-девка, лживая да некрасивая, – Нынья сплюнула. – Отравила она тебя. Чары черные наслала, чтобы ты покоя не мог найти, ходил за ней да чах, а ты и рад стараться.

Радосвет вскинул глаза на знахарку, не зная, верить ей или нет, а та продолжала:

– А хочешь от тоски своей избавиться, от любви лживой? – спросила она.

Радосвет молча кивнул.

– Только, сокол, не просто это: яд-то из души да крови вытравить. Больно, страшно будет, не скажешь потом, что бабка Нынья убить тебя хотела? – усмехнулась знахарка.

– Нет, бабушка, верю я тебе. Правду ты говоришь, а значит, сделаю, все, что скажешь, лишь бы избавиться от лжи этой, – сказал Радосвет.

Нынья кивнула и протянула ему маленький пузырек с золотисто-зеленой мутноватой жидкостью:

– Вот, выпей-ка, девясил32 это, поможет он тебе, излечит, – проговорила Нынья.

Радосвет, не раздумывая, взял пузырек и залпом выпил обжигающую, горьковатую жидкость. Он ощутил, как жар разливается по жилам, голова у него закружилась, а в глазах потемнело. Радосвет рухнул на пол, усеянный сухими цветами и стебельками. Последнее, что он помнил, как Нынья склонилась над ним, приговаривая:

– Поспи, поспи, Радосвет…