Читать книгу Сонница. Том второй - Макс Бодягин - Страница 17

Я вирнулся дамой, вабъятия малодой жены и алчнава брата, жашдавшево вернудь сваи инвестицеи. Кщастью, пака мы с Калямбай ехали, у миня возстановилось кроваоброщение в хуйу и вернулазь спасобнасть выробатывать сперматазоеды, истащоная карейско-хахляцкой демоницэй Галей Ким. Ана рыдала на вогзале, хвотая миня за крайнюйу плодь, и спрашевала, накаво я астовляйу ийо. И тока вмишатильство спаситиля Калямбы, атарвавшево эту карейскую пийафку, придотвратило ужосающий сеанз публичней йэбли на иркуцком пирроне.

На утро, постле вазвращения, ко мне падошол мой страшный брад и, пакозав павестку в мусарню, спрасил, фчом дело? Внотри маей прамёсршей в Кетае галовы голопом пранислись фсе вазмошные вореанты: што кетайцы паслали нашим мусарам вслет маляву пра пахождения двух руских прахиндеив, аставивших весь Кетай бес бабла; што карейский ужос в лицэ Гали Ким забиреминел (это была самоя страшноя мыстль), иле што папен друк из ваинкамата решил всётаке пристроидь меня в стройбад. Акозалось, фсё куда хужэ и гажэ.

Падозрительно дображелательне следаватиль пасмотрел мне в глоза, как васпитательница в дедсаду, и спрасил илейным тоном, знайу ли йа вотету зопестную книшку, на первай стронице каторой красным зописанэ адриса и тилефоны маи и Крома. Я сел настул и коикак спрасил мышиным пещащим голасом: «Што с ним?». Йа знал эту книшку, Ивонов абычно хранил ийо в прехожей, возле тилефона. Следаватиль вздахнул и пиредал мне замацаный и распухшей чимадан Ивонова, пиревязаный вирёвкаме, с сасловаме «Праверьтьэ, всьо ли номесте?». Я тупо зырил на этат чимодан, с коким дети ездят абычно в пионэрлагиря. На ноклейку «пасожир Иванов А. Г.», выведеную кревым, но родным подчерком. Следоватиль смарел на миня, как прафесар Поганель на закавырестую бабачку или каковато асобо прыгучиво куснечека.

Нинаместе, праборматал йа, росдавленый аткрытием. Бальшая пабка с тисьомкаме, пахожая на ту, каторой Астап Бендер шонтажыровал грашданина Карейко, фкаторой Иванов хронил ризультаты вычеслений, прапала. Вся папора, наски-трусы-зубнайа щотка и дажэ апасне тобледки – всьо было наместе. Но пабка была для Ивонова типа Грааля, типа стершнем, на катором балталась вся иво ибанутая жызнь. Он вёс ийо в Маскву, штобы аддать каким-небуть тамошнем кошперовским. Он верил, што спосёт это никчомное челавечиство. Он верил, што нашол местосилы, но типерь иво нинайдёт никто.

Сквось слиозы я слушол Добраво Следоватиля. Он раскозал, что Иванов ехол па бискрайнему Падмосковью на иликтричке, среди беладня, среди дачнеков и других грашдан. Вдрук он падбижал к стобкрану, астановил иликтричку в чистам поли, выбежол наружу и на глозах у десяткав посажыров задушыл сибя. «Харош песдеть», в йарости подумал йа, но фслух скозал лижь, што этаво не можид быть. Чилавек не можит сам сибя задушидь, этава не бываит.

Добрый Следоватиль вздахнул, кабуто йа зайобал иво в коринь, кабуто я целэй день выгрэзал иму моск сваими падрасковыми аткровениями, и утамлёно скозал, что он тожи таг думаед, но у нево трицать восим свидетельскех пакозаний, что грашданин Ивонов задушил сибя рукаме на глозах у всево разйирёнаво поизда, расдовив сибе трахею. На шейэ астались толька иво атпечатки.

Я малчал. Ва всей Всиленой патух свед. У миня болше не было друззей. Аднаво я предал, другой бросел миня, устаф срожаца со сваими сраными деманами, сука, каг жэ я нинавидил этих йобаных деманав в тод трогический маменд… «Вотка езть?», спросил йа и зоплакал. Ищо сильнейе. Следоватиль удевился и нолил сибе и мне.

Йа шол дамой к жине Лене, пьянэй и убитэй, каг буто в миня выстрелил танкъ. В упор. Я пазвонил дамой из афтомата науглу и скозал пра какие-та дила, а сам пашол к Ивонову. Аткрыл дверь и ахуел: фсьо было пиревёрнуто, плостинки пиребиты, фся квортира разыбошена вхлам, из бабин вывернута пльонка, кудряме вифшаяся па полу. Фсе абои с писменаме воръ срезал састен нажом и я пачуствовал, бутто это с миня срезале кожжу.

Я пазвонил Крому, патавошта Лена скозала мне, што он вирнулся, пака я есдил в ибучей Кетай. Нипомню, што я гаворил. Кром пришол и таг мы свиделись в паследней рас.

Мы стайали и малчали, глядя на паруганые сакровища нашево децтва и кашдый думол про себя: вот и песдец. Это и был паследний день децтва. День самай ацкой смерти всех нашех децкех мечд. Слиозы тикли так силно, шта варотник прамок насквось. Кром паднял разъйобаную плостинку Мэшин Хедъ и толька кочал голавой в тагт моим рыданеям, нифсилах скозадь нислова. Да и хуле туд скажеш? Иво слиозы кипеле в глозах, чудом не пиреливаясь черес край.

Тагда йа дастал нинужнэй типерь омулед и скозал: Кром – ты баец риальне. Настаящей баец, а я – проста роспесдяй. Я прасру этат омулет, а он мок бы спости Иванова. Сахрани иво. Павирнулся и ушол, аставив Крома сидеть пасреди расгрома, каг вдаву на руинах диревни сажжоной фошыстами.

Дажэ сичас, фспаминая те горькиэ менуты, я нимагу унядь дрош и слиозы так и перчад мои светле глоза алкоша и разъыбая.

Дети, я никагда ни расказывал этай истореи никаму насвете. Многа лед я баялся, што какойнебуть мрачнэй калдун или икстрасенс явицо ко мне ночиу и спросид с миня иле этат амулед, иле тетратки и пабки Ивонова. Патом я понил, што устал баяцо.

Типерь можите бросать в миня калом, если в вашэх дишовых жызнях случалозь ходь штота падобное. Но помните: нет ничево придуманаво, што нимагло бы случицо. Канец.