Читать книгу Театр и жизнь. Записки старой провинциальной актрисы - Маргарита Анатольевна Оконечникова - Страница 13

ТЕТРАДЬ ПЕРВАЯ
26 ноября 2014

Оглавление

А в городе было как-то тихо, почти спокойно и даже весело. Подъем энергии! Война скоро кончится! Немцев не пустим! Не позволим!

Детсады были закрыты. Ларочка же так и оставалась в своих круглосуточных ясельках, и хорошо за ними ухаживали, и даже в страшное голодное время прикармливали довольно сносно. Однажды, уже где-то в конце ноября, мамочка у них заработала целое большое блюдце манной каши, облитой чем-то безумно вкусным (то ли киселем, то ли компотом), и донесла для нас с Боренькой.

Детсады закрыты, и мы оставались дома. Нас не выпускали: хоть бомбежек особых не было, но все же. И вот однажды где-то в июле 1941 мамочка попросила меня пойти получить крупу. Карточек тогда еще не было, но иногда подъезжала машина с продуктами, и каждому выдавали по килограммовому пакету какой-нибудь крупы – риса, например, или гречки. И на этот раз мама узнала, что на угол Среднего проспекта и нашей Третьей линии подъехала машина с крупой.

Я с радостью согласилась освободиться из домашнего плена и вылетела во двор, а затем на улицу. И тут меня буквально потрясло то, что улица была абсолютно пуста – ни души, как говорят. И тишина, только от машины неслись голоса людей. Я вприпрыжку поскакала к ней. Любопытно: я прыгала (сейчас попробовала – не получилось) как-то так: левая нога вперед, правая в сторону и назад, и опять: левая вперед, и пошло… да еще быстро так.

Справа из подворотни передо мной вышел мужчина и пошел туда же, довольно быстро, так что я не могла его догнать. Вдруг раздался страшный пронзительный свист, такой, что уши заложило. Я уши закрыла руками и присела от страха, зажмурившись. Когда все стихло, я поднялась, разжмурилась и посмотрела. Передо мной шел все тот же мужчина, но… без головы. Он еще шагнул пару раз и грохнулся навзничь, обрызгав меня кровью. Конечно же, я пулей понеслась домой, визжа, даже не подпрыгивая, а дома мамочка смывала с меня кровь этого бедолаги. Конечно, жаль было, что я не принесла крупы – мы были в отличие от остальных не запасливые, мамочка говорила: «Бог даст день, даст и пищу». Но в результате именно мы в отличие от «запасливых» выжили в те страшные дни.

На полках магазинов остались только лавровый лист (из которого люди в голод приспособились делать варево: в водичку кусочек листика, а если к нему и пясточку, как говорила мамочка, «чего-нибудь» – ого! Чем не обед!). Александр Лазарев рассказывал, как на время обеда они накрывали стол лучшей посудой, символически садились за стол и ели воображаемый «обед». А тут был настоящий, пахнущий лаврушкой.

И еще были на полках пакеты сухой горчицы и соль. Ведь голь на выдумки хитра – мамочка насыпала в глубокую тарелку на треть горчицы, заливала водой и выдерживала ее двое суток, постоянно меняя воду. Ну, а потом из этой горчичной гущи, слив как можно лучше всю воду, пекли что-то вроде блинов. И ведь получалось – несмотря на то, что сковородку-то нечем было подмазать. У меня до сих пор во рту вкус этих «блинов».

А вот та крупа, что раздавали с машины, позже часто в голод спасала многим жизнь. Ведь что тогда делали с этой крупой: закидывали ее куда-нибудь, т.к. еще были довоенные запасы; а что будет голод, да еще такой, никто не предполагал. Деньги же уже тогда имели цену туалетной бумаги. Этот найденный в голод пакет риса спасал людей даже при голодном поносе, который был предвестником смерти.

А пакетики чая, которые до войны клали в чистое постельное белье? Моя приятельница Лизина Галина Ивановна (Царствие ей Небесное, лет десять как умерла от инсульта) рассказывала, как перед Новым годом (с 1941 на 1942 г) решили сделать в комнате уборку. Стали выметать из-под шкафа, а там!!! Оттуда полетели чуть не целые пирожные, т.е. бисквит от них. Это она маленькая слизывала с пирожных крем, а бисквит – под шкаф. Так и получился в доме новогодний пир (пыль, грязь и паутину с них стерли, конечно). Вот так!

Театр и жизнь. Записки старой провинциальной актрисы

Подняться наверх