Читать книгу На крыльце под барельефом - Марина Хольмер - Страница 3

Советское образование переживало в начале 70-х очередные реформы, собственно реформы не прекращались никогда. Послевоенный мир требовал перемен глобальных, системных, а школа должна была «ковать» кадры для советской экономики, которая не только, естественно, повсеместно побеждала, но и призвана была показывать пример всему миру и намного опережать капиталистические отсталость и эксплуатацию. Так было написано в газетах, так учили на курсах повышения квалификации. Это же обсуждали на совещаниях в ГОРОНО, РОНО и партийных комитетах района, города, области, да что там – всей необъятной, но дышащей в унисон страны.

Школа, традиционно упираясь и сопротивляясь своими тяжеловесными телесами программ, идеологии и самих учителей, мало-помалу все же поддавалась и со скрипом менялась, сдвигалась с болотно- засасывающего места. Если быть более точным – школа, так уж и быть, позволяла себя чуть-чуть подвинуть. Идя на компромисс с привнесенными извне, в том числе из собственного РОНО, новшествами, она пыталась менять неважное, добавлять несущественнее, позволять нестрашное. Как со скрипом в 50-х мальчиковые серые форменные рубашки-гимнастёрки заменили на мышиную, но более практичную школьную одежду, похожую на дореволюционную форму ремесленных училищ, так и добавление предметов или изменение количества часов обсуждали, осуждали, а несогласные привычно писали письма в разные инстанции. Старые «проверенные» кадры с подозрением смотрели на тех из молодых, кто осмеливался выражать поддержку новым веяниям.

Спущенное сверху распоряжение по созданию особых, специализированных школ не стало исключением. Понимая в послевоенное время, с одной стороны, важность изучения языков, углубленных курсов математики или биологии, а с другой – не имея возможности отказаться от партийных задач, «старая гвардия», принимая в конечном итоге неизбежное, перекладывала нововведения на плечи молодых.

Создание специалилизованных школ с изучением иностранного языка было встречено на местах тоже без особого энтузиазма, хотя… Выросшая из оттепели молодежь рвалась в бой, пытаясь приобщиться и создать хотя бы маленькое подобие того мира, который был подсмотрен в щелочку фестивалей и срисован с занесенных непонятно каким ненашенским ветром журналов.

Экспериментальные спецшколы, организованные в конце 40-х, дали прекрасный результат. В конце 60-х таких школ уже было по одной, а то и по две в каждом столичном районе, они открывались и в других крупных городах. Изменилась программа по подготовке учителей. Начиная с 1961 года, министерству образования разрешили продлевать на год срок обучения тех студентов, которых готовили для новой миссии: так в школу начали приходить молодые и вдохновленные историки, математики, химики и физики, способные преподавать свои предметы на иностранном, чаще всего английском языке. В 70-х самые продвинутые школы стали обустраивать лингафонные кабинеты, где дети могли слушать и воспроизводить «настоящую» речь.

Впрочем, как соглашались на всех уровнях, одно дело – спустить разнорядку, и совсем другое – получить результат на фоне того, что нехватка ощущалась во всем, начиная от профессуры, призванной каким-то образом ковать новые кадры, и заканчивая учебниками, по которым те самые выкованные кадры должны были уже в свою очередь учить детей. Все, как всегда, держалось на энтузиазме самих молодых преподавателей, недавних студентов, под лозунгом прогресса, объединения благодаря языкам всего мира и экспериментальных идей.

(Примечания: С другой стороны, реформы несли в массы почти реальные равноправие и гуманизм. В сложное послевоенное время много говорили о том, что дети из разных семей и с разными возможностями могли бы получить базовое образование с перспективой доучиться или посещать школу (вечернюю) параллельно с работой. Так было узаконено обязательное среднее образование вместо начального, отменены плата за учебу в старших классах и раздельное обучение. На фоне настоящей глубинно-системной и в чем-то ментальной (на тот период) перестройки при поддержке местных властей и Минобразования обычные общеобразовательные школы одна за другой получали статус «языковой» с «углубленным изучением иностранного языка» и ряда предметов на нем.

Это был настоящий прорыв, дающий возможность стране получить уже на первом, среднешкольном этапе выпускников со знанием иностранного языка, а с точки зрения обывателя – дать своим детям уникальную возможность учиться по усиленной программе (в спецщколах чаще всего учителя и по другим дисциплинам подбирались сильные), получив фору на вступительных экзаменах в ВУЗ).

Правда, уже в середине 70-х было отменено изучение того самого «ряда предметов» на иностранном языке. Как говорили уже разработавшие сами свои программы учителя-энтузиасты, остался «голый» язык, куда, в ту же сетку часов, были втиснуты, помимо грамматики и текстов из учебника, литература, чтение периодики и лингафонные занятия там, где были прогрессивные технические излишества. Для того, чтобы они были, директору приходилось обивать не один высокий порог при поддержке родительского комитета.

Наибольшее значение имели личные и деловые связи, так что именно это и выяснялось первым делом у родителей, когда они приводили ребенка на собеседование. Фонды нужно было выбивать, что под силу далеко не каждому директору, особенно в ситуации, когда к спецшколам отношение «в народе», мягко говоря, оставалось неоднозначным.

Обкомы, райкомы и РОНО трясло: заседающие там чиновники и чиновницы со стопроцентным рабоче-крестьянским прошлым внедряли в жизнь партийные директивы, понимая, с одной стороны, их необходимость, и в то же время всей своей пролетарской душой ненавидели то, чем были вынуждены заниматься. По их мнению, это расслоение, эти оазисы иностранщины, эти элитные школы противоречили любому пункту кодекса строителя коммунизма, какой ни возьми. Разрешение на проведение вступительных экзаменов и, таким образом, отмена основного, базового пункта советского общества – равенства – они и вовсе восприняли как угрозу всему социалистическому строю.

В результате очередного компромисса каждой спецшколе, как и любой другой, был выдан список домов, детей из которых были обязаны зачислять без проволочек. Так появились «дети из микрорайона». Отказать было нельзя. В противном случае, если уж совсем некуда было от таких детей деваться, крутиться, как ужу на сковороде, предоставлялось самим школам. А советские дамы из РОНО с высокими зачесами причесок, как две капли воды похожие на Валентину Терешкову, раздавая директивы и грозя издалека пальцем «этим высокомерным выскочкам», пытались всеми правдами и неправдами приткнуть в спецшколы своих отпрысков.