Читать книгу Далёкие туманы вечности. Лёсик и Гриня. Книга 3 - Марина Важова - Страница 6

Повернув на Садовую, Стас включил дворники – накрапывающий дождь всё усиливался. Пока Жанна в больнице, надо уговорить профессора. В том, что Аи согласится, он не сомневался, и эта уверенность была залогом успеха. Так всегда происходило: будто внутренний компьютер, считывая информацию, складывал «за» и «против» и в какой-то момент либо смахивал всю картинку в мусорное ведро, либо выдавал положительный вердикт.

Конечно, можно поначалу не ставить профессора в известность. А потом? Чем он объяснит появление двойника Жанны? Какая жизненно-важная причина могла подвигнуть Стаса – без согласия шефа! – пойти на такой серьёзный шаг? Так вот именно жизненно-важная: спасение жизни его дочери! Ведь старик сам подталкивал к браку с Жанной, прекрасно понимая, что только Стас может её спасти. Всё просто и очевидно, профессор со временем поймёт.

Стас зажёг сигарету от прикуривателя и пока ожидал зелёного света, пока стоял у Гостинки в пробке, обдумывал намеченный план. После свадьбы надо уехать. В какой-нибудь небольшой старинный городок, в Батурин, например. И тут же представил кряжистый дедов дом-пятистенок, колодец с журавлём у плетня, узкую тропинку к речке, где теперь асфальтовая дорога.

Нет, только не в Батурин, там до сих пор несёт смрадом от подвалов тайного приказа. А вот в предместье Гомеля Прудок, где некогда был фольварк Богуславских, прожил бы до конца дней. Гуляли бы с Жанной по старинным аллеям, конюшню бы завели… Надо ехать туда, в родовое имение, где он сможет на природе обеспечить ей покой и душевное здоровье. Так и скажет шефу.

Он уже добрался до набережной Грибоедова, но в дом не входил, сидел в машине с выключенными фарами. Как-то вдруг выдохся. Выстроенная им картина уже не казалась убедительной. Ну, женится, ну уедут они с Жанной в этот Прудок, отец, чего доброго, за ними потащится. А если и не поедет, телефонными разговорами, скайпом будет держать дочь на поводке. И тогда вся затея полетит к чёрту.

Профессор встретил его в овальном зале, и одно это говорило, что он приготовился к серьёзному разговору. Стас начал его донимать сразу после приезда из Екатеринбурга, едва стало понятно, что Жанна вне опасности. А могла погибнуть! Да, страхи позади, но пора подумать о состоянии дел в клинике и о будущем дочери. И, не теряя темпа, бросал в лицо шефа слова, которые ещё неделю назад не решился бы произнести: потеря статуса среди коллег и клиентов, развал клиники…

При чём тут моя дочь? – слабо недоумевал Лилонга и впервые услышал от своего помощника нелицеприятные и даже резкие и обидные суждения в адрес Жанны. Это не мои слова, подчёркивал Стас, но людям рот не заткнёшь. Вдруг вскроется истинная причина её болезни? А то, что она станет всем известна, сомнению не подлежит: врачебный мир маленький, да и Виктор Генрихович сам проговаривается. Иначе откуда Стас знает о наследственном роке?

Профессор сидел поникший и угрюмый. Но разговор перешёл в нужное русло, как только Стас заговорил о женитьбе. Лилонга просветлел лицом и последующие аргументы воспринимал без особого протеста, только не мог понять, зачем нужен двойник, ведь на дочь не покушаются.

И тут Стас понизил голос, давая понять, что намерен сказать нечто важное. Он должен присматривать за Жанной и не сможет больше помогать профессору в делах, но и оставить одного тоже не может. Зато берётся найти помощницу, которая будет работать в клинике вместо Жанны и которую все будут принимать за Жанну.

Так вот для чего двойник… – протянул профессор, думая о чём-то своём, к делу не относящемся. И вполуха слушал про уникальный эксперимент, который найдёт применение в клинике и расширит сферу услуг.

– Какое там расширение, я подумываю клинику вовсе закрыть, – вздохнул Лилонга.

Ни в коем случае! – и Стас выложил свой план: увезти Жанну подальше от городской суеты, а потом, когда она выздоровеет, вернуться и продолжить дело профессора.

– Для сотрудников и клиентов ваша дочь вроде как никуда не уедет, а здоровая и полная сил, продолжит работу в клинике. Мы убьём двух зайцев: спасём репутацию семьи и застолбим новое направление пластической хирургии.

– А новенькую потом куда денешь? – глядя исподлобья, нудил профессор.

– Так я же сказал: новое направление, эталонный образец. Она будет ходячей рекламой, а когда наберётся опыта, потянет работу с клиентами, – убеждал Стас, но по отсутствующему взгляду Виктора Генриховича понимал, что убедить не удалось.

Необходим был какой-то окончательный, весомый аргумент. Стас ещё не знал, что скажет, это только зарождалось в недрах ума, и, почти не подбирая слов, он решительно произнёс: «Я сделаю всё, чтобы спасти Жанну, вернуть её к нормальной жизни. Вам нужен наследник? Будет и наследник».

Он почти задыхался, его било температурной дрожью от собственных слов: таких честных… таких лживых… И, как бы припечатывая окончательно, сухо закончил: «Если согласны, начну работать по этой теме, если нет – сдаю все дела и завтра же уезжаю. Насовсем».

Профессор глядел на него, не мигая, будто видел впервые, и тихо, но отчётливо произнёс: «Я на всё согласен». И сразу задышал учащённо, побледнел и всё прикладывал некогда безвольную руку то к горлу, то к груди. Но Стас уже точно знал, что победил, рассказал про Аи Тоба, зачем-то приврал, что заручился её согласием. Но нет, не приврал, конечно, не приврал. Он был уверен.

– Аи Тоба2, не забывай любовь.… Ах, как это печально… – бормотал Лилонга, китайским болванчиком качая головой, и уступчиво добавлял: «Решай сам… если находишь нужным… только в рамках закона…».

Ещё бы! Работая под началом Виктора Генриховича, Стас затвердил намертво: что бы ни случилось – репутация клиники не должна пострадать. Однако плоть непредсказуема, и всего не предвидеть, когда имеешь дело с живым организмом. Но скажи об этом напрямую – можно потерять половину клиентуры. Вот для чего нужен договор, не противоречащий закону, в котором клиника должна быть защищена по максимуму. Клиенты никогда договоров не читают, от лени, что ли?

Несколько судебных процессов, хоть и выигранных, научили Станислава Юрьевича простой истине – не доводить до суда. Экономия денег, нервов, а главное – поддержание репутации клиники. Все шероховатости и недовольства он побеждал с блеском, и рассерженные фурии, влетающие к нему в кабинет, выходили, загадочно улыбаясь, но подробности беседы не открывали, успокаивая «группу поддержки» заверениями, что добились своего. Это так и выглядело. Талант Стаса уговаривать и восхищать женщин создавал иллюзию уже решённой проблемы, так что обычно хватало нескольких дополнительных процедур или подарка.

Но тут ситуация была особенной. И Стас решил обратиться за помощью к Питеру Гнессеру, который был опытным юристом и дела вёл сложнейшие. С Питером встретились в баре гостиницы «Европейская», где финансовый консультант любил останавливаться в своих деловых поездках. Стасом была изложена версия «двух зайцев», но по выставленной ковшиком нижней губе и бровям, разлетевшимся, как вспугнутые выстрелом птицы, Стас понял, что Питера не проведёшь.

– Ты хочешь породниться с профессором и боишься получить в жёны психопатку? – прямо спросил Гнессер.

– Нет, Питер, хуже. Я боюсь, что невеста может не дожить до свадьбы, – в тон ему ответил Стас.

– Но каким образом.… Ведь Лилонга вряд ли признает самозванку наследницей.

После мгновенной паузы Стас пристально поглядел на Питера и, криво улыбаясь, возразил: «Не он же будет признавать…».

– Фу ты, дьявол, конечно, не он, я имел в виду… – Гнессер покраснел и тут же осёкся, наморщил нос и, не глядя на Стаса, зачастил: ваши семейные дела меня не касаются, тебе готов помочь всегда, можешь мной располагать…

Они вышли на широкую террасу ресторана, и Питер, выпуская в темноту ноябрьской ночи струи сигаретного дыма, посетовал, что фонд «Будущее без наркотиков» нуждается в дополнительных инвестициях, что ему не с руки всё тащить на себе, но есть заинтересованные лица, и если президент фонда, наш уважаемый профессор, согласился бы их выслушать…

На что Стас, выдержав ещё одну, более эффектную паузу, ответил, что имеет генеральную доверенность от Виктора Генриховича по всем финансовым делам, и потом с улыбкой наблюдал за сменой эмоций на лице старого плута.

Всё же они, старики, чем-то похожи. Хорохорятся, напускают важности, а при любой неожиданности – простодушны, как дети, – размышлял Стас, выруливая к зданию аэропорта Пулково. Он встречал Аи. В портфеле, кроме договора, составленного между клиникой косметической хирургии и Анной Михайловной Турчиной, лежали российский и заграничный паспорта на это же имя с фотографией Аи Тоба. Сменить имя посоветовал Гнессер и сам помог с новым паспортом, как догадывался Стас, через Серёгу Королёва.

– Лучше лишний раз подстраховаться, – советовал Питер, попивая сухое мартини с нахлобученной на кромку стакана оливкой. – Вдруг родственники примутся искать, да мало ли что может произойти! В истории масса примеров, когда дубликаты, войдя в роль, начинали вести свою игру… И Стас легко согласился, хотя был уверен, что с Аи не будет проблем. Вообще не будет. Никаких…

Пять дней они провели под Выборгом, на одном из островков в Финском заливе. Ничего кроме деревянной пристани и нескольких кемпингов – только скалы, сосны и шум прибоя. Пожалуй, они были одни на острове, не считая смотрителя и его сестры, на которой лежала нехитрая стряпня и уборка. Хотя смело можно сказать, что одни.

Под конец Стасу стало казаться, что он ошибся. Нет, не в Аи, в ней он как раз был полностью уверен, а в пригрезившемся ему сходстве. С чего он взял, что они похожи?! Может быть, для случайного взгляда некоторое сходство наблюдается, но для тех, кто хорошо знает дочку профессора, подделка очевидна. Главное – они разные по сути. Жанна, не терпящая ни в чём отказа, с вечной сменой настроения, с гримасками, злым язычком. И мягкая, застенчивая Аи, не привыкшая к роскоши, готовая понимать и сопереживать, благодарная за любой пустяк.

Нет, не получится, – с неожиданной радостью подумал Стас. Потому что уже знал, что сам Бог послал ему Аи. Ему, грешному цинику, под закатным небом, до конца дней. Значит, простил, простил за Мотрёну… Ах, нет, конечно, не за Мотрёну, он-то не виноват в её смерти.… Но всё равно простил. За Жанну, за профессора, за тех, сгоревших в Чемульге…

Все эти пять дней, будто аукаясь, он то и дело кричал: «Аи! Аи! Аи! Иди скорей сюда!». И она летела, едва касаясь пеной кроссовок гранитных камней причала, и чёрная коса зазубренным росчерком пересекала гладь залива. Аи Тоба – не забывай любовь… Он тогда не обратил внимания на бормотание профессора и только здесь, на острове, понял – Виктор Генрихович вспомнил что-то из прошлого.