Читать книгу Идущие навстречу. На перепутье - Мария Борисовна Хайкина - Страница 13

Ровина застыла у окна. В полутемном коридоре хрупкий силуэт ее смотрелся тонким стебельком, почти бесплотной тенью. Хорвин не сразу рискнул подойти, но Ровина не двигалась, не пыталась скрыться, и он решился. Сбоку заглянул в любимое лицо. Острое чувство жалости стеснило ему грудь, и Хорвин медленно поднял руку с желанием приласкать свою настрадавшуюся девочку и побоялся сделать это. Он лишь окликнул ее:

– Ровина! Ровинушка! Родная моя!

Она медленно повернулась. Недвижные серые глаза смотрели сквозь него.

– Ровинушка! – сказал он мягко. – Довольно проживать все одной. Поговори со мной.

Ровина молчала.

– Родная, – продолжал он, – я знаю, как тебе больно, я знаю, что очень виноват перед тобой. Но прошу тебя, не гони меня! Позволь мне быть рядом. Разреши хотя бы попытаться помочь тебе.

Она ничего не отвечала, но и не пыталась уйти, и он продолжал говорить:

– Я любил, люблю и всегда буду любить тебя одну. Нет и не было никого в мире, кто значил бы для меня столько, сколько значишь ты. Верь мне, прошу тебя! Для тебя я сделаю все возможное и невозможное…

Тонкая ровинина рука легла на его плечо. Губы ее чуть шевельнулись. Он замер, боясь ее спугнуть, но их соединение длилось недолго. Рука ее соскользнула вниз, и Ровина медленно прошла мимо. Несколько секунд он помедлил, пытаясь понять, действительно он услышал, или ему только показалось, как ее бледные губы шепнули одно коротенькое слово. Простое слово. Нелепое слово… «Бедный!»

Позади тихо закрылась дверь, и он стремительно обернулся. Торопливо бросился за ней. Он опоздал на какое-то мгновение: в двери ее комнаты щелкнул замок.

Он позвал:

– Ровина! Ровинушка!

Никто не отозвался. Кончиками пальцев он поскреб по дверной поверхности.

– Родная, прошу тебя, ответь мне!

За дверью было тихо. Хорвин постучал, сперва негромко, потом сильнее.

– Ровина, разреши мне поговорить с тобой. Давай попробуем объясниться!

Ответа по-прежнему не было, из-за двери не раздавалось ни звука. Он представил себе, как она стоит, смотрит перед собой, и из глаз ее неслышно катятся слезы. А может, она забилась в угол и зажала руками уши, стараясь не слышать его тревожных стуков, рвущих ей душу на части. Он еще несколько раз сильно ударил в дверь и остановился. Меньше всего он хотел показаться ей тем грубым и жестоким, каким он был когда-то, в самом начале их знакомства.

И Хорвин перестал ломиться в запертую комнату. Он постоял немного и пошел прочь. Взгляд его, рассеянно скользнувший вокруг, отметил, что дверь в комнату Элисы приоткрыта, но он тут же об этом позабыл.

И напрасно. На сближение с женой у него оставались не дни и месяцы, как он полагал, а часы. Он еще мог бы направить их жизни по иному, пусть тоже непростому и долгому, но все же более мягкому пути. Если бы он сейчас не ушел, если бы он сломал разделявшую их дверь, если бы он ворвался в Ровине, то силой своего чувства, силой неистового желания помочь ей он мог бы прорвать барьер, воздвигнутый Ровиной между собой и остальным миром. Он не сделал этого. Знать будущее человеку не дано, и Хорвин упустил свой момент. Он ушел, оставив Ровину наедине с ее неутихающей болью.

Следующим утром он упустил и вторую свою возможность. Когда он уже заканчивал завтрак, размышляя, не остаться ли сегодня дома и не попытаться ли снова объясниться с женой, в дверь столовой прокралась Элиса. На ее темно-синем платье, вопреки обыкновению, не блестело никаких украшений, волосы не рассыпались локонами, а были аккуратно собраны сзади. Но ни этот, не свойственный ей облик, ни непривычно робкие движения не обратили на себя его внимания. Он не увидел, не понял, что Элиса пришла говорить с ним, что ей есть, что сказать, и принесенное ею известие может все переменить. Он лишь ощутил, как знакомая тяжесть сдавливает ему грудь и стесняет дыхание. Отодвинув недопитую чашку с кофе, Хорвин встал. Элиса напряженно застыла у двери. Не глядя в ее сторону, Хорвин быстро вышел, и лишь аромат ее духов, сильных, душных, пахнув на него, заставил его ускорить шаги.

И он ушел на службу, оставив, тем самым, судьбу своей семьи в неловких элисиных руках. Уже через полчаса после его ухода Элиса постучалась в дверь ровининой комнаты.

…

Робко переминаясь с ноги на ногу, Элиса жалась у входа. Ровина не смотрела в ее сторону, укрывшись в глубоком кресле, она зябко куталась в шерстяную шаль. Глаза ее были отсутствующими, неясно было, слышит она или не слышит свою навязчивую посетительницу. Обычная уверенность изменила и Элисе, всегда бойкая и громогласная, сейчас она едва мямлила и запиналась.

– Ровина, нам надо поговорить. Дело в том, что я… Мне… Мне надо сказать тебе…

В наступившей паузе тихо прошелестели ровинины слова:

– Я тебя слушаю.

– Я… Ты… Понимаешь, я должна сказать тебе… Я… Я очень люблю Хорвина. Я давно уже его люблю.

– Я знаю, – голос Ровина оставался ровным и чуть слышным.

– Вот! Понимаешь, я люблю его, и поэтому… поэтому все и случилось!

Ровина не отвечала. Она продолжала глядеть куда-то вдаль, как будто эти неловкие признания ничего для нее не значили. Лишь тоненькая складка, легшая на ее чистый лоб, могла показать внимательному наблюдателю, что выносить присутствие кузины ей нелегко. Но Элиса не способна была замечать чужие страдания, влекомая лишь собственными переживаниями, она продолжала обрушивать на кузину свои чувства.

– И теперь я оказалось в очень сложном положении. Я даже не представляю, как мне жить дальше. Ведь я не просто обесчещена, я ношу в себе плоды нашего с Хорвином союза. Понимаешь? И что же мне делать?

Ровина впервые проявила признаки оживления. Выпрямившись, она посмотрела на кузину.

– Ты ожидаешь ребенка? Вашего с Хорвином ребенка? Я правильно тебя поняла?

Элиса опустила глаза.

– Да, – шепнула она еле слышно.

Ровина не отрывала от нее напряженного взгляда.

– Ты в этом уверена?

– Да, – подтвердила Элиса тихо. – Я уверена.

Глаза Ровины потеплели.

– Это же хорошо! Какая ты счастливая!

– Счастливая! – горько повторила Элиса, – Как ты можешь говорить такое! Я же стану изгоем, ты понимаешь, изгоем! Меня нигде не будут принимать. Я окажусь вышвырнутой из общества, понимаешь ты это? Как же мне жить тогда? Я этого не вынесу, жить всеми отвергнутой я не смогу! Не смогу, понимаешь!

Лицо ее скривила гримаса, она почти кричала, она выкрикивала то, что истерзало ей душу. Она не могла больше нести это в себе одна, она давно нуждалась в союзнике, и то, что она вывалила свою боль на еле живую Ровину, объяснялось не элисиным бессердечием, а ее неспособностью справиться самой. Она торопилась освободиться от своей ноши, переложить ее на другого, у нее даже не хватило сил подождать, чтобы дать Ровине отойти от собственной душевной травмы.

И Ровина, все понимающая Ровина, как этого и хотелось ее кузине, поспешила взвалить ее трудности на свои худенькие плечи. Поднявшись из своего кресла, она ласково обняла Элису.

– Какое все это имеет значение, когда у тебя будет малыш!

– Да не хочу я этого малыша! – выкрикнула та нервно. – Я жить хочу, понимаешь, жить! А с ним это станет невозможным!

Ровинины глаза сразу сделались строгими.

– Никогда не отказывайся от ребенка! – сказала она серьезно. – Ребенок – это дар, и он несет счастье.

Но мысль эта не могла принести Элисе успокоения.

– Мне он принесет только несчастье! – возразила она упрямо.

Ровина успокаивающе поглаживала ее руки и тихо уговаривала:

– Нет, Элиса, нет! Ты просто не понимаешь этого. Ты растеряна, испугана, и не способна увидеть главное. А главное то, что в твою жизнь войдет малыш. Твой малыш, твой и того человека, которого ты любишь. Он объединит вас, понимаешь? – Элиса напряженно смотрела на нее. – А как сделать, чтобы появление на свет твоего ребенка не сломало жизнь тебе? Это можно устроить, на это еще есть время.

Оставив кузину, Ровина отошла к окну и задумчиво оперлась о подоконник. Тоненькая фигурка ее была решительно выпрямлена, к ней начинала возвращаться свойственная ей энергичность.

– Мне надо подумать, Элиса, мне надо подумать, – сказала она, оглянувшись на кузину. – Прошу тебя, оставь меня одну, мне нужно принять важное решение.

Через час Ровина легким шагом вошла в элисину комнату. В руках у нее белел конверт.

…

Первой, кого увидел Хорвин, вернувшись вечером домой, была Элиса. Она была иной, чем утром, теперь шаг ее был тверд, а взгляд исполнен сознания собственной значимости. Хорвину сразу бросился в глаза белый конверт, что она сжимала в руке.

Он спросил сумрачно:

– Что тебе нужно?

Элиса протянула ему конверт.

– Я должна отдать тебе это. Ровина оставила тебе письмо.

– Письмо? – не отрывая взгляда от Элисы, он машинально взял конверт в руки. – Почему она пишет мне письмо, почему не хочет поговорить со мной сама? И почему передает это письмо через тебя? Какое ты имеешь к нему отношение?

На лице Элисы был вызов. Она твердо ответила:

– Об этом ты можешь прочесть сам. В письме все изложено.

Глаза его скользнули к конверту и снова вернулись к Элисе.

– Ты знаешь, о чем это письмо?

Она утвердительно нагнула голову. Хорвин нервно стиснул конверт.

– Что ты натворила, пока меня не было? Что здесь произошло?

Она выдержала его пристальный взгляд.

– Прочти письмо, и ты все узнаешь.

Конверт белел в его руке. Ровининым размашистым почерком на нем было написано: «моему мужу Хорвину лично». Внезапно ему сделалось страшно. Он торопливо распечатал письмо. Внутри находился один густо исписанный листок. Хорвин стал читать. Он прочел письмо один раз, поднял глаза на Элису и начал читать снова. Слова письма холодом отдавались у него в груди. Дочитав, он в третий раз пробежал глазами конец и поднял голову. Увидел элисин выжидающий взгляд. Напряженно сжал листок.

– Теперь ты мне скажешь, что произошло в этот день? Ты говорила сегодня с Ровиной?

Элиса гордо расправила плечи.

– Да, говорила.

– Что ты ей сказала?

– Правду.

– Какую правду?

– Правду о том, что я ношу под сердцем ребенка. Нашего с тобой ребенка.

К гневу, что тяжелой волной начал переливаться у него внутри, примешивался страх. Элиса стояла пред ним, и в черных глазах ее поблескивали торжествующие искорки. Жесткой рукой он стиснул ее ладонь.

– Почему ты сказала об этом Ровине? Почему не я узнал все первым?!

– Пусти! Да пусти же, ты мне делаешь больно! – Рванувшись, она выдернула руку и, отскочив, принялась растирать покрасневшую кожу. – Смотри, что ты сделал!

– Отвечай! – голос его дрожал от ярости. Отступив от него подальше, Элиса выкрикнула:

– Я сказала ей, потому что она должна это знать!

Он сделал шаг к ней.

– Где она?!

Элиса снова отступила.

– Она ушла.

– Куда ушла?!

– Она совсем ушла. Оставила нас с тобой вдвоем. Она отдала мне это письмо и ушла из дома.

Внезапно он почувствовал, что ему не хватает воздуха. Письмо выскользнуло из ослабевших пальцев.

– Как ушла из дома? Ушла… – проговорил он прерывающимся голосом. – К… когда она ушла?

– Сегодня утром.

Невидящим взглядом он посмотрел на Элису, на белевшее на полу письмо, снова на Элису. Правая рука его беспомощно комкала рубашку у ворота, от стиснувшего горло спазма ему было трудно дышать. Пошатываясь, он направился к выходу. Остановился у двери, постоял напряженно склонив голову. Вернулся назад. Потратил несколько драгоценных мгновений, чтобы поднять ровинино послание, аккуратно сложить его и спрятать на груди, и только после этого бегом бросился вон из дома.

Его кошмар начался снова. Снова он метался по городу в поисках жены.