Читать книгу Идущие навстречу. На перепутье - Мария Борисовна Хайкина - Страница 9

Вечер этого страшного дня, первого в долгой чреде подобных же, застал Хорвина у матери. Ее уютная гостиная, как и всегда, дышала теплом и покоем. Вечерняя темнота скрывалась за кремовыми шторами, в углу мерно тикали большие напольные часы, исходил жаром камин. Стоя у буфета, госпожа Эрейна занималась приготовлением грога. Сжавшись в кресле, Хорвин обхватил голову руками. Голова была тяжелой, стук часов отдавался в мозгу молотом, и ему все хотелось запустить в них чем-нибудь, только бы заставить их смолкнуть и хоть не надолго очутиться в полной тишине. Закончив, мать поставила столик перед ним горячий напиток.

– Выпей.

Хорвин лишь покачал головой.

– От отца не было известий?

– Ты уже об этом спрашивал. Выпей, это поможет тебе успокоиться. На тебе лица нет.

– Мама, я не знаю, что мне делать!

Он взял стакан, подержал и машинально поставил обратно. Снова сжал голову. Мать с тревогой следила за ним.

– Хорвин, не надо так изводить себя. Ты же еще ничего не знаешь.

– Я знаю, что ее нет.

– Но это еще не значит, что случилось что-то плохое.

Хорвин поднял голову.

– А что это значит? Что это значит? – его запавшие глаза выглядели больными. – Почему о моей жене вот уже целый день нет никаких известий? Где я только ни был, у кого только ни спрашивал! Перебывал у всех наших знакомых, исходил все гостиницы… Ни в городской больнице, ни в одной из церквей, ни в этом осточертевшем приюте – нигде о ней ничего не слышали. Отца я попросил попытаться проследить, не покидала ли она город.

– Ты думаешь, это возможно? – спросила мать.

– Возможно все вплоть до самого страшного.

Госпожа Эрейна отошла к камину, неспешно поворошила дрова, постояла, глядя на огонь. Ясный пламень отражался в ее карих глазах, делая их золотыми. Она думала о своем неспокойном и порывистом мальчике, все пропускающем через себя. Любые неполадки, любая несправедливость заставляла его стискивать кулаки и кидаться в бой. Сколько раз она тщетно пыталась успокоить, утишить снедающие его страсти и сколько раз терпела поражение. И еще, подумала она, с детства ее сын отличался тягой к независимости, он никогда не делился с родителями своими трудностями. Но теперь он пришел, пришел за помощью, и это значит, что с ее неугомонным мальчиком случилась беда.

Не поворачиваясь, она услышала, как Хорвин зашевелился, звякнул стакан, видимо, он все-таки выпил свой грог, потом скрипнуло кресло, послышались шаги, ее сын расхаживал по комнате. Наконец он остановился возле камина. Она взглянула на него сбоку. Хорвин смотрел на огонь. Отсветы пламени играли на его острых скулах, темные глаза казались еще темнее.

– Хорвин, – начала она осторожно, – ты можешь мне сказать… Ты не исключаешь возможности, что Ровина покинула Хардон. Если она могла так поступить, значит что-то случилось? Между вами что-то произошло?

Хорвин повернул голову.

– Да, – сказал он коротко. – Произошло.

Взгляд его был застывшим.

– Ты не хочешь рассказать мне?

Хорвин ответил не сразу. Присев на корточки, он протянул к огню руку. Он опускал ладонь все ниже, пока язычок пламени не лизнул ее. Он думал сейчас о том, как легко было клеймить перед другими бесчестящих девушек мужчин, и каково примерить эту роль на себя. Он думал, как ему теперь смотреть людям в глаза, когда он предал их обеих, и ту, что любил больше жизни, и ту, чье присутствие с трудом переносил.

Он ощутил на своем плече руку матери, затем мать оставила его у камина одного. Скрип кресла возвестил, что она села. Вставай, сказал он себе. Вставай и иди к ней. Скажи ей о том, что сделал. Имей мужество рассказать ей об этом сам. Вытерпи все: осуждение, презрение, разочарование. Ты же знаешь, что за свои поступки надо отвечать.

Он выпрямился и повернулся к матери. Вскинул голову.

– Этой ночью, – проговорил он, твердо глядя ей в лицо, – я изменил своей жене с Элисой.

Глаза его матери встревожено прищурились:

– И поэтому Ровина ушла из дома?

– Я уверен, что поэтому.

– Но ты говорил, что не видел ее со вчерашнего дня. Откуда ты можешь знать?

Он стал объяснять. Он уже сотни раз прокручивал произошедшее перед собой, и слова гладко ложились одно к другому:

– Как я узнал, из приюта Ровина ушла вскоре после наступления сумерек. Она должна была вернуться домой, когда я был в комнате Элисы. Единственным свидетельством, что дома она побывала, стали оставленные в прихожей ее перчатки, по словам горничной, когда Ровина уходила в приют, перчатки были на ней. Кроме того, на столике в прихожей стояла свеча. Никто из бывших в доме не признался, что приносил туда свечу, значит, оставить ее там могла только Ровина. Вероятнее всего, увидев нас с Элисой вдвоем, она опрометью бросилась вон из дома, даже не пытаясь поговорить ни с кем. Ты же знаешь, такая порывистость ей свойственна. – Кончиками пальцев он потер виски. Вздохнув, опустил голову. – А вот что случилось дальше, я могу только гадать.

Оба помолчали. Мать Хорвина глядела на сына печально.

– Значит, ты изменил Ровине, и она исчезла… – проговорила Эрейна задумчиво. – Ты знаешь, мой мальчик, и привыкла ко всяким твоим выходкам. Но, честно скажу, такого я не ожидала.

Хорвин криво усмехнулся:

– Если я скажу, что я сам такого не ожидал, ты подумаешь, что я оправдываюсь?

– Ты просто расскажи, как это получилось.

Он вздохнул:

– Получилось все очень просто. Мы с Ровиной поссорились. Она опять ушла в свой приют, и я был очень сердит на нее. Этим и воспользовалась Элиса. Я согласился провести с ней этот вечер.

– Только вечер?

– Тогда мне казалась, что только вечер, но им одним дело не ограничилось. Элиса давно уже пыталась обратить на себя мое внимание, и на этот раз ей это удалось. Я помню, как смотрел на нее и думал, насколько она преданное существо. Понимаешь, она не видела от меня ничего хорошего и продолжала любить. Она пронесла свое чувство через годы разлуки. Я видел перед собой эти огромные черные глаза, бездонные как омуты, и мне казалось, что меня туда затягивает …. Помню еще, мне все хотелось потрогать черный завиток, что упал ей на лоб… Потом помню, мы подымаемся по лестнице, она держит свечу, а я иду следом… Помню еще ощущение перил под ладонью, они были какие-то тяжелые… или это я был слишком тяжел… Потом… Потом уже ничего не помню. Кажется, я много выпил в тот вечер… Не помню… Ты же знаешь, обычно я умерен в вине, но в тот раз… был один бокал, потом еще, потом… Нет, это уже стерлось из памяти. А потом помню уже утро, наше пробуждение рядом… и ужас от того, что произошло.

Теперь он избегал взгляда матери, он уткнулся глазами в пол, и перед его внутренним взором стояла Элиса, просящая и дающая роскошная женщина, такая, какой он увидел ее этой ночью.

– А Элиса? – спросила Эрейна после продолжительного молчания. – О ней ты подумал? Ведь ты же ее обесчестил.

Хорвин вскинул голову.

– Элиса, – повторил он, и впервые за этот вечер в голосе его прозвучал гнев. – Вот уж к кому я не испытываю жалости!

Он встретился глазами с матерью:

– Она сама стремилась к этому. Она боролась за такой исход с того момента, как ступила на порог нашего дома. Она получила то, что хотела. – Мать продолжала укоризненно смотреть на него. Он выдержал ее взгляд. – И все-таки, мама, я прошу об одном. Пусть происшедшее останется известным только нам. Пусть ничего не выходит за пределы нашей семьи. Как бы я ни относился к Элисе, я не хочу, чтобы ее имя смешивали с грязью.

…

Элиса гляделась в зеркало. Ей нравились эти утренние прихорашивания, нравилось любоваться своим отражением, перебирать украшения, следить, как каждый новый штрих придает ей привлекательности. Еще больше она любила горделивое осознание своего успеха, то ощущение торжества, что наступает после одержанной победы. Все-таки, думала она, машинально накручивая свой длинный локон на палец, чтобы завоевывать мужчин, одной красоты недостаточно. Нужна настойчивость, нужна находчивость, а нередко и терпение. Приходится подбирать ключик к каждому в отдельности. Так было всегда, и так будет впредь.

Элиса не торопилась отойти от зеркала. Опершись подбородком о локти и задумчиво рассматривая себя в стекле, она вспоминала. Вот Пэгит, задиристый рыжеволосый крепыш. Его вниманием ей удалось завладеть на той прогулке. Пришлось для этого заставить свою лошадь понести. Это ее-то покладистую лошадку, которая слушалась каждого движения поводьев! Не так-то просто было это сделать. Зато какой переполох поднялся, когда Пэгит спасал ее, каким героем он сразу себя почувствовал, как легко было потом высказывая ему благодарность, добиваться от него все новых и новых знаков внимания. А Тэльон, этот молчаливый независимый верзила. Она притворилась, что совсем не умеет играть в пикет, он учил ее, и как им было весело, когда она делала свои смешные ошибки и задавала глупые вопросы. До сих пор при воспоминании об этом ей хочется смеяться. А вот привлечь внимание Рогди удалось не сразу, он был тогда увлечен Сантиной, одной из ее приятельниц. И все-таки она справилась и с Рогди. Пришлась притвориться внезапно заболевшей, и, конечно же, джентльмен Рогди поспешил придти к ней на помощь.

Элиса вздохнула. Сколько их осталось позади, ее поклонников, верных товарищей ее беззаботной юности. Что они помнят о ней теперь? Задумываются ли они, каково ей сейчас приходится? Тряхнув головой, она отогнала неприятные мысли. Все сложится хорошо, сказала она себе, и улыбнулась своему отражению.

Она вновь занялась своим туалетом. Оставались последние штришки: приколоть брошь, чуть припудрить точеный носик, еще разок взбить пышные локоны. Настроение у нее поднялось, и она принялась весело напевать. Она победила. Как это и бывало прежде, она получила то, что хотела. Теперь Хорвин будет ее. Теперь-то уж он не сможет от нее отказаться!

Когда она спустилась к завтраку, Хорвин уже был в столовой. Угрюмо глядя в тарелку, он машинально работал ложкой, но видно было, что мысли его находятся далеко. Элиса отметила, что он был один, значит, смекнула она, Ровина еще не вернулась. Отлично, мелькнуло у нее в голове, есть возможность побыть с ним наедине. Пряча торжествующую улыбку, она вплыла в столовую и тут же запнулась, наткнувшись на его тяжелый взгляд.

– Доброе утро! – пропела Элиса, стараясь придать своему голосу твердость, но уверенность ее быстро таяла: его темные глаза сверлили ее, и недобрый огонь, тлевший в их глубине, заставил ее ощутить в груди холодок. В памяти сразу всплыло, каким становится Хорвин в ярости.

– Выйди! – его голос был глухим от сдерживаемого гнева.

– Я только хотела…

Он не дал ей договорить. Быстро встав из-за стола, он подошел к ней вплотную и, жесткой рукой взяв за локоть, вытолкнул в коридор.

– После придешь! – бросил он коротко, затворяя за собой дверь.

Элиса в нерешительности стояла перед дверью. Владевший ею с утра боевой задор призывал ее зайти внутрь и бросить его гневу вызов, но страх, воспоминание о том, как может Хорвин неистовствовать, ее удерживали. Она еще немного постояла, нервно покусывая губы, и пошла в свою комнату. Скорей бы уж Ровина вернулась, думала она, медленно понимаясь по лестнице.