Читать книгу Идущие навстречу. На перепутье - Мария Борисовна Хайкина - Страница 3

Он выскочил на улицу в чем был. Улица была пустынна, прохожие в этот ранний час еще не появлялись. Стояла тишина, ветви палисадника темными стрелами торчали из сияющего белизной снега. На расчищенной дорожке, ведущей к калитке, были видны цепочки следов. Он различил отпечатки каблука сапожка, что надевала Ровина.

Хорвин торопливо выбежал за калитку и остановился в недоумении: следы терялись в грязном месиве, покрывавшем мостовую, не было видно никого, кто мог бы подсказать, где искать. Он нетерпеливо огляделся. Накинутая наспех рубашка была не способна защитить от зимнего мороза, но холода он не ощущал. Его жгла огнем одна мысль, одно желание: он должен найти Ровину, он должен ее вернуть, он должен исправить зло, что было ей причинено. Бессильная ярость заставила его судорожно стиснуть кулаки. Две недели, всего две недели прошло, как Элиса непрошенной гостьей появилась в его доме, и вот уже он вынужден искать свою жену.

…

Элиса Котомак всегда ощущала себя родившейся в рубашке, даже не просто рубашке, а тонкой, кружевной, шитой золотом сорочке. Чего еще могла желать она, единственная дочь состоятельного отца, с детства росшая в холе и неге и не знающая отказа ни в чем. Природа наградила ее в высшей степени привлекательной внешностью, отцовское состояние позволило дать ей достойное обрамление, и Элиса не без оснований почитала себя за первую красавицу во всей округе.

На мать Элисы оказали неизгладимое впечатление те тяготы, что ложатся на плечи женщины, производящей на свет ребенка, и она наотрез отказалась иметь еще детей. Освободившись от этой заботы, приковывающей женщину к дому, она с головой окунулась в развлечения, не слишком обременяя себя беспокойством, как растет ее единственное дитя. Впрочем, своей красавицей-дочкой она гордилась и с удовольствием демонстрировала ее всем знакомым. С не меньшим удовольствием задаривала она девочку как игрушками, так и нарядами, отдавая последним предпочтение. Уже с малых лет Элиса впитала способность носить свои еще по-детски коротенькие платьица с грацией и достоинством юной королевны. Осознание собственной привлекательности рано придало ее осанке величавость, а непоседливый нрав зажег огонек в ее черных глазах. Мало кто из мужчин способен был остаться равнодушным, когда на него обращался взгляд этих огромных, окаймленных длинными изогнутыми ресницами, миндалевидных глаз. Мало кто мог устоять, когда с живой непосредственностью она забрасывала их теми забавными нелепостями, которые так возвышают мужчин в собственных глазах, заставляя их чувствовать себя покровителями и защитниками этих милых и наивных женщин. Став старше, Элиса в совершенстве освоила умение вести разговор поворотом прелестной головки, движением округлых изящных рук, томным или лукавым взором, брошенным из-под ресниц, и череда поклонников не прекращала толпиться вокруг юной чаровницы.

Смирившийся с невозможностью иметь наследника, отец всю свою любовь обратил на дочь. Он баловал ее нещадно, любая прихоть ее тут же исполнялась, и Элиса с ранних лет свыклась с мыслью, что для нее нет ничего невозможного. Переменив множество гувернанток, не отвечавших запросам капризной воспитанницы, около года Элиса провела в пансионе. Пребывание в нем добавило лоска ее манерам, но ни одна из преподаваемых ей наук не оставила ни малейшего следа в ее очаровательной головке. Обладая от природы приятным голосом, Элиса научилась неплохо петь популярные песенки и романсы, хотя в ее исполнении не доставало чувства. Зато в умении танцевать ее никто не мог превзойти, на любом балу Элиса ощущала себя королевой, и целые баталии разыгрывались за право повести ее в первом танце.

Вырвавшись из пансиона, Элиса всей душой отдалась тому занятию, что, по ее мнению, составляло главный смысл жизни молодой девицы – бесконечному флирту с мужчинами. Любого привлекательного молодого человека, появившегося в поле ее зрения, она воспринимала, как свою законную добычу. Для завоевания его внимания все средства были хороши, моральных запретов для Элисы не существовало. Ей ничего не стоило перебежать дорогу лучшей подруге или постараться отбить жениха у собственной кузины. Впрочем, когда заинтересовавший ее молодой человек оказывался у ее ног, она быстро утрачивала к нему интерес и начинала искать новую жертву. Пока был жив ее отец, он, не столько своим авторитетом, сколько неявным игнорированием наиболее опасных капризов удерживал свою своенравную дочку от слишком серьезных ошибок. Но когда его место занял мягкосердечный дядя, бесшабашной девице не стало удержу. Одна проделка следовала за другой, вызывая удивление друзей и зависть и восхищение подруг. И ни разу мысль о возможных последствиях ее шалостей не обременила очаровательную головку юной баловницы.

Именно в этот период на ее пути и появился Хорвин Ристли.

Он вызвал у нее интерес сразу. Не столько разумом, сколько свойственным женщине чутьем она распознала в нем личность, отличающуюся от всех прежних ее знакомых. Черноволосый, среднего роста молодой человек, в темных глазах которого скрывался потаенный огонь, он выглядел более ярким и живым, чем вертевшиеся вокруг нее салонные мальчики. Самые занимательные ее кавалеры казались пресными с ним рядом, самые оригинальные затейники смотрелись мелкими и скучными по сравнению с этим нешумным и редко улыбающимся молодым человеком, из-под маски вежливой сдержанности которого время от времени прорывались бушующие в нем страсти. Окружавший Хорвина ореол спасателя сестры от разбойников, человека, умеющего выживать в лесу, способного в одиночку справиться с диким зверем, еще больше возвышал его в глазах Элисы.

И, конечно, она ринулась в бой. То, что Хорвин считался женихом ее двоюродной сестры, не только ее не останавливало, но даже подстегивало. Он должен принадлежать Элисе, должен пасть жертвой ее чар, он должен пополнить список ее поклонников. И тут ее ждало разочарование. Хорвин остался равнодушен к ее заигрываниям, ни улыбки, ни завлекательные взгляды, ни тщательно подобранные туалеты не произвели на него никакого впечатления. Конечно, он мог бы подыграть ей. Верно оценивший Элису с первого взгляда, он сразу понял, что ей достаточно осознания своей победы. Скажи он ей несколько комплиментов, признай себя очарованным ее красой, проведи около нее всего лишь немного времени, и Элиса успокоилась бы, и оба они тогда избежали бы множества переживаний. Но Хорвин не был способен на компромиссы, он не хотел и не мог вступать в любовные игры с женщиной, которая не только не нравилась ему, но была воплощением всех тех свойств, что были ему отвратительны. Его, человека тонкого и искреннего, не могла привлечь девушка поверхностная и избалованная, а ее искусственные ужимки только вызывали у него раздражение.

И все-таки он ее недооценил. Даже не только он, но и сама Элиса не подозревала, какое сильное чувство может завладеть всем ее существом. Первоначальное любопытство, уязвленное самолюбие, все разгорающийся интерес, восхищение и негодование, перемешиваясь, сплелись в ее душе в странную страсть. Неистовое желание видеть этого угрюмого молодого человека возле себя толкало ее на все более странные поступки. В смятении, не понимая, что с ней происходит, она металась, воротила нелепость на нелепость, и впервые в жизни сама пугалась того, что натворила. Имя владевшему ею чувству было любовь, она полюбила, полюбила глубоко, по-настоящему, полюбила страстно и безнадежно, полюбила того, кто не мог на ее любовь ответить. Ибо любил сам. Другую.

Все же он почти проиграл в разгоревшемся между ними поединке. Пустой флирт оставил его равнодушным, но искреннее чувство не могло не вызвать в его душе отклик, и в минуту отчаяния и тоски он дал Элисе обещание подумать о женитьбе на ней. Целый день после этого Элиса была счастлива, один только день радужные надежды заставляли ее воспарить к небесам. На следующее утро построенный ею прекрасный воздушный замок обратился в прах, Ровина вновь призвала Хорвина, и он вернулся к ней, оставив Элису тосковать от неразделенной любви.

Вновь и вновь вспоминала она его смуглое некрасивое лицо, которое так менялось, когда его озаряла редкая улыбка, его скупые, отточенные движения, его мягкую неслышную поступь. Вновь и вновь вставал перед глазами Элисы тот страшный момент, когда после ее выстрела Хорвин рухнул, как подкошенный, и сразу гнев и обида на него отступили, сделались не важны перед жуткой мыслью, что его больше не будет рядом. Она хорошо запомнила, как неловко пыталась его перевязать, в то время как Хорвин, усилием воли не давая своему сознанию скатиться в небытие, давал ей указания. Это не она в тот страшный миг помогала ему, это он помогал ей.

Четыре года миновало со времени тех странных событий, и их участникам казалось, что все осталось в прошлом. Но вот Элиса поселилась в маленьком домике своей кузины.

…

Дом Хорвина и Ровины выглядел скромно. Он занимал свое место в ряду подобных же на тихой улочке в стороне от более яркого и оживленного городского центра. Похожие друг на друга незатейливые домишки, отгороженные от узкой немощеной улицы невысокими палисадниками, служили жильем для семей среднего достатка. Дом был двухэтажным, почти квадратным по форме, и имел очень простую планировку. Узкий прямой коридор вел от парадного входа к черному, располагавшиеся по обе его стороны две равные по размеру комнаты использовались как гостиная и столовая, дальше, сразу за лестницей, начинались хозяйственные помещения. Второй этаж занимали четыре спальни. За домом располагался сад.

– Сад у нас небольшой, – неторопливо рассказывала Ровина, устроившаяся в кресле перед камином со своим шитьем. – Несколько плодовых деревьев, очень милый цветник, сейчас его, конечно, не увидишь, уютная лужайка. Когда мы соберемся прогуляться, я тебе покажу.

Ее собеседница занимала софу, с недовольным видом она перебирала пальцами ткань подола. Платье, надетое на ней, было ей немного коротко, и она чувствовала себя стесненно.

– А что украшает ваш сад? Павильон, грот, беседка, что-либо подобное? – вид у Элисы был скучающий.

– Беседка есть. Такое круглое деревянное строение на лужайке, о которой я тебе говорила. Летними вечерами мы любим пить там чай.

– Деревянная… – потянула Элиса разочарованно. – Я представляла нечто более изысканное.

– В ней очень уютно. Летом она увита плюшем, и из нее раскрывается вид на цветник. Но ей, конечно, не сравниться с беседкой из вашего парка.

– Да, – подтвердила Элиса, чуть заметно потягиваясь, – с нашим парком мало что сравнится. Сколько там цветов, и наш очаровательный зеленый лабиринт, и прелестный пруд, помнишь? Ты не скучаешь по нашему особняку в Ортвейле, Ровина?

– Мне хорошо здесь, в Хардоне, – улыбнулась Ровина.

Всю свою жизнь Элиса провела в Ортвейле. Ортвейл считал себя вторым городом в стране, уступавшим лишь великолепному Нэйдино, столице Эретрии. Высокие, нарядно украшенные дома отражающиеся в водах закованной в гранит величественной Орты, богатые соборы, красивые театры и удобные манежи – все это составляло гордость жителей Ортвейла. Дочь состоятельного дворянина, выросшая в большом особняке, с детства Элиса привыкла относить себя к лучшей части общества. Жизнь ее протекала среди ортвейльской молодежной элиты, одни развлечения сменяли другие, едва остыв после бала, она торопилась посмотреть конные состязания в манеже, за этим следовали верховые прогулки или катания в колясках. Игры в крокет или гольф, званые вечера, посещения театра тянулись непрерывной чередой, и Элиса не представляла себе иной жизни.

Теперь она очутилась в Хардоне, скромном провинциальном городишке, где самый высокий дом не превышал трех этажей, а жители никуда не торопились и ничем не интересовались.

– Не понимаю, как здесь может быть хорошо, – заявила Элиса, поднимаясь. Она принялась расхаживать, нервно трогая кончиками пальцев спинки кресел. – Крошечный домишко, никакой прислуги…

– Конечно, столько прислуги, сколько у вас, здесь нет. Но горничной и кухарки, что у нас служат, вполне достаточно, чтобы справляться с нашим скромным хозяйством. Кое-что приходится делать самой…

– Самой! – Элиса скривила губки. – Да я вообразить себе не могу, что за мной не будет должного ухода!

– Просто ты с детства привыкла жить в роскошном особняке, где в услужении находятся десятки людей. Ты забываешь, что моя семья до переезда в ваш дом жила значительно более скромно. Я привыкла, чтобы часть домашних забот лежала на моих плечах, и мне это не кажется странным.

Элиса остановилась против стеклянной горки. Выставленный в ней старинный сервиз – подарок матери Хорвина – ее внимания не привлек, она пыталась рассмотреть свое отражение в стекле и недовольно хмурилась:

– Все-таки твое платье на мне выглядит маловатым. И смотрится оно как-то не элегантно. Неужели у тебя не найдется ничего повеселее.

– Меня мой гардероб устраивает. Но ты, я понимаю, привыкла к более ярким нарядам. Потерпи, вот прибудут твои вещи, и ты сможешь одеваться, как тебе нравится.

Элиса снова принялась прохаживаться, машинально накручивая на палец свой длинный локон, ее высокий лоб бороздили задумчивые морщинки.

– А как вы здесь развлекаетесь? Балы устраивают часто?

– Боюсь, совсем не так часто, как ты привыкла. Примерно раз в месяц бывает бал в дворянском собрании, потом время от времени случаются танцы на домашних вечеринках. Но у большинства наших знакомых в доме слишком мало места, и невозможно принимать много народу. Потом, летом иногда организуются пикники.

– Да как же вы живете?!

– Спокойно. Ходим друг к другу в гости, читаем книги, устраиваем домашние игры, если в доме есть фортепиано, музицируем. В хорошую погоду стараемся бывать на природе. Потом, находятся и другие занятия. Есть у меня одно дело, я скоро тебя с ним познакомлю. Хорвин, правда, не любит это мое занятие и хотел бы, чтобы я от него отказалась, но я считаю, что оно очень важное и нужное… Да ты меня не слушаешь?

Понурившись, Элиса стояла посреди комнаты, и личико ее печально кривилось. Ровина поспешно отложила шитье и подошла к ней.

– Да-да, я понимаю, наш образ жизни кажется тебе тоскливым, ведь ты привыкла к постоянному веселью, – она ласково сжала безжизненно повисшие ладони кузины. – Может, тебе лучше будет, если ты вернешься домой.

И тут она увидела, как в огромных элисиных глазах плеснулся страх.

– Нет! Нет-нет! – быстро выговорила она, и Ровина почувствовала, как пальцы ее напряглись. – Не гоните меня, прошу вас, только не гоните меня!