Читать книгу Борис Сударов: человек, прошедший через эпицентр атомного взрыва… Встречи на берегу: диалог-путешествие - Мария Романушко - Страница 12

Итак, небольшой старинный город Мстиславль, небольшой, но с большой историей.

Большой бабушкин дом. Здесь жила его бабушка по матери – Анна Львовна Маневич, давно овдовевшая, и её старшая дочь Фаина Исааковна, в девичестве Маневич, в замужестве Сударова – со своим семейством.

Младшая дочь бабушки, Евгения Исааковна, с мужем Давидом и тремя сыновьями жили отдельно.

Вокруг бабушкиного дома – большой двор и сад. В доме пять больших комнат, в одной из них – огромная печь. Занимала половину комнаты. Печь выходила своими боками в три комнаты: в кухню, столовую и спальню. В этой печи бабушка Анна пекла хлеб.

– Бабушка пекла хлеб, очень хороший хлеб, и продавала его, это был её бизнес, как сказали бы теперь. У неё был свой столик на рынке, она сама выпекала, сама и продавала. Её покупателями были педагоги, врачи, аптекари… Одним словом, интеллигенция города. В выпечке хлеба бабушке помогала Варька, девушка-домработница.

Мама, Фаина Исааковна, выпечкой хлеба не занималась. Она занималась детьми. Детей было четверо. Дети рождались с не очень большими промежутками в возрасте. Так что хлопот у Фаины Исааковны было достаточно.

– Хотя и в магазине можно было купить хлеб. На кондитерской фабрике, где работал отец, там выпекали и хлеб тоже. Хороший хлеб. Но бабушкин хлеб ценился как-то особо. Её постоянные покупатели не всегда ей сразу платили. У неё была большая тетрадь, куда она записывала: кто сколько купил, и на какую сумму. И в конце месяца они расплачивались с бабушкой.

– Борис Иванович, а на какой улице вы жили?

– Улица Сутоцкая. Не знаю, что означало это название. А потом её переименовали в Интернациональную.

– Это где-то в центре города?

– Да, в центре. Летом я часто приходил на фабрику к отцу, и он мне давал дегустировать мороженое. На кондитерской фабрике летом делали и мороженое тоже. Зимой, кажется, не делали… Я с детства очень люблю мороженое. Отец набирал мороженое деревянной лопаткой и давал мне прямо с лопатки в рот! Иногда мне давали покрутить железные баки, в которых замораживалось мороженое.

– А зачем их надо было крутить?

– Чтобы мороженое заморозилось равномерно. Баки с жидким мороженым, попросту говоря – со сладким молоком, ну и с разными добавками, их помещали в бочки со льдом, а сверху бака была приделана деревянная палка, которая крепилась за большой гвоздь, и надо было вращать бак за эту палку. В бочке со льдом.

– Долго?

– Час, или два.

– Ничего себе! Так это будь здоров какая работка! А сколько вам лет было тогда?

– Лет двенадцать, тринадцать. Но мне не казалось это трудным. Вращать эти баки надо было до тех пор, пока мороженое внутри не проморозится всё равномерно. Ну, а потом папа давал мне продегустировать мороженое, с деревянной лопаточки…

– И это была заслуженная награда за труд! Думаю, что вращать эти баки в бочках со льдом было не очень-то легко.

– Но мне это нравилось. В детстве никакая работа не кажется трудной. Я очень любил мороженое и готов был крутить эти баки хоть каждый день! А вы в детстве любили мороженое?

– Конечно. Меня бабушка Дора водила в парк Чкалова, в павильон «Мороженое», где мы с ней пировали. Не часто, конечно. Может, пару раз за лето это и случалось. Три разноцветных шарика в вазочке на высокой ножке… Это было в Днепропетровске, в начале пятидесятых, в пору моего раннего детства. А вот в Оренбурге мороженого не помню. Может, оно где-то и было, но как-то прошло мимо меня.

– Надо же!.. А я очень любил мороженое. Я был уверен, что все дети его любят. Иногда прибегал к бабушке на рынок, она мне давала полкопейки на мороженое, и я бежал на Бульвар. Там стояли три будки – с мороженым, сельтерской водой, пирожное тоже продавали в этих будках, рулеты всякие. Это всё была продукция кондитерской фабрики, на которой работал отец. На фабрике была лошадка с повозкой. Её каждый день нагружали мороженым, всякими кондитерскими изделиями и развозили по всему городу – по «точкам». Три точки (три будки) были как раз на Бульваре. Это был большой старинный парк, но его почему-то все называли Бульваром. Всегда летом было много гуляющих на Бульваре. В Мстиславль многие приезжали на отдых, даже из Москвы. Москвичей было много. На Бульваре была танцплощадка. Была сцена – иногда выступали артисты, но не часто. Ещё был летний открытый кинотеатр. Фильмы показывали регулярно. А в субботу и воскресенье на Бульваре играл духовой оркестр…

– И ваш отец играл в этом оркестре!

– Да!

– А вы хотели, как отец, стать музыкантом?

– Нет. Почему-то нет, никогда об этом не думал. С детства мечтал о военной карьере. Хотел стать генералом.

– Прямо-таки генералом?

– Конечно!

– Ну, понятно, такое было время, все мальчики играли в «красных» и «белых», все хотели быть героями.

– Да. Я со своими друзьями у нас во дворе даже построил танк!

– Танк?

– Да, большой танк. Из досок.

– И вы дружно побивали врага?

– Именно так!

– Вы были предводителем мальчишек?

– Был. У меня была целая команда, человек двенадцать – ребята с нашей улицы. Меня, кстати, друзья называли Сударем.

– А как же ещё вас называть? Конечно, Сударь! И чем же занималась ваша команда? Вы, наверное, как тимуровцы, помогали одиноким бабушкам?

– Честно говоря, бабушкам мы не помогали. Каюсь!

– А тогда чем же занималась ваша команда?

– Как все мальчишки в ту пору, играли в «красных» и «белых». Устраивали кулачные бои. Ходили стенка на стенку с ребятами с соседней улицы. Но это редко. До больших драк всё же не доходило. Так, мальчишеские игры… Чаще воровали яблоки из соседских садов…

– С вами, сударь, всё ясно.

Мы смеёмся.

* * *

– Борис Иванович, вы порой напеваете что-то, и я слышу, что у вас хороший музыкальный слух. Скажите: а ваш отец хотел, чтобы вы стали музыкантом?

– Наверное, хотел.

– А он как-то занимался с вами музыкой?

– Конечно. Он часто что-то напевал мне, или наигрывал на кларнете – и просил, чтобы я угадал, что он напевает, или что играет.

– И вы угадывали?

– Угадывал. Но отец сложного ничего не играл. Он играл те мелодии, которые я уже знал.

– Ну, правильно. А как бы вы угадали ту мелодию, которую вы ещё не слышали?

– А ещё он мне настукивал ритм. Он часто выстукивал мелодию пальцами, и я по ритму должен был угадать, что это за мелодия.

– Угадывали?

– Конечно! – улыбается он озорно, как мальчишка. Как тот самый мальчишка, который угадывал мелодию.

– Жаль всё-таки, что вы не стали музыкантом, – говорю я.

– Но я никогда в течение жизни об этом не жалел.

– Надо же… А кто-нибудь из детей в семье Сударовых стал музыкантом? Ваш брат, или сёстры?

– Нет, никто. Рита рано вышла замуж, растила дочку, потом работала в каком-то НИИ на незначительной должности, НИИ находилось прямо у них во дворе. Ева стала педагогом. Володя тоже был педагогом, но погиб на войне… Я выбрал сначала военную карьеру, а потом – историко-филологический факультет, мне это было ближе.

– Хорошо, что вас никто не мучил музыкой. Мудрые родители, которые дали детям сделать свой собственный выбор. Но вы ведь любите музыку?

– Конечно, люблю. Любую хорошую музыку.

* * *

– Борис Иванович, по вашим рассказам чувствуется, какая у вас была хорошая, тёплая семья. Большая тёплая печь в центре дома – это как сердце вашего дома. Символ вашей семьи. Скажите, а ваши мама и бабушка были верующими?

– Бабушка – да. Была верующей и всё соблюдала. Мама – скорее тоже да, но никак это особо не проявляла. Они были иудейками.

– Я это поняла.

– А отец, мне кажется, был неверующий.

– А на каком языке вы говорили в семье?

– На русском. Отец чисто на русском. Я тоже. Я учился в русской школе. А мама и бабушка говорили на русском, с примесью белорусского. Вставляли иногда белорусские словечки в русскую речь.

Борис Иванович молчит, задумавшись, вспоминает…

– Нет, отец не был верующим. Но и коммунистом тоже не был. Вот и я получился атеист. Хотя верю в судьбу.

Я подумала, что отец Бориса Ивановича, был, скорее всего, православным. Иван Сударов, рождённый в России до революции, никем другим быть не мог, наверное. Но Иван Сударов органично вошёл в еврейскую семью, и семья его приняла. И никто никому ничего не навязывал. Никто никого не переделывал под себя. В этой семье все уважительно относились друг к другу. Это говорит о большой мудрости, прежде всего, – бабушки Анны Львовны, главного человека в их доме. А ещё это говорит о том, что любовь сильнее и выше всех национальных и религиозных различий. Бог есть Любовь. И это во всех религиях так.

– Ваши родители были любящими. Любили друг друга и вас – своих детей.

– Это так.

– Хорошее у вас было детство, – говорю я. – Теплое… Бабушкины хлеба, папин кларнет, мороженое… И – несокрушимый танк во дворе!

Сударов смеётся. И я вижу, что в эти минуты он – там, в далёком Мстиславле, где играет оркестр на Бульваре, где все живы, и он совершенно счастлив…

* * *

– А вы чай не пьёте, – сказал он, вынырнув из воспоминаний. -. Подлить горяченького?

– Спасибо, Борис Иванович, но я уже пойду. А вам надо отдыхать. Спасибо вам за чай и за ваш чудесный рассказ о детстве. Я как будто увидела всю вашу семью – и вашу бабушку, которая печёт хлеб, и вашего отца кларнетиста-кондитера, и вашу красивую черноглазую маму в окружении четверых красивых детей…

Букеты на память

Обратила внимание, что в комнате у него на книжных шкафах стоят многочисленные вазочки с засохшими букетиками. С очень-очень давно засохшими… Эти букетики уже почти мумифицировались. Все цветы одинакового – тёмно-коричневого цвета. Наверное, жена Бориса Ивановича приносила эти букеты. Наверное, они так и будут стоять тут вечно – в память о ней. Стало грустно…

Хотя я тоже люблю засохшие букеты. С каждым из них у меня связаны какие-то воспоминания. И теперь понимаю, какую грусть они навевают на Антона. Он всегда просит меня выкинуть их. Пожалуй, я решусь на это.

* * *

Ещё обратила внимание на то, что прихожая у него выкрашена в оранжевый цвет – как у меня ванная комната.

– Борис Иванович, а кто вам выкрасил прихожую в оранжевый цвет?

– Я сам. Я всё в доме сделал сам.

– Любите оранжевый цвет?

– Да.

– Я тоже.

– У нас с вами есть что-то общее, – улыбнулся он.

– Думаю, что, кроме оранжевого цвета, ещё кое-что найдётся. Ну, желаю вам, чтобы нога ночью не болела.

* * *

Придя домой, позвонила ему и напомнила, чтобы он приготовил к завтрашнему визиту в травмопункт свой паспорт и медицинский полис. А он стал извиняться, что не проводил меня до дому.

– Вы что, Борис Иванович, серьёзно?

– Конечно. И мне очень стыдно. Но… нога очень сильно болела.

– Вы знаете, я догадалась.

– КАК?!

– Интуитивно.

– Так вы прощаете меня?

– Прощаю! А как же вы будете спать, если нога сильно болит?

– Как я буду спать? Крепко. Как всегда.

– Давайте принесу анальгин.

– Ни за что!

– С вами всё ясно, сын полка.

Он смеётся.

– Спасибо вам за заботу, – говорит он. – За ваше участие в операции «Ы». И вашему Антону тоже. Хороший у вас сын.

– Да, замечательный.

Мы пожелали друг другу спокойной ночи.