Читать книгу Борис Сударов: человек, прошедший через эпицентр атомного взрыва… Встречи на берегу: диалог-путешествие - Мария Романушко - Страница 8

Десятый день знакомства.

Встретились опять случайно, на перекрёстке, у светофора. Я уже возвращалась с бухты, сожалея, что не обнаружила его на берегу, потому что принесла ему распечатки того, что о нём написано в Интернете, фотографии из «Семейного альбома» и распечатку его статьи «Радиотеатр для детей».

Идя с бухты и стоя у светофора, увидела его, идущего на бухту. Как всегда – легко и стремительно. И как он так ходит? Как ему удаётся такая походка?

Села на заборчик, прямо напротив светофора, жду. Он перешёл дорогу и – идёт себе мимо. Поразительно: он не заметил меня! Я вот тут сижу, как воробей, на заборе, в ожидании его, а он себе несётся мимо. Как всегда – погружённый в свои мысли…

– Борис Иванович! – окликнула его.

Услышал. Оглянулся. Увидел. Обрадовался. Спросил удивлённо:

– А что вы тут делаете?

– Вот, сижу на заборе, вас поджидаю, а вы проноситесь мимо!

– «А вы прошли с улыбкой мимо И не заметили меня!» – со смехом процитировал он. – Так идёмте на берег! Или вы уже оттуда?

– Была оттуда, а теперь – опять туда. Я вам кое-что принесла интересное. Хорошо, что встретились, а то было бы досадно уносить обратно.

– А что это?

– А вот идёмте, сядем на лавочку, и я вам покажу.

Дошли до ближайшей лавочки. И я вытащила из сумки папку с распечатками. Он смотрел и страшно удивлялся. Много фотографий. О существовании некоторых он уже забыл – о том, что они у него были.

– Вы что, отдали оригиналы фотографий, а себе не скопировали?

– Видимо, так. Честно говоря, я уже не помню, как дело было.

– Здесь отличные комментарии к фотографиям. Вся ваша жизнь кратко изложена в этих комментариях. Это вы их делали?

– А кто же ещё?

– Ваша мама с сестрой – такие интересные барышни… А кто по профессии ваша мама?

– Она была домохозяйка. Занималась семьёй, растила детей.

– А кем был ваш отец?

– Кондитером. Работал на кондитерской фабрике технологом.

– Наверное, любите конфеты?

– Конфеты – нет. Я с детства люблю мороженое.

– А ваш отец воевал?

– Нет, по возрасту уже не подлежал призыву. Воевал старший брат, Володя. И погиб осенью 41-го, у города Калинина.

– Который теперь Тверь?

– Который теперь Тверь. Пришло сообщение о Володиной гибели. Но где его могила, никто не знает…

– А вы сына своего назвали в честь брата?

– Сына?.. – задумался он.

– Ну да, сына Володю назвали в честь своего погибшего брата?

– Мы как-то не думали об этом… – сказал он отрешённо.– Так вышло…

(Странно, подумала я. Ведь это так очевидно и логично).

И мы прошлись, пробежались с ним по страницам его жизни… Вот он 12-летний, это ещё до войны – 1939 год. Вот учащийся артиллерийского училища – 1946 год. Вот он на службе в Германии – 1948 год. Одна фотография просто сногсшибательная – та, где он в шляпе!

– Вы такую шляпу носили? Вам идёт! Вы тут как американский киноактёр!

– Да это не моя шляпа вовсе! Мне в фото-студии фотограф свою дал! И костюм тоже. Я пришёл фотографироваться в военной форме, а фотограф предложил сделать такое фото.

– Надо же… И не скажешь, что с чужого плеча и с чужой головы. Смотритесь в этом образе очень органично.

А вот Сударов – студент Педагогического института им. Ленина – участник Международного Фестиваля молодёжи и студентов, который проходил в Москве в 1957 году.

– Я был прикреплён к немецкой делегации – был везде с ней, как переводчик. Из Германии вернулся с неплохим разговорным немецким.

Вот он с группой студентов МГПИ в Тбилиси.

– Ездили по обмену. Мы к ним, они – к нам. Интересная была поездка.

Вот он с девушкой. Он весёлый, она – грустная, смотрит задумчиво в пол-оборота на того, кто снимает… Очень милая, даже красивая, зовут, судя по подписи, Инна. Сударов никак не прокомментировал это фото, но и без комментариев было всё понятно. Странно, что у них не сложилось. Было видно, что они влюблены друг в друга. 1959 год.

А вот он – начальник пионерского лагеря от Гостелерадио, в Софрино. Отличная фотография! Сударов на ней хохочет, у глаз – весёлые морщинки, и он на этом фото почему-то очень похож на писателя Василия Шукшина.

– Вы здесь на Шукшина похожи.

– Да, мне говорили об этом.

Вот несколько фотографий, где он с Юрием Левитаном.

– А Левитан был такой высокий?

– Это я не очень высокий, – смеётся Сударов. – А Левитан нормального высокого роста, но не так, чтобы очень.

– Борис Иванович, вам бы написать о людях, с которыми вы общались на радио.

– Так о многих я уже написал.

– Правда? А прочесть можно?

– Да я не знаю, где эти журналы…

– Так это уже и напечатано было?

– Да, всё, что было написано, было напечатано.

– А в каких журналах?

– В нашем журнале – «Радио и телевиденье».

– Вот оно что! Хотелось бы почитать. Вообще, Борис Иванович, книгу надо делать.

– Да кому это надо?.. – сказал он.

– Прежде всего, это надо вам. Даже если вы этого и не чувствуете пока. Когда мы с мужем после его инсульта стали записывать его воспоминания, он даже не подозревал, насколько эта работа станет для него важной. Вспомнить всю жизнь, перелистать все её важные страницы…

– А я сам и так всё помню. Зачем записывать? Хотя много раз думал о мемуарах. Но как-то не выбрался написать. Не думаю, что кому-то это может быть интересно…

– Мне! Мне это интересно.

– Вам?.. – с сомнением спросил он.

– Да, мне. Мне очень интересны люди. Я убеждена: каждая, абсолютно каждая человеческая жизнь уникальна. Каждый человеческий опыт драгоценен. Мой муж такого же мнения. У него есть книга, которая так и называется «Написать свою книгу». Виктор одержим этой идеей, что каждый человек должен написать свою книгу. Оставить людям своё свидетельство о жизни.

– Вы думаете?..

– Я уверена в этом. И мы с вами можем написать очень интересную книгу. Если не можете раскачаться один, то сделаем это вместе. Не зря же я свалилась вам на голову?

– Наверное, не зря… – сказал он, не зная, то ли радоваться, то ли пугаться моего напора.

* * *

Сегодня, на берегу, я рассказала ему, почему так люблю песок. Мы шли по пляжу, любуясь закатом, и я шла по песку босиком, а он удивлялся, что я иду по песку босиком. Я сказала, что очень люблю песок, что для меня это просто блаженство – идти по песку, лежать на песке…

– Лежать на песке?.. – изумился Сударов. – Вы любите лежать на песке? Надеюсь, хотя бы на коврике?

– Нет, просто на песке.

– А откуда такая любовь к песку? Я лично больше люблю траву, – сказал он.

– Песок для меня – это время, вечность… А началось всё с песочницы в Оренбурге, где я познакомилась с мальчиком Мишей Бочкарёвым и подружилась с ним.

– Да, я прочёл в вашей книге, что вы жили в детстве в Оренбурге.

– Совсем недолго. Но это были очень значимые годы в моей жизни. Четыре года в детстве – это очень большое на самом деле время. У меня есть книга про Оренбург, отдельная книга, там всё подробно, и про ту песочницу, и про песочные часы… Я вам подарю.

– Спасибо. Очень интересно. А я ведь тоже жил в детстве в Оренбурге.

– Вы? В Оренбурге?

– Ну, не совеем в Оренбурге – рядом. Но в Оренбурге бывал. Тогда он назывался Чкалов.

– Да, Чкалов. Но когда мы приехали туда, Чкалову вернули его историческое название – Оренбург. А вы когда там жили?

– В эвакуации, во время войны.

– Вы там были один?

– Нет, с родителями и сестрой Евой. Мы приехали из Белоруссии. А старшая сестра Рита с мужем и дочкой была в эвакуации в Саратове. Они эвакуировались из Москвы с Шарикоподшипниковым заводом, на нём работал Илья, муж Риты.

– Выходит, вы все были накануне войны в Белоруссии? Вы, сестра и родители?

– Да. В городе Мстиславле.

– У вас там жили родственники?

– Да, мамина младшая сестра, с семьёй. Тётя Женя.

– И, наверное, дедушка с бабушкой?

– Нет, они уже к тому времени умерли. Дед ещё до моего рождения, а бабушка года за три до войны.

– Вы говорите: Мстиславль? Я даже не слышала о таком городе.

– Старинный русский город, очень красивый.

– А как вы стали сыном полка? В Интернете написано, что вы были сыном полка.

– Меня действительно так называли. Но это было совсем недолго. Я ушёл с частями Красной армии, когда наши отступали. Я с детства мечтал быть военным. И где-то недели две шёл с ними. Ну, вот тогда меня так и называли – сыном полка. Мальчишка ведь был ещё, 14 лет. А потом, после одной уж очень сильной бомбёжки, меня отправили обратно.

– В Мстиславль?

– Да, в Мстиславль.

– И как вы добирались?

– Ну, как? Пешком… Вернулся в Мстиславль, а там уже все готовятся к эвакуации… Родители, сестра Ева… Нас эвакуировали в Чкалов.

– Хорошо, что успели. А мои родные оказались на оккупированной территории.

– Это где?

– На Украине. Город Новомосковск Днепропетровской области. Отца маминого на фронт не взяли по возрасту, ему было уже 45. А старшая мамина сестра Мария, ей было 19 лет, ушла на фронт. Была на Курской дуге, участвовала в Сталинградской битве, освобождала Беларусь, была много раз ранена.

– Но осталась жива?

– Да, она осталась жива.

– А ваши родные на Украине?

– Моя мама и её родители стали подпольщиками. Дед, Андрей Иванович Панченко, был одним из организаторов подпольной организации в Новомосковске. Вообще, настоящее отчество деда – Казимирович, дед был поляком. Но ещё до войны, когда начались гонения на «инородцев», он отчество сменил. Всё равно не помогло! За своё отчество, за свою неправильную национальность и за то, что до революции был царским офицером (а каким он ещё мог быть до революции?), за всё за это дед перед войной отсидел в лагере. Здесь, неподалёку, у города Дмитрова рыл канал…

– Кошмар!..

– Кошмар. Вернулся из лагерей – а тут война. Как говорится: из огня да в полымя. На фронт не взяли из-за возраста. Стал подпольщиком. Бабушка тоже. Но она ещё не бабушка была, ей было 40 лет всего. А мама моя, ваша одногодка, ей 14 лет исполнилось осенью, когда уже шла война, – мама стала связной между подпольщиками и партизанами. Партизаны находились в густых лесах за рекой Самарой. И мама – девочка ещё! – ходила с донесениями и с документами в этот лес. В одну сторону – 35 км. И обратно столько же. А в ноябре 41-го года деда моего схватили и расстреляли. На глазах у 14-летней дочери – моей будущей мамы…

– Кошмар… А почему вы не написали об этом в своей книге про Украину?

– Я написала.

– Но я почему-то не заметил этого эпизода… А это очень важно – то, о чём вы сейчас рассказываете.

– Может, вы ещё не дочитали? Вы где сейчас? В каком месте?

– Я уже в середине книги.

– А про войну написано ближе к началу. Как же вы могли не заметить? Вы разве не подряд читаете?

– Подряд. Я ничего не пропускаю. Надо будет вернуться и перечитать начало.

– Да, пожалуйста, перечитайте. А то вам дальше будет многое не понятно.

– Обязательно перечитаю.

Провожания

И он опять идёт провожать меня…

Было уже 10 часов вечера, темно, и я волновалась: как он будет возвращаться, ведь улицы не очень хорошо освещены, а дорожка через скверик к его дому так и вовсе темна. Но Борис Иванович сказал, что знает тут всё наизусть.

Мы стояли у моего дома, который он называет замком. Свет и тени перемешались в причудливую гамму, конец июля, сегодня бы тёплый вечер – как в Крыму…

* * *

Потом я позвонила ему – узнать, как он дошёл до дома. Но у него долго было занято… Можно было и не дозваниваться – ясно, что дошёл. Но я всё же дозвонилась потом. И он со смехом сказал, что это Володя держал его на телефоне – делал втык за то, что он, Сударов, так долго бродит где-то.

– Так ещё ведь не очень поздно… Да, темно, но не поздно.

– Они мне звонят каждый вечер, в девять часов – Володя или Виталик. В девять вечера я должен быть дома.

– А если вы задержитесь где-то? Это же трудно: быть, как штык, в девять вечера дома.

– Ну, тогда у них начинается паника… И они мне устраивают выволочку. Вот, полчаса отчитывал!

– Хорошо, что вы мне сказали. Тогда мы будем уходить с берега в пол-девятого. Чтобы вы не опаздывали к контрольному звонку. Хотя лучше, мне кажется, если вы передоговоритесь с ними на десять вечера. Всё-таки девять часов – это совсем уж детское время. Вы пришли сегодня на берег в восемь вечера. И что? – тут же бежать обратно?..

– Посмотрим, посмотрим… – сказал он уклончиво. И я поняла, что заведённые в их семье правила не так-то легко корректировать. Но, с другой стороны, я искренне порадовалась, что сын и племянник так волнуются о нём.