Читать книгу Язык Ветра. Птица Свободы - Марк Хэппи - Страница 5

О сенаторе

– Мерзавец! – прорычал Манакра, валя своего цепного пса на колени распашным ударом тыльной стороны ладони по щеке. – Неблагодарный мальчишка! – Юдж быстро вернулся в стоячее положение, опустил взгляд, его скулы были белы от гнева, но сказать он ничего не мог, так как прекрасно понимал беспредельный гнев своего наставника. И, пожалуй, в таком бешенстве ему еще не доводилось видеть его вообще никогда.

Сенатор был человеком пожилым, но на редкость крепким. Он обошёл вокруг обвиняемого, затем, казалось, вот-вот хотел что-то сказать, да только недовольно пыхтел, не найдя чего-то, чтобы могло заключить его негодование в мир слов.

Так и не подобрав ни афоризма, ни оскорбления, он остановился перед носом Юдж, и испытующе всмотрелся в его глаза:

– Ты! Ты… – скрежетал зубами Манакра. – Да ты неблагодарная сволочь!

Ещё один удар, теперь пришёлся кулаком под рёбра.

– Отвечай! Живо!

Юдж молчал, усмиряя своё чешущееся желание, смахнуть с лица слюни старика, что тот обронил при последнем вопле.

– Он заговорил мне зубы, – вдруг набрался смелости Юдж и поднял взгляд, – я ведь уже сотню раз говорил это…

Сенатор обозлился сильнее прежнего, и еще пока Гром высказывал мысль, так нагло уставившись на него, успел вынуть ручной харов из-под воротника своего сюртука, и тыльной его стороной врезал своему подчинённому по носу. Юдж изогнулся, не столько от боли, сколько от страха, который он так и не смог побороть в себе, при виде сенатора обозленным.

Из носа хлынула кровь, а сенатор схватил ручной харов за дуло по крепче, и словно молотком стал колотить провинившегося по чем придётся. Сначала бил по лицу, казалось бы, и десяти ударов не нанёс, как на лохее и живого места уже не осталось.

Уже к четырнадцатому замаху, движущемуся с широкого плеча, Юдж стал жалостно защищать лицо руками, что по какой-то причине вызвало улыбку на лице Манакры, пусть и не заставило его прекратить истязания. Удары приходились теперь по кистям руки, нанося сильные ушибы. Новый удар. Еще один. Теперь они приходились по венам и связкам, по пальцам, лбу… И вообще куда придется.

Юдж, словно бы ребенок, которому нету выхода теперь из ситуации, сел на корточки, сжался калачиком, а сенатор, причитая продолжал наносить ему яростные удары металлическим прикладом по голове и сапогом, пытаясь свалить его на бок.

– Не надо! Прошу вас, пожалуйста! – заревел Юдж, уже совсем не чувствуя пальцев, он выставил ладонь вперед, пытаясь словить удар сенатора в мягкую часть ладони. Вместо ожидаемого смягчения, еще только пока Юдж успел взглянуть в лицо тому, он пнул его и повалил на пол, после чего вновь замахнулся и уже бросил увесистый харов на рёбра.

Юдж стонал от боли, корчился и бесшумно всхлипывал, пытаясь задерживать дыхание перед каждым новым пинком сенатора.

– Ты подвёл меня… – вдруг сказал Манакра, в присутствии тяжёлой отдышки. – Ты мусор, а не воин. Ты меня понял!? – он продолжал бить Грома, а в этот раз даже наступил на руку и сдавил пальцы.

– Так точно… – повторял Юдж судорожно всхлипывая.

Сенатор заметил, что изо рта того хлещет кровь и что-то вдруг изменилось в его силуэте, прежде полном ненависти и садизма.

Еще некоторое время он провел, изучая побитую физиономию Грома, и даже склонился над ним, чтобы получше разглядеть ушибы на пальцах. С недовольным цоканьем он откинул от себя его кисть и встал со словами:

– С такими руками тебе уже никогда не стать искусным мечником.

Сказал он это как-то даже сожалеюще, что ли. Но это был факт, который только потом дошёл до Юджа.

– Простите… Я правда не знаю, что на меня нашло, наставник… Простите… Ради Республики, простите! – стонал Юдж взахлёб.

Тяжёлый смог повалил из толстой сигары Манакры.

– Да пошёл ты к хейлелю, Юдж, – выругался сенатор с надменным смешком. – Я видел своими глазами, ты мог его прикончить почти сразу, – начал сенатор, зажав сигару между зубов, а руками принялся крутить сёнген Юдж перед собой, демонстративно рассматривая в его темное лезвие своё отражение. – Шпион тебе что-то сказал, я и спрашиваю, что?

При том что Юдж был уже сломлен, он все еще не мог сказать всю правду. Вместо того, он на отрез твердил, что ничего не знает.

– Он северянин? – неожиданно спросил Манакра, не оборачиваясь.

Юдж не сразу понял вопрос, но быстро кивнул.

– А я полагал что он из Южных земель… Хмм… Как же ты понял, что он северянин?

– Я… Спросил его имя перед тем, как отсечь его голову…

– Так почему же ты не отсёк ему голову?

Сенатор не стал спрашивать, зачем Юдж узнал имя преступника перед казнью – его больше интересовало, почему тот в итоге так и не был убит.

– Он сказал, что служит семье Лим-Квиноу…

– Лим-кви-ноу, – задумчиво разобрал по слогам сенатор. – Твои старые друзья?

После этого момента Манакра стал как сам не свой. В нем словно проснулась ревность, как в детстве, когда ты претендуешь чтобы твой друг был только твоим, а быть может даже соришься с кем-то за статус «лучшего друга». А быть может ревность была больше, как у отца, чей авторитет превзошел чужой человек, которому сынишка в рот начал заглядывать.

– Ты мне никогда не рассказывал, что видался с сынишками Надбора.

Юдж действительно не хотел никогда говорить об этом со своим наставником, как, впрочем, тот у него, ровным счетом ни разу, об этом и не спрашивал.

– Что? Неужели ты видался там с хаба-рахом Северного Флагмана? – на его лице повисло настоящее удивление.

Заглотнув крови, Юдж попытался встать с пола, принял позу на коленях, которую ему положено было занимать при порке, упершись искалеченными руками в пол. Это вновь повеселило Манакру, но смех был брошен какой-то пугающий, предвещающий новые избиения.

Такое молчание словно бы значило, что Юдж просто пытается сказать, что готов принимать наказание, мол, в чем смысл этих вопросов, если ничего не способно оправдать его теперь, когда уже все сделано. Манакра не мог поверить своим глазам, что им так пренебрегают.

– Да что ты о себе возомнил! – взорвался он. – Тебя выбросили на улицу! Очнись! Нассих ничего не сделал, когда твой Достопочтенный выставил тебя за дверь. Да даже твои родители отказались от тебя, Юдж! Очнись ты уже! Чего такого тебе могли наобещать северяне, что ты пожертвовал жизнью сотни моих лучших лохеев?! Ты мало того, что упустил шпиона с наследником Запада – практически с нассихом… О, коллайдер, Юдж, ты упустил нассиха Запада! Так ещё и выставил меня перед этими отродьями на континентах, как какого-то сопляка, которому можно вот так утереть нос…

– Вовсе нет…

– Что ты сейчас сказал? – пригрозил Манакра, по-настоящему не поняв реплики избитого лохея.

– Сбежать от нас вовсе не означает сбежать с континента. Мы найдём мальчика и…

– Пёс! Ты что не понимаешь, что ты натворил?!

Холодок прошел по телу Юдж. Казалось, теперь тон наставника стал совсем пугающим.

– Мы конечно же отыщем малявку. Он мне живым нужен. Но такие лохеи, как ты – мне не нужны!

Я ему не нужен? – попытался осмыслить сказанное Юдж. – Почему же тогда я все еще жив?

– Ян Гурсус будет командовать цепным отрядом… А Шторму я отправлю весточку о его ученике, который, видите ли, захотел вернуться в монаршую семью. Вот же обрадуется он, что вложил столько усилий в тебя. А всё бестолку, Юдж. Бестолку! В чем смысл тебя обучать, если ты ни к чему не пригодный мусор?

– Я… не… – пытался абстрагироваться и не принимать сказанного Гром Юдж, но сенатор, видя эту попытку еще напористее стал давить на него:

– Ты обрушил красивый город, сражаясь со шпионом, и упустил его. Это раз. Ты упустил монарха, когда зачищал Вэнто – это два! И упустил его вновь, когда он уже под носом был, приманили его уже к нам прямо! Ты его упустил. Как и шпиона… Может ты и сам двуличный предатель, а!? Слушай, так я что, пригрел предателя у себя на груди? – с понижением в интонации кинул сенатор. – Да ты знаешь хоть, чего мне стоят ошибки твои, твоих последних солсмен!

Ещё многое другое продолжал говорить сенатор, но Юдж был уже не в состоянии слушать.

Я – мусор? – спрашивал он сам себя. – На что же тогда все собы моей службы? Ну есть на что… Я же раньше оправдывал ожиданий, а значит, просто испортился… Размяк…

– …стал таким сентиментальным? Когда Юдж!? Я что, много от тебя требую? Разве я не… – вдруг выдвинул претензию сенатор, созвучную с мыслями Грома. Что там он именно спрашивал – Юдж и не понял, да и отвечать ему было бы вовсе не нужно. Время, пока Манакра ругается должно было течь монологами, и лучше уж было не увеличивать эти нравоучения лишними вопросами.

Вот-вот, сентиментальным, – подумал Юдж, поймав подходящее слово.

– А разве не увидел ты в том кулоне надежду? – послышался голос, словно луч солнца в туманном лесу.

Кто здесь?! – испугался Юдж и даже как-то в себя пришел, выйдя из прострации, став оглядываться. Сенатор продолжал ходить из стороны в сторону читая нотации. Юдж быстро оглядел кабинет: тяжелый деревянный стол, просторы мраморных полов, разбитые окна и поваленные гардины с бархатными занавесками, но негде было прятаться еще кому-то, будь тут еще люди.

Птица Свободы, тот самый образ лебедя из детства – встрепенулся где-то на периферии сознания Юджа. Его янтарный глаз вновь блеснул в свете быстро исчезнувшего лучика и воспоминание сгинуло. На смену пришли привычные голоса, твердящие ему о собственной никчёмности.

Стук двери внезапно прервал его размышления, будто острый клинок вонзился в затянувшуюся петлю мрачных мыслей. Теперь Юдж уже видел свою камеру, выточенную в древней подземной скале. С одной стороны решётка, а другие стены – покрытые сырыми сталактитами, сверху примерно в центре стены, прямо у границы с потолком – окошко, или вернее сказать: «Щель, в которую и пальца не просунешь». Справа дырка в полу для хождения по нужде. И в центре собранно в кучу – сено, спасавшее его хоть немного от холодных луней.

Грубый голос охранника нарушил тишину:

– Приготовься.

Эти слова были прологом к ежедневному ритуалу унижения, неизменному, как зенитная солсмена.

Юдж медленно поднялся, чувствуя, как его тело, измождённое бездействием, откликнулось болью в каждом суставе. Затёкшие конечности отказывались подчиняться, но он стиснул зубы и выпрямился, не давая себе упасть. Тяжёлый взгляд, словно пропитанный ненавистью ко всему окружающему, остановился на двери. Он знал, кто войдёт.

Райни – палач, лицо которого никогда не выражало ни сожаления, ни радости, – появился, как тень судьбы. Его руки, покрытые рубцами от многолетней работы с плетью, держали инструмент наказания – длинный кожаный хлыст, который казался продолжением его тела. С каждым его шагом воздух в камере словно густел.

– Десять ударов, – ровно произнёс Райни, подходя ближе. Этот приказ звучал с неизменной холодностью, будто для него это было просто очередное задание.

Юдж смиренно отвернулся, накрыл руками затылок и уперся лбом в стену. Первый удар разорвал воздух, затем и плоть Юдж, что была истерзана и без того, да так истерзана, что для наглядного обозрения каждого из позвонков воина, достаточно было лишь взглянуть на него, совершенно обывательским взглядом.

Боль обрушилась волной, проникая в каждую клетку. Юдж застыл, стиснув зубы, его дыхание стало прерывистым, но он не издал ни звука. Каждый новый удар был как очередной штрих на полотне его страданий, а Райни методично наносил их, словно бы наслаждался даже.

Кровь, стекая по спине Юдж, оставляла тёплые дорожки на холодной коже. Его ноги дрожали, но он не позволял себе упасть. Когда десятый удар достиг цели, палач молча опустил плеть, словно завершив написание произведения.

– Тазик с водой, – бросил Райни, покидая камеру.

Это было частью традиции: после наказания Юдж всегда оставляли тёплую воду и чистое полотенце. Вода в тазике, которая очень скоро мутнела от вытертой крови, казалась насмешкой над его болью, хотя, в сущности, должна была оказаться якобы символом заботы, которая шла рука об руку с жестокостью и непрощением сенатора. Всё это было посланиями Манакры, которого лично ему не доводилось видеть уже давно, еще с начала этого заключения.

Оставшись один, Юдж медленно опустился на колени. Его руки дрожали, когда он тянулся к тазу, чтобы смыть кровь. Вода была не просто мутной, а уже и сама окрасилась в алый цвет, словно отражая всю безысходность его положения. Каждый раз, промывая раны, он чувствовал, как оживают старые. Это был бесконечный цикл боли и унижения, от которого, казалось, не было спасения.

Вглядываясь в своё отражение на поверхности воды, он видел человека, которого едва узнавал. Густая борода, спутанные волосы, измождённое лицо – всё это принадлежало ему, но не отражало его сущности. Этот человек был пленником, как физически, так и в сути своей.

– Ты не выберешься, – шептал внутренний голос, угнетающий и безжалостный. Но где-то в глубине Юдж всё ещё цеплялся за мысль, что однажды этот ритуал закончится. Однажды, возможно, он сможет расправить крылья, как птица свободы, которую он так часто представлял в своём воображении. Но пока он был здесь, окружённый тьмой и собственной болью.

В его голове вновь прозвучал голос: – Выберись из клетки. – Он отвернулся от света, исходившего из узкой щели в стене, и посмотрел на свои руки. Эти руки, которые когда-то держали сёнген, теперь сжимали только цепи, видимые и невидимые. – Однажды, – подумал он, — я выберусь отсюда. Но пока я должен выжить. И тогда… Тогда я прикончу его!

Новая солнечная смена подступала, пусть и ничем не отличавшаяся от предыдущей. Он был готов терпеть новые унижения, которые она принесёт с собой. И только лишь одна мысль не давала ему покоя: «А кого именно я так сильно хочу прикончить?».