Читать книгу Убийство в Оптиной пустыни - Михаил Федоров - Страница 19

Вечером протоколы допросов скопились на столе у Мортынова. Он пробегал бумаги взглядом, что-то его заинтересовывало, и он внимательно читал, что-то пропускал.

За Сенищевым листал допросы сестры наместника: «Ничего толком…», токаря, разнорабочего, послушника наместника монастыря.

«Пустышки».

Мать отца Василия с портретом сына

Вот задержался на допросе:

«Протокол допроса свидетеля 20 апреля 1993 года… Оптина пустынь следователь калужской прокуратуры Сашин допросил… Рослякову Анну Михайловну…»

«Мать отца Василия», – вспомнил мирскую фамилию убиенного иеромонаха.

Читал:

«1920 года рождения… Родилась в деревне Лощиха Мещовского района Калужской области…»

Подумал: «Где же это?»

Игорь с отцом

Игорь Росляков, студент

Игорь Росляков с командой по водному поло (сидит слева)

Читал дальше:

«…вдова… образование 5 классов… пенсионер… место жительства Москва… не судима… г. Москва, ул. Юных Ленинцев, д… кв. … телефон 1728… допрос начат в 18 часов 30 минут…»

«Из калужской глубинки, а выбралась в столицу, вырастила сына – и на тебе…» – пронеслось в голове.

Читал:

«…Отец Василий (Росляков Игорь Иванович), которого убили в ночь с 17 на 18 апреля 1993 года, мой сын. Сын мой родился в 1960 году, 23 декабря. Рос нормальным, спокойным ребенком. Учился хорошо. Занимался спортом, водным поло. Участвовал в соревнованиях российских. Союзных. Бывал на соревнованиях за границей. Игорь закончил МГУ, факультет журналистики, в 1986 или 1987 году. Там он также учился хорошо».

«Окончил МГУ. Был за границей… – подумал Мортынов. – Везучий, а оказался в монастыре».

Читал: «Мой муж Росляков… Отец Игоря умер давно, в 1978 году, и, кроме Игоря, у меня никого не было. Каких-либо черепно-мозговых травм у Игоря не было. На учете он нигде не состоял, ни на психиат-рическом, ни на наркологическом. Пять лет назад Игорь, читая много различной литературы, решил уйти в монастырь и выбрал Оптину пустынь. Свой уход в монастырь он объяснил тем, что он выбрал для себя путь духовной жизни. У Игоря были друзья в мирской жизни, врагов у него не было».

«И это все? – чуть не вырвалось. – Даже я знаю больше…»

Отец Василий с паломницей

Он уже навел справки и знал, что отец Игоря в войну воевал на Северном флоте, потом работал в правоохранительных органах оперуполномоченным, во вневедомственной охране, охранял Институт имени Сербского, положил партбилет, когда столкнулся с несправедливостью. А сколько ее, уж это Мортынов знал не понаслышке.

Знал, что мать у Игоря – ткачиха. Жили скромно, в пятиэтажке.

Сын серьезно занялся плаванием…

Рубаха-парень. Родители купили сыну магнитофон – он его отдал другу, который сам себе купить не мог. Гитару отдал… Когда ему шел девятнадцатый год, умер отец… Ездил за границу с командой. Увлекся голландкой и стал «невыездным»… Потянулся к религии. Оставил спорт. Подался в монастырь. Приняли в послушники. Постригли в монахи…

Лощиха

«Вот что надо выяснять, а не переливать из пустого в порожнее…» – вдруг обдало следователя Мортынова. И ему вся юридическая схоластика, которой набили несколько томов, показалась никчемным хламом. Копеечным, сиюминутным, в сравнении с бесценностью, которую бы высветила жизнь этого монаха.

Выйдя в дежурку и узнав, что Лощиха в соседнем с Козельским Мещовском районе, понял, что неспроста привело Игоря Рослякова именно в Оптину: видимо, не раз ездил на родину матери, а где-то недалеко за Жиздрой в лесах пряталась Оптина пустынь.

Гостиница в монастыре. 2020 год

Но пребывал следователь Мортынов в состоянии просветления недолго. Его быстро опустила на землю реальность, ради которой он прибыл в Оптину: не летать в высотах духа, становления человека он приехал сюда, а делать работу от сих и до сих: кто убил, как убил, за что убил, что ему за это будет.

Остановился и на допросе Петровой Натальи Юрьевны:

– Кажется, Наталью Юрьевну уже допрашивал козельский прокурор…

Поискал допрос прокурора:

– Ого, всего несколько строк, а здесь две страницы. Ну и тунеядец же прокуроришка! Что же надыбали после него?

Читал:

«…В Оптиной третью неделю… Проживаю в гостинице за пределами монастыря… Мое послушание – уборка в храме… Два раза в сутки… Служба начинается в половине шестого, заканчивается около двух дня… В этот день, когда случилась беда, была праздничная служба, кончилась она около пяти утра. Мы пошли в гостиницу разговляться. Разговелись и пошли на уборку храма на послушание. Шли с Солодкиной Людмилой… Когда вошли в монастырь, звонили колокола… Когда дошли до середины Казанского собора, звон прекратился… Мы не обратили внимания на это и шли к Введенскому собору… Когда подходили к нему, раздался крик женщины… От звонницы. Она стояла у звонницы… Я прошла мимо этой женщины и увидела на полу монаха… Лицо его закрыто мантией… Здесь я как-то распрямилась и посмотрела по направлению ворот к скиту и увидела силуэт человека в монашеской одежде…»

– Кто б это мог быть?

Читал:

«Я даже не могу сказать, шел он или нет… Я почему-то подумала, что монаху, лежащему на полу звонницы, нужна медицинская помощь… Я посмотрела на него и увидела – еще лежит монах… Здесь я поняла, что случилась беда… Подняла глаза и увидела у сарая человека, он одновременно двумя руками снимал с себя шинель…»

– Снимал шинель… Вроде кто-то говорил об этом…

Читал:

«Роста где-то 160 см, он ниже меня… Я поняла, что произошло убийство и человек в шинели – убийца, и страшно испугалась. Оглянулась назад, обнаружила, что у звонницы нет никого из женщин. Я оказалась одна с лежащими монахами. Все это я увидела и оценила одномоментно. Буквально в одну секунду. Обернувшись и не увидев женщин, я заметила идущего ко мне от иконной лавки страшного, как мне показалось, мужчину».

– Монах… Снимал шинель… Страшный мужчина…

Читал:

«Я испугалась и бросилась бежать к монастырской трапезной. Звала на помощь, обегая Введенский храм справа. Поэтому мужчину, снимавшего шинель, я видела всего одно мгновение… Без шинели я его не видела. Хлястик шинели был оторван на талии. Шинель была длинная. Головного убора на нем не было. Какие волосы – не могу сказать».

– Это новое…

Дальше:

«Я обежала храм, выбежала к трапезной и увидела, что от трапезной до центрального входа в монастырь не было ни одного человека. И здесь же увидела, что из храма выходит народ. С ними я и пошла вновь к звоннице… Видимо, я пошла к медпункту, чтобы попросить оказать помощь. И, проходя мимо звонницы, я пошла к лазарету и по пути к нему встретила двух женщин – одна из них Люба, она из Москвы. Мы с нею оформляли плащаницу. Люба, увидев меня, спросила, что случилось, я ответила, что кого-то убили. Она предложила пойти посмотреть, и мы пошли от места, где встретились, в направлении к звоннице. По пути мы увидели, что на дорожке, ведущей к воротам, к скиту, между двумя домами лежит еще один монах… Мы подошли к нему… Он лежал на спине головой к звоннице, ногами к скиту. Лицо у него было укрыто мантией. У меня сложилось впечатление, что лица у всех были укрыты специально, хотя я могла ошибаться. Мантию с лица пыталась снимать Люба, и ей это никак не удавалось. Когда ей удалось открыть лицо, то мы узнали отца Василия. Он открыл глаза, он был еще жив. Я закричала, к нам от звонницы побежали люди… К нам подбежали братья, все они были в подрясниках. Им отец Василий тоже не смог ничего сказать. Я стала кричать, что у сарая должна быть шинель… Туда побежали послушник Александр Петров и отец Митрофан, и действительно был найдена шинель и большой нож…»

– Вот стоящий допрос… А из этого половину можно, – приподнял кипу бумаг над урной и чуть туда не бросил. – А прокурор – тунеядец! Две строчки нацарапал…

Стоящий – нестоящий протокол, но и он не позволял ухватить «зверюгу».