Читать книгу Мировая поэзия - Михаил Меклер - Страница 25

Старые Мастера не ошибались никогда.

Они страдали, им было всё равно,

их позиция не зависела от времени всегда,

даже если кто-то ел, или открывал окно,

или шёл вперед. Невозможно это позабыть,

как пожилые люди трепетно ожидают крах,

чудесного рождения, которого могло не быть,

а дети, чтоб не случилось, катались на коньках,

на опушке леса, или где-то на пруду.

Они никогда не забывали про то,

что муки идут своим чередом, а в углу,

всегда есть неприятное место,

где гуляют собаки и лошадь мучительно,

царапает о дерево свою спину язвительно.

Например, у Брейгеля в Икаре: всё обернулось так,

что во время катастрофы ни пахарь, садовник, рыбак,

возможно и слышали всплеск, чей-то крик,

но для них это было неважным провалом.

Сияло жгучее солнце, именно в этот миг,

исчезали в зеленой пучине ноги Икара.

Вода, изысканный корабль спокоен на волнах,

с которого должно быть, кто-то и видал,

как с неба падал мальчик. Судьба терпела крах,

который никого не взволновал.

Он умер, когда были зимние метели.

Ручьи промёрзли, аэропорты опустели,

а снег закрыл лицо известных статуй

и градусник тонул во рту истекших суток.

Мы доверяли и слышали прогноз погоды,

день его смерти был темный и холодный,

далекий от болезни и от скверных слов,

от стаи волков и вечнозеленых лесов.

Речушка текла вдоль набережной.

Плачь скорби продолжался набожный.

Смерть поэта скрывалась от его стихов,

то был его последний день, он был таков.

День медсестер, сплетен и слухов,

все части тела его восстали духом,

пустота заполнила всю площадь рассудка,

безмолвие поглотило окрестностей промежутки.

Потоки чувств текли в поклонников зов,

теперь он разбросан среди ста городов.

И полностью отдан незнакомым привязанностям,

чтоб найти счастье в новом лесу и быть наказанным,

по чужому кодексу совести. Так слова покойника

перевариваются в живых кишках спокойненько.

Но в шуме завтрашнего дня и значимости жизни,

где, как зверьё, ревут дельцы под сводом Биржи.

Страдания бедных справедливы для привыкшего народа,

ведь каждый в клетке самого себя, почти обрёл свободу.

Многие будут думать об этом дне,

как каждый думает о своей судьбе.

С любым прогнозом согласимся пригодным.

Его день смерти был мрачным и холодным.

О нём в бюро статистики нашли немного:

он тот, на кого никто не подал жалобы.

Все отчеты о его поведении гласили строго,

что в старомодном смысле он был праведник.

Он служил Большому Сообществу и всегда был годен,

ушёл однажды в отставку, лишь на время войны.

Всю жизнь работал на фабрике, никогда не был уволен

и был доволен своим работодателем, Fudge Motors Inc.

Он не был странным и не разносил заразы.

По мнению психологов он был даже очень популярен

и заплатил все взносы в наши профсоюзы,

среди друзей любил выпить. Вот такой был парень.

Пресса утверждает, он читал газету каждый день

и реагировал на рекламу во всех отношениях.

Он был полностью застрахован от всех проблем,

лечился, но был здоров без исключений.

Для полноценной жизни и современного успеха,

о преимуществах рассрочки он был осведомлён.

Он имел всё необходимое для модного человека:

машину, холодильник, кондишн и магнитофон.

Общественные исследователи довольны весьма,

что он всегда придерживался правильного мнения,

был мир, он был за мир и воевал, когда была война.

Он был женат, имел несколько детей для населения.

По словам демографа это было свойственно его поколению.

Учителя сообщают, что он был во всём примерным учеником.

Был ли он свободен? Был ли он счастлив? Вопрос сомнения.

Если бы что-то было не так, мы бы точно услышали о том.

Взгляд был утерян, опустошён,

слезы из глаз текли ручьём,

треснула судьба и падала вниз,

с зимнего неба, как тихий каприз.

Любовь, её украли и захоронили,

под камнем в полночь, на могиле.

Ограбленное сердце умоляло тело,

забыть проклятия, что оно терпело.

Лицо краснело от злостного стыда,

сказать стало нечего больше тогда.

Была мерзкая ложь с которой солдат,

использовал и бросил её без утрат.

Остановите часы, телефон отключите,

собачке кость бросьте и помолчите.

Без рояля, под барабанный стук,

несите гроб, за ним скорбящие идут.

Пусть самолёт над вашей головой,

напишет в небесах, что он живой,

а лебедь в бабочку на шее спрячет грусть,

гаишники в перчатках чёрных будут пусть.

Он для меня был Север, Запад, Юг, Восток,

моя рабочая неделя, уикенд и воздуха глоток.

Он был мой полдень, вечер, речь моя и песня.

Я думал, любовь продлится вечно. Ошибся я.

Погасли звёзды, весь небосклон померк,

луна исчезла, не видно солнца фейерверк.

Слей океан, подними в лесу, что брошено,

ибо теперь повсюду нет ничего хорошего.

Рыба в спокойном озере,

в блестящем цвете роится.

Лебедь в небе морозном,

белоснежный кружится.

Лев великий тихо гуляет,

по своей саванне невинной.

По закону времени исчезают,

лев, лебедь, рыба, иные,

на волнах временного отлива.

Мы до последних своих дней

будем рыдать и петь,

пока не свихнётся сознанье

и Дьявол не станет иметь.

И как только доброта иссякнет,

перестанет появляться удача,

а любовь исчезнет для всяких,

тех кто летит, плывёт и скачет,

назад оглянись без зависти.

Память о безумных фразах,

как твист мимолетно прошёл,

но ты моя лебединая фаза,

я счастлив, что тебя лишь нашёл.

Ты мой подарок величия,

чем природа меня наградила,

моя мужская гордость,

ночная, прелестная дива,

подарившая мне влюбленность.

Вот где-то я лечу, а ты идешь,

но нет переживаний прежних, наших.

Вот дома ты кричишь или орешь

и крыльями взволнованными машешь.

Все чуждо в доме, каждому жильцу,

тут даже не по себе предметам,

давно гримасы гуляют по лицу

и все покорно мучаются этим.

И чем же их сейчас соединить:

характером, судьбой детей, деньгами,

ведь между ними существует нить,

ее обычно трудно описать словами.

А пустота души не хочет больше ждать,

и независимо от обязательств в браке,

дверной глазок не в состоянии узнать,

когда один к другому движется во мраке.