Читать книгу Мужской взгляд на библейскую женственность - Михаил Стефанович - Страница 10

«И явился ему Господь у дубравы Мамре, когда он сидел при входе в шатер, во время зноя дневного. Он возвел очи свои и взглянул, и вот, три мужа стоят против него. Увидев, он побежал навстречу им от входа в шатер и поклонился до земли, и сказал: Владыка! если я обрел благоволение пред очами Твоими, не пройди мимо раба Твоего; и принесут немного воды, и омоют ноги ваши; и отдохните под сим деревом, а я принесу хлеба, и вы подкрепите сердца ваши; потом пойдите; так как вы идете мимо раба вашего. Они сказали: сделай так, как говоришь.

И поспешил Авраам в шатер к Сарре и сказал: поскорее замеси три саты лучшей муки и сделай пресные хлебы. И побежал Авраам к стаду, и взял теленка нежного и хорошего, и дал отроку, и тот поспешил приготовить его. И взял масла и молока и теленка приготовленного, и поставил перед ними, а сам стоял подле них под деревом. И они ели.

И сказали ему: где Сарра, жена твоя? Он отвечал: здесь, в шатре. И сказал [один из них]: Я опять буду у тебя в это же время, и будет сын у Сарры, жены твоей. А Сарра слушала у входа в шатер, сзади его.

Авраам же и Сарра были стары и в летах преклонных, и обыкновенное у женщин у Сарры прекратилось.

Сарра внутренно рассмеялась, сказав: мне ли, когда я состарилась, иметь сие утешение? и господин мой стар. И сказал Господь Аврааму: отчего это рассмеялась Сарра, сказав: «неужели я действительно могу родить, когда я состарилась»? Есть ли что трудное для Господа? В назначенный срок буду Я у тебя в следующем году, и у Сарры [будет] сын. Сарра же не призналась, а сказала: я не смеялась. Ибо она испугалась. Но Он сказал: нет, ты рассмеялась.

И встали те мужи и оттуда отправились к Содому; Авраам же пошел с ними, проводить их» (Быт.18:1—16).

Из подслушанного:

«…Солнце… Палящее полуденное солнце…

Очередное из трёх десятков тысяч таких же, которые я видела за свою жизнь. Очередное из двадцати пяти с лишним тысяч солнц, прожитых с Аврамом. Ой, простите, с Авраамом! Ведь теперь его надо называть только так: АвраА-А-А-Ам! Уже год прошёл с тех пор, как благоверный сменил имя и себе, и мне, а я никак не привыкну. АвраАм! СарРа! Уже год прошёл, как я вынуждена терпеть эту удвоенную «р», эту мужнину блажь, эту насмешку, эту издёвку. СаРРРРа… Как будто бы лишняя буква в имени способна заменить мне отсутствующих детей! Как будто бы дополнительная буква может дополнить мою недостаточность и ущербность, превратив меня в достаточную и безущербную госпожу многочисленного семейства! Если бы всё было так просто, то я бы согласилась быть не только Саррой, а Сарррррррррой!!! Уже год прошёл с новым именем. Но ничего не изменилось. А может полгода? Или три? Сбилась со счёту. И немудрено: сегодняшнее палящее полуденное солнце – такое же точно, как и двадцать пять с лишним тысяч полуденных солнц, встреченных мною вместе с Аврамом. Ой, простите, с Авраамом. Именно так он повелел мне его называть год назад. Или полгода? Или три года назад? Уже говорила об этом? Вот хоть убейте, не помню. И неудивительно, мне ведь уже девяносто! И сказать про меня «не молодею» – это всё равно, что сказать про изюм, что это слегка подзавявший виноград, а про заплесневелый сухарь, что это вчерашняя ха́ла. Много ли сока вы сможете выжать из изюма? Много ли слёз может выжать из себя девяностолетняя старуха, даже если сердце продолжает болеть от несбывшихся надежд?

Слёзы… И хотелось бы порой всплакнуть, да не чем… Может виной тому палящее полуденное солнце выпарившее все слёзы? Или двадцать пять тысяч солнц, двадцать пять тысяч дней прожитых в ожидании чуда? Чуда материнства? Или двадцать пять тысяч заплаканных подушек?

Кто-то когда-то сказал, или же где-то я читала, что «надежда, долго не сбывающаяся, томит сердце»25, ослабляет сердце, изнуряет его, заставляет болеть. Надежда – она как воздух для резинового воздушного шарика-сердца: может растяяяаааагивать, раздувааааать его, но не до бесконечности. Вначале она наполняет шарик и поддерживает его форму. Но затем… Стенки шарика становятся всё тоньше, напряжение в них всё больше и наступает момент когда, оп, и приходит классический вопрос: «Интересно, что это так бумкнуло? …И где, интересно знать, мой воздушный шарик? И откуда, интересно, взялась эта тряпочка?»26 Надежда, тянущаяся двадцать пять с лишним тысяч солнц, растягивает сердце до толщины в одну двадцати пяти тысячную самой маленькой толщины и увеличивает в двадцать пять тысяч раз риск, что сердце бумкнет.

Говорят, что слёзы могут снять излишнее напряжение сердца, могут ослабить боль. Но где их взять, эти слёзы, когда тебе уже девяносто? И потом, смогут ли слёзы укрепить изнурённое и растаявшее сердце? Вот уж навряд ли. Поэтому, я давно уже приняла решение: никогда, слышите, никогда и никто не увидит моих слёз!

Кто-то когда-то сказал, или же я где-то читала, не помню уже, всё же мне девяносто, так вот, кто-то когда-то написал для меня прекрасное руководство к жизни. Послушайте:

Смех заглушить способен грозы,

Прикрыть обиду, боль и грех,

Безвольные уходят в слёзы,

А утешенье сильных – смех27.

С тех пор, как я прочитала эти строки, я решила встречать смехом любую боль, любое оскорбление, любую издёвку! Я решила отвечать смехом на насмешки. СаРРа? – Ха! Госпожа множеств? – Ещё раз ха! От меня произойдут народы и цари народов28? Три раза ха, ха, ха. Никто и никогда не увидит моих слёз. Никто! И никогда! Даже мой муж.

По сути, он вовсе неплохой. И мне с ним повезло. Другой на его месте мог бы давно уже выгнать бесплодную. Мало ли примеров в жизни, когда счастливые браки распадались из-за отсутствия детей? Так что мне повезло с моим Аврамом. Ой, простите, Авраамом. Никак не привыкну. Так вот, мне с ним повезло. Ну, разве что только не хватает ему самой малости тактичности и чуткости. Уж лучше бы умолк насовсем со своими идеями о потомстве, многочисленном как песок. Вот как объяснить ему, что мой смех, которым я отвечаю на его фантазии об отцовстве, это вовсе не смех одобрения и радости? Как объяснить ему, что смех бывает и истерический, и беспокойный, и скрывающий смущение, и прячущий раздражение?»

– Сарра! Сарра! – вывел Сарру из горестных размышлений призывный голос мужа. – Скорее возьми три меры муки, самой лучшей, замеси тесто и напеки хлеба.

«Что это за гости там под деревом прячутся от зноя? С чего вдруг мой благоверный так захлопотал? Должно быть важные персоны? Кажется, про меня спрашивают. Точно так. Раз мой благоверный тычет пальцем в мою сторону. Где мой рожок для усиления звука? Ага. Вот. О чём они там? Что-что? У меня через год будет сын? Ну, это уже ни в какие ворота!» – снова подступил к горлу ком боли и обиды. – «Никто и никогда больше не увидит моих слёз! Утешенье сильных – смех! Пусть мне совсем не радостно, пусть меня никто не щекочет, пусть я скорее в истерике, чем в облегчении, но в ответ на очередное глумление, я посмеюсь, а не заплачу! Не плакать, Сарра, не плакать! Прошло мое время, утехи кончились‚ да и господин мой стар, но пусть не будет это поводом для слёз!»

– Отчего это рассмеялась Сарра, сказав: «неужели я действительно могу родить, когда я состарилась»? Есть ли что трудное для Господа? В назначенный срок буду Я у тебя в следующем году, и у Сарры будет сын29.

«Ого! Как неудобно вышло. Неужели я не смогла спрятать свои переживания, свои обиды за маской отсутствующего спокойствия? Неужели в моей защитной маске появились бреши и прорехи? Вот что значит старость… Срочно включаю турборежим»:

– Да не смеялась я! С чего вы взяли? Это, видимо, масло на сковороде зашипело. Или ветер в листве прошуршал. Или овцы в загоне. Да всё, что угодно! Но не я. Я не смеялась!

«Вот ещё не хватало мне дополнительных разбирательств: „а что“, да „почему“. По-видимому, это какие-то пророки, или же вестники, или же бродячие проповедники-целители-чудотворцы. Сейчас пристанут: „давай руки возложим, елеем помажем“. А оно мне надо? Я только-только научилась подавлять свою тоску и боль. Вот не хватало мне именно сейчас, в двадцать пять тысяч первый раз услышать, что веры у меня мало, или же, что исповедую неправильно, или же, что не так провозглашаю! Послала бы всех, да так, чтобы не культурно, не вежливо… Но…»

– Я не смеялась! («Точка! Обсуждение закрыто! Я в домике! Я в глухой обороне! Мой смех – моя крепость! Не трогайте меня, если не хотите встретить совсем другую Сарру, не ту молчаливую скромницу, что расписана во множестве книг, а Сарру, которую я сама боюсь!»)

– Нет, ты рассмеялась.

«Как-то странно это прозвучало. Без упрёка, без нападки, без глумления, к которым я привыкла за мои двадцать пять тысяч солнц. Но и без равнодушия, без безразличия. С какой-то силой, незнакомой и неизвестной мне. С силой, против которой не хочется ни спорить, ни возражать, ни бороться. Ещё чуть-чуть, и я расслаблюсь, скину броню, и… расплачусь? Нет! Нет! Нет! Утешенье сильных – смех! Хватит уже обещаний и надежд, не сбывающихся надежд, томящих сердце надежд! Он спрашивает, почему я рассмеялась? Да потому что болит!!!»

Здесь мы прервём на время наше подслушивание, чтобы понять, как относится, если вообще относится, к нам, не страдающим в течение десятков лет от бездетности, как относится к нам история переживаний Сарры.

12й стих 13й главы книги Притч в малоизвестном и редко используемом переводе П. А. Юнгерова звучит следующим образом: «Лучше начинающий от сердца помогать, чем обещающий и подающий надежду…» Перефразировав этот вариант можно сказать и так: плох обещающий и подающий надежду, но не начинающий помогать. Согласны? Если «да», то вы хорошо знакомы с ситуациями сродни Сарриной, но связанными с любыми другими областями жизни. И вы хорошо знакомы с идеей «дразнящегося» Бога:

– Хочешь честную и прибыльную работу? Чтоб без криминала, без приписок, без жульничества? Вот, смотри, у Меня есть. Сейчас тебя пригласят на собеседование и обсудят условия выхода на работу.

А через полчаса буквально тебе перезванивают с вежливым отказом.

– Хочешь? Смотри, у Меня есть. Но не дам.

Или может быть так:

– Хочешь мужа-христианина? Чтобы в церкви лидером был? Чтобы Писание хорошо знал? Чтобы к тебе внимателен был? Вот, смотри, у Меня есть. Сегодня он пригласит тебя на вечер поклонения, а после проводит домой, осыпая комплиментами.

А через месяц мужчина вашей мечты объявляет о помолвке с другой.

– Хочешь? Смотри, у Меня есть. Но не дам.

Или может быть так:

– Хочешь получить наконец исцеление кожи от изрядно надоевшего золотистого стафилококка? Вот, смотри, у Меня есть. Новейшее лекарство! Две недели и твоя кожа будет гладкой, как у младенца.

А через месяц сыпь и воспаления возвращаются с новой силой.

– Хочешь? Смотри, у Меня есть. Но не дам.

И подобные ситуации повторяются снова и снова. И повторяются то в одной, то в другой проблемной болевой точке вашей жизни. И приучают постепенно не верить в обещания. И приучают постепенно прятаться за самоиронией или сарказмом, за отстранённостью, самоизоляцией и игнорированием общения, за имиджем сильной и самодостаточной женщины, за нервным смехом Сарры. И вот ты уже убедила сама себя, что в состоянии прожить полноценной и достаточной жизнью без ребёнка ли, без мужа ли, без работы по сердцу ли, без всего того, что тебе так хотелось бы, что не является греховным, что соответствует общей воле Бога, что у Бога точно есть! Но… Сколько раз ты слышала «будет у тебя»? А сколько раз реагировала на это обещание нервным смешком? Лучше спрятаться «в домике», чем столкнуться с «не дам»? Лучше пропустить обещание между ушей, чем разглядеть в нём ещё одно глумление?

А слышала ли ты вопрос «отчего это ты рассмеялась?» И как ты на него отвечала? Как Сарра? Прячась ещё глубже? Надевая ещё один слой брони отрицания своей боли? Рефлекторно прикрывая свою рану? Но если прятать свою боль, в том числе за смехом, за самоиронией, то эта боль не сможет быть исцелена! Впрочем, пример Сарры опровергает это «мудрое» утверждение. Смеялась ли Сарра скрывая свою боль или же смеялась она, напротив, демонстрируя своё неверие, смеялась ли она как бы коля́ в ответ тех, кто уколол её, или же смеялась она, чтобы не было совсем страшно, как бы то ни было, Сарра пряталась за своим смехом, как за щитом, пряталась от надежд на исполнение Божьих обещаний. Но Бог не упрекал её за это. Не нападал. Он лишь констатировал факт. Причём факт нервного смеха, а не маловерия или же неправильного исповедания. И что потом? А потом Сарра смеялась снова. Но уже после рождения Исаака, чьё имя, кстати, переводится как «смех». Но это уже был совсем другой смех, смех, «сотворённый» Богом. Другой смех и другая история.