Читать книгу Городской триптих - Наталья Ермаковец - Страница 2

Если бы Юльку Репьеву попросили назвать первое детское воспоминание, она бы с уверенностью ответила: «Ромашки». Огромное поле бело-желтых цветов, растущих так густо, что казалось, они были везде: на земле и даже вместо облаков. И при этом Юлька неизменно видела себя почему-то со стороны: вот идет по траве, срывает самые длинные стебли, иногда с корнем, а потом несется дарить букет папе.

Наверное, это было единственное спокойное мгновение из ее детства. Во всяком случае, позже бабушкино бурчание обычно заканчивалось одним и тем же: «И чего ее тянет на подвиги? Нет бы сидеть в уголочке и играть с куклами». Действительно, играм с плюшевыми зверями и пластмассовыми пупсами Юлька предпочитала «войнушку», катание на качелях до головокружения и тошноты, футбол и другие дворовые забавы. Главное, чтобы громко, с гиканьем. Если же до кукол и доходило дело, то они с соседом Женькой, который был старше ее на два года, разбирали розовощеких девчушек на запчасти, чтобы узнать, что скрывается в мягком животе или почему глаза их открываются, но не поворачиваются в сторону, а потом аккуратно прятали следы преступления в мусорный бак.

В пять лет Юльке подарили туфли. Красные, лакированные, совсем как у взрослых, с малюсенькими дырочками в кожаном ремешке, который так тяжело было застегивать. Зато оказалось, что в них очень удобно стоять на кончиках пальцев. Правда, приходилось выворачивать стопы и держаться за стену. Но если откопать в шкафу мамин газовый шарф, обернуть им талию (Ух, какая тоненькая!), то в зеркале отражалась настоящая балерина. Совсем как та фарфоровая статуэтка, что спрятана у них в серванте. Только Юлька, в отличие от фигурки, иногда покачивалась из стороны в сторону от напряжения. Жалко, что после недели таких упражнений мама заметила потертые носки новых туфель и заставила дочь дать обещание прекратить портить обувь. Подбрасываемая в маминой руке скакалка оказалась убедительным доводом.

Затем дома наступило относительное затишье, во время которого Юлька мечтала стать учительницей. Начало педагогической карьеры ознаменовалось тем, что она целый вечер расчерчивала толстенную тетрадь, от усердия высунув кончик языка и залив пастой из подтекающей шариковой ручки письменный стол. Потом придирчиво выбирала учеников. Попадали в ее класс не все, а только любимые книжные персонажи или герои последних просмотренных фильмов. Даже друг Женька не удостоился чести быть записанным в журнал. Незнайка стал завидным отличником. Бекки Тэтчер же никогда не поднималась выше троек: так Юлька мстила «правильной» красавице за пренебрежение Томом Сойером, перед шалостями которого просто преклонялась. Список учеников медленно дополнялся, но потом место на первой странице закончилось, а с ним и Юлькино желание преподавать.

Следующим увлечением стала геология, а точнее, кладоискательство. Восьмилетней Юльке достаточно оказалось секунды, чтобы увидеть по телевизору о затерянных сокровищах Степана Разина и умчаться во двор, прихватив с балкона детский желтый совочек, который мама приспособила для пересадки фиалок.

Подходящих для раскопок мест вокруг было много. С одной стороны к дому примыкало то самое поле, где раньше росли ромашки, а сейчас из года в год его засевали рожью, которую местами вытаптывали «табуны» ребятишек, игравших в «казаки-разбойники». Чуть выше, на горке, вдаль уходила гряда островков из деревьев, любовно называемых «лесками». Это были единственные места, где детям беспрепятственно разрешали разжигать костры, чтобы испечь картошку. Кроме того, акации и ивы разрослись там так причудливо, что перелезать с ветки на ветку умели даже самые неповоротливые. Женька с Юлькой к таким не относились, поэтому их часто можно было увидеть почти на макушках деревьев, где съедобная «кашка» казалась особенно сладкой.

В первый же день кладоискательства, раскопав вдоль и поперек ближайший лесок и выпачкав в жирной глине не только штаны и футболку, но даже уши, Юлька наволокла домой груду камней, чтобы в тишине и спокойствии отмыть их и изучить. Но субботняя уборка поставила крест на детском стремлении разбогатеть: мама не оценила стараний дочери и выгребла из углов все залежи, не обращая внимания на Юлькины мольбы не выбрасывать «вот этот камешек, у него золотой уголок». Уцелел лишь один обломок, да и то у Женьки. Годы спустя ребята притащили его на урок истории и несказанно удивились, когда учительница во всеуслышание заявила, что это остатки каменного топора и им самое место в краеведческом музее.

Но это было позже. Тогда же, после уборки, чтобы отвлечь насупившуюся Юльку, бабушка всунула ей в руки первое, что попало под руку, – журнал по кройке и шитью. Простой жест имел плачевные последствия. Нахохлившийся совенок моментально исчез, и Юлька потянулась к маминому шкафу, собираясь потрошить его для создания умопомрачительного наряда.

Взрослые не сразу среагировали на попытку дочери стать дизайнером-модельером и улыбками встречали каждый новый выход Юльки то с безумным гнездом из платка на голове, то в подвернутых брюках и длиннющей блузке. Апофеозом стало появление модели в мамином светлом платье под шаркающее сопровождение сваливающихся с ног туфель. На шелковой ткани красовались кровавые асимметричные потеки, от которых Дракула бы умильно улыбнулся, а мама невольно уподобилась драматической актрисе: схватилась за сердце. Оказалось, что рано.

Следы от гуаши были мелочью по сравнению с треском ломающегося каблука и рухнувшей с грохотом Юльки. Импортные туфли, стоившие трети зарплаты, полетели в мусорку. Выходное платье замачивалось в тазу, но производители краски потрудились на совесть, и к утру платье походило на половую тряпку и повторило участь выброшенной обуви. А виновница всего этого на три дня переселилась в кладовку и наотрез отказывалась оттуда выходить, если слышала голос мамы.

После домашнего ареста Юльку отпустили на улицу с клятвенным заверением не устраивать ничего особенного. На скамеечке у подъезда чинно сидела незнакомая девочка и катала ногой полосатый мяч. За эти дни Юлька так истосковалась по общению, что рванула к незнакомке и с ходу выдала:

– Привет. Я играю.

– Во что? – Девочка перекинула на спину косичку и робко улыбнулась.

– Во все. – Юлька бухнулась рядом. – Хочешь, покажу принцессу?

Не дожидаясь согласия, она перегнулась назад, к клумбе, нагло сорвала парочку розовых цветов, а потом под скамейкой нашла обгорелую спичку. Нанизанный на нее бутон обернулся широкой юбкой, а распотрошенный стебель одуванчика превратился в кудрявые волосики. Куколка вышла так себе, на троечку, но незнакомка одобрительно закивала.

– Дарю. – Юлька великодушно протянула ей поделку. – Тебя как зовут?

– Дарима.

– Дарка значит. А меня Юля.

Наверное, со стороны они смотрелись очень необычно: маленькая Дарима, в чистеньком, выглаженном платье в синий горошек, с тонким ободком в темных волосах, и черная из-за загара Юлька с кривой, будто погрызенной, челкой и выгоревшими до белизны прядками, забранными в неопрятный хвостик. Короткие шорты не скрывали ее многочисленные синяки, фиолетовые или желтые, в зависимости от срока давности.

– Это мальва. – Дарима еще раз покрутила цветочную принцессу.

– Может быть. – Юлька почесала облезающий нос. – Ты где живешь?

– Здесь, на первом этаже. – Рука Даримы указала на окна за спиной. Через стекло виднелись нескончаемые ряды герани и еще чего-то осокоподобного с длинными тонкими листьями.

– А, вместо Фроликовых. А мы на третьем. – Юлька задрала голову и кивнула на балкон с коричневой рамой, откуда выполз наружу и полоскался на ветру пыльный край занавески.

Дверь соседнего подъезда, противно скрипнув, выпустила высокого вихрастого мальчишку в длинных, ниже колен, шортах и линялой клетчатой рубашке. Он огляделся по сторонам, и Юлька приглашающе махнула рукой.

– Привет, Ляпа. – Подошедший мальчишка поднял лежащий мяч и начал подбивать его ногой, стараясь попадать через раз коленом и носком кеда. – Где пропадала?

– Салют, Жень. Дома, в кладовке.

– Опять учудила?

– Есть немного. Знакомься. Это Дарка.

– Необычно, – хмыкнул тот, не прекращая своего занятия.

– А то! Что нового?

Мальчишка покосился на молчавшую Дариму и упустил мяч. Тот, с хрустом переломив гладиолус с полураспустившимися лиловыми бутонами, прицельно приземлился на середине клумбы. Юлька прыснула и, когда Женька, чертыхаясь, полез в цветы, встала, потянув Дариму в сторону.

– Смываемся, а то сейчас проснется баба Галя и заведет старую песню, что портим ее цветник. Развела тут, понимаешь, ботанический сад!

Женька догнал их за домом. Его и без того лохматые волосы приобрели сходство с обороняющимся дикобразом, а на шортах в районе левого колена темнело пятно: видно, дотянуться до мяча было непросто.

– Ляпа, есть тема. – Женька оперся ногой на мяч и хитро глянул на подругу. – Помнишь тот гараж у сосны? Синий такой. На котором Бяша вечно пишет «Юлька – дура»…

– Ну? – Интонация Юльки ясно давала понять, что она сообразила, о каком месте идет речь, а этого Бяшу готова прикопать у той же стены, которую он и портил.

– Так вот, с обратной стороны гаража насыпали песок, прилично так, мне где-то по пояс. – Глаза Юльки начали широко открываться от предвкушения чего-то интересного, и она нетерпеливо облизнула губы. – Все уже прыгали там. Секунды две полета обеспечены. Ты будешь?

– Спрашиваешь! Только пошли сейчас, пока бабушка не вышла в магазин. Прыгнем по разочку и как раз вернемся. Дарка, идешь? – Юлька вспомнила о новой подружке.

Дарима нерешительно переступила ногами. Левой ступне что-то мешало: оказалось, что в кружевном носке запуталась травинка с пушистой метелкой на конце. Пока Дарима вытаскивала стебелек, стараясь не испачкать белоснежную ткань, Женька язвительно бросил:

– Что, со двора не разрешают уходить?

– Не разрешают, – вздохнула Дарима и выпрямилась. – Мы же только вчера приехали. А… далеко этот гараж?

– Да вон за десятым домом, ну, этим, что напротив нашего. – В глазах Даримы отразилось колебание, и Юлька с жаром продолжила: – Мы быстренько, раз – и готово.

«Мама Нина точно заругает, – мелькнула мысль у Даримы. – Но должна же она понять, что сейчас обязательно нужно пойти с Юлькой и этим мальчиком, иначе они ни за что не захотят дружить с такой трусихой, как я». И Дарима медленно кивнула.

– Молоток! – одобрил Женька, а Юлька просияла.

За пятиэтажным домом, который обогнула троица, начались гаражи. Они были построены ровными рядами, образовывая подобие улиц, на которых по выходным слышался лязг гаечных ключей и курились дымки паяльников. От нескончаемых ремонтов автомобили медленно, но верно превращались в колымаги, а их хозяева вытирали заляпанные мазутом и маслом руки о грязные тряпки и наслаждались коротким мигом свободы от размеренной и правильной жизни дома.

– Пришли, Ляпа. – Женька кивнул на толстую сосну с искривленным стволом.

– А чего он тебя дразнит? – спросила Дарима, пока Юлька, запрокинув голову, обдумывала, сразу ли получится уцепиться за нижнюю ветку дерева или придется просить, чтобы ее подсадили.

– Да фамилия у меня такая – Репьева, а эти репешки цепляются ко всему, липнут. Сначала была Липа, стала Ляпа.

– Да и вляпывается она во все подряд, – влез в объяснение Женька и нетерпеливо огляделся. – Давай уже!

Сосна на ощупь оказалась очень теплой и шершавой, а ее смолистый запах напомнил Юльке деревню, куда они ездили год назад – продавать прабабушкин дом. После колки дров пахло так же, а весь двор был усеян желтоватыми щепочками, которые мгновенно загорались в печке и потом аппетитно потрескивали.

«Эх, надо было босоножки снять, скользят», – подумала Юлька, но, когда ее большой палец что-то неприятно царапнуло, тут же решила, что обувь лишней не бывает. Да и как босой прыгать в песок? Все пятки отобьешь.

На нижней ветке Юлька замерла и зачарованно обвела глазами все вокруг. Крыши, крыши, сплошные крыши… Казалось, опустись на одну – и ноги сами понесут дальше, к горизонту, где облака сливаются с землей и похожи на меховые ворсинки…

– Ты там что, уснула? – пробурчал снизу Женька.

Юлька очнулась и перекинула ногу на ближайший гараж. Крыша с неожиданным скрежетом просела, тут же откуда-то выскочил бородатый мужичок в растянутых у коленей спортивных штанах и мятой грязно-серой майке на шлейках.

– А ну вон пошла, мелюзга! Сколько можно грохотать? Сейчас все уши оторву!

Он замахнулся кулаком, и, хотя Юлька понимала, что ее никак не достать, стало страшновато. И одновременно очень весело. Она в два прыжка пересекла ржавую крышу.

– Ох и Ляпа… – уважительно произнес Женька, когда Юлька, не глянув, сиганула вниз с горделивым «Ки-я!». – Руки-ноги в стороны, каскадеры отдыхают…

Дарима улыбнулась, и тут же с противоположной стороны гаража раздался вскрик. Юлькин. Женька побелел и метнулся куда-то в сторону, Дарима за ним. Через несколько метров между постройками обнаружилась дыра, в которую и протиснулся Женька, чтобы потом выволочь и Дариму.

В это время Юлька тихо скулила, лежа на боку и обнимая левую ногу. «Ну и гад же этот Женька! – мысленно ругалась она. – Зачем врал-то про песок внизу? Пусто, одна голая земля с редкими травинками. Жучки толстые ползают, муравьи тащат хвоинку, вон грязная сумка валяется, а песка нет. Пара горстей наберется, но не обещанная гора».

Она же настолько привыкла доверять Женьке, что даже и не подумала сначала глянуть. В ноге кольнуло, и Юлька поморщилась. Какая разница, посмотрела – не посмотрела, все равно бы прыгнула, даже в битые камни.

Наконец рядом появился Женька и, окинув взглядом скорчившуюся Юльку, огорченно цокнул языком. Со свистом дышащая Дарима так крепко вцепилась в мяч, что теперь его можно было использовать для игры в регби.

– Ну ты даешь! – голос Женьки дрожал от ужаса и восхищения.

– Не трогай, больно! – Юлька остановила друга, когда он потянулся к поврежденной лодыжке. – Признавайся, наврал про песок?

– Да был он здесь, еще три дня назад. – Женька клятвенно ударил себя кулаком в грудь. В кармане клетчатой рубашки что-то затрещало, и он вытащил робота без руки. Подумал и сунул его обратно. – Зуб даю.

– Побереги их, чтобы мне орехи колоть, тогда прощу.

Женька широко улыбнулся.

– Идти сможешь?

– Сдурел? Даже ползти не получится.

– Тогда я пошел на расстрел. – Он обреченно склонил голову. – Кого звать: твоих или моих?

– Папы дома, как всегда, нет, – вслух размышляла Юлька; на глаза ей опять попались муравьи, волокущие на этот раз кусок дождевого червя, – а бабушка меня не дотащит.

– Значит, моих. – Женька вспомнил пряжку на армейском ремне отца и на долю секунды зажмурился. – Лежи тут, никуда не уходи.

– Очень смешно, – фыркнула Юлька в его убегающую спину.

Дарима кусала кончик косы, ее руки ощутимо дрожали и, наконец, выронили мяч.

– Больно?

– Больно, – согласилась Юлька и вытерла скользнувшую слезу, – и обидно, что опять буду переселяться в кладовку… Только оттуда выбралась! Хорошо хоть, что через две недели в школу, а то сидеть бы мне до конца лета дома и с балкона смотреть на вас.

Дарима громко шмыгнула носом.

– Ты смелая. Я бы так не смогла.

– Мама обычно говорит, что дурости во мне много и, пока она вся не выйдет, зеленку можно закупать ящиками. Бабушка тоже считает, что девочки так по-хулигански себя не ведут, но разве это хулиганство?.. На моей стороне лишь папа, но он редко бывает дома. – Юлька сдула челку с лица и чуть приподнялась на локте. – А ты уже знаешь, в какую школу идешь?

– Еще нет.

– Хорошо бы в нашу, восьмую, – выражение глаз Юльки стало тоскливо-мечтательным. – Сидели бы за одной партой… А то меня от всех отсаживают, говорят, стрекочу, как кузнечик. Ну какой же я кузнечик?!

Дарима не отреагировала на оскорбленную интонацию подруги: она мысленно рисовала себе картинку. Утро. Они с Юлькой вместе выходят из подъезда и всю дорогу до школы болтают, болтают. О чем? Да обо всем: что произошло вечером, какую книжку читали на ночь, кто приснился и к чему это. Может, просто хихикают. На уроках помогают друг другу, а во время перемен сидят на подоконнике, как воробьи на ветке…

«Да, пусть бы в восьмую», – мысленно согласилась Дарима и услышала возглас Юльки:

– О, Женька вернулся!

Дарима открыла глаза (оказывается, в темноте воображение лучше работает) и увидела Женьку, не добежавшего до них еще два гаража. Он на полкорпуса опережал высокого человека в домашних серых брюках, полузастегнутой рубашке и шлепках на босу ногу.

– Привет, страдалица.

– Здравствуйте, дядь Леша, – весело ответила Юлька.

Мужчина наклонился к ее ноге, аккуратно тронул в нескольких местах, а потом поднял саму Юльку на руки и скомандовал:

– Все за мной, шагом марш!

Командный тон Женькиного отца звучал так внушительно, что Дарима мгновенно поплелась за ним и забыла подхватить мячик. Это сделал Женька, который догнал ее и молча пошел рядом. Чуть покрасневшие глаза мальчишки говорили лучше всяких слов, как встретил Женьку отец дома и что сделал в невольном порыве. До Даримы доносились обрывки фраз Юльки, уютно устроившейся на руках дяди Леши и в красках описывающей свой прыжок и то, что ей «совсем не больно, ну, может, самую капельку».

– Ох и влетит тебе, Юлия, дома! – пророкотал Женькин отец, на секунду обернувшись, чтобы посмотреть на отстающих, и Дарима ускорила шаг, чтобы сравняться с подружкой. – Когда уже мать пожалеешь и повзрослеешь?

– Так я же ничего не делаю, оно само выходит, – пожала плечами Юлька и вздохнула. – Может, я вообще останусь такой навсегда?

– Как же, останешься! И ведь все тебе объясняли…

– Объясняли, – согласно кивнула Юлька.

– …в угол ставили…

– Ага.

– …сладостей лишали… Ничто на тебя не действует. И как с вами, оглоедами, быть? Драть как сидоровых коз, так?

Последняя реплика явно предназначалась не одной Юльке, и Женька, оценив угрозу, опустил голову.

«Кто ж знал, что за эти дни песок могут убрать? – думал он и намеренно притормаживал, чтобы не идти рядом с хмурящимся отцом. – Хотелось обрадовать Ляпу, а вышло, что и она огребет по полной, и мне подвалят. За то, что подбил Юльку на глупости, и за то, что пришлось будить батю, только вернувшегося после дежурства. И поспал-то он всего полтора часа…»

Остаток дня Юлька не любила вспоминать, да и что там было такого интересного? Ну, поехали они в больницу, где ей сделали снимок лодыжки и успокоили, что перелома нет, лишь сильный ушиб. Ну, лежала потом на кровати в своей комнате и смотрела в потолок, а за стеной тихо плакала мама, на одной ноте, без всхлипываний. Ну, пропахло все в квартире валерьянкой, от которой кружилась голова и оголтело мяукал Мурз. Важным было одно: папа никуда не ушел, как это частенько бывало последние дни. Он долго стоял в дверях Юлькиной комнаты, пусть и с молчаливым упреком, отчего его серые глаза превратились в две стальные щелочки.

А потом нога Юльки зажила, и отец снова пропал…

* * *

– Ляпа, выходи! Ля-япа-а! – Как он ни старался звать потише, голос разнесся по безлюдному двору, и его тут же подхватило эхо: – Па-а-а!

На последнем этаже распахнулось окно, вниз сорвалась струя воды, и зовущий тут же отскочил под защиту рябины. Удачно же ее посадила баба Галя прямо под подъездом! Выходит, страсть к садоводству тоже может быть полезной. Сверху смачно ругнулись и повторили попытку достать нарушителя спокойствия. На асфальте появилась безобразная клякса, похожая на громадный плевок. Парень довольно хмыкнул: за шестнадцать лет своей жизни он научился быстро соображать, когда нужно нападать, а когда стоит и затаиться. Сейчас был именно такой случай.

– Марчук, ты сбрендил? Восемь утра. Воскресенье. Лето…

Раздавшийся голос был хрипловатым после сна, с плохо скрытым раздражением, но парень мгновенно покинул свое укрытие: он дождался. На этот раз брызги от выплеснутой воды попали на джинсы. Сверху донеслось удовлетворенное причмокивание свежеиспеченного снайпера, с балкона третьего этажа – девичье хихиканье, а сам Марчук отряхнул влажную ткань и опять запрокинул голову.

– Ляп, выходи, очень надо.

– Выйду, – согласилась всклокоченная девичья голова, – и дам в ухо.

– Давай…

Около рябины ютилась невысокая лавочка. По вечерам она превращалась в настоящие посиделки с заранее распределенными местами: слева сбоку баба Галя, агроном-новатор в душе, а по натуре активная сплетница и тайная вуайеристка; дальше бездетная соседка тетя Тоня, отпускавшая настолько меткие и ядреные характеристики всем проходящим, что даже собаки опасались ее острого языка; завершала картину рыжая толстуха в бессменном халате, из которого кокетливо выглядывали руки грузчика и слоновьи ляжки. Если же последняя дама пропускала сеанс дворового кино, то освободившееся пространство распределялось между тетей Валей со второго этажа, известной своей любовью к котам и, соответственно, бывшей на короткой ноге со всеми продавщицами рыбы в районе; и хмурой бабой Машей из дома напротив, о которой ребята не знали ничего, но почему-то все равно ее избегали.

Сейчас прямо посередине скамейки свернулся клубком кот, один из тех, кого подкармливала тетя Валя. Свистевшие вокруг него пару минут назад водные снаряды совершенно не мешали бездомному ваське дремать в ожидании селедочных очистков или блюдца прохладного молока. Когда рядом с ним присел парень и шепнул: «Эх, усатый-полосатый!», – он даже не повел ухом, лишь приоткрыл узкий глаз. За одну секунду зверь успел разглядеть все, что нужно: лицо у севшего человека не наглое; брови не сдвинуты, значит, добрый; в руках ничего нет, что можно было бросить или прицепить на хвост. Такой не обидит, но «усатый-полосатый» потянулся, показательно выпустил когти и переместился на деревянную спинку. На всякий случай.

Гулко хлопнула дверь подъезда, и с крыльца спустилась та самая девчонка с балкона. Юлька Репьева. Его Ляпа. Чтобы срезать путь, она свернула с дорожки в траву и тут же пошла, высоко поднимая колени, как будто так могла уберечься от росы.

– Я придумала, что подарю тебе на день рождения. Пачку снотворного. Может, тогда ты дашь мне выспаться, жаворонок…

Юлька зябко передернула плечами, потянула рукава вязаной кофты так, что они закрыли пальцы, и села рядом.

– Привет, Ляпкин.

Впервые за те годы, что они росли вместе, он смотрел на нее по-особому: чтобы в памяти отложились все-все мелочи.

Спортивные штаны веселенькой розовой расцветки, еще бы сбоку рисунок пушистого зайчика – и здравствуй, детский сад. Из-под коричневой кофты выглядывает край футболки, старой, коротковатой и почему-то самой дорогой для Ляпы. Настолько любимой, что она упорно ее не выбрасывает, несмотря на то, что цвет стал какой-то неопределенный, а пятно от черники на боку ничем не отстирывается. Ляпа, милая Ляпа! Лохматая, с льняными волосами, с россыпью веснушек возле носа, с глазами невнятного цвета (он считал его серо-зеленым, а она сама называла «дристополетным»), с родинкой на правой мочке, из-за чего она так и не проколола уши, с длинной беловатой полосой, наверное, от подушки, через всю щеку…

Он сглотнул и, как всегда, когда волновался, без обиняков выдал:

– Ляп, я уезжаю.

– Куда? – Она снова подавила зевок, размеренно покачивая левой ногой.

– Отца переводят в новый гарнизон. На сборы одна неделя.

Босоножка соскользнула на землю, и стал виден потемневший ноготь на большом пальце: неделю назад Юлька решила на велосипеде покорить лестницу у магазина и ступней пропахала все ступеньки.

– Женька, ты серьезно? – В долю секунды ее взгляд стал осмысленным, а потом сразу же каким-то отчаянно-испуганным.

– Я тебе когда-нибудь врал?

– Нет пока… Но, может, решил начать с утра пораньше в воскресенье?..

– Юлька, что ты несешь?

Она с размаху откинулась на спинку скамейки, из-за чего потревоженный кот с коротким мявканьем спрыгнул в траву.

– А как же я? А Дарка? Что наша дружба без тебя?

– Все останется, как есть. – Женька потянулся к кусту, сорвал лист и начал разрывать его на мелкие части, укладывая их потом на колене на манер головоломки. – Тем более, что через год, после окончания школы, я бы и так уехал учиться. Раньше-позже…

– «Раньше-позже», – передразнила Юлька и смахнула зеленые обрывки с его ноги. – Дурак ты, Марчук, и успокаиваешь по-дурацки. Где твой гарнизон, где мы… Когда еще увидимся?

– Ну, вырвусь как-нибудь.

Они помолчали. Юлька застегнула кожаный ремешок на босоножке и встала, сдула с лица кривую челку.

– Дарке уже сказал?

– Нет, тебе первой.

– Я позову ее.

Юлька обогнула лавочку и прошмыгнула мимо клумбы к окну на первом этаже, в которое и забарабанила костяшками пальцев. Сначала хаотично, а потом стук стал с особым ритмом. Прямо как на футбольном матче: «Да-ра, выходи!» Женька успел распотрошить еще парочку листиков, прежде чем тюлевая занавеска колыхнулась и в открытую форточку высунулась кисть руки с поднятым вверх большим пальцем. Так Дарима сигналила, что позывные услышаны и она сейчас придет. Главное, чтобы ее мама Нина не проснулась.

К скамейке Юлька сразу не вернулась, а зачем-то замерла у цветов. Погладила мелкие звездочки астр, а губы ее беззвучно зашевелились, словно выбалтывали чужие секреты и стыдились этого. Потянулась к круглым шарам георгинов, и колючая ветка шиповника, растущего тут же, подцепила светлые волосы. Будто страж защищает свои владения от посягательства белокурой ведьмы.

Женька удивился своему же нелепому сравнению и молча подошел, аккуратно высвободил прядь и не сдержался: потянул носом воздух, хотя и знал, что вряд ли здесь, у клумбы, разберет привычный карамельный запах Юлькиного шампуня. От него перед глазами всегда вставали домашние конфеты из жженого сахара и остывающая алюминиевая тарелка с почерневшим дном. Так и есть, пахло только цветами. На ощупь Юлькины волосы были легкими, почти невесомыми. Как пушинки у одуванчика.

– Ляп, я…

Он и сам не знал, что хотел сказать. Просто нужно было, чтобы она подняла голову и смотрела на него. Не на цветы-листики, не на букашек, а только на него своим невыносимо прямым взглядом.

– Ты уедешь, и больше не будет такого воскресенья. Никогда. Все станет другим: двор, школа, я сама. Твоя Ляпа исчезнет, понимаешь?..

Показалось ли ему, или в Юлькиных глазах на самом деле задрожали слезы? Женька потянул подругу на себя и крепко обнял. В раннем детстве он на голову возвышался над ней, но за эти летние месяцы Юлька неожиданно рванула в росте и почти догнала его.

Хлопнула дверь, и еле слышными шагами приблизилась Дарима. Она всегда умела ходить медленно, почти бесшумно и нереально грациозно. Настоящая пантера, не будь Дарима непомерно застенчивой и пугливой. Да и очки в громоздкой темной оправе, больше подходящие какой-нибудь старушке, чем четырнадцатилетней девушке, не добавляли ей уверенности. Говорила она тоже тихо, как будто извинялась.

– Жень, что случилось?

– Он уезжает, Дарка. Насовсем. – Юлька тяжело задышала в Женькину шею, и тут же кожа у ворота его футболки стала влажной, а вниз побежали тоненькие прохладные струйки.

Тогда Марчук, не отпуская Юльку, молча потянул к себе и Дариму.