Читать книгу Городской триптих - Наталья Ермаковец - Страница 9

Дарима

Она стояла перед холодильником и уже раз пятый открывала дверцу. Смешно, чужая колбаса, сметана и начатая пачка плавленого сыра на решетчатой полке выглядели для нее не продуктами, а волшебными талисманами. Да и возбуждали они не аппетит, а то, в чем стыдно было признаться даже себе, какое-то тянущее и сладкое чувство, и с каждым открытием дверцы оно становилось все сильнее.

Затрясшийся, наверное, от тепла агрегат потребовал оставить его в покое, но Дарима снова не удержалась.

Вместе со включившейся лампочкой в голове вспыхнули события того вечера, когда продукты, принесенные в старомодной полотняной сумке, Владимир переложил в холодильник. Неторопливо расправил потертые ручки, чтобы легче было скатать ткань в рулончик, перегнул его пополам и с легкостью вместил в задний карман джинсов. А потом внезапно обнял Дариму. Буквально впечатал ее тело в кухонную технику.

– Спасибо тебе, малыш…

От мурлыкнувшего в ухо мужского голоса по Дариме побежали резвящиеся кенгуру, отталкиваясь с такой силой, что запросто могли оставить на коже следы задних лап, а может, и хвоста. Сумчатые явно успели побывать на водопое, иначе почему ладони Даримы стали влажными, если оказались прижаты к холодному белому боку?

– Не боись, не обижу.

Когда Владимир наклонился еще ближе, Дарима зажмурилась. Что делали героини любовных фильмов в такие моменты? Кажется, запрокидывали голову – но ей некуда, затылок и так упирался в жесткий металл. Как в том любимом Юлькином анекдоте: «И тут он поднажал…» Если Владимир поступит так же, Даримина шея свернется в отнюдь не физиологическом изгибе.

Корпус чуть направо. Так-то лучше, даже глаза открылись. В поле зрения попала курчавая челка Владимира. Возможно, опытные особы для добавления романтики запустили бы пальцы в эту шевелюру. Но какой-то слишком… вольный жест, распущенный. Чужой. Да и руки свои Дариме показывать не хотелось: утром с мизинца она отгрызла заусенец, и остался некрасивый след.

По шее Даримы скользнули раскрытые губы Владимира. Наверное, ему она казалась закомплексованной и холодной. Как нерастаявшее мороженое, которое для мягкости обильно смачивали слюной. Ну и пусть, все равно было приятно. Да, в кино упоминали порхающих в животе бабочек. Дарима не знала, кто поселился в ее внутренностях, но откровенно напористый и очень наглый. Вроде землеройки. Да и ворочался там с недюжинной силой, расшатав даже холодильник.

– Сладкая моя, хорошая…

Губы Владимира сдвинули высокий ворот кофты. Если он и хотел до чего-то добраться, сверху это не получалось. На помощь пришли мужские руки. Они затеребили застежку бюстгальтера, и тут в кармане Владимира запиликал мобильный телефон.

О, спасибо чудесной технике! Это она развивалась семимильными шагами, а Дарима все же не была готова непонаслышке узнать детали плотских взаимоотношений мужчины и женщины в первый день этих самых отношений. Одернув низ кофты, она юркнула в коридор. Пока считала до десяти, чтобы уши перестали гореть, а дыхание больше не походило на астматика со стажем, слышала раздраженный голос Владимира:

– Да. Понял. Не бухти, скоро буду. Отскочил по делам. Ах, какие у меня могут быть дела?! Да не твое это дело, ясно? Пасть закрой, чмо! Как же все достало…

В комнату мамы Нины, куда завернула Дарима, ругань почти не доносилась. То ли стены поглощали львиную долю звуков, то ли Бондарь поутих в своем недовольстве на звонящего, то ли просто нажал кнопку «отбой». Секундная стрелка на часах протикала несколько раз, прежде чем мама Нина отвела взгляд от потолка. «Странно, что она там нашла, – удивилась Дарима. – Все же вроде чисто: ни паутины, ни треснувшей побелки, ни перегоревших лампочек».

– Рима, кто он? Мужчина, который не стесняется костерить людей подобными… даже не словами, а интонациями, настораживает.

– Это… друг. И у него просто резкий голос.

– Присядь-ка.

Вероятно, последний раз такой мягкой и заботливой мама Нина была лет десять, а то и все пятнадцать назад, когда во время дворовых разборок Дариме прилетел в висок камень. Тогда мама Нина собственноручно выдрала зачинщика Бяшу его же подтяжками в мелкую «елочку» и обхаживала потерпевшую внучку со всем теплом, что еще пряталось в ее мясистой груди. Могла бы теперь – наверняка прижала бы Дариму к той же части тела, но уже опавшей до размера пустого молочного пакета. Прижала, чтобы стук сердец сначала удвоился, а потом нашел общий ритм. Да и на колени усадила бы Дариму, будто та была все еще маленькой девочкой, которую и журить следовало тихим и приглушенным голосом, чтобы не испугалась. Даримины глаза защипало, а зубы впились в нижнюю губу, чтобы не дать ей задрожать.

– Такие разговоры стоит затевать в подростковом возрасте, да только тогда не смогла, вот и сейчас вряд ли выйдет. Но должна тебя предостеречь, милая моя, мужики, они такие… – Видно, от нехватки подходящих по смыслу или приличию слов мама Нина закатила глаза, блеснув желтоватыми белками. – Не знаю, может, где и есть нормальные, но я таких не встречала. Дед твой оказался лютым ревнивцем, а через то и мерзавцем. Пока жили вместе, все душу из меня тряс, признаний требовал, где и с кем, исправно ставил синяки и ломал кости. Рада уже была бы и придумать грехи и покаяться в плотских утехах, да не знала, кого приплести, чтоб поверил и не убил того бедолагу. Вот и твой отец пошел по тем же стопам… – С губ мамы Нины сорвалась капелька слюны и осела на пододеяльник. – В телевизоре говорят, это карма такая, чистить надо. Только вряд ли ее губкой для посуды потрешь, мою же и вовсе наждаком не отдраить. Но это правда, Рима, плохая склонность у нас в роду, каких-то тухлых мужиков мы выбираем. Вот твой друг… Что ж не зашел он, как всякий приличный человек, познакомиться со мной? Мозги-то и язык у меня еще не парализованы.

– Он… Мы пока только…

Дарима не знала, как объяснить маме Нине, что они с Владимиром видели друг друга только третий раз, если за первый считать те гляделки на полутемной лестничной клетке. А вдруг он боялся помешать больному человеку? Даже она, Дарима, иной раз старалась по пустякам не беспокоить маму Нину.

– Да, верно говоришь, что вы «пока только», но и это делаете очень громко, милая моя. – Все, доверительная беседа подошла к концу, и мама Нина снова натянула маску издевки и сарказма. – Думай головой, а не задницей, не то в подоле принесешь. Как будешь тогда двоих-то кормить?

Жар полыхнул по щекам Даримы, будто по сухому дереву, и она вскочила. Хотелось спрятаться в ванной и смочить кожу прохладной водой. Нет, лучше было бы погрузить лицо в тазик до самых волос, тогда язвительная просьба мамы Нины включить телевизор, «чтобы перебить охи-вздохи», осталась бы неуслышанной.

Как Дарима умудрилась не уронить пульт дрожащими пальцами, она не знала. Прямо за порогом стоял Владимир, и Дарима молча ткнулась ему в плечо. Упоры на оправе очков болезненно жали на косточки носа, но все это ощущалось такими мелочами по сравнению с тем, как рыдала ее душа. Душа, оставшаяся в образе малышки с аккуратными косичками и в легком платьице. Сейчас косички превратились в растрепанные лохмы, подол испачкался и надорвался сбоку. А душа все кричала, срывала тесноватые сандалики и швыряла их в стену Дариминой выдержки. Та вибрировала, но держалась. «Надо переждать эту бурю, как и все предыдущие, – мысленно твердила Дарима. – Иного выхода, как только не поддаваться, нет, иначе от всех тревог и обид крышу снесет основательно. А так нельзя: на мне одной все держится».