Читать книгу Прелестник - Наталья Колобова - Страница 22

Было около полудня, когда Элен спустилась в залу. Тут она застала Луи, который, лениво развалившись на диване, безучастно потягивал красное вино. Лицо Элен окаменело, впрочем, могла бы и не стараться, потому что молодой человек не обратил на ее появление никакого внимания. Но она, увидев, что никого поблизости нет, и зная, что Анна и Леонора заняты у портного, решила прямо высказать свое неудовольствие.

– Сударь, – предупредительно-холодным тоном отчеканила Элен, – оставьте в покое мою камеристку.

Он не ответил.

– Вы слышите? – настаивала Элен. – Не трогайте Сесиль.

Луи равнодушно поглядел на женщину и тихо проговорил:

– Какого черта? Хотите мне испортить настроение перед дежурством?

– Перестань прикидываться, – рассердилась Элен, – девчонка и недели не отработала, а ты уже лапы распускаешь.

– Она что, жаловалась? – нахально спросил он.

– Я сама видела, как ты ее в углу прижимал.

– Так ей же нравится…

– Замолчи, слушать тебя противно. Жену ни во что не ставишь.

– А она меня ставит во что-нибудь? Шлюха…

– Луи, не смей так говорить о моей дочери! – не на шутку разошлась Элен. – И к Сесиль не подходи. Да что же это такое? Ну ведь ни одной юбки не пропустишь! И в кого ты такой?

– Ну вот что, – поднимаясь, обычным решительным тоном заявил он, – в этом доме пока я хозяин. Вы все живете за мой счет: я вас кормлю, одеваю, на мои деньги вы покупаете побрякушки, а Леонора еще и в карты играет. Но все дела приходится вести мне. Вас даже летом в Куломье не затащишь, – деревня, видите ли. А не будь Сен-Шели да Куломье, вы бы нос не задирали.

– Нечего нас попрекать, – попыталась она возразить, но Луи продолжал:

– И учтите, мадам, слуги здесь тоже за мой счет живут, так что у меня на Сесиль не меньше прав, чем у вас.

– Тебе что, других девок мало?

– Я, между прочим, никого не заставляю.

Луи спокойно налил себе еще вина.

– Значит, надо полагать, что девчонку ты мне испортишь.

– Полагайте, как хотите, мадам, только оставьте меня в покое, мне ночью дежурить.

– Ах, дежурить. И поэтому ты напиваешься, – презрительно заметила Элен, уже собираясь уйти.

– Я не напиваюсь. К вечеру буду как стеклышко.

– Да, если учесть, что глаза у тебя уже стеклянные, то к вечеру ты остекленеешь совсем, – и она пошла по своим делам, но через минуту услышала выстрел, звон разбившегося вдребезги стекла и была принуждена вернуться. Луи сидел на диване, держа в руке пистолет, а разбитая рюмка валялась в нескольких шагах.

– Сударь, вы спятили? – возмутилась Элен.

– Вы опять тут? А я думал, вам некогда. Решил пистолет проверить. Стреляет… пока.

– Ни минуты покоя: то одно, то другое, когда же это кончится? – рассуждая сама с собой, Элен все же покинула залу, а Луи забрался на диван и моментально уснул.

* * *

Через пару дней, ближе к вечеру, в дом герцога пожаловал гость. Им оказался Люсьен. Он был возбужден и, видимо, торопился поделиться с другом приятной новостью. Его встретили женщины. Анна тут же устроила гостя в удобных креслах и принялась задавать множество вопросов. Элен, не участвуя в разговоре, мирно сидела чуть в сторонке и несколько равнодушно смотрела на молодого человека; похоже, она была погружена в свои мысли, не дававшие ей покоя. Леонора, улыбчивая и кокетливая, так и красовалась перед Люсьеном, что временами его смущало. К ее разочарованию, Люсьен за прошедшие шесть лет так и не удостоил ее особым вниманием, как ей того хотелось. Сейчас ее откровенный наряд, изящные позы, как и всегда, не оказали должного влияния на сдержанного в своих чувствах виконта. Люсьен, наконец, осведомился о Луи, ведь пришел он, собственно, к другу. При имени Луи Элен заинтересованно поглядела на молодого человека, а на лице Леоноры появилась недовольная гримаса. Не успела герцогиня Анна сказать что-либо, как Леонора заявила:

– Не понимаю, виконт, что общего между вами, человеком разумным и порядочным во всех отношениях, и моим муженьком, – последнее слово она выделила особо, так что Анна, бросив на невестку укоризненный взгляд, поторопилась загладить ее бестактность:

– Не обращайте внимания, сударь, вы же их знаете, вечно что-нибудь не поделят.

– Ну да, – иронично согласилась Леонора, которая и не собиралась молчать, – если вы так жаждете увидеть его, пожалуйста, только не смущайтесь, потому что он пьян, как…

– Леонора, неужели трудно догадаться и позвать Луи, – вмешалась Элен, – или хоть проводи гостя к нему.

– Да, с вашего разрешения, я сам к нему пойду, – поспешил Люсьен.

Слуга проводил его в оранжерею, где виконт увидел друга, мирно сидящего на кушетке и распивающего в одиночестве вино.

Луи любил, как сам выражался, «спасаться» от своих женщин среди зелени. И тут у него были свои «любимцы» – несколько цветков, за которыми он сам ухаживал, а в свое отсутствие доверял их только Жанне. Луи даже тюльпаны сажал, по настроению, а потом дарил их матери.

Вот и сейчас герцог полил своих «любимцев» и, совершенно довольный, неторопливо потягивал бордо.

Заметив виконта, он с радостной улыбкой поднялся навстречу и, крепко обняв его, тут же налил вина в принесенную предусмотрительным слугой рюмку. Люсьен знал, что отказываться напрасно, и поэтому безропотно выпил за здоровье друга.

– Я, видно, не вовремя? – устраиваясь на стуле, спросил виконт.

– Вот еще, вы всегда вовремя, Люсьен. Давно не заходили.

– Дел много.

– И у меня тоже. Как там, эти «феи» вас не уморили?

– Нет, а с чего это вы тут один? Опять с Леонорой поссорились?

Луи был навеселе, но еще соображал, поэтому серьезно ответил:

– Зачем ссориться, когда у нас боевые действия идут без перемирий.

– А Франсуа? Как он?

– Франсуа и я – единственные мужчины в семье, нас надо беречь. Эти женщины… не могу, ну лезут, лезут со своим воспитанием, не дают мне ребенком заниматься. Мать балует его, Элен туда же, а этой вертихвостке наплевать на все. Я без конца с ними воюю, хочу, чтобы Франсуа вырос мужчиной… Вы ведь хотите что-то сказать, а? Выпейте еще.

– Благодарю, мне довольно, – вежливо отказался Люсьен, – я действительно хотел кое-что сказать. Меня посылают встречать итальянцев.

– Куда посылают? – не понял Луи.

– Ну, на границу, куда еще? Разумеется, буду сопровождать своего начальника.

– Поздравляю.

– Благодарю, но это не все. При мне говорили, что командиром сопроводительного отряда назначат вас.

– Меня? – переспросил герцог.

– Ну да, король одобрил вашу кандидатуру, так что завтра, видимо, вам скажут. Я так рад, что мы вместе поедем.

– Я, признаться, тоже рад. Наконец-то хоть какое-то дело. Можно неплохо проветриться, правда?

Люсьен скромно согласился, потому что выражение «проветриться» означало у Луи большую гамму значений от легкой прогулки до самой рискованной авантюры, причем эти приключения не обходились без женщин. Люсьен не то чтобы боялся выходок друга: безрассудный риск его привлекал мало.

– Помните, я говорил, что хочу купить полк? – печально спросил герцог.

– Да, – просиял виконт, – как скоро?

Луи тяжко вздохнул:

– Нет, друг мой, видно, нескоро. Король не разрешает. Говорит, я здесь ему нужен.

– Он прав, если подумать, – решив поддержать друга, заметил Люсьен.

Луи непонимающе взглянул.

– Нужно ли вам звание «полковника в слюнявчике»?[4] – прямо пояснил виконт.

Герцог с негодованием ответил:

– Я не новобранец… не понимаю, как вы можете…

– Послушайте, но вы, можно сказать, командуете ротой.[5]

– Ротой командует король, – поправил герцог.

– Это разумеется, – согласился Люсьен, – хотя это формальность, но после капитан-лейтенанта вы первый офицер, ведь маркиз де Жонвель в годах. И уж поверьте, поручик мушкетеров – это не меньше, чем подполковник в армии.

– Я знаю, – улыбнулся герцог, – но вы ничего не понимаете. Мне надоело бездействие.

– По-моему, все военные в том же положении. Войны-то нет.

– Вы не понимаете… – повторил Луи и допил вино.

* * *

Уходя домой, Люсьен серьезно заметил:

– Луи, вы бы не пили так много.

– А что? – заинтересованно проговорил тот.

– Не надо, друг, поверь, все будет хорошо.

Луи ничего не ответил на это, только проводил Люсьена каким-то тоскливым взглядом. Разве он с горя пьет? Нет. А с чего? Просто, все мушкетеры лихо пьют. Что же он делает в мушкетерах? Служит королю и отечеству? Луи грустно усмехнулся. Долг дворянина обязывал его поступить на королевскую службу, где герцог проявил себя с лучшей стороны и теперь был уже поручиком второй мушкетерской роты. Но пора признаться самому себе, что только невозможность находиться в доме со своей семьей заставляла его предпочитать службу домашнему уюту.

Отчасти Луи был прав, говоря о бездействии. В мирное время он был обязан находиться в расположении своей роты четыре месяца в году. Служба казалась ему необременительной, но суетной. Однако все не так просто, как выглядело со стороны. Будучи одним из старших офицеров, герцог по необходимости бывал и в казармах, и в Версале. Король стремился держать своих подданных поближе к себе, а к герцогу де Сен-Шели явно благоволил, что многие замечали. Но королю ведь не было дела, что герцог в свои законные неслужебные дни наметил поездку в имение. Так и приходилось лавировать между двором, семьей и своими желаниями. При дворе Луи бывал часто, что нравилось отчаянным кокеткам Леоноре и Элен, но было не по душе самому герцогу, поскольку он ценил свободу и свежий воздух больше, чем необходимость рисоваться в залах Версаля. Но эту необходимость он все же осознавал как важную для будущего семьи, особенно для Франсуа, поэтому не жаловался.

Он умел драться, был храбр и сообразителен, подчиненные слушались его; он был дерзок и весел, пил так же лихо, как скакал в седле, не знал промаха не только в бою на шпагах, но и на любовном фронте. Женщины обожали этого бравого офицера, который умел быть не только дерзким, но и учтиво-нежным, знал, как развлечь и чем угодить, с ним никогда не было страшно, потому что лучшей защиты и не придумаешь. Слава донжуана не только не вредила ему, но, наоборот, повышала его цену в глазах светских красавиц. Однако никто в мире не понимал, что творилось в его душе, никто никогда не видел настоящего Луи… как знать, может, ему это только казалось.

Прошло шесть лет. Луи не мог не измениться. Конечно, он возмужал, и служба в королевской гвардии сыграла в этом не последнюю роль. Она дала ему отличную выправку, он понял, что значит быть настоящим мужчиной, наконец-то вырвался из женского окружения и усвоил некоторые грубоватые нравы гвардейцев, хотя ему это не мешало быть одним из самых галантных кавалеров двора. Он мог быть самой учтивостью и элегантностью, где нужно, но иногда, в приступах ярости, бывал неузнаваемо груб и циничен. Леонора это хорошо знала, поэтому и высказывалась при Люсьене свободно. Виконт тоже знал характер своего друга, но смотрел на его проявления с другой позиции.

Внешне Луи оставался тем же обаятельным красавцем, его улыбка отличалась той же лучезарностью, в глазах светилась та же плутовская искорка, но беззаботность… беззаботность юноши, запечатленная на той самой картине безродного художника Этьена, исчезла навсегда. Кроме того, несмотря на бравую выправку и особую стать, присущую лишь людям военного звания, Луи, в силу своей комплекции и привычки хорошо поесть, постепенно полнел, что не мешало его энергии и подвижности. Тем, кто относился к нему с обожанием, его упитанность даже нравилась. Но Леонора, испытывающая к мужу почти лютую ненависть, презрительно называла его свиньей и обжорой, особенно если видела его с бутылкой. Луи не уступал ей в силе своей ненависти. Теперь уже было трудно разобраться, кто из них прав, а кто виноват. Оба и не стремились быть образцовыми супругами, оба сквозь пальцы смотрели на любовные похождения друг друга, не испытывая ревности; но ненависть горела неугасимым пламенем, поэтому, когда хотелось побольнее ужалить свою половину, в ход шли обычно обвинения в распутстве. Их брак существовал лишь на бумаге. Леонора родила одного за другим двух сыновей, но старший умер в младенчестве. Тем не менее уже вскоре после рождения второго сына Луи предоставил жене полную свободу действий, но при условии: воспитывать чужих детей он не будет. Леонора и не обиделась, что он оставил ее, устремившись к многочисленным соблазнительницам двора; ей самой хотелось покорять сердца мужчин, а Луи был неинтересен уже потому, что он законный муж. Так что Леонора пустилась в вихрь опасных развлечений, забыв не только о чести семьи, но и о достойном воспитании сына. Рождение детей было для нее лишь досадным препятствием на пути к наслаждению; из-за беременности она оказалась надолго лишенной многих радостей жизни, и за это она отчасти злилась на Луи, ведь по его вине она становилась матерью. Дети пока не входили в планы Леоноры, и она делала все, чтобы их не было. А Луи приходилось отвоевывать своего единственного наследника у баловавших его бабушек и мечтать о том, чтобы Франсуа вырос в обществе братьев и сестер. Разумеется, у герцога были внебрачные дети: о ком-то он знал, но обычно и представления не имел. Служанки и горничные в его доме не могли отказать своему хозяину, они предпочитали его своим неотесанным мужьям или ухажерам. Крестьянки в поместьях ликовали, когда он приезжал отдохнуть. Любая хорошенькая торговка на рынке считала своим долгом предложить свои услуги видному мушкетеру, а о светских дамах и говорить нечего.

Однако Луи, поначалу безрассудно принимавший все «блага» судьбы и тративший свои силы без всякого контроля, становился все более разборчивым. Он сторонился дешевых притонов и предпочитал тратиться на дорогих куртизанок. Он был готов обнимать и целовать всех женщин, но старался избегать мимолетных связей. Красавиц-аристократок он не баловал и часто был доволен своими горничными да крестьянками. Выше всех ставил дорогостоящих куртизанок, если ему хотелось не только утолить плотскую страсть, но и провести время в приятном обществе. На такие меры его вынуждало не столько осознание того, что он рискует слишком рано исчерпать свой жизненный запас, сколько опасность на каждом шагу подхватить «модную» болезнь. Эта перспектива его нисколько не прельщала. Луи был готов умереть от удара шпаги, но не от болезни, тем более такой. И все же он рисковал.