Читать книгу Сборник рассказов. В жанре имморт-фантастика - Наталья Сажина - Страница 18

В город пришло весеннее настроение. Распустились акации, засверкали над тротуарами голые девичьи икры, а из кустов заржали добрые молодцы. В эту жизнерадостную пору готовился выходить на пенсию оперативник Железнов по прозвищу Дровосек. Дела он сдал, молодую смену подготовил и с чистой совестью бодро отрабатывал последние деньки. За окном чирикали птички и колыхались молодые листочки, а здесь, в здании, Дровосека вызывал к себе начальник. Они с Дровосеком, два друга, на покой собирались уйти вместе, как два сапога. И эти два сапога сентиментальные стали по-стариковски.

Дровосек зашел без стука и увидел, что начальник за столом сегодня расстроен больше обычного.

– Яволь, Миша, – сказал Дровосек.

На чистом столе лежал документ. От документа веяло чем-то осязаемо неприятным. Это было понятно по грустному молчанию Миши и по его расцарапанному лицу. Когда Миша нервничал, он царапал лицо. Брал, и проводил когтями сверху вниз. На лбу и щеках оставались красные полосы. Вот такой он был человек.

Дровосек с циничной участливостью, с этакой особой интонацией, выработанной годами, спросил:

– Опять донимают?

– Не представляешь, как! – ответил Миша, хотя знал про Дровосека точно, что тот прекрасно себе может представить любую степень донимания. – Приказ пришел персонально на тебя. С увольнением придется подождать. Сдавайся, друг!

Дровосек Железнов в лице не переменился, на то он и Дровосек. Начальник закончил:

– В общем, Железный, Родина говорит, едь в столицу. Ехай. Поезжай.

Железнов пожал плечами, получил командировочные и поехал. Там, в столице, его без шума и пыли встретили в аэропорту, посадили в неприметную машину и отвезли в неприметный белый двухэтажный домик, окутанный сумрачным парком, полным густых кустов и деревьев.

В уютном столичном кабинете его радушно принял мужчина в белом халате. Мужчина для начала разложил в ряд несколько фотографий и спросил, что Железнов об этом думает.

Железнов посмотрел на фотографии и его передернуло. Позорные листки бумаги содержали дряхлых людей – дедушки и бабушки в городской обстановке, а также и на лоне природы, усиленно хотели казаться молодыми. Эффект показного омоложения достигался в основном посредством косметики, татуировок, молодежной одежды, блестящих украшений, гаджетов и крашенных в ультрамариновые цвета седых волос, обрамлявших плешивые головы. Надо отметить, сам Железнов своей благородной седины никогда не скрывал. Он гордо носил строгий пиджак, постригал белые усы, глаза имел стальные, и вообще был похож на закаленного в боях чекиста. А тут, на фотографиях, все было наоборот. Особенно Железнову не понравилась бабушка с общипанными худыми косицами, с бантиками, в короткой клетчатой юбочке и в белой рубашке. Бабушка на фото пыталась фривольно отклячить зад. Отклячить получалось, фривольно – нет. Эти фотографические виды были не по возрасту и не по стати. Выглядело мерзко. С этим своим мнением оперативник Дровосек и ознакомил владельца фотографий.

Владельцу фотографий точка зрения Железнова понравилась. Он как-то непрофессионально щедро продемонстрировал это – утвердительно распахнул глаза, сделал губы хоботом вверх, мигнул и покивал.

– Это модное направление называется сейчас словом «эй-джизм», – сказал Белый Халат. – Тут мы имеем что? Мы, кроме внешнего вида, имеем следующее. Бабушки и дедушки проповедуют инфантильный подход к жизни. Разговор, письмо, предпочтения, вкусы в музыке, в самом характере информации, смыслы и мысли – все это нарочито упрощенное. Всюду сквозит принцип «не напрягай». Вы понимаете?

– Вполне, – ответил Железнов. – Что стар, что млад. Эйджизм-молодизм.

Белый Халат снова сделал губы хоботом и выразился в том смысле, что вызвали его, Железного Дровосека, сюда в столицу, чтобы он, Железный Дровосек, будучи подходящего возраста и квалификации, внедрился в среду этих милых, выживших из ума старикашек, и выяснил побольше об их организации.

– В минимальном варианте, очень бы хотелось узнать, кто именно их финансирует.

«Бред», – подумал Железнов. – «Кому надо их финансировать?! Просто старички зажирели на пенсии. Им не надо бороться за выживание, они могут позволить себе любое дурацкое поведение. Вот и все».

Белый Халат словно прочитал мысли Дровосека.

– Дело хитрее, чем кажется. Прошу отнестись со всей серьезностью.

Дровосек беззвучно хмыкнул.

– Я не понял. Мне придется наряжаться как эти клоуны? – спросил он.

– Именно.

– К черту это все, – медленно проскрежетал Дровосек. – Во всей стране что ли нету оперативников лучше меня? Мне на пенсию надо.

Белый Халат сцепил пальцы в замок, положил руки на стол и молча, тяжело уставился на Дровосека. Дровосек уставился в ответ. Прошла минута. За окнами стих ветерок, неподвижно встали деревья, замерло солнце, зависли в небе кучевые облака, замолкли птицы. В кабинете перестали тикать часы. Нигде не раздавалось ни скрипа. Воздух не содержал запахов. Лишь в груди Дровосека чувство долга давило на сердце. Наконец чувство победило. Дровосек отвел взгляд. Белый Халат нарушил тишину.

– Ваша легенда состоит в том, что Вы молодой пенсионер, бывший оперативник, недавно уволенный из органов. Приехали в столицу к родственникам, наслаждаетесь новой жизнью, думаете, как жить дальше.

Дровосек нашел нужным прокомментировать:

– Я бы со вчерашнего дня уже был пенсионером и наслаждался бы новой жизнью. Если бы не приказ.

Следующий день посвятили адаптации. Там же, на территории особняка Дровосека заставили надеть молодежные узкие шортики с низким шагом, футболочку, а на ноги – кроссовки, носки надевать запретили согласно последнему писку моды, волосы покрасили в желтый, челку обесцветили, на запястья напялили напульсники, кучу фенечек и шнурки с бусинками. Из Дровосека получилось пугало. Весь этот ужасный вид не удовлетворил визажиста, и он смотрел на Дровосека с профессиональным сомнением.

– Чего-то не хватает. Образа нету. Может пирсинг?

– Кольцо мне в нос? – угрюмо разглядывая себя в зеркало, спросил Железнов. Когда-то, кажется совсем недавно у Железнова были бицепсы объемом в пятьдесят восемь сантиметров, а сейчас из рукавов футболки торчали непривычно тонкие ручонки, бледные и дряблые. Когда он успел потерять форму, он не понимал. Неприятное чувство утраты былых физических кондиций настроения не повышало.

– Можно губу проколоть, – ответил визажист серьезно.

– Лучше не надо, – сказал Железнов. – Всем лучше будет.

Визажист безразлично пожал плечами. Он всего лишь хотел сделать свою работу, но заставлять и настаивать он не собирался.

Дальше началась работа «в поле». Каждый божий день Железнов в своем ублюдочном наряде выходил на улицы столицы и таскался по паркам, кафешкам и выставкам, норовя завести знакомства с такими же эйджистами-молодистами, с молодящимися стариками и старушками.

Через неделю Железнов добился своего. Когда он сидел в летнике и пил вторую чашку мочегонного напитка кофе, к нему подсели две веселые бабушки с макияжем школьниц. Веселая парочка старушек, Света и Марина, познакомилась с Дровосеком, искренне посмеялась над его анекдотами и предложила ненадолго сходить в музей за углом. Намечалось что-то многообещающее. Только Дровосек не понимал, что именно. По дороге в музей в компании «девочек» его сморил странный скоропостижный, нечаянный сон.

Очнулся Дровосек в маленькой железной клетке в высоком просторном железном ангаре. Много света, много воздуха и много эха. Ощущение пространства, железные цепи с потолка, круглые красные кнопки, электромоторы и линия для фасовки чего-то жидкого. В таких местах по выходным дням бандиты убивают неугодных. Света и Марина сидели на стульчиках по ту, по свободную сторону решетки и разглядывали его уже без улыбочек. Голова у Дровосека болела.

– Девочки, сколько времени? – спросил Дровосек просто для того, чтобы оценить реакцию своих пленительниц.

Света и Марина пожали плечами. Время они знали только примерно. Зачем им время? Счастливые часов не наблюдают. Где-то пять вечера. Нет, это был не клофелин, но Дровосек почти угадал. Скоро за Дровосеком приедут, осталось недолго. В туалет выйти нельзя. С малой нуждой Дровосеку можно делать что угодно. Света и Марина не против любого варианта, они давно живут и от мужчин насмотрелись всякого – клетку они не откроют, даже если нужда у Дровосека окажется крупная. Ну да, пусть валит свои кучи. Тогда просто следующему сидельцу будет не так уютно, как ему, Дровосеку. Нет, ничего личного, это просто работа такая. Прибыльная хорошая работа них, между прочим, зря он так.

Вскоре в ангаре появился старикашка, тоже явный эйджист-молодист, тоже наряжен как попугай с пирсингом. Зубы у старикашки были белые-пребелые и все на месте. Он постоянно улыбался и сверкал этими своими зубами. Старикашка внимательно посмотрел на Дровосека и сказал девочкам:

– Это не тот.

– Выпустить его что ли? – спросили Света и Марина.

– Я-то откуда знаю, – сказал старикашка и ушел.

Дровосек помолчал немного, а потом нервно спросил у Светы и Марины:

– Что у вас тут происходит? Бардак ведь.

– Потерпи, сейчас главный придет, – ответили Света и Марина.

Главный оказался мужчиной старым, но без всяких извращений в облике. Никакой не эйджист. Стандартный уважаемый крепкий старик. Он солидно зашел в ангар, выслушал доклад, сразу все понял, распорядился показать Дровосеку дорогу в туалет и, дождавшись, когда Дровосек выйдет оттуда, составил с ним неспешный разговор. Из разговора Дровосек усвоил, что его перепутали с другим человеком, с нехорошим. Главный извинился за своих сотрудников. Методы вполне себе адекватные, просто Дровосек не в курсе ситуации. Марина со Светой веселые женщины. Никакие они не бандиты, у них тут обычный благотворительный фонд. Дровосек спросил:

– Благотворительный? Знаете, как скучно на пенсии. Может быть у Вас работа для меня найдется?

Главный сказал, что люди всегда нужны, обещал подумать и отправил Дровосека восвояси в сопровождении Марины и Светы.

Вот так случилось первое знакомство Дровосека с работниками и работницами фонда.

Фонд специализировался на помощи старикам. Очень много желающих выгнать стариков на улицу, забрать у них жилплощадь, обидеть немощных, обворовать и ограбить, присвоить бюджетные средства на содержание и лечение. Работа сотрудников заключалась в возврате незаконно отнятого жилья, в контроле условий жизни одиноких стариков, в обустройстве потерпевших. Ходили проверяли условия содержания в домах престарелых. Добивались соблюдения прав.

Дровосеку поручали работу исполнителя. Разумеется, никто перед ним не отчитывался о финансировании фонда. Снаружи все выглядело вполне прилично, особенно если привыкнуть, что сотрудники вокруг – сплошь молодящиеся эйджисты. Если привыкнуть, то все очень прилично. Однако чутье оперативника подсказывало, что у этой организации есть второе дно. И дело было даже не в том, что его тогда посадили в клетку, дело было в том, что в работе фонда присутствовала тайна и белые пятна. Подозрительные люди, подозрительные действия, подозрительные оброненные слова, взгляды, недомолвки. По отдельности говорить не о чем, но вместе эти мелкие несуразности складывались в характерный узор тайны, в запах тайны. Фонд только прикрытие. Дровосек чувствовал работу совсем другого механизма. Но проклятые эйджисты-молодисты ему не доверяли, в тайну его не пускали.

Дровосеку на первых порах оказалось не до тайны, он в полном смысле слова увлекся работой фонда. Он и не представлял раньше, как много брошенных, нуждающихся, страдающих стариков. Страшная и безрадостная картина явилась ему. Коллеги по работе, яркие молодящиеся эйджисты уже не казались пустыми жирующими стариками-бездельниками, они действительно делали дело, действительно выручали людей из трудных ситуаций. А ведь далеко не все старики жалуются. Многие оказываются в прямом смысле на помойках. Многие терпят боль молча. Они не привыкли жаловаться, они не знают куда пойти, они никому не верят, они молча терпят и доживают. И весь этот кошмар происходит тут рядом, на глазах общества. Вон внучка выгнала бабку из дому на улицу, не открывает дверь. Вон парочка пьяных стариков, все в синяках, сидят на лавке, тупо смотрят в землю. Тут дедушка просит милостыню у магазина. Там неопрятные бабки стоят, продают – цветочки с клумбы и какие-то подозрительные варенья. Вон пыльный старик спит в кустах подальше от тропинки. Если заглянуть глубже, то можно увидеть, как взрослые дети отселили своих неходячих родителей-инвалидов в дом престарелых, и те лежат на верхних этажах тех домов, лежат там, куда не доходят проверяющие комиссии, лежат все в струпьях, в пролежнях, не мытые неделю, вонючие, измазанные собственным калом, лежат некормленые. Моют их из шланга холодной водой, ну потому что горячей нету, ее отключили месяц назад. Кладут на кафельный пол и обдают струей. «Иди жалуйся, козел, если уползти сумеешь. Ты бы лучше спасибо сказал, что тебя вообще помыли». Если посмотреть в самый край, то можно увидеть, что в морге полно трупов отмучившихся стариков, от которых отказались родственники, и которых теперь надо хоронить за счет государства, но у государства нет средств. Если посмотреть в сторону, то можно увидеть, как некоторые деятели в больницах имитируют лечение стариков ради наживы, можно увидеть, как в магазинах на стариков кричат продавцы, недодавая сдачи, как обзывают их в общественном транспорте кондукторы, как командуют ими в банках молодые плоскозадые операционистки-специалистки, как помыкают ими плешивые очкарики в отделениях пенсионного фонда. Можно увидеть, как нечистоплотные благотворительные организации наживаются на душераздирающих историях стариков. Насмотрелся Дровосек на стариковскую жизнь, благодаря своей новой работе. Коллеги-молодисты предстали перед ним в другом свете, в уважительном.

Но Белый Халат в белом двухэтажном домике, окруженном сумрачным парком, требовал от Железнова вообще не этого результата. Спасение стариков дело хорошее. Но! Но, Железнов должен проливать свет. Вот в чем его задание. Вот что ему государство поручило. Откуда деньги? Каковы возможности? Кто еще, кроме фонда? С какими сектами связаны? С какими организациями? Чем заняты? Кто исполнители? Кто организатор? Какие планы?

– Железнов, – говорил Белый Халат, – Вы уже месяц долбаетесь с этим фондом. Осень началась уже, листья вон падают, а Вы где? Понравилось с ними? Может правда Вам кольцо в нос вставить?

Дровосеку нечем было ответить. Он пробовал втереться в доверие к руководству фонда, но безрезультатно.

Через неделю Белый Халат принял решение отзывать Железнова и готовить ему смену, которую Железнов должен протащить и устроить в фонд, после чего его миссия заканчивалась.

К зиме все так и случилось. Железнов, не добившись от фонда выдачи секретов, вернулся в родной город.

Получив на работе расчет, он вышел на заснеженную улицу и направился пешком к своему другу Мише, бывшему начальнику, а теперь пенсионеру. Крашеные волосы он сбрил еще в столице, полагая что бритая голова выглядит приличнее.

На улице было не холодно, градусов десять ниже нуля. Пасмурно. Падал хлопьями снег. Отросшая седая щетина на голове прочно удерживала шапку. Голова потела и чесалась. Железнов зашел в нужный темный подъезд и позвонил в нужную дверь, обитую дерматином. Ему открыл Миша. В подъездной темноте Дровосеку виден был только силуэт Миши, без подробностей. И силуэт этот был непривычно сгорблен, утомлен и не вполне трезв.

– Заходи, Железный.

Выйдя на свет в тесную кухню, Железный увидел, что на столе стоит начатая бутылка водки, а лицо у Миши небрито и расцарапано в кровь, что говорило о невероятных душевных страданиях старого друга.

– Случилось что? – спросил Железный.

– Да заняться не знаю, чем, – ответил грустно Миша. – Присаживайся. Как столица?

– Подписку дал, Миш. Не могу рассказать.

– А, ну да, – протянул Миша. – А я вот татуировку сделал.

Миша задрал рукав замызганной футболки, показал бицепс. Там руку обвивала набитая полоска узорчатого шипастого рисунка. Такие татуировки часто встречались Железному в фонде среди эйджистов.

– И что твой партак значит? – спросил Железный.

– Да ничего не значит. Просто заняться нечем. Не знаю. Выкинули, как тряпку. Использовали и выкинули. Не нужен стал. Пенсионер.

Железный усмехнулся.

– Заняться, говоришь, не знаешь, чем? Наливай. Сейчас расскажу.

Ну и рассказал.

===