Читать книгу Охотовед - Николай Евгеньевич Близнец - Страница 19

* * *

Окончилась сессия. Леша, досрочно сдав несколько зачетов, забежал в общежитие к очникам-охотоведам попрощаться. Принес с собой бутылку водки – Саша-магаданец поменял свою соболью шапку на ящик водки в соседнем гастрономе. Студенты тут же организовали яичницу, гренки, ломтики сушеной стерляди. Нашлось и у них спиртное – брага в двух трехлитровых банках. Опять гитара, опять на магнитофоне «Pink Floyd» – «Animals» и, уже хорошо выпив, неизменная «На маленьком плоту». В комнате на четыре кровати собралось человек пятнадцать. Алексей улыбался, принимая подарки, сувениры и приглашения посетить именно такую-то комнату в следующий приезд. Кто-то принес пять выделанных шкурок ондатры, кто-то – иголку со шкуры дикобраза, кто-то высушенную морскую звезду, кто-то кусок бивня мамонта, кто-то коготь медведя. Подарков собралась целая тряпочная торба. Счастливый Леша доставал их из сумки, вертел в руках, цокал языком, предвкушая, как будет показывать их дома друзьям, и в первую очередь – Федору, с которым с детства дружит, а в последние годы вместе не вылезают из леса. Студенты проводили Лешу до автобусной остановки и пообещали завтра прийти вечером на вокзал, проводить его на поезд.

Еще один сюрприз ждал его в комнате. Друзья и здесь собрали ему торбу: копченую рыбу, две литровых банки икры, большущую раковину и двадцатисантиметровый кусок панта изюбра – пригодится от всех болезней. Не остался стороне и Федя-якут. Он подарил Леше кусок клыка моржа с искусной резьбой по нему. Растроганный Алексей, красный от смущения, принимал подарки, не уставая благодарить. Взрослые серьезные мужики радовались вместе с Лешей, и скоро в комнате номер одиннадцать начался пир – Леша уезжал первым. У него нет «хвостов» по учебе, ему ехать далеко, билеты уже куплены: его и провожали со всей помпой. Да и остро стоял вопрос – увидятся ли? Леше скоро в армию, и этот курс, конечно же, его обгонит на два года, так как абсолютное большинство его новых друзей-коллег уже отслужили. В эту ночь они спать и не ложились: разговоры, воспоминания, мечты и планы. В конспекте по гистологии полтетради исписано адресами: от Калининграда до Камчатки…

Проснулся Леша от прикосновения руки по его лицу. Открыл глаза – Лида! Прижал ее холодную руку к своему горячему лбу, чмокнул губами в ладошку.

– А я тебя вчера весь вечер ждала, – потрепала Лида его за ухо, – а ты так и не явился! Видно, пил с парнями-то?

– Извини. Мы тут… Вчера меня провожали. Выпили неслабо. Не смог я бросить мужиков. Извинишь?

– Конечно, – она поцеловала легонько его в губы, встала и, сбросив шубу, принялась наводить порядок на столе и в комнате.

С трудом преодолев боль в висках, скорее всего из-за кружки браги, примешанной к водке, Леша поплелся умываться.

– Че, Леш, хорошо ли столь вина-то пить, а? Болит голова-то, небось?

– Угу. Плохо-то столь-то пить-то! Болит!

– Не кривляйся, пожалуйста, а ставь чайник, будем пить чай, я пирожные принесла.

– Ой, Лид, какие пирожные? Сейчас бы рассолу какого, что ли.

– Будешь знать, как вино-то пить. Болей! – Лида, заканчивая подметать пол, начала читать ему лекцию о вреде алкоголя.

– Не, мать, так дело не пойдет, – Леша достал свою знаменитую фляжку, встряхнул. – Вот он – признак алкоголизма. Но без него никак! – он сделал несколько глотков, скривился, выдохнул, – надо ехать домой. Иначе и вправду спиться недолго. Или отравиться…

– Ты так домой хочешь, Леша? Соскучился? Все хочу у тебя спросить: а девушка тебя дома-то, небось, поджидает?

– Девушка? Дома? Хм. Ты знаешь, удивительно, но девушки дома у меня и нет!

– А почему?

– Сам не пойму. Как-то, вроде, и некогда мне. Работа, лес, дом.

– Ой-ёй. Сам мне рассказывал: и на концерты ходишь, и в театр, и в ресторан. И чтоб один? Не верится!

– Почему один? С друзьями, одноклассниками. Девчонки там тоже есть, но они не мои девушки, они – друзья женского пола. Понимаешь?

– Да, Леша, но… Ты так целуешься, аж дух захватывает! И… другое… – она покраснела, – ты у меня первый мужчина, и мне так хорошо с тобой! Я ни о чем не жалею, даже если у тебя там есть девушка. Ты ведь летом приедешь?

– Приеду. Если в армию не заберут. Обязательно приеду!

– А я уже узнала в деканате – у вас сессия в июне. Мы еще здесь будем. Ты, наверное, ко мне… и не подойдешь? Думаешь, я плохая? Гулёна?

– Ну что ты, Лид, – Леша притянул ее к себе. – Ничего плохого я не думаю. Мне тоже хорошо с тобой. Ты же видишь! Не надо о грустном, ладно? Я тебе адрес оставил, письма мне будешь писать, а я тебе. Потом встретимся здесь же. Время пролетит быстро. А ты учись хорошо, моя девочка-Лидушка.

Готовая расплакаться, девушка уткнулась ему в плечо, и он нежно гладил ее темно-каштановые шелковистые волосы.

Под музыку «Прощание славянки» фирменный поезд «Вятка» плавно тронулся, оставляя перрон, морозный вечер и большую толпу провожающих Лешу друзей. Спереди стоят Пашка и Сашка, махая Лешиной сурковой шапкой, которую он бросил им из уже отходящего поезда, так как они сами ни в какую не хотели ее брать. Ничего, теперь у них рублей сорок-пятьдесят есть в запасе. Деньги у всех под конец сессии заканчивались. Даже у тех, кто привозил с собой тысячу рублей, не говоря уже о таких, как Леша, который приехал с двумястами рублями на сорок пять дней. Чуть в стороне ото всех стоит Лида, одной рукой в пуховой рукавичке пряча заплаканное лицо, другой, с зажатым в ней подаренным им флакончиком духов, машет вслед уходящему поезду…

Москва встретила слякотью, грязью и утренней суетой сонного Казанского вокзала. Быстро добравшись на метро до Белорусского вокзала, Леша закомпостировал билет, сдал чемодан с книгами и подарками в камеру хранения и отправился снова в метро. Он страшно соскучился по Московскому зоопарку, в котором успел побывать по пути в Киров летом. Вот и «Красная Пресня». Зоопарк закрыт – рано. Леша бесцельно прокатился в метро до Ленинских гор, потом на Красную площадь, подождал смену караула, но в Мавзолей не пошел – очередь начиналась где-то у Александровского сада.

В зоопарке, несмотря на слякоть и холод, протоптался целый день. И, успев купить авоську апельсинов, благополучно покинул Москву уже вечером. Как же он соскучился по дому! По лесу, по работе, по охоте! Поезд сквозь темень несет его к его мечте – к его егерскому обходу, где он знает каждую тропку-дорожку, каждое урочище, каждую криничку и каждый островок-гряду на болоте. Леша, засыпая под стук колес, думал о подкормочных площадках, о кормушках, о запасах кормов, соли, о диких зверях, которых как ему казалось, он знал почти всех «в лицо»: от зайца или белки до лосей. Он вспоминал следы на тропах, вспоминал встречи с косулями, оленями, кабанами. Вспоминал охоту на них. Представлял, где и как сейчас находятся и что делают ЕГО звери. Вот, кабаны. Они сейчас подходят к кормовым точкам. Осторожно, принюхиваясь, опасаясь засады или подвоха от человека. Впереди идет свиноматка, за ней по тропе в снегу идет все стадо. А секач? А он ходит отдельно. Его не устраивает матриархат, и он периодически рычит и хрюкает, показывая, что он сильный и опасный зверь. Но дикие свиньи идут за главной маткой. Они знают, что хозяйка стада – она. А вот лоси – они сейчас больше в молодых сосняках. Рога у самцов сброшены где-то там же. Весной, когда растает снег, стоит поискать по молоднякам, если мыши-полевки или дикие кабаны не погрызут. Лоси будут и в делянках. Поваленные осины – лучший и сытный прокорм для них сейчас. Надо будет выписать лесорубочный билет, да срубить по делянкам десятка три-четыре осин. И для лосей, и для косуль, и для беляка будет хорошее подспорье, а потом в них солонцы сделать. А у зайцев начинается гон. Наследили, натоптали дорожек за ночь. Зайчиха «понаставила меток» на снегу, а зайцы с ума сходят, бегая по следам и устраивая такие драки между собой так, что пух летит! Бесстрашные зайцы! Звучит смешно, но много их теперь гибнет из-за потери своей заячьей бдительности, которую люди почему-то называют заячьей трусостью.

Февраль в разгаре. Глухари уже перебрались к месту токовищ и «чертят» по утрам на снегу свои незамысловатые узоры. Лисица и рысь пользуются любым удобным случаем, чтобы незаметно подкрасться к лакомой добыче. Но не тут-то было: зоркие глухарки-каплухи, нахохлившиеся на ветках и наблюдающие за танцующими по снегу «кавалерами», заметив приближающуюся опасность, заквохтав, предупредят их о грозящей опасности. На полянах, где под глубоким снегом спрятана густая подсушенная трава, пасутся косули. Лунный вечер. Где-то завыли волки, и косули напряженно заводили ушами – опасно! А у голодных волков тоже гон. Драки, вой, совместная охота и свадьбы. Не повезет тому зверю, чей путь пересечется с волчьей свадьбой. Это знает и енотовидная собака. Потеплевший влажный воздух, проникший в нору енотов17, разбудил их от зимней дремы, и они полусонные, вялые вылезли из своих зимних убежищ – стоит ли мир на месте? На месте все, только вот волки где-то рядом, надо бы спрятаться, хотя волки и обходят стороной своих родственников – енотовидных собак и обычно их не трогают. А если и тронут, можно притвориться мертвым и протухшим – даже охочие до падали собратья отвернутся и, брезгливо сморщив носы, уйдут. Ну и что с того, что обслюнявили и укусили, зато живы остались!

А в это время где-то по густым ельникам вышла на охоту куница. Ловко цепляясь за заснеженные лапы елей, она перепрыгивает с дерева на дерево, пока не услышит легкое потрескивание невдалеке. А это белка, сорвав огромную еловую шишку, усевшись ближе к стволу, в затишек, с аппетитом разгрызает твердые лепесточки шишки, доставая вкусные семена. Куница подкралась сверху незамеченной. Но посыпавшийся с ветки снег вспугнул белку, и она, бросив недогрызенную шишку, метнулась по мохнатой заснеженной ветке на другое дерево. Поздно! Куница настигла ее в прыжке. Схватив белку поперек туловища, куница не удержалась, и они закувыркались в ветвях, падая вниз. Куница так и не выпустила из острых зубов верещащую белку и, упав в снег, перекусила ей позвоночник.

Дикие кабаны подошли к подкормочной площадке, устроенной на лесной поляне. Под навесом находится гора зерноотходов, а в длинные корыта засыпаны картошка и овес. Свиноматка, застыв на месте, долго принюхивается к запахам. Но молодые свиньи не выдерживают искушения голодом, игнорируя грозное сопение старшей самки-вожака стада, они нетерпеливо высовываются из-под нависших еловых лап, а затем наперегонки бросаются к кормам. Свинья, тем временем, уловив непонятный запах, обходит поляну под ветер – и не зря! Огромная самка рыси притаилась под деревом недалеко от подкормочной площадки в ожидании маленького или слабого поросенка. Свинья грозно засопела, уставившись маленькими злыми глазами на кошку. Та же, выгнув спину, зашипела, показав тонкие острые зубы. Грозно и злобно блеснули, отражая свет луны, изумрудные глаза. Разозлившись за такое безответственное хамство, свинья, подняв хвост и клацая зубами, бросилась на рысь. Не искушая судьбу, кошка не стала убегать по глубокому снегу – сходу забралась на толстую елку и оттуда зашипела на подскочившую к дереву огромную дикую свинью. Та, злобно урча и сопя, побродила вокруг дерева и, убедившись, что рысь больше не угрожает ее стаду, отправилась на подкормочную площадку, оставляя за собой глубокую борозду в рыхлом снегу. К этому времени на подкормочную площадку вышел и секач. Он бесцеремонно разогнал стадо от корыта с кукурузными початками и сейчас громко чавкает. Свинья смело устроилась рядом, секач не посмел угрожать хозяйке стада, помня, что именно она в этом году в период закончившегося гона была его подругой, а весной станет матерью их деток, оставив стадо до середины лета.

Рысь, проследив за грозной дикой свиньей с дерева, поняла, что сегодня поросенка из стада ей не отбить. Осторожно спустившись с дерева, кошка, оставляя большие, круглые, чуть ли не тигриные следы, отправилась к болоту, где легче добыть зазевавшегося рябчика или тетерева, а если повезет – танцующего на снегу глупого глухаря. На вой волков рысь не обратила внимания. Она лишь повела чуткими большими ушами с черными кисточками и, хрипло мяукнув, оставив у пня «отметку» своих владений, неспешно, прислушиваясь – не пискнет ли по пути мышь под снегом, отправилась по известному только ей одной маршруту. Проходя мимо остатков накануне пойманного и съеденного наполовину зайца-беляка, рысь даже не посмотрела в сторону торчавших из-под снега лап зайца. Рысь знает себе цену – к вчерашней трапезе она не прикоснется. Еда останется на обед куницам или вездесущим сойкам. На поляне лоси глодают кору поваленных осин. Кошка обошла их стороной. Лось – не её добыча. Хоть маленького лосенка она однажды выследила, спрятавшись на высокой осине, в то время как мать этого лосенка уводила в сторону неожиданно появившихся бродячих охотничьих собак. Несколько секунд рысь смотрела в доверчивые большие глаза жертвы, даже не веря подвернувшейся удаче. Потом, резко спрыгнув, вцепилась зубами в шею. Лосенок запищал, забился, но было уже поздно: артерию рысь прокусила в следующее мгновение. Взмыленная, уставшая от преследования злых собак, которых увела далеко в болото, лосиха вернулась только тогда, когда уже взошло солнце. Лосенка на месте не было. Его, распотрошенного рысью, она нашла в густых зарослях ивняка. До поздней ночи простояла убитая горем лосиха у кустов, и лишь жажда, голод и природный инстинкт жизни заставили её уйти от растерзанного тела ее дитя. Рысь же к кусту больше не вернулась. Обильная добыча досталась семье вечно голодных енотовидных собак и падальщиков-воронов. Сегодня рысь обошла лосей стороной, хотя те и увидели её. Лось всхрапнул, опустив голову, словно на ней были рога, сделал несколько шагов к кошке, но та, словно и не было лосей, шла своей дорогой, гордо задрав вверх свой толстый мохнатый «хвост-обрубок».

С вечера за делянкой в глухом ельнике заухал филин. Февраль – это и его брачный месяц. Громкие крики филина далеко разносятся по лесу, и рысь немедленно свернула с намеченного маршрута, решив попробовать подкрасться к филину – знатной и вкусной добыче. Филин сидел на высоченной мохнатой елке. Рысь увидела его издалека, однако подойти близко, а тем более бесшумно влезть на дерево не смогла. Заметив подкрадывающуюся кошку, филин неожиданно и молниеносно спикировал на рысь и пролетел совсем близко от нее, вжавшейся в снег и оскалившейся хищным оскалом. Когти филина пронеслись в нескольких сантиметрах от головы кошки. Ожидать повторной атаки рысь не стала. Выгнув дугой спину, она прыжками ускакала под защиту подлеска и уже оттуда зашипела в звездное небо. Так, на всякий случай.

Приближалась ночь, лес затихал, но приближение весны чувствовалось уже по всем приметам: от становившимся прозрачным и сырым по вечерам воздуха до звонкого и веселого пения синиц днем, переливчатого звона воды в лесных ручьях, берега которого истоптали целыми тропами-дорогами не имеющие страха перед рысью выдры. И хотя мороз ночью сковывал поверхность снега жестким настом, кора деревьев уже не трещала по ночам, а пряный ее запах от теплого дневного солнца парил в воздухе даже и ночью…

Лежа на верхней полке плацкартного вагона, голодный и даже без чая, (деньги закончились совсем), Леша не обращал внимания ни на какие неудобства: ни на соседок снизу, доставших из своих баулов копченую курицу, ни на соседа сбоку, храпящего как бульдозер, ни на детский плач из соседнего «купе», ни на запах из соседнего с ним тамбура, ни на толкающего его уже в третий раз «глухонемого», предлагающего купить по рублю фотографии икон, святых и порнографических карт. С каждым стуком колес, с каждым звенящим переездом, с каждой остановкой – он ближе к дому, к семье, к любимой работе. И он в мыслях уже цепляет лыжи, просмоленные и обильно пропитанные парафином, на лыжах идет в лес, в свой обход. Сначала по лугу вдоль реки, потом по Бобовкам вдоль Криницы. Как там бобры, их плотины? Потом острова-гряды. Лоси, косули, кабаны – что с ними? Что там нового и интересного произошло за эти полтора месяца? Потом из болота – в большой лес. Сначала – Белый берег, с его дубовой рощей. Есть ли следы кабанов на желудях, есть ли там же косули, а по дуплам – куницы? Оттуда – в Боровичное. По поросшим сосняком холмам проверить лисьи и барсучьи норы, убедиться в наличии многочисленных разрытых в снегу до мха косульих лежек. Там же находятся несколько кормушек, солонцов – проверить. Где-то к середине дня, когда солнце уже ощутимо пригреет спину через бушлат, забраться на кучу валежника и вздремнуть… В чистейшем, словно выполосканном синем небе, «кувыркаются» в замысловатых кульбитах брачных танцев вороны, а в лесу весело перекликаются синицы, поползни. Отяжелевший снег скользит и падает с хвойных веток. Хорошо в лесу накануне весны! Душа поет с пробуждающейся природой. С каждым следом, с каждой тропой звериной оживает и пробуждается чувство радости за зверей, переживших суровые испытания холодом, голодом, бескомпромиссной борьбой за выживание. Весна приносит в лес оживление, праздник, теплоту и жизнь во всех ее ярких проявлениях. И после долгих и суровых зимних испытаний и птицы, и звери радуются теплу и ласке природы. Возвращаясь с весной в отстроенные давно гнезда или строя новые, скоро своим гомоном птицы заполнят весь лес. Потихоньку и звери перемещаются к своим весенним пастбищам и стоянкам. Все мамки, и птиц и зверей, готовят гнезда. В них родится новая жизнь, а они, родители, давшие эту жизнь, будут бережно эту жизнь взращивать, защищая, обучая, любя и жертвуя, если понадобится, своей собственной жизнью ради этой новой жизни, которую они сотворили. Так было сотни, тысячи веков, так будет, пока существует жизнь в дикой природе… А он знает жизнь диких зверей и птиц, и скоро будет знать еще лучше, еще больше, еще глубже. Ведь он станет не просто защитником диких зверей, а еще и посредником между жизнью сообщества диких животных и обществом людей. Посредником-адвокатом между дикой природой и природопользователями – людьми. Посредником между прошлым Земли и ее будущим. Потому что биолог-охотовед – это не только профессия, это еще и призвание, предназначение по жизни, переданное с генами определенному, ограниченному кругу людей. Оно заключается и в том, чтобы не только умело и продуманно сохранять, беречь жизнь окружающего людей обитателей дикой природы, но и оставлять при этом людям изначальное и незыблемое их право на общение с этой природой в виде охоты, определяя, в том числе целесообразность, способы и сроки такой охоты – чтобы не навредить…

Так думал голодный будущий биолог-охотовед, лежащий на голой и холодной полке, возвращаясь в свою родную стихию – на работу в свой егерский обход.