Читать книгу Охотовед - Николай Евгеньевич Близнец - Страница 9

* * *

Зима выдалась в этом году суровая. Снегом замело все улицы пригородного поселка, только узенькие тропки вдоль заборов позволяли проходить на работу, в школу, в магазин. Достав с чердака бани широкие, тяжелые армейские лыжи, Леша, как учил когда-то отец, просмолил их паяльной лампой, тщательно натер парафином и прижег его сквозь газеты раскаленным утюгом. Крепления на валенки просты и непритязательны: стремя под носок обуви сшито из транспортерной ленты, а зажимающие ногу в стремени резинки – из автомобильных камер. Бамбуковые заводские палки – гордость перед местными пацанами, у большинства которых палки из тонких орешин. От дома вдоль реки, через Бобовки, до Белого берега и обратно по лесу Леша накатал постоянную лыжню и, используя любой подходящий случай – уроки труда, выходной день, а то и просто в наглую пропуская уроки, – он, захватив в рюкзачок кусок сала с хлебом и луковицей, отправлялся в свой двадцатикилометровый «егерский» маршрут, как окрестили эти похождения отец и брат.

Сразу за огородом начинался пойменный луг, поросший островками ивняка и крушины. Здесь постоянно обитали куропатки и зайцы-русаки, которых Леша, можно сказать, знал в «лицо». Дальше лыжня шла вдоль берега реки вверх по ее течению, где в поросших ивняком берегах обитали норки и горностаи. Примерно в пяти километрах от дома маршрут круто сворачивал вправо, в Бобовки. По звериным тропам, через остров, Леша добирался до большого леса. По пути обязательно посещал несколько бобровых поселений с их плотинами, пересекал Криницу, по берегам которой отчетливо выделялись своими ярко-алыми гроздьями заросли калины. В Бобовках его лыжню пересекали многочисленные следы косуль, кабанов, куниц, лис. Войдя в лес, Леша проходил мимо островка Маяка в урочище Белый берег, а оттуда по лесной дороге, напрямую домой. В большом лесу он примечал тропы косуль, лежки косуль на взгорьях с толстым слоем мха, переходы лосей. Иногда он сворачивал с накатанной лыжни, чтобы проследить свежий след куницы и найти дупло или беличье гнездо, где куница задневала. Часто специально проходил кабаньими тропками до самой лежки стада. Высшим своим мастерством Леша считал пройти под ветер незамеченным, максимально близко к залегшему в глубоком снегу стаду. Поздно почуяв человека, дикие свиньи поднимали над снегом свои головы с чутко настороженными ушами, но убегать, заметив маленького человека, не спешили. А Леша, делая вид, что не замечает притаившихся диких свиней, осторожно ступая лыжами по глубокому, рыхлому снегу, обходил стадо стороной, довольно улыбаясь, сто раз мысленно прицеливаясь в притихших животных, считавших, что он их никто не видит.

Ранним февральским воскресным утром, с ведома брата и разрешения отца, Леша, закинув через плечо курковку отца, отправился в свой «обход». Три патрона самодельной картечи на лисицу и пара дробовых патронов приятно оттягивала карман брюк. Белый поварский балахон-накидка поверх маминой телогрейки заменил маскхалат. Кусок белой простыни, пришитый поверх старой кроличьей шапки, дополнял «униформу». Быстро пройдя лугом до реки, а оттуда до Бобовок, Леша не без труда вскарабкался на оставленный с осени стожок сена, огляделся вокруг и… почувствовал, как под шапкой зашевелились волосы. Вдоль кустов, игриво кусая друг друга, прямо на него по глубокому снегу, разбрызгивая фейерверки снежных салютов, бежали два волка. Расстояние около двухсот метров не позволило волкам почуять человека. Увлеченные игрой, они, казалось, не замечают ничего вокруг себя. Леша замер на своем стожке, судорожно зарядив свое ружье патронами с картечью и взведя курки. Огромное, яркое, но холодное, почти ледяное солнце, поднимающееся над Бобовками, слепило волков, и они не увидели направленных на них пары стволов. Приближаясь к утопающему в снегу стогу сена, они продолжали гоняться друг за другом, ловко и пружинисто пробиваясь по глубокому рыхлому от мороза снегу. Откуда-то неожиданно появившиеся сороки разразились очередями возмущенной стрекотни. Они, перелетая с куста на куст, сопровождали волков, отвлекая их внимание на себя. И все же метрах в пятидесяти от стожка волки почуяли опасность. Разом остановившись, они закрутили головами, зашевелили чуткими ушами, приподняв над снегом пушистые хвосты. Медлить больше было нельзя. Сердце и так стучит уже где-то в голове, кровь разогрелась как расплавленный свинец, руки без перчаток не даже ощущают холода стали. Мушка уперлась в грудь первого волка, стоящего полубоком к Алексею, вытянув морду вперед, принюхиваясь к морозному воздуху. Выстрел прозвучал сухо и, как показалось, совсем негромко. Волк подпрыгнул, разбрасывая в стороны фонтан снега, упал в этот снег, потом подскочил и прыжками бросился в сторону кустов. Алексей «накрыл» его стволами и нажал на второй спусковой крючок. Второй выстрел. Волк опять уткнулся мордой в снег, но, поднявшись, пополз по снегу и скрылся в кустах. Куда подевался второй волк, Леша так и не успел заметить. Дрожащими от волнения руками он перезарядил ружье последним патроном картечи и патроном с дробью. Сороки улетели и стрекотали уже где-то в глубине Бобовок. Леша сполз со стога, закрепил лыжи и подошел к следам. Вот, спокойно шли волки – борозда по сыпучему рыхлому снегу. Вот, прыжки в разные стороны. Волк, по которому стрелял Леша, направился к ближайшим кустам, а второй волк, развернувшись, метнулся обратным следом. Пройдя шагов десять по следам «своего» волка, Алексей увидел яркие алые брызги на снегу. Кровь! Кровь мелкими бисеринками рассыпалась по левой стороне от следов волка. А вот и место, где волка настиг второй заряд картечи. Несколько длинных полос по снегу слева и справа от следа – разлеталась картечь, выпущенная из левого ствола вторым выстрелом. Здесь Леша насчитал шесть полос, значит, три картечины, вероятно, настигли цель. Дальше следы шли уже не прыжками, а глубокой бороздой с обильным крапом по обе стороны замерзшей каплями алой крови. Леша остановился, огляделся по сторонам. Лыжи снять – глубоко. А в лыжах идти страшновато. Взведя курки, он медленно пошел по кровавому следу.

В кустах, судя по следу, волк стоял. Глубокие проталины стекающей крови свидетельствовали о его серьезном ранении. Чуть дальше по снегу Леша увидел, что волк лежал здесь в снегу. Пройдя еще метров сто, он увидел и самого зверя. На белом, с синевой от теней деревьев снегу лежал тяжелораненый хищник. Освещенный ярким солнечным светом, серый с рыжеватыми подпалинами, он лежал у толстого ствола старой осины и смотрел на застывшего в двадцати шагах Алексея. Издали кажущиеся черными, его глаза, не моргая, безжалостно, зло и бесстрашно следили за приближающимся человеком. Нос сморщился в оскале, уши приложены к голове. Леша поднял ружье и прицелился в пытающегося безуспешно подняться зверя. Волк изо всех сил попытался встать, приподнялся на передних лапах и, получив смертельный заряд картечи, уткнулся мордой в снег.

Алексей снял шапку, вытер мокрый от пота лоб. Подержав некоторое время забившегося в агонии волка на мушке, подошел к нему, осторожно ткнул стволами. Волк был мертв. И только теперь Леша почувствовал, как предательски дрожат колени, как бешенно стучит сердце, как мороз обжигает щеки и пальцы. Он присел, повернул волчью голову с оскаленными окровавленными клыками и стекленеющими глазами. Это был не сон! Это был настоящий волк, и добыл он его сам! И вдруг ему стало жалко волка. Он вспомнил, как беззаботно волки приближались к стогу, как трогательно тыкали они клыкастыми мордами друг друга. Вздохнув, он погладил волка по жесткой шерсти. С другой стороны, Леша знал, сколько ущерба приносит волчья стая дикой природе, сколько мяса нужно волчьей семье на пропитание. И не абы какого мяса, а свежей, с кровью, дичи: косуль, кабанов, лосей, оленей. Да и приспособлены волки к дикой жизни лучше, чем многие другие животные. Сильные, выносливые, хитрые и даже умные, они в лесу являются лидерами, хозяевами по их, волчьему, понятию. Ан – нет. В лесу хозяином является человек. А беспечность и отсутствие страха перед человеком сгубили этого волка. А еще везение. Начало жизненного пути будущего охотоведа привело к тому, что он, молодой, юный еще охотник, сидел, вздыхая, у поверженного им сильного и злого зверя. Ведь ему только недавно исполнилось тринадцать лет, и для матерого волка он был еще, по сути, щенком. И вот где-то глубоко в подсознании ликующей, озадаченной и потрясенной души юного охотника затрепетали и переплелись эмоции и чувства охотника и ценителя дикой природы – ее же ребенка и воспитанника, чувство справедливого и мудрого распределения ролей в жизни честной, свободолюбивой и скрытой от человека жизни дикой природы…

Взяв волка за еще теплые и толстые лапы, он попытался подтащить его ближе к лесу, но протянул не более двадцати метров. Разложив ружье и спрятав его под телогрейку, он быстрым шагом заскользил на лыжах к дому и уже к обеду возбужденно рассказывал брату и родителям, недоверчиво улыбающимся, о своем трофее. Но все же брат завел стоящий у дома служебный ГАЗ-66, и втроем поехали по накатанной дороге к Маяку. От Маяка пешком добрались до волка, волоком притащили его к машине. Вечером в жарко натопленной бане Леша в очередной раз рассказывал о том, как, увидев волков, бегущих прямо к нему, не испугался, а вжался в мерзлое сено, как тихо-тихо доставал патроны, как взводил курки и целился, как стрекотали сороки. Не рассказал он лишь о том, как стало жалко ему стекленеющих глаз грозного хищника. В предбаннике, распространяя тошнотворный запах, на правилке сушилась почти двухметровая серо-рыжая шкура…

Далеко-далеко за поселком, в потрескивающем на лютом февральском морозе лесу, на занесенном снегом острове скулила волчица. Ее волк, ее друг, ее повелитель так и не пришел. Она сделала большой круг за день, а к вечеру не утерпела и вернулась в Бобовки. Но следов волка нигде не было. В полночь она подошла по лесу к спуску в болото и услышала еле уловимый запах волка. Она, явно ощущая запах людей, прошла к борозде в снегу, и дрожь прокатилась по всему телу волчицы: человеческие следы покрывала кровь ее волка. По следам волчица вышла на Маяк, где все следы прерывались следами машины. Волчица, поджав хвост, засуетилась, обежала по кругу Маяк – ни следов, ни крови волка больше нигде не было. И она поняла: его больше уже и не будет…

Тоскливый, унылый, тяжелый, протяжный вой покатился по заснеженному лесу. Затихли, окаменели в страхе лесные обитатели. Они знали язык волков, они поняли и почувствовали горе и невыносимую тоску волчицы, оставшейся уже на исходе суровой зимы без своего волка, без друга и защитника, без кормильца и отца их будущих детей, без вожака еще не собранной стаи. Волчица, изливая в вое свои боль, скорбь, тоску и отчаяние, взвыла еще несколько раз, прислушалась и, опустив вниз голову и поджав хвост, пробивая себе путь в глубоком снегу, направилась к острову-гряде, где они собирались вскоре устроить логово… вдвоем с волком…