Читать книгу Охотовед - Николай Евгеньевич Близнец - Страница 3

Собаки, почуяв запах охотничьей одежды, ружейной смазки, а может, и тревожный азарт своего хозяина, завыли-заголосили, царапая тупыми когтями сетку вольера. Земляной пол вольера усыпан щебнем вперемежку с почерневшими останками костей крупных животных. Два пегих русских гончих1 с разбегу бросаются на сетку, отскакивают, громко и низко взлаивая и скуля, торопливо лакают воду из большой посудины у будки и вновь бросаются на сетку.

– А что б вы сдохли, дармоеды! Тихо, тихо – в лесу еще набрешетесь, если жрать охота. – Хозяин, в болотных сапогах, черной телогрейке, кепке, прикрывающей макушку лохматой, кучерявой черной головы, подошел к вольеру, оглядел собак и, обернувшись на тихо стоящую на крыльце жену, злобно спросил:

– Ты, Надя, их не кормила случайно?

– Нет, Коля, ты же предупреждал…

– А! Тебя предупреждать… Смотри, если кормила, сама за лосем бегать будешь. Ишь ты, разъелись, засиделись. Два месяца, дармоеды, в лес не ходили. Два месяца кормлю вас. Если лося сегодня не найдете, не остановите, то сами в лесу останетесь на корм волкам и воронам! Не пожалею картечи на вас…

Собаки притихли, нетерпеливо перебирая лапами и поблескивая в темноте зеленовато-желтыми блестками преданных глаз. Калитка подворья бесшумно отворилась, и во двор вошли двое мужчин. В таких же болотных сапогах и телогрейках, только с вылинявшими огромными полупустыми рюкзаками.

– Здорово, Колян. Ну что, едем? – поздоровались они с хозяином, не обращая внимания на хозяйку.

– Конечно! Едем. Я вчера вечером проехал в Бобовки, где ты, Свист, весной косулю завалил. Посмотрел – на Микитовой поляне лосиха с лосенком живет. Взять ее легко. Собак пустим от Маяка, они их быстро найдут. С лосенком она далеко не пойдет, будет кружиться вокруг поляны по кустам. А если и пойдет, то на остров через Глиницу. Ты, Свист, сразу пойдешь на этот переход, а мы с Дротом пойдем с собаками.

Свист оскалился сверкающими коронками, сплюнул под ноги:

– Понятно, Колян. Я тоже следы видел на прошлой неделе. Ездил ловушки на пчел ставить на Маяк. В километре – Думановская пасека, думаю пару роев словить. Зашел в болото – точно, лоша с лосенком тропки все исходила. Не пойдет она с поляны, точняк. Но это ты хорошо придумал насчет острова. Я стану на переходе – может, шумовой козел, а то и кабан наскочат…

Оба пришедших охотника достали из-под телогреек висевшие на шеях разложенные ружья, быстро собрали их, положили на сиденье заляпанного грязью старого газика-«козлика».

– Колян, – второй из пришедших, высокий, поджарый, со скуластым горбоносым лицом и потухшей папиросой в узких губах, подошел к хозяину и что-то шепнул ему на ухо. Заматерившись, хозяин злобно зашипел на жену:

– Чего стала? Что смотришь-сурочишь? Тебе работы нет? Уже рассвет скоро. Иди, свиньям пайку замешивай. Мне пожрать собрала? Тащи мой рюкзак, не забудь пузырь положить, стоишь, как столб! Бегом!

Хозяйка, молодая хрупкая женщина с большими грустными глазами, бросилась на веранду и вынесла такой же, как и у вошедших гостей, выцветший рюкзак, подала мужу. Тот быстро проверил содержимое: патронташ, полностью заполненный патронами, снаряженными пулями и картечью, нож, бутылка самогона, полиэтиленовые мешки, топорик, фонарик, веревка, оселок, термос, газетный сверток с салом, луком, хлебом и его любимыми сырыми куриными яйцами.

– Надя, – Николай положил рюкзак в машину, – сколько раз тебе говорил, чтобы канистру воды в машину клала! Ты вечно забываешь! Чем только у тебя голова забита?! Вечно, наверное, об одном только и думаешь! – он хлопнул дверями машины, засопев, сходил в беседку и бросил в багажник пластиковую канистру с водой, – Дрот, тащи собак!

Дрот снял со столба поводки с ошейниками, ловко нацепил ошейники на шеи рвущихся и скулящих собак, подвел их к открытому багажнику. Собаки, не раздумывая, привычно и ловко заскочили в пыльный багажник машины, уселись между беспорядочно разбросанными инструментами и снаряжением: лопатой, топором, мешками, домкратом, тросом и запасным колесом.

– Садись, мужики. Поехали, с богом. Рассвет начнется, а мы еще копошимся! Надя! Затвори ворота за нами!

Одинокий серп луны медленно тает в поднимающихся из-за леса лучах восходящего солнца. Скрипя пружинами изношенных амортизаторов, проваливаясь на кореньях и ямках-ухабах, «козлик» почти бесшумно катится по лесной дороге. Справа темнеет стена высокого хвойного леса. Слева внизу простирается широкая пойма урочища, именуемого у местного населения странно и звонко «Бобовки». До реки отсюда километров семь. Сначала заболоченное урочище Бобовки, потом – луг, а за ним течет величавая Березина. Через все урочище сквозь заросли и топи пробирается чистейшей воды ручеек – Криница, впадая в большое пойменное озеро Винницкое, которое дальше впадает в саму Березину. По устью неширокой Криницы бобры у своих хаток настроили плотин – оттого Криница у этих плотин разлилась, затапливая берегов, густо заросших камышом-очеретом. Ивняк и ольшаник, кое-где вперемешку с березняком и осинником, густо оплетенные у корней крапивой и осокой, составляют непроходимые заросли, словно в джунглях. Местами заросли расступаются, образуя разной формы и размеров поляны с высоким разнотравьем, никогда людьми не кошеным и лишь изрезанным-истоптанным тропами диких зверей. По окраинам этих полян среди зарослей крушины и ольхи пробиваются кусты калины, ивняка, одиноких дубков, елей и сосен. Поляны соединяются между собой тропами, образуя нескончаемый лабиринт дорожек, истоптанных копытами диких животных, нашедших в заболоченном лесу летом себе и кров, и пищу, и убежище, и места уединения для таинства рождения на свет новой жизни. Дикие кабаны большую часть времени проводят в самых низких заболоченных логах. Лоси и косули держатся ближе к полянам: и корма больше, и ветерок хоть как-то, хоть не намного, но разгоняет тучи гнуса2…

Молодая лосиха, всю зиму проведя с семьей в хвойных посадках, повинуясь зову инстинкта, с наступлением весны ушла из своей семьи в болото, в котором она родилась три года назад. Это болото она знала хорошо. Каждую полянку, каждую тропинку она исходила со своей матерью. А прошлой осенью здесь она встретилась с красивым и сильным молодым лосем, пришедшим в их болото издалека. Отец молодой лосихи гонялся за пришельцем, грозно сопя и угрожающе склоняя к земле голову с тяжелыми лопатообразными рогами. Но позже молодая лосиха, когда ее отец и мать стали уединяться и прогонять даже ее саму, ушла с чужаком за ручей к большой поляне, протянувшейся почти до самого озера. За поляной, через небольшой перешеек, находится возвышенность – гряда, на которой молодые лоси, ставшие парой-семьей, уединившись, наслаждались покоем и неизведанными молодой лосихой ранее чувствами взрослой самостоятельной жизни. Лось-самец изломал рогами молодые кусты крушины на тропинке от поляны к острову, обозначив тем самым неприкосновенность территории их только что созданной семьи и свою силу. Изредка покой пары нарушали люди. Громко перекликаясь, они бродили по острову, собирая в короба грибы и снимая с деревьев орехи. Лоси сторонились людей. Завидев их или услышав их шаги, треск сучьев у них под ногами, лоси тихо, почти бесшумно уходили с гряды по тропинке на поляну, а оттуда, если возникала такая необходимость, в чащу, в заросли – ближе к ручью, к бобровым плотинам, где жили кабаны. Ближе к зиме они объединились с родителями молодой лосихи и двумя прошлогодками, младшими братьями лосихи, и ушли на зимовку из болота. Сложная и страшная была зима. Но и волки, и люди с ружьями, и собаки, и отсутствие соли, и холод – все это осталось позади. Еще зимой, почувствовав в себе волнующую, но приятную тяжесть, молодая лосиха поняла, что с наступлением весны она тихо уйдет одна в болото на свою поляну, на свою гряду. И лишь только расцвели ландыши, лишь только робко запели соловьи, под свист крыльев прилетевших уток и хорканье вальдшнепов, ранним весенним утром у неё появился ее теленок – тонконогий, большеголовый рыженький лосенок. Сейчас, спустя два месяца, он уже смело отходил от матери, не боясь затеряться в густой траве, умел надежно спрятаться, если мать подавала сигнал тревоги; быстро семенил за матерью по тропам от поляны до поляны, если вдруг возникала такая необходимость. Он уже хорошо понимал, что такое всплеск от удара хвостом по воде загадочного бобра; знал, что ежик колючий, а лисица не опасна; знал, что волчица очень опасна, но боится матери; а все остальные звери боятся не только волчицы, но даже ее запаха. Он знал, что люди более опасны, чем волчица, хотя видел их только один раз. Мать научила его находить вкусные грибы, лакомые побеги и нежную кору, хотя большую часть его рациона составляло густое сладкое материнское молоко. И вместе с этим молоком лосенок впитывал в себя и трели соловья, и запах черемухи, и грозное уханье свиноматки с маленькими полосатыми поросятами, и великое множество запахов, шелестов, шорохов, тресков, шипений и хрипов, других уроков непростой школы дикой жизни. Мать все дальше и дальше водила его от их поляны, и с каждым днем что-то новое, что-то интересное, что-то неизвестное ранее открывалось лосенку, как и любому другому любознательному ребенку, познающему окружающий его мир. Далеко не простой мир – а в дикой природе ещё и опасный.