Читать книгу Следователь и Корнеев. Повести и рассказы - Николай Николаев - Страница 10

Чем дальше я углублялся в расследование убийства предпринимателя Корнеева, тем меньше мне хотелось найти подтверждение тому, что его вдова – та самая Светлана, девушка из моей молодости. До последнего времени мне казалось, что я всё ещё любил её. Теперь же я чувствовал, что любовь всё-таки ушла. Если это вообще была любовь. Фантазии, мои затянувшиеся грёзы. Не больше того. Женщина, скачущая от одного предпринимателя к другому, более успешному. Что тут говорить – сейчас, в наши времена, женщине любовь заменяют деньги. Ушли от Корнеева деньги и коммерческий успех – к жене его пришли ненависть и нетерпимость. Моя интуиция, опыт подсказывали, что убийца, скорее всего, из самого близкого окружения убитого. Поэтому вдова пока остаётся среди подозреваемых на первом месте. Но проверить надо также приятеля Корнеева – Бекетова и этого мастера-ламинатчика, которого я совсем упустил из виду.

Снова и снова я перелистывал протоколы допросов, осмотров, перечитывал рапорты оперативников, анализировал всю имеющуюся информацию. Изучение детализации телефонных переговоров с домашнего и сотового телефонов Корнеевой заставило меня призадуматься. Вот разговор Светланы с дочерью… Вот дочери со своим бойфрендом… Деловые разговоры… Обо всём и ни о чём! Ничего, что говорило бы о страданиях от потери близкого человека! Я даже пожалел Корнеева. И напрасно. Он оказался тут как тут. Перестал мелькать робкой тенью на стекле книжного шкафа, а устроился напротив меня на стуле, куда я усаживаю допрашиваемых. И задолдонил:

– Да, не очень-то, похоже, моя Светлана страдает. Яснее ясного! Ну ладно, жили плохо, но у нас же общий ребёнок – уже взрослая дочь. Невеста, можно сказать! Где положенные в таких случаях слёзы? Где жалобы родственникам и друзьям? Где стенания? В конце концов, могла бы и в следственное управление заглядывать чаще и тормошить следователя. Обычно-то потерпевшие бывают крайне назойливыми. Подозрительно она себя ведёт, ох подозрительно, Иван Иванович!

Тем не менее я не увидел каких-либо намёков на конфликты в этой семье, которые могли бы закончиться убийством. Так, ну а насчёт таджиков…

– Таджиков, таджиков! – заворчал Корнеев. – Дались они вам! Ну, побил я того дворника, да, не рассчитал по пьянке своих сил. Умер он. Ничего не попишешь. Получил бы за это, скорее всего, условное наказание, учитывая, как общественность вступилась за меня. Да если бы и захотели мне отомстить, то убийца не стал бы ждать, когда у меня появятся деньги!

Да, думал я, если принимать в расчёт версию про мстительных таджиков, то встаёт вопрос: зачем надо долго отслеживать жертву, рискуя при этом засветиться? Тут и раньше могло быть сколько угодно удобных моментов для мести, для убийства. Все должно быть проще. Вот, к примеру, Павлюченков, сосед…

– Так-так-так! – оживился Корнеев. Он даже встал и заходил по кабинету. – Уже ближе! Ведь это такой гад, каких свет не видывал! Умные люди со мной согласятся. Устроил автостоянку личную под своими окнами! А я где должен был парковаться, а?

Да, был конфликт между соседями из-за парковки. А жизненная практика подсказывает – самые обычные бытовые конфликты нередко и являются причиной убийства. Я поднял телефонную трубку и стал набирать номер телефона Румянцевой. Ни по рабочему, ни по сотовому она не откликалась. А ведь Валентина уже давно получила от меня задание собрать информацию об этом Павлюченкове, но полного отчёта от неё так и не дождался. Придётся самому с ним поговорить. И лучше будет это сделать не откладывая. Если не удастся допросить его самого, то хотя бы соседей. Заодно не мешает ещё раз взглянуть на место происшествия, где разыгралась эта трагедия. Захватив папку с документами, я спустился во двор, ещё издали лаская взглядом свою синюю «Ладу». Недоброжелательно покосился на старенькую «Тойоту», которая явно осложнит мне выезд из дворика. Корнеев, семенивший рядом, услужливо пнул иномарку:

– Ставят где попало, блин, Иван Иванович! Применили бы власть свою когда-нибудь! Добро бы она ещё новая была. А то рухлядь какая-то.

Мне повезло. По улице Бебеля и по Технической я промчался без задержек. Никаких пробок не было. И вот выехал на залитый радостным весенним солнцем проспект Седова. Впереди замаячило здание с колоннами – заброшенный Дворец культуры железнодорожников. Удивительная расточительность, подумал я, глядя на этот пустующий среди парка дворец, крыша которого, а также балконы и террасы заросли молодыми берёзками и клёнами.

Место происшествия было во дворе дома №22 по улице Коуровской, примыкающей к проспекту Седова. Весь квартал состоял из старинных, сталинской постройки, пятиэтажек. Между собой дома соединялись вычурными арками. Там и здесь можно было натолкнуться во дворах на полуразрушенные беседки с когда-то белыми, а сейчас облезлыми колоннами, с лепниной, изображавшей львов и райских птиц. Во дворе работники ЖЭУ в синих комбинезонах, как на субботнике, дружно прятали мусор в чёрные пластиковые мешки. Я обратил внимание, что все они были таджиками. Вместе со взрослыми можно было увидеть таких же старательных подростков. Довольно споро они завязывали наполненные мусором мешки.

Мне нравился этот район старой Сортировки. Чем-то он напоминал Уралмаш и окружавшие Екатеринбург рабочие городки. Всё здесь было выдержано в одном определённом стиле, стиле эпохи социалистического государства, победоносно возрождающегося после военной разрухи. Отсвет надежды и веры в скорое построение общества социальной справедливости был на этих начинающих сейчас разрушаться кварталах. В этом районе практически не встречались новостройки, в отличие от центра, обрастающего небоскрёбами и стеклянными дворцами с замысловатыми куполами.

– Вот ещё один вам, господин следователь, повод для раздумий, – сказал Корнеев, выходя из машины следом за мной. – В последнее время я жил у матери в Юго-Западном районе. А тут, у себя, появлялся редко. А убили меня именно здесь!

Я обошёл вокруг дома, в котором жил потерпевший Корнеев. И у меня стало зарождаться подозрение, что Корнеев стал жертвой благодаря таившейся в этом тихом дворике идеальной обстановке для длительной слежки и последующего убийства. Помимо двух беседок с колоннами во дворе находилось здание котельной с трубой-телескопом, устремившейся в небо, и несколько металлических, окрашенных серебряной краской гаражей, не дававших соскучиться, по крайней мере, трём поколениям подростков. Ну, а посередине двора находился хоккейный корт. Он был обнесён глухим, высоким дощатым ограждением, аляповато разрисованным яркими красками. Привлекали внимание броские лозунги: «Только трезвая Россия выстоит и победит!»; «Россия – для русских!». Затеряться во всём этом многообразии преступнику не составляло никакого труда.

– Обратите внимание, господин следователь! – Корнеев, исправно исполняя роль гида, вывел меня на середину двора. – При всём при этом выходов со двора на улицу всего лишь два! С одной стороны можно выйти через арку на проспект Седова, с другой – на улицу Коуровскую. Ну, а там дальше – в парк и к заброшенному дворцу культуры. Каково? Казалось бы, идеальное место для убийства, но двор-то хотя и большой, а практически замкнутый. Всего-то и есть два пути отхода. Если у ближайшего выхода меня ждал проклятый водила Калабошкин – ни дна ему ни покрышки! – то убийце после нападения придётся бежать ко второму выходу через весь двор!

Да, как-то непрофессионально получается, подумал я.

Павлюченкова дома не оказалось.

– Он должен быть в гараже. Сегодня пятница, – сказала его мать, пожилая женщина лет семидесяти. Она стояла в прихожей, тяжело опираясь на палочку, и с тревогой глядела на меня. – По пятницам он всегда там, с друзьями задерживается.

Голова у неё была по-деревенски обвязана цветастым платком. Женщина плохо слышала, и долго расспрашивать её было тяжело да и бессмысленно. Я обошёл ещё три квартиры, застал дома нескольких соседей и допросил их. На выходе из просторного и чистенького подъезда я остановился и задумался.

– Вот-вот, Иван Иванович! – поймал мой взгляд Корнеев. – И я о том же! Видите, где удобнее всего было меня подкараулить и совершить нападение. В подъезде! Во-первых, можно было укрыться в нише-колясочной.

Корнеев присел в затемнённой нише, стал совсем невидимым и уже оттуда глухо, как из погреба, продолжил вещать:

– Во-вторых, здесь просторно. Подъезд на кодовый замок не закрывается. Красота. Преступнику ничего не мешало расположиться здесь. Я с семьёй жил на третьем этаже. Убийца услышал бы, как я выхожу из квартиры, спускаюсь по лестнице и смог бы подготовиться. Любой ребёнок скажет. Но у вас почему-то убеждение, что нападение совершено на улице. Невелика важность – лужица крови на асфальте и показания моей вдовы. Да, она говорит о моих криках со двора. А вот соседи ничего не слышали!

Весь в раздумьях, я зашёл в соседний подъезд и допросил ещё нескольких соседей, после чего направился в гаражи. Никто из жильцов соседнего подъезда так же не слышал шума во дворе и вообще чего-либо подозрительного в то утро не заметил. Гаражи располагались в трёхстах метрах от дома Корнеевой на улице Маневровой, напротив Железнодорожной стоматологической поликлиники, в редких столетних соснах, оставшихся от шумевшего когда-то тут соснового леса. Здесь был своеобразный тупик. Улица Маневровая деликатно обходила сосны и уходила в сторону, чтобы продолжить свой бег дальше, не трогая этот сохранившийся уголок природы. Надолго ли, подумал я и увидел людей.

Павлюченков в окружении товарищей сидел возле раскрытого гаража у дымящегося мангала и кочегарил тонким металлическим прутом. Рядом на импровизированном столике высилась горка заправленных мясом шампуров. Тут же бегали чьи-то детишки. Ближе к ящику пива, деликатно прикрывая его от посторонних глаз, расположились детская коляска и трёхколесный велосипед. И на всё это мужское веселье взирала с затаённой угрозой женщина в белом плаще, державшая за руку девочку лет пяти.

– Присаживайся, старина! – пригласил меня кто-то из водителей, угадав во мне представителя власти. Мне освободили тарный ящик, служивший кому-то креслом. Павлюченков, мешавший импровизированной кочерёжкой раскалённые древесные угли, бросил на меня недобрый взгляд. Кивнув одному из товарищей на мангал, он подошёл ко мне и пригласил в стоявшую неподалеку «Ниву».

– Меня уже оперативники всего задёргали! – пожаловался он. – Неужели всерьёз меня подозреваете?

Выражение неудовольствия и досады не сходило с его лица. Он закурил и нехотя стал отвечать на вопросы.

– Дерьмо он, этот ваш Корнеев! – решительно заявил он, отвечая на вопрос о взаимоотношениях с потерпевшим. – Если б не спрашивали, то ничего бы и не сказал о мёртвом! А так скажу – за что он боролся, на то и напоролся! Расплодилось сейчас это племя, повылезло из подворотен, чтобы в три горла жрать. Я понимаю, если бы ему надо было кормить много детей или инвалида на ноги поставить. Нет, у детворы и инвалидов отбирают, чтобы тачку покруче купить да чтоб пожрать и выпить до посинения. Дочка у него уже взрослая – нянчиться с ней ему не надо; да, по-моему, он ей от своего куска даже крошки не даёт! Видел я, как он усаживался в машину свою эту навороченную, из-за которой у нас конфликт произошёл; так при этом криком кричал ей и её парню, дескать, что я вам тут, автобус, что ли? Да рукой махал. Мол, вон трамвай – он быстро домчит, куда вам надо. И уехал. Дочка чуть не плакала. А у меня, если хотите, алиби. Не было меня здесь и – вообще в городе. У брата в Челябинске гостил. Аккурат 19—20 апреля и гостил. Брат подтвердит…

– Да тут камни возопят, господин следователь! – возмутился Корнеев, крутившийся возле меня назойливой мухой и всё это время безуспешно пытавшийся проколоть колёса у павлюченковской «Нивы». – Какой мерзавец! Ну какой мерзавец, а? Видели таких? Ведь он заранее побеспокоился о своём алиби. Замечаете? Брат подтвердит! Знаем мы, как делается такое алиби. Злой он и очень мстительный. Этот Павлюченков. За обиду может жизни запросто лишить. А я помню, вы сами всегда говорили, что убийство вызревает на навозной куче быта!

После допроса, отказавшись от предложенного мне шашлыка, я поехал домой. Было около девяти вечера, в прокуратуру заезжать не стал и через каких-то двадцать минут благодаря пустынным к этому часу улицам был уже дома. Вспоминая ароматное, зажаренное на углях мясо, которое так решительно отверг, я достал из холодильника опостылевшие безвкусные сосиски. Бутылка прохладного пива, иногда две обычно примиряли с этим продуктом. И в то же время, даже сейчас, за ужином, из головы не выходили мысли об убитом Корнееве, о его жене, их взаимоотношениях…

Выйдя на балкон, снова вспомнил, что бросил курить. Я живу на окраине Юго-Западного района. Мои окна выходят на объездную дорогу и простирающийся за ней лес. Вдыхая сгустившийся к вечеру и напитанный влагой лесной аромат, я глядел на проносящиеся огни автомобилей, на длинную цепь высоких фонарных столбов, своими огнями уходящих в бесконечность, а точнее, в сторону соседней Перми. А ведь неспроста в моём сознании вот эта взаимосвязь: труп Корнеева и его жена. Есть, видимо, много деталей в этом деле, которых я ещё не осознал, но которые исподволь указывают мне на эту взаимосвязь. Все свидетели утверждают о наличии между ними конфликта. При этом у Корнеева была любовница…

– Что вам любовница моя покоя не даёт, а? – сказал Корнеев. – А что если у моей вдовы был любовник? Думаю, вы поняли мою мысль.

Да, подумал я, а вот это вы, господин следователь, совсем как-то упустили!