Читать книгу Следователь и Корнеев. Повести и рассказы - Николай Николаев - Страница 8

Малоприятно, когда за тобой по пятам следуют убитые. Особенно если в силу твоего ли подавленного настроения, усталости или ещё по каким-то причинам они появляются в том неприглядном виде, в каком были обнаружены на месте происшествия. Иногда я задумывался, а не выскочить ли мне из этого круга, где только одни убийцы и жертвы? И понимал – нет, не получится у меня уже ничего изменить. И дело тут вовсе не в моей профессиональной деформации. Изначально эта связь между живыми и мёртвыми стала моей единственно приемлемой формой существования. Оживляя умерших, проникаясь их мыслями и чувствами, я не столько шёл по следу злодеев, их убивших, сколько искал подтверждение их существованию. Были ли они на этом свете? Что осталось после них кроме пухлого тома уголовного дела? Вот так же искал я брата в густых камышах Бездонного озера, вслушиваясь в безмолвие озёрной глади, и задавал мысленно вопросы отцу – нашёл ли он сына там, за жизненной гранью?

И снова Корнеев изо дня в день следовал за мной по пятам. Сидел смирно в рабочем кабинете, спешил вместе со мной по улице, не покидал меня и в столовой, ожидая, когда закончится обед. Даже дома, когда я усаживался на диване с бутылкой пива и смотрел в телевизор, он бродил по квартире, постукивал по батареям отопления, скрипел половицами и без конца сливал воду в унитазе. Беда всё-таки, когда следователю не дают вовремя отпуск!

С некоторых пор я стал радоваться визитам Румянцевой. С её приходом всегда появлялась новая информация, служившая толчком к дальнейшему расследованию. И что самое главное, мне было просто приятно общаться с молодой красивой женщиной. У меня даже появилась крамольная мысль, что я при случае с удовольствием бы потакал ей, ублажая её сиюминутные капризы и прихоти. Может быть, всему виной эти воспоминания о Светлане? Но нелегко было мне, что греха таить, уже закоренелому холостяку, переломить сложившуюся линию поведения.

– Ну, что у нас нового? – встретил я Валентину вопросом, сразу же настраивая её на деловой лад.

Однако эту женщину не так-то было просто загнать в определённые рамки поведения. Она присела у моего стола, закинув ногу на ногу, и с минуту поправляла на своей груди красивую брошку. Не иначе, как в театр собралась, подумал я. Насладившись вниманием мужчины, Валентина сказала:

– А что, Иван Иванович, дождусь ли я твоего приглашения в какое-нибудь приличное место?

– Ну, вот раскроем убийство – обязательно свожу тебя если не в ресторан, то в кафе-то уж точно! – пообещал я, раздумывая, с чего это вдруг она в таком игривом настроении.

– Вот это мило! – воскликнула Валентина и усмехнулась: – Ну, а если это убийство мы никогда не раскроем?

Корнеев, задремавший было поодаль на стуле, беспокойно встрепенулся и стал переводить тревожный взгляд с меня на Валентину. Слова женщины его напугали. А Валентина достала из сумочки пачку лёгких сигарет и закурила, изобразив на лице хитроумную мимическую игру, достойную легендарной Греты Гарбо, выпустила, играя ярко накрашенными губами, тонкую струйку дыма.

– Ну, а я вот не буду долго ждать и приглашаю тебя в оперный театр!

Да, подумал я, не хватало нам сейчас ещё по оперным театрам шастать! Валентина рассмеялась:

– По делу в театр. Конечно, по делу! А ты что подумал?

«Вот… провела!» – подосадовал я и криво улыбнулся. Встревоженный Корнеев успокоился и снова задремал. Валентина достала записную книжку. Полистала. Нашла нужную страницу.

– Вот, смотри, Иван Иванович! Интересная деталь. Среди артистов театра есть близкий друг Корнеева. Я думаю, очень близкий. Из-за него, а точнее, из-за неё и был разлад в семье Корнеевых. – Она оторвала взгляд от записной книжки и, словно изучая мою реакцию, сказала: – Семёнова Даша. Наш друг Корнеев был большой ценитель женских прелестей!

Эта фраза прозвучала у неё как хвала погибшему мужику.

– Ну, хорошо. Семёнова так Семёнова, – сказал я.

– Сегодня она в роли танцовщицы участвует в спектакле «Князь Игорь». О билетах я побеспокоилась заранее. Надо ведь не просто поговорить с ней, а посмотреть, что она из себя представляет. Верно?

– Верно, – согласился я, отдавая должное энергии молодой женщины. Признаюсь, у меня улучшилось настроение от перспективы провести с ней вечер.

– А в этой женщине определённо что-то есть! – Корнеев как никогда был оживлён. Он даже пританцовывал и подмигивал мне. – Вот теперь я спокоен. С таким опером дело пойдёт! Опер ведёт в оперный! Ура!

В театральном буфете мы выпили немного коньяка, чтобы уж совместить приятное с полезным, и отправились на свои места в партере наблюдать за Семеновой Дашей. Представление должно было уже начаться. Спектакль был превосходным. Коньяк, которым я угощал Валентину, хотя и был дорогой, едва тянул на три с минусом. Тем не менее спасибо Валентине – я хорошо провёл этот вечер; особенно мне понравились зажигательные половецкие пляски. Уж так они там отплясывали! Пыль на сцене столбом стояла. А в зрительном зале народ просто безумствовал. Хлопали, не жалея ладошек, кричали, вставая с места: «Браво!» Женщины кричали браво пискляво, как мышки, а мужчины – преувеличенно густым басом. Корнеев меня не отвлекал. Он делал вид, что пьёт вместе с нами коньяк, читал программку, уместившись где-то рядом в свободном кресле, и наблюдал в невесть откуда взявшийся у него бинокль за танцовщицами. Правда, Валентина не смогла показать мне, какая же из плясуний Даша Семёнова.

Побеседовать с Дашей мне пришлось только на следующий день, уже в своём кабинете. Она оказалась экстравагантной двадцатилетней девушкой. Высокая, стройная – выглядела выигрышно для танцовщицы. Одета Семёнова была в короткую чёрную юбку, тесную курточку и в чёрные колготки. На ногах блестели ослепительные белые кожаные сапожки на высоких каблуках. Волосы у Даши были светло-русые, распущенные до плеч. В кабинет она вошла смело и непринуждённо; поздоровалась со мной как со старым приятелем, придвинула стул ближе к столу – настолько, чтобы у меня оставалась возможность видеть её красивые коленки. Закинув ногу на ногу, без лишней суеты раскрыла сумочку и вытащила полулитровую пачку кефира.

– Можно, да? – спросила она. – Спешила к вам, не успела позавтракать.

Мне не понравилась эта её непринужденность. Тем не менее, изобразив на своём лице улыбку, я согласился и пододвинул на край стола чистый стакан.

– Не надо! – махнула она рукой и ловко надорвала зубами уголок кефирного пакета. Как в своё время тянули пиво из целлофановых мешочков, так же и она с аппетитом высосала чуть ли не половину пакетика. Аккуратно промокнув согнутым пальцем и без того чистую верхнюю губку, она сказала:

– Прикольный он был, Павлик. Я познакомилась с ним у байкеров. Знаете их базу на улице Онуфриева? В недостроенном корпусе картонажной фабрики. Я с Сёмой-осветителем там тусовалась. Вот он, Павлик, и подкатил ко мне. Прикид у него был классный такой, крутой. Эсэсовский плащ, настоящий. Каска железная, тоже немецкая. Всё как полагается. Стал ко мне на работу ходить, приглашал в кафе, ресторан. Деньги не жалел. Любил смотреть, как я танцую. А много вас тут работает? – вдруг полюбопытствовала она, прервав свой рассказ.

– Много, – сказал я.

– О! – удивилась она и допила свой кефир. Потрясла у своего лица пустым пакетиком, демонстрируя его мне, и вопросительно посмотрела на меня: – А куда это можно бросить?

Пристроив пакет, она вернулась на место, задержавшись на секунду у книжного шкафа:

– А «Майн кампф» тут случаем нет?

– Нет. Не читаем, – нахмурился я. Она меня раздражала всё больше и больше.

– Чем он занимался? Спрашивала я его, где он бабки делает. Он только смеялся. «Какая тебе разница!» – говорил. Когда виделась с ним в последний раз? Пятнадцатого апреля – он в тот вечер на мой спектакль приходил. А нерусей у вас тут много работает?

– Что-что? – переспросил я.

– Ну, нерусских.

Нет, пожалуй, даже не раздражение, а жалость вызывала у меня эта девушка. Вот ведь сбил Корнеев её с толку! Хорошей девушке голову задурил! Я сложил бумаги в сейф и задержался взглядом на сидевшем у окна Корнееве. Тот спрятался за развёрнутой газетой, и некоторое время в кабинете стояла тишина. Наконец, когда уже собирался покинуть кабинет, я услышал голос Корнеева:

– Девушку пожалели! Конечно, господин следователь, девушка красивая, молодая, танцует хорошо – её можно пожалеть! А вы не подумали, Иван Иванович, что она-то со своими дружками-байкерами как раз и могла меня замочить? Молодые, нетерпеливые, резкие. Им подавай всё сразу и сейчас. Я вполне мог обмолвиться, что еду утром с деньгами.

А вот это сейчас и проверю, подумал я и отправился к байкерам на улицу Онуфриева. Корнеев засеменил за мной следом, бормоча примирительно:

– Всё-таки я жертва, а не злодей, которого вы должны найти. Не забывайте это, Иван Иванович!

Байкеров я нашёл не скоро. Они расположились в одном из крыльев корпуса замороженного в последние годы строительства. Ещё в советское время возвели семиэтажную коробку. Поставили крышу, установили окна и двери, а затем, с приходом рыночных отношений, всё затихло.

Главным у них был Федорченко. В коже и металле, с распущенными до плеч волосами и строгим лицом. Типичный байкер. Единственно, рост и комплекция никак не вязались с имиджем крутого парня. Щупленький и невысокий, он преувеличенно прямо старался держать свою спину, пытаясь выгадать таким способом пару лишних сантиметров. Встретил меня настороженно:

– По всем вопросам только ко мне лично, – сразу же предостерёг он меня.

Из общего зала, где до недавнего времени была автомастерская, а сейчас стояли мотоциклы, мы поднялись по металлической лестнице наверх, в будку с большим незастеклённым окном. Видимо, бывшая диспетчерская. Кинув на деревянную скамейку кожаные перчатки, он резко, как будто устал уже таскать на себе многочисленное железо, с шумом приземлился там же, на скамейке. Хмуро кивнул мне, приглашая занять место у стола, на котором стояла консервная банка, доверху наполненная окурками.

– Ну что вам сказать о Павле? – секунду он сортировал в своей голове информацию. – Мужик стоящий был. Серьёзный. Помогал нам деньгами. Федорченко сверкнул глазами: – И принципиальный! Всегда участвовал с нами в различных маршах протеста. Катались на мотоциклах с российскими и сербскими флагами вокруг американского консульства в годовщину бомбардировок Белграда. Оцепляли Таганский рынок – такой марш протеста против унизительного наводнения России дешёвым и некачественным ширпотребом из Азии. И на момент прихода к нам Павел уже бился один со всей этой иноземной шушерой.

Федорченко натянул на руки перчатки и задумчиво сжал кулаки.

– Конечно, мы это так не оставим. Не для того собрались здесь вместе, чтобы нас поодиночке, как крыс, перебили… – Он посмотрел на меня исподлобья, строго: – А вам не кажется странным совпадение? Убили его 20 апреля 2000 года – в день рождения Гитлера! Кто-то объявил нашему движению войну!

– И кто же это может быть?

– А кто враг у патриотов? – ответил вопросом на вопрос Федорченко. – Неруси всех мастей!

Федорченко немного помедлил, а затем поднял на меня испепеляющий взгляд и произнес пафосно:

– Обществу нужна встряска! Может быть, даже война! Чтобы очиститься!

– Вот как? – удивился я. – А вот за это уже и под уголовную статью можно попасть!

– Плевать! Мы готовы идти в тюрьмы. Готовы страдать за свою идею!

Я хмыкнул. Это не ускользнуло от внимания оратора, и он уже спокойнее добавил:

– Послушайте. Ведь что-то надо делать. Смотрите, что творится кругом – коррупция, алкоголизация молодёжи… Педофилы вот развелись!

– Корнеев за это ратовал?

– Да все незашоренные люди это видят. Не он один. Только быдло сейчас погоду в обществе делает. Извести их всех надо – вот что!

– Это как же?

– Да в лагеря! А всем инородцам дать двадцать четыре часа, чтобы убраться из Руси. А не уедут, так… – Федорченко сделал выразительный жест рукой, перечеркнув ладонью своё горло.

– Ну-у! Ты что-то совсем зарвался! И следователя не боишься? Ты же мне тут фашизм проповедуешь. Вот возьму сейчас и надену на тебя наручники.

– На! На! – Федорченко встал и вытянул вперёд руки. – Вяжи меня, блин! Вяжи! Что я ещё должен говорить, когда нас тут всех, блин, убивают!

В уголках его губ заблестела слюна, а глаза стали лихорадочно бегать по сторонам. «Сейчас сиганёт ещё вниз с этой площадки. Шею себе свернёт!» – подумал я с опаской.

– Ну, ладно. Потом разберёмся тут с тобой.

Я задал ещё несколько вопросов о коммерческой деятельности Корнеева, пытаясь выяснить осведомлённость Федорченко, и вскоре, спрятав в папку подписанный протокол допроса, покинул обиженного байкера.

– Молодёжь! – вздохнул Корнеев, слезая с чёрного громоздкого байка. – Ищущие национальную идею молодые люди! Свято место пусто не бывает! Но молокососы всё-таки, чтобы меня завалить.

Из встречи с Федорченко я уяснил, что Корнеев был в рядах байкеров один год. Изрядно снабжал этот клуб деньгами, был для них кем-то вроде мецената. Кроме того, у меня сложилось впечатление, что Федорченко со своими товарищами приписывали Корнееву какие-то тайные, чуть ли не делегированные каким-то Центром, полномочия. Федорченко верил, что патриотические силы России заинтересовались ими и в лице Корнеева шлют им помощь и руководство к действию. Я же ушёл от байкеров с убеждением, что Корнеев действительно, как говорил его приятель Смольянов, был не таким серьёзным человеком, каким мог показаться на первый взгляд. Какие-то юношеские увлечения. Глупенькие подружки. Более-менее удачный спекулянт, сумевший в мутные девяностые годы урвать деньги, купить коттедж, хорошую квартиру, ну ещё что-то там. Скорее всего, убийство совершили люди из другого круга, воспользовавшиеся информацией о предполагаемой сделке и наличии у него денег. Это самое реальное. Этими людьми могут быть его челябинские компаньоны. Ну и местные, разумеется, включая водителя Калабошкина. В роли преступников могут оказаться и самые близкие его друзья – Смольянов и Бекетов. Не стоит пока сбрасывать со счетов и конфликт с женой – ей, в сущности, была выгодна его смерть. Конечно, стоит ещё проверить мастера-ламинатчика, который ремонтировал у них пол. Тому могло многое стать известным за время пребывания в доме Корнеевых. Ну и сосед Павлюченков… Пожалуй, подумал я, это наиболее реальные версии.

На следующий день мне предстояло нанести визит к матери Корнеева. У неё он и жил в последнее время, уйдя от жены. Квартира располагалась на юго-западе города. Сегодня я был без машины. На автобусе двадцать первого маршрута доехал до парка Чкалова и, с удовольствием прогулявшись по парку, хотя и запущенному, но уже празднично залитому весенним солнцем, свернул к магазину «Купец». Здесь, на пересечении улиц легендарного лётчика Чкалова и малоизвестного комдива Онуфриева, и жила мать убитого Корнеева. Пока звонил в дверь квартиры, внутренне собрался, избавившись от посторонних мыслей. Предстояло разговаривать с матерью, потерявшей единственного сына.

Дверь открыла напуганная, деревенского вида, бабушка. Она тревожно глядела на меня, слегка приоткрыв железную дверь, установленную ещё в пиратские девяностые годы.

– Здравствуйте, Зоя Петровна! – я постарался придать своему голосу официальную чёткость, дабы не возникло никаких сомнений в визитёре, и, в то же время мягкость, отдавая должное человеку, борющемуся со своим горем. Даже слегка поклонился. – Я следователь, хотел бы немного поговорить с вами.

– Проходите, – сказала неуверенно хозяйка, впуская меня в квартиру. Корнеев юркнул вперёд меня и тут же затерялся в квартире. Пожилая женщина, похоже, в своём горе полагала, что этого мира больше нет. Она была рассеянна и на какое-то время даже оставила меня одного в прихожей. Сама же села на кухне за стол и молча стала разглядывать старую клеёнчатую скатерть. За этим занятием, видимо, и застал её мой звонок. Поняв, что хозяйка не намерена больше ничего предпринимать, я попросил у неё разрешения осмотреть комнату сына. Когда ищешь убийцу – важна любая мелочь в вещах и окружении потерпевшего.

– Конечно, смотрите, если нужно! – разрешила Зоя Петровна. Она тяжело, нехотя поднялась из-за стола и проводила меня в комнату сына. Квартира была двухкомнатная. Запустив меня в комнату, Зоя Петровна вздохнула:

– Ох! Как я хотела весь этот срам выбросить! Да стыдно было на помойку с этим идти! А сейчас не могу – рука не поднимается, как будто душа Павлика здесь, в этих картинках! – она указала на плакаты, развешанные на стенах.

Обстановка в комнате убеждала в том, что Корнеев был явно не в себе. Даже жаль его стало немного. Это была комната не зрелого, почти сорокалетнего мужчины, а нора подростка. Не удивлюсь, подумал я, если под подушкой на кровати лежит глянцевый журнал с голыми девицами. На центральном месте, освещённом боковым уличным светом, висел портрет Гитлера в рубашке штурмовика. Чёрные чёлка и усики, пронзительный взгляд, свастика на рукаве – всё это на красном фоне выглядело завораживающе и зловеще. Портрет был написан масляными красками на настоящем холсте, и фюрер выглядел живым. «Фюрер жил, фюрер жив…» – подумал я, обводя взглядом комнату.

На противоположной стене уже царила не свастика, а коловрат, символ российских националистов. Над кроватью висело сразу несколько разнокалиберных плакатов. На одном красовался бритоголовый парень в чёрных очках. Стоя вполоборота, он широко улыбался, выставив вперёд нижнюю челюсть с квадратным подбородком. Белые подтяжки обтягивали его мощный торс в чёрной рубашке. Молодой человек демонстрировал левую руку с закатанным выше локтя рукавом, обвязанным красной повязкой, на которой в белом круге было изображение серпа и молота. В правом углу плаката одна под другой три надписи: НБП! НАРОД! ПОРЯДОК! А ниже надписи, за спиной бритоголового юноши, стоял бронетранспортёр с такой же, что и у парня на рукаве, символикой на борту. На бронетранспортере сидели уставшие, но готовые к великим свершениям бритоголовые в чёрном, задумчиво уставившиеся на свои берцы.

На этой же стене, только чуть выше, висел плакат, в верхней части которого пристроился перелетевший из нацистской символики двуглавый орёл с распростёртыми крыльями, в лапах он держал круг. Только не со свастикой, а с серпом и молотом. Внизу же под этим стервятником в рассветном мареве распростёрлась залитая красным Россия. На столе, видимо для антуража, лежали печатные издания времён Третьего рейха: газета «Штюрмер», журнал «Фелькишер Беобахтер». Там же притаились самиздатовские «Майн Кампф» Гитлера и «Доктрина фашизма» Бенито Муссолини. Я не удержался и заглянул под подушку. Нет, журнала с изображением грудастых голых тёток я там не нашёл; зато обнаружил книжку с надписью на обложке: «Ежедневник». Книга была разлинована и заполнена рукописными текстами. Углубившись в содержание, я понял, что это был дневник Корнеева. Последняя запись была сделана 15 апреля 2000 года. «Ого!» – обрадовался я. Мог ли я найти что-то лучшее для себя? Анализ этого дневника, возможно, и выведет меня на какой-то след. Но этим я уже займусь у себя в следственном управлении.

Покидая квартиру, я увидел, что Корнеев пытается унести из своей комнаты портрет фюрера. Но безуспешно. Ему удалось только сорвать потрет с крючка, с шумом обрушив картину на пол.

– Ой, господи! Господи! – воскликнула Зоя Петровна и трижды перекрестилась.

При покупке интересной книжки я проглядываю её всю, сразу обращаясь к самым интересным для себя главам. Так и в дневнике Корнеева я сразу же попытался найти в первую очередь фамилии, имена, «пароли-явки». Но, как ни странно, ничего этого не было. Здесь имелись лишь собственные рассуждения Корнеева: «…только вера в историческое предназначение России спасёт мир, который сейчас превратился в царство наживы, насилия, вырождения… Но прежде надо будет очистить Россию от всех вырожденцев – проклятых олигархов и этого быдла, которое терпеливо кормит и растит их… Только кровь спасёт нашу единственную, дорогую Родину…»

Корнеев писал русский манифест фашизма, не иначе. Итальянский был, немецкий был, и теперь Корнеев написал свой. Написал бы… Вчитавшись, я одолел этот труд. Одолел с трудом. Ничего оригинального – национальная идея спасёт общество. Только национальное самосознание способно консолидировать общество. Одним словом, сплошной национальный пафос. Проверяя новую версию, я по совету следователя по особо важным делам Зайцева созвонился с Управлением федеральной службы безопасности и договорился о встрече.

В назначенный день и час я вошёл в здание Управления ФСБ. Корнеев со мной не пошёл, а спрятался за дерево напротив центрального входа и остался ждать там. В приёмной мне навстречу вышел сотрудник, курировавший работу с общественными организациями и молодёжным движением, Сергей Иванович Феоктистов. Широко улыбаясь, он крепко, как старому приятелю, пожал мне руку. Я даже слегка задумался: а не учились ли мы вместе в юридическом институте? Оказалось, нет, Феоктистов окончил институт на пять лет раньше меня. Коньяком Сергей Иванович меня не угощал, но ароматный кофе заварил. Он, как настоящий чекист, говорить старался мало. Всё больше норовил на разговор поощрить меня. Вручив мне чашку с кофеём и мягко вышагивая кругами по ковру, Сергей Иванович задумчиво отхлёбывал из своей чашки и, вдруг остановившись, спрашивал:

– Так вы полагаете, в молодёжной среде есть почва для организации, подобной фашистской?

– А почему бы нет? – говорил я, досадуя на свою наивность, тоже мне, пришёл у чекиста выуживать информацию! – В обществе нет национальной идеи, которая сплотила бы всех. Коммунисты, столько лет ведшие всех к светлому будущему, вдруг стали для всех мерзкими коммуняками. Идея «отбери у соседа и ешь в три горла» не всем подходит… Чтобы стать сильным, во все века требовалась какая-то идея, вокруг которой можно будет сплотиться. А тут всё ясно и понятно. Идея на поверхности – нация превыше всего! А увлекающейся молодежи идея часто нужна больше хлеба…

– Мгм, мгм… – не то подтвердил мою речь Сергей Иванович, не то чего-то засомневался.

Когда я покинул это заведение и вышел на улицу, то почувствовал себя как после крутой вечеринки. Вроде и здорово весело было, и в то же время будто ничего и не было.

– Не сыпанул ли он мне в кофе какой-то дряни? – сказал я Корнееву, ждавшему меня за деревом. – Слишком много, битый час, я болтал о национальной идее. А Сергей же Иванович, кажется, кроме междометий-то ничего и не сообщил.

Корнеев сочувственно покачал головой:

– Неосмотрительно, Иван Иванович. Ох, неосмотрительно! И зачем только вы туда пошли, ума не приложу!

Тем не менее по итогам этого визита я уяснил: организованные байкеры в каких-либо националистических акциях не участвовали. Скорее всего, этим переросткам просто нравятся красивые кожаные куртки, нацистский антураж. Что поделаешь – есть некоторая романтика в фашистских массовых демонстрациях с их факельными шествиями огромных масс людей. А такие, как Корнеев, могут запросто использовать эту молодёжь в своих корыстных, авантюрных целях. Возможно даже, за этим Корнеевым стоит кто-то очень серьезный. И вот в чём-то Корнеев не угодил своим наставникам и поэтому хитрым способом, рядовым корыстным убийством, был устранён.

Визит в ФСБ обогатил меня единственно полезной информацией – Корнеев засветился в связи с убийством на Уралмаше молодого таджика. Тогда безуспешно проверялась версия совершения им этого преступления на почве национальной ненависти. Другой интересной информации получить не удалось.