Читать книгу «Окаянные дни» Ивана Бунина - Олег Капчинский - Страница 13

А Мишка Япончик в это время находился на службе не в Одесской ЧК, а в 3-й Украинской армии, где из криминального элемента формировал полк.

Мотивы, которыми руководствовались как власти города, так и руководитель местного воровского мира, создавая эту весьма специфическую боевую единицу, впоследствии пытался объяснить уже упомянутый Ефим Щаденко в опубликованных 9 лет спустя воспоминаниях, которые, возможно, помогала ему писать жена – скульптор Мария Александровна Денисова, хорошо знакомая с Одессой еще с дореволюционных времен.

«Мишка Япончик, – говорилось в мемуарах, – …хотя и не имел своих представителей в ревкоме, но пользовался покровительством его членов, и ему, так же как и имевшимся в ревкоме анархистам, было разрешено под „черным знаменем анархизма“ (тут написано образно – 54-й полк под командованием Винницкого шел под красным знаменем. – O. K.) формировать свою силу. По свидетельству членов одесского исполкома анархистов Фельдмана и Красного, в момент пребывания белых и интервентов воры и налетчики так усилились, что чуть не каждый день задавали на улицах настоящие сражения», причем не только белогвардейцам, но и французским войскам. По словам Щаденко, Япончик «понял и воспринял идею советской власти, как ее представляли себе атаманы Таврии, Херсонщины, Одесчины, и решил, что теперь в эксах нет никакой нужды, потому что собственности больше нет – бери, что хочешь и сколько хочешь. „Все – наше, общее, трофейное“»[159].

О Фельдмане мы уже упоминали не раз, а теперь стоит рассказать о Красном. Сведения о нем, в частности, имеются в сборнике «Памятник борцам пролетарской революции», последнее издание которого вышло в 1925 году[160].

Григорий Красный (настоящая фамилия – Гальберштадт) до революции был рабочим-металлистом на заводе. Состоял членом одесского исполкома всех созывов до кайзеровской оккупации. В 1917 году он, объявив себя анархистом, стал активно участвовать в политической жизни города, избрался депутатом местного совета и вошел в состав его исполкома.

В январе 1918 года Красный был членом культурно-просветительской секции Одесского совета (сам имеющий только низшее образование). По предложению ряда меньшевиков на заседании Совета рассматривался вопрос о назначении его начальником одесской Красной гвардии вместо большевика Макара Чижикова, но это назначение не состоялось[161]. Тогда с большевиками он часто расходился, например, выступил против создания военно-революционного комитета, заявив, что «созданный за спиной Совета новый комитет разрушит существующее между рабочими единение»[162].

После оккупации Одессы Красный эвакуировался в Крым, оттуда на Дон, где в возглавляемом другим одесситом, а ранее жителем Грузии младшим офицером военного времени, большевиком с 1917 года Евсевием Чикваная Военно-революционном штабе руководил политотделом (там служили на руководящих должностях и другие анархисты, такие, как Анатолий Железняков и земляк Красного, участник анархического движения с 1906 года Григорий Борзенков)[163]. В 1919 году, когда в Одессе вновь установилась советская власть, Красный вернулся и вновь вошел в состав исполкома, стал членом Социалистической инспекции, а позднее и продкомиссаром. Вскоре после назначения на последнюю должность, летом 1919 года, он перешел в большевистскую партию. Но это будет уже после того, как он сыграет свою роль в формировании полка Винницкого.

В начале формирования полка комиссаром был назначен уже знакомый нам Александр Фельдман, бывший секретарь одесского исполкома. Но среди политработников возникли возражения, заключающиеся в том, что он не большевик, а анархист.

Действительно, Политуправление Реввоенсовета республики, руководившее всеми комиссарами, являлось военным отделом РКП(б), и, как правило, небольшевик не мог быть комиссаром, хотя, конечно, имелись исключения и не одно, особенно на Украине. Лишаться такого опытного организатора, как Александр Фельдман, тоже не хотелось. Из такого сложного положения был найден оригинальный выход. В полк назначили одновременно двух комиссаров – большевика Зенькова и анархиста Фельдмана. Но вскоре Зеньков получил новое назначение и как-то незаметно исчез из полка. На его место никого не назначили, и анархо-коммунист Фельдман стал единоличным комиссаром при командире полка Мишке Япончике. Дела же секретаря исполкома принял другой анархист, правда бывший, а в то время уже большевик Михаил Яковлевич Ракитин (Броун).

Несмотря на назначение комиссаром сторонника учения Кропоткина, в отличие от многих махновских частей, одесскому полку вскоре было присвоено имя принципиального противника последнего… Ленина. Это может свидетельствовать о том значении, которое одесская власть придавала этому полку, состоящему, впрочем, не столько из любимых большевистским вождем обычных пролетариев, сколько из пролетариев с приставкой «люмпен». Связь Фельдмана и Япончика являлась знаковой: из всех политических течений анархисты наиболее тесно были связаны с «разбойным элементом» как до, так и после революции.

Однако назначение Фельдмана имело и другую причину. О ней рассказала спустя несколько месяцев газета «Одесские новости»:

«Насколько видной фигурой был Фельдман во время большевистского владычества в Одессе, помнят, конечно, все. Автор неудавшегося „Дня мирного восстания“, постоянно призывавший к обескровлению буржуазии и имущих классов, убежденный анархист, Фельдман пользовался наибольшей ненавистью в среде благоразумного и культурного населения. Не окажись в этот момент в Одессе Иоффе, идея Фельдмана о мирном восстании отдала бы весь город на разграбление черни и бандитов. После спора Иоффе с Фельдманом, когда первый на упрек Фельдмана в том, что „ваши взгляды пахнут меньшевизмом“ (подспудный намек и на то, что до 1917 года Адольф Иоффе был близок меньшевикам; в большевистскую же партию он был принят в августе 1917 г. вместе с Троцким, Урицким и другими социал-демократами-межрайонцами. – O. K.), ответил: „а ваши – бандитизмом“, Фельдман как-то сошел со сцены и его решено было отправить на фронт…»[164].

Примечательно, что в «Окаянных днях» Ивана Бунина неоднократно фигурирует, естественно в негативном плане, секретарь исполкома Фельдман, который ему, несомненно, представляется первым лицом в городе, и не упоминается председатель Клименко. И дело здесь не в фамилии: как известно, Бунин не был антисемитски настроен и среди его друзей было немало евреев (разумеется, из среды интеллигенции, а не революционеров). Просто Фельдман благодаря своим левачествам для великого писателя наиболее ярко символизировал наиболее темные стороны новой власти и представлялся четким воплощением стойко непринятого им всего революционного вообще и большевистского в особенности.

Любопытную запись о Фельдмане оставил Иван Бунин в своем дневнике от 10 июня:

«Вчера было „экстренное“ – всегда „экстренное!“ – заседание исполкома. Фельдман понес обычное: „Мировая революция грядет, товарищи!“ Кто-то в ответ ему крикнул: „Довольно, надоело! Хлеба!“ „Ах, вот как! – завопил Фельдман. – Кто это крикнул?“ Крикнувший смело вскочил: „Я крикнул!“ и был тотчас же арестован. Затем Фельдман предложил „употреблять буржуев вместо лошадей, для перевозки тяжестей“. Это встретили бурными аплодисментами»[165]. Конечно, так ли это было или здесь, как это часто бывало, писатель сгустил краски, но Фельдмана здесь он показал довольно выразительно.

Примерно в одно время с Фельдманом работу в исполкоме покинул и отправился на военную службу его друг и соратник, участвовавший в «Мирном восстании» Алеша Черный – Александр Улановский. Его жена вспоминала: «Белые наседали… Большим отрядом уходили из Одессы. Я провожала Алешу на бронепоезд. Командиром бронепоезда был Анатолий Железняков»[166]. Однако здесь присутствует небольшое, но принципиальное расхождение с архивными данными. Согласно заполненному собственноручно личному листку по учету кадров для Профинтерна, где Улановский спустя несколько лет стал работать[167], на бронепоезд своего анархистского товарища и тоже бывшего матроса Железняка, прославившегося во время разгона Учредительного собрания, он ушел в мае 1919 года, когда до отступления большевиков из города было довольно далеко. Таким образом, Улановским, как и тем же Фельдманом, по всей видимости, двигало желание уйти от ответственности за ограбление населения. Бронепоезд имени Худякова в мае сражался с григорьевцами и только к началу июля в составе 14-й армии был направлен на Екатеринославщину против белогвардейцев генерала Андрея Шкуро.

Иначе, чем Фельдман и Улановский, поступил третий исполкомовец, приложивший руку к «Мирному восстанию», – большевик Павел Ульянов. На многочисленные требования руководства об уходе на фронт он ответил категорическим отказом и был отдан под трибунал по обвинению «в дезертирстве». Ему кроме этого инкриминировали серьезные служебные злоупотребления (и не только во время «Дня мирного восстания»), и в августе он был расстрелян. Не помогли Ульянову ни его прошлая принадлежность к «гегемону» – рабочему классу, ни настоящая – к компартии.

Наконец, вероятно не без участия Иоффе, 19 июня еще одного коммуниста – «героя» «Мирного восстания» Артема Кривошеева, переведенного на Киевщину, – сменил прибывший из Смоленска Борис Краевский[168], бывший военком Западного военного округа. Краевский, знавший еще с дореволюционных времен Льва Троцкого, довольно последовательно проводил линию последнего на искоренение партизанщины и, соответственно, был весьма далек от одесского «анархо-матросского» большевизма Кривошеева.