Читать книгу «Окаянные дни» Ивана Бунина - Олег Капчинский - Страница 6

В период интервенции в Одессе действовало огромное количество контрразведок. В частности, войска всех иностранных государств, находившихся в регионе, имели свою спецслужбу. Военными контрразведками Добровольческой армии были контрразведки штаба командующего войсками в районе Одессы и корпусная контрразведка. Первую из них вначале возглавлял юрист Павел Яковлевич Логвинский, до 1917 года в чине прапорщика находившийся на военно-следственной службе, в частности бывший секретарем комиссии генерала Николая Батюшина по расследованию срывов снабжения на Западном фронте. Как пишет А. А. Зданович, при нем в контрразведывательном производстве находилось лишь дело румынского коммуниста Михая Бужора, причем изъятая у него большая сумма денег таинственно пропала[45]. В результате в феврале 1919 года Логвинский был смещен и эмигрировал в Константинополь. Новым руководителем стал также прапорщик царской армии Владимир Григорьевич Орлов, до революции работавший следователем Военно-окружного суда в Варшаве, а в годы Первой мировой войны – военный следователь Ставки Верховного главнокомандующего и тоже сотрудник комиссии Батюшина. Позднее Орлов возглавил контрразведывательную часть Генштаба Вооруженных сил Юга России, а в эмиграции в 1920-е годы прославился в качестве руководителя организации, занимавшейся сбором антибольшевистского и антикоминтерновского компромата и изготовлением соответствующих фальшивок. Были в Одессе у белых и политические контрразведки: возглавлявшийся генералом Константином Ивановичем Глобачевым информационный отдел при одесском градоначальстве и осведомительный политический отдел. Активно действовала в городе и украинская контрразведка во главе с князем Кочубеем. Были и общественные контрразведки: Союза русских людей и Русско-германского союза монархистов-христиан и наконец частная – своеобразное политическое детективное агентство, хозяином которого был некий поручик Брауде, на чьи средства оно и существовало. Естественно, такое обилие спецслужб, нередко сталкивающихся друг с другом, шло не на пользу, а скорее во вред делу борьбы с большевистским, левоэсеровским и анархистским подпольем.

В отличие от левых эсеров, которые как партия, ориентировавшаяся на крестьянство, международными делами практически не занимались, большевики и анархисты вели агитацию и пропаганду среди войск интервентов: первые – через «Иностранную коллегию», как правило среди солдат, вторые – через «Иностранное бюро», большей частью среди матросов. После партийных разногласий с большевиками «Интернациональная группа революционных рабочих» – самая мощная в то время местная анархистская организация – создала собственную подпольную контрразведку, конкурирующую с большевистской. В свою очередь, последняя действовала в Одессе самостоятельно, не согласуя свои акции с московским ЦК и тем более с ВЧК. Ее руководители носили псевдонимы по частям города – Северный (Борис Юзефович)[46], Южный (Иосиф Горенюк), Западный (Семен Кесельман), Восточный (его старший брат Арнольд Кесельман). Рядовые работники действовали иногда под собственными, иногда под вымышленными именами. В этой контрразведке сотрудничали и некоторые левые эсеры, например, Фатер возглавлял одно время политический отдел. Иногда подполье получало нужные материалы непосредственно в контрразведках противника, например, о переговорах Петлюры с французами.

Глобачев писал:

«Сначала французы во внутренние дела русского управления не вмешивались, но по мере прибытия новых эшелонов и штабов французское командование, желая, очевидно, сколько можно более расширить зону оккупации, и притом безболезненно для себя, стало понемногу все прибирать к своим рукам, особенно когда командующим французскими оккупационными силами был назначен генерал д'Ансельм и начальником его штаба – полковник Фрейденберг. Последний занялся исключительно политической работой, которая заключалась в том, чтобы, войдя в сношения с представителем Петлюры, сдать ему Одессу на выгодных для себя условиях. Переговоры между Фрейденбергом и петлюровским атаманом Змиевым продолжались все время пребывания французов в Одессе, несмотря на то что добровольческие части, подчиненные Гришину-Алмазову, находились с петлюровцами в состоянии войны. Атаман Змиев, беспощадно расстреливавший русских офицеров, под охраной французов нагло являлся в Одессу для свиданий с Фрейденбергом на глазах у защитников ее. Однако Фрейденбергу не удалось свои переговоры довести до конца, ибо власть Петлюры и Винниченко на Украине пала, уступив место большевикам, с коими уже трудно было разговаривать в то время»[47].

Однако причины приостановки переговоров состояли не только в свержении власти Директории в Киеве, но и в утечке в прессу сведений о петлюровско-французских договоренностях. И виновницей этого явилась не кто иная, как большевистская подпольщица, работавшая в учреждении самого Глобачева. В его доверие вошла дочь царского полковника Елена Федоровна Гребенникова, которая в силу знания французского языка получила должность переводчицы в информационном отделе. Гребенникова передала секретарю подпольного областкома партии Елене Соколовской[48] ряд прошедших через контрразведку материалов, особенно важным из которых была нота петлюровской Директории Д'Ансельму о передаче французскому командованию прав на управление Украиной [49]. Соколовской информация была «слита» в прессу, и вскоре ноту перепечатали одесские газеты. В ней говорилось, что Директория, признавая сделанные ею ошибки (имелись в виду, в частности, те же перестрелки с французами), просила французское командование о помощи в борьбе против большевиков, и в течение этого времени Франции предлагалось взять на себя управление Украиной в военной, дипломатической, финансовой, экономической и судебной областях. Высказывалась надежда, что, как и другие державы Антанты, Франция проявит великодушие, когда после победы над большевиками возникнут вопросы о территориях и нациях[50]. Естественно, публикации стали одним из поводов еще большего обострения отношений петлюровцев и белых, выступавших, как известно, сторонниками «единой и неделимой» России.

Большевистская пропаганда среди солдат и матросов в войсках интервентов велась не только в лоб, апеллируя к «международной солидарности трудящихся», о чем немало было написано в книгах советского времени, но и более хитрым способом. Вера Муромцева-Бунина записала в дневнике, основываясь, вероятно, на сведениях из местной прессы или полученных от знакомых представителей властей, следующее: «Большевики сильно работают. Они разрабатывают прокламации к добровольцам, где пишут: как вам не стыдно идти вместе с французами. Разве вы забыли 12-й год?.. с другой стороны – прокламации французам, где тоже напоминают 12-й год и пугают им»[51].

Любопытно складывались отношения большевистского и анархистского подполья с уголовным миром Одессы. Член подпольного ревкома Филипп Анулов (Френкель), уже знакомый читателю, вспоминал:

«…Ревком организовал штаб, который помещался в доме № 63 по Болгарской улице. Боевые средства, т. е. оружие, добывались начальником боевого снабжения посредством покупки и другими всевозможными средствами. Главным образом в ходу были бомбы, револьверы и подрывные средства. Большие услуги штабу в доставке оружия оказывал Мишка Японец, который за сравнительно небольшую плату продавал штабу главным образом „лимонки“ и револьверы…»[52].

Таким образом, по свидетельству участника тех событий Филиппа Анулова, обеспечивали большевиков оружием не рабочие оружейных заводов и не французские матросы, а налетчик и грабитель Мишка Япончик…

Этот факт впоследствии был обыгран в написанной в 1933 году пьесе одессита Льва Славина «Интервенция». В ней есть эпизод, когда большевики-подпольщики покупают у «свободного анархиста», а по сути предводителя налетчиков Филиппа, одним из главных прототипов которого был Япончик, а имя служило вероятной аллюзией не только на известного в Одессе грабителя Фильки (его мы еще упомянем), но и на Филиппа Анулова.

Не без участия Мишки Япончика большевики создали подрывную дружину во главе с Самуилом Зехцером, которая должна была заниматься диверсиями и терактами против властей противника. По словам Елены Соколовской, состояла она из 11 человек, 5 из которых были железнодорожными рабочими. В отношении остальных она писала: «Была среди них и такая публика, которая по своему происхождению и социальному положению определению не поддавалась, их просто можно было назвать одесситами. Во всяком случае, эта публика была бравой и готовой на всякие похождения и на всякие акты, хотя в смысле политическом они не были коммунистами, как не был им и сам Зехцер. Тут была смесь анархистов с уголовщиной, и смесь довольно безвкусная»[53].

Однако сам Зехцер был не анархистом, а как раз большевиком, что подтверждается в первую очередь хранящимся в ГАРФе в фонде Общества политкаторжан и ссыльнопоселенцев его личным делом по приему в общество, состоящим, по сути, из одной анкеты [54]. Анкету эту Зехцер заполнил 8 марта 1921 года во время командировки в Москву. Из анкеты можно узнать следующее: Зехцер Самуил Маркович, 30 лет, иудей (национальность он указал по вероисповеданию, как писалось до революции), ныне командированный, член профсоюза металлистов. Родился в городе Балта, образование среднее, рабочий по профессии, в революционном движении участвовал с 1907 года, когда в Одессе вступил в Бунд, партийную кличку получил тогда Андрей. Бывал за границей (где и когда, он не указал). В 1917 году в Одессе он вступил в большевистскую партию. Первый раз арестован в 17 лет, второй – в 24 года, третий – в 28 лет. Первый арест произошел в Одессе и окончился приговором военно-полевого суда к 8 годам каторги. Второй раз Зехцера арестовали в Волочисске, где за распространение нелегальной литературы среди солдат и за побег с сибирской каторги он получил снова 8 лет, а в общей сложности он провел в заключении до 1917 года 9 лет. После второго ареста Зехцер сидел в Бутырской и Харьковской тюрьмах, в последней его и застала мартовская (1917 г.) амнистия. После революции работал легально и подпольно в Киеве и Одессе.

Людьми Зехцера были убиты представитель Тираспольской парторганизации матрос Константин, который вымогал деньги у подполья, 6 или 7 тысяч рублей, посланец ЦК РКП Москвы некий Александров, пытавшийся скрыться с деньгами, выделенными Центром на нелегальную работу в Елизаветграде, но обнаруженный Зехцером в одном из дорогих одесских кафе[55]. Этой дружине была поручена ликвидация провокаторов – был убит, например, немец Ройтман, обвиненный в выдаче руководителя одесского подполья Николая Ласточкина[56] Деникинской контрразведке.

Елена Соколовская писала:

«После первого или второго заседания Совета был арестован его председатель Николай Ласточкин. Помню, как он после заседания Совета собрал несколько человек из комитета и сказал, что должен идти на свидание к Ройтману, который даст ему исчерпывающие важные сведения. Мы все его уговаривали бросить это знакомство, тем более что эти сведения большой роли не играют. Количество и расположение войск мы знали и без Ройтмана. Тем не менее Ласточкин на свидание пошел, передав перед этим деньги и паспорт мне…

Арест произошел при таких обстоятельствах: тов. Ласточкин шел по улице с Ройтманом и полковником Прониным, который доставлял разного рода сведения военного характера. В это время к ним подошли белогвардейцы и заявили, что они арестованы. Ройтман моментально исчез. Пронин, пройдя несколько шагов с ними, также был отпущен, а Николай взят. Первое время, по нашим сведениям, он содержался в Воронцовском дворце, где помещалась контрразведка, а в конце марта, когда положение стало ненадежным, он был переведен на баржу в порту, которая служила местом заключения для наиболее опасных преступников. Мы потратили много усилий, чтобы освободить Николая, хотя это сделать было очень трудно. Первое время мы даже не знали, где он находится. Пришлось действовать через самого Ройтмана. Было ясно, что он предал Николая, но, не имея никаких связей, мы заявили Ройтману, что заплатим какую угодно сумму, если он укажет местопребывание Ласточкина и окажет содействие в хлопотах. Ройтман на первых порах дал сведения, что Ласточкин находится в Воронцовском дворце. Затем Ройтман начал всячески отнекиваться, не являться и, наконец, передал, что больше вмешиваться не может и не хочет… Мы обратились к Зехцеру, он имел много знакомых всюду и вел с ними переговоры. Но положение было сложным. С одной стороны, из-за Ройтмана могло случиться, что не только Николай, но и другие члены областного комитета также подвергнутся опасности. Наконец, мы боялись, что Ройтман, предавший Николая, раскроет белогвардейцам и те дела, которые они совместно вели… Мы решили Ройтмана уничтожить и дело поручили Зехцеру, который назначил ему свидание на одной из улиц…»[57].

Как рассказывала далее Соколовская, во время встречи Зехцера с Ройтманом мимо них прошли двое анархистов из дружины Зехцера, одетые в форму деникинских патрулей, и застрелили Ройтмана. Это было типичное заказное убийство, организованное политическим подпольем и выполненное «полууголовными, полуанархистскими элементами», как их называли сами «заказавшие» Ройтмана большевики.

Обратим внимание на то, что в своем рассказе Соколовская не приводит явных доказательств предательства Ройтмана. Смертный приговор был ему вынесен и приведен в исполнение только на основании домыслов и предположений, основанных на недоверии, личной неприязни подпольщиков и странном его исчезновении во время ареста Ласточкина, и, по мнению А. А. Здановича, Ройтман мог и не быть агентом начальника контрразведки Владимира Орлова, хотя тот же Иосиф Южный был уверен в обратном[58].

На Ласточкина, а также на типографию газеты «Коммунист», нелегально издававшейся на русском, французском и польском языках, Орлову удалось выйти через агентуру, завербованную в «Объединенном совете южнорусской группы анархо-коммунистов» и «Моревинте»[59]. О том, кто был агентом контрразведки в последней организации, можно сделать некоторое предположение.

В «Моревинте» под кличкой Надежда в это время работала 16-летняя Эстер Пуриц, участница анархистского движения с 1918 года, познакомившаяся в подполье, а затем вышедшая замуж за анархиста с 1909 года Александра Улановского[60], который был старше ее более чем на 10 лет. В подпольной анархистской контрразведке, а затем и в легальный период в Одессе чаще всего он работал под псевдонимом Алеша Черный. Много лет спустя Улановская оставила мемуары не только о работе мужа, но и о своей. Она, в частности, вспоминала об одном из эпизодов одесского периода ее деятельности:

«В другой раз сообщили: надо убрать провокатора. Я решила, что приглашу его гулять в парк и там застрелю. Но и эта затея провалилась – этот человек куда-то уехал. В советское время он стал ответственным партийным работником, и именно он оказался одним из немногих одесских подпольщиков, уцелевших в Гражданскую войну и позднее. Был ли он действительно провокатором – не знаю»[61].

Сопоставляя сведения о наличии орловского агента в «Моревинте» с воспоминаниями Улановской, можно предположить, что таковым являлся Василий Филиппович Васютин (настоящая фамилия – Филюшкин). Васютин родился в 1900 году в крестьянской семье в Рязанской губернии, до революции получил лишь 4-классное образование. В 9-летнем возрасте переехал с родителями в Одессу, где с 1913 по 1918 год он работал котельщиком и слесарем на заводе. В 1917 году Васютин вступил в Социалистический рабочий союз молодежи, а на следующий год – в большевистскую партию, работал в «Моревинте». Можно предположить, что привлек его к сотрудничеству лично Орлов, который тоже был родом из Рязанской губернии, и Филюшкины могли крестьянствовать в дворянском имении его родителей (которые, правда, еще в юном возрасте Орлова переехали с ним в Варшаву). Интересно, что впоследствии, в следующем одесском подполье, уже деникинском, ему, секретарю Пересыпьского райкома комсомола, так же как и во время интервенции, удалось избежать ареста (Орлова, правда, в это время уже в Одессе не было). Затем Васютин был секретарем Одесского комитета комсомола, первым секретарем ЦК комсомола Украины и, наконец, секретарем ЦК РКСМ, и по совместительству с последней должностью в 1923 году был утвержден руководителем всей пионерской организации, только что образовавшейся.

В середине 1920-х годов он ушел с комсомольской работы на учебу и окончил курсы марксизма-ленинизма, а затем Институт красной профессуры. С 1930 года Васютин работал в системе Госплана, Омском облисполкоме, Институте географии Академии наук и в других учреждениях, избежав репрессий. Выйдя в 1959 году на персональную пенсию, он остался профессором кафедры политэкономии Высшей партийной школы при ЦК КПСС. Умер Васютин в 1979 году, и, таким образом, опубликованные в начале 1980-х годов в эмиграции воспоминания Надежды Улановской никак не могли ему повредить, даже если бы кому-нибудь пришла мысль связать с ним упомянутого мемуаристкой безымянного провокатора.

Из-за ареста Ласточкина большевистское подполье лишилось своего главного руководителя, связанного с Москвой, но эффективность белой контрразведывательной работы была сведена на нет, так как войска интервентов стали эвакуироваться.