Читать книгу Город одного человека - Ольга Игоревна Лесун - Страница 1

То был холодный бесснежный март 2017 года. Портовый матрос Ветер Финского залива засиделся на сырой суше, где морось злее и настырнее, чем в море, даже в самый дождливый сезон. Беспечный и обозлённый, который год он гонял чаек; нагулявшись по набережным и мостовым, брёл в перекрещённый улицами и заколками центр. В этот день, в потасканной и не по его плечу скроенной шинели, расхлёстанной как у есенинского хулигана, Ветер залива разгуливал по платформе Московского вокзала Санкт-Петербурга, шаркая ногами в широких распоровшихся кое-где по шву штанах, и пинал, догонял и вновь пускал по плиткам обронённый кофейный стаканчик или надувал как парус корабля бесхозный пакет и вёл, как собаку на привязи, шелестеть по железным бокам вагонов. Завидев его, спешащие пассажиры, кутали шеи в шарфы, придерживали торчком поставленные вороты верхней одежды, чтобы уберечься от холодного бриза с мелкими льдинками, но он надменно и бесцеремонно взъерошивал им волосы, напевал за шиворот ледяным воздухом песни морских экспедиций, что слышал ещё в детстве, и, гогоча, опрокидывал чей-нибудь лёгкий багаж.

Он истосковался по безбрежью, по штормам, срывающим верёвки, по могучим волнам, солью просачивающимся под одежду, по крикам моряков, стягивающих морскую пучину рыболовными сетями. Однажды его, мальчугана, отбившегося из-под крыла отцовского вихря выхватил какой-то мечтатель. Человек призвал ветер исполнить желание, и Ветер залива, как сам себя и прозвал, этот наивный слуга любопытства, заглянул в стеклянную колбочку, сверкавшую на солнце – и был пойман и вывезен в российскую северную столицу.

Ах, как хотелось обозлиться, взмыть ввысь и растормошить этот серый спешащий люд! Но он был прикован желанием того глупыша на палубе, что увёз его сюда – выискивать таких же донкихотов, как и он, в городе, где сам воздух пропитан мечтами.

И вот в конце платформы он завидел двоих – те стояли, примагниченные друг к другу, перед входом в вагон скорого поезда «Сапсан». Вокруг минуты бежали неумолимо быстро, стуча часовыми стрелками как каблучки опаздывающей женщины, но для них не существовало ни прохожих, ни проводника, одёргивавшего свой серый костюмчик, и, конечно, ни упрямого, расшалившегося Ветра.

«Что за шутки? Кого я вижу?»

Ветер остановился пригладить вздёрнутый лацкан пальто. И осела пыль.

«Как знать, быть может, обознался, завидев родную, метущуюся душу, но дремлющую в тёплых перинах ласковых грёз», – и, засомневавшись, он почесал голую шею. «А вдруг не она? Как нехорошо получится… – Бродяга поскрёб ещё с минуту щетинистый подбородок. – Уж больно счастливой выглядит… А-а, была не была! Либо простудится, либо проснётся».

И, махнув рукой, как крылом вингсьюта, Ветер Финского залива рывком опрокинул ледяное дыхание на худенькую женскую фигуру.

– Ой!

Девушка прижала руками раскрывшиеся полы чёрного пальто. Ледяное дыхание пробежало вверх по стройным ногам и растаяло в тонком шерстяном платье.

– Холодно, да? Заходи в вагон, не мёрзни, родная, – мужчина поправил её выбившуюся прядь волос и, вскинув руку, повернул стеклянный циферблат часов Tissot. – Осталось меньше пяти минут.

Спутница выдохнула тихий стон: «Не хочу уезжать. Не хочу», и, притянув мужчину, сгребла в кулак ворот его зимнего пальто, приоткрыв уголок чёрной военной куртки. Девушка поджала губы в подобие улыбки и уткнулась в мягко выбритую и пахнущую терпким одеколоном мужскую щёку.

– И я не хочу тебя отпускать, Сашенька. Немного подождать, и у нас будет всё, о чём мы мечтали. И это расстояние исчезнет.

Мужчина взял её правую руку и снял перчатку, чтобы поцеловать тонкие холодные пальцы, на одно из которых он вчера надел помолвочное кольцо.

Александра Георгиевна Юрасова, незнакомка, на которую Ветер Финского залива обрушил силу желания, не заметила никаких перемен, кроме затопившей сердце тоски. Расцепившись с женихом, и не в силах обернуться, вошла в поезд, делая медленные и решительные шаги в расплывающемся от слёз пространстве.

Тепло вагона слегка покалывало раскрасневшиеся на ветру щёки. Сев у противоположного платформе окна, Александра присутствовала в гудящем от множества голосов салоне лишь физически, словно выточенная из светлого камня статуя, сложившая длинные и худые руки на подол голубого в чёрную крапинку платья, устремив умиротворённый взгляд мимо стоявших на других путях составов, мимо опаздывающих пассажиров, которые второпях раскрывали перед проводниками паспорта, и мимо шума окружающего мира.

Поезд качнуло. Через четыре часа она окажется в Москве, оставив в городе туманов и белых ослепительных ночей сбывшуюся сказку. Происходящее кружило голову, и не верилось, что после стольких лет он и она наконец-то будут вместе.

Утром они завтракали в ресторане «Зингеръ». Алексей Вяземский пригласил её из Москвы познакомиться с приехавшей из Саратова сестрой Надей и её мужем, но после встречи и прогулки вдоль Университетской набережной повёз её одну в ресторан, где и сделал предложение.

– Мне нравится исполнять твои желания, – сказал Алексей Вячеславович низким каркающим голосом. Каждый раз, когда они долго не виделись, Александре приходилось напрягать слух, выжидая, когда привыкнет к скрежету и бульканью в его горле. – Все эти годы – путь, на котором я разгадываю тебя, это уже часть моей жизни. И боюсь, что когда-нибудь тебя разгадаю.

Откровение кольнуло её: «Как это разгадает? И стану ему неинтересна?» Но, поборов разгулявшееся ревнивое беспокойство, Саша подалась вперёд над тарелкой, заглянула в глаза цвета горячего кофе с набухшей жирной пенкой и заговорщицки ответила:

– А потом будешь узнавать меня в себе, и гадать, как это возможно – быть неотделимыми.

В этот момент ей представилась картина Густава Климта «Поцелуй» – мгновение перед неотвратимостью двум влюблённым стать единым целым, и, вместе с тем, замурованных в этом миге без возможности слиться в удовольствии.

Сдержанная страсть Алексея, надёжно скрытая стремлением к уединению, пугала и притягивала её, но жизненные принципы и убеждения казались фундаментальными и аргументированными. Девушка не раз говорила матери, что поэтому чувствует рядом с ним себя защищенной и в то же время беспомощной.

Мужчина откинулся в удобном деревянном кресле, барабаня по подлокотнику тонкими пальцами пианиста с аккуратно постриженными ногтями правильной формы. Гармоничным образом в нём сошлась романтика и офицерская выдержка, жёсткость и верность слову: он всё планировал заранее на несколько шагов вперёд, и с такой же лёгкостью удивлял спонтанно принятыми решениями. В курсантские годы он срывался к Александре на несколько часов из Петербурга в её подмосковный город N., внезапно нагрянув с букетом роз или, не сообщив заранее о прибытии, где-нибудь оставлял подарок.

Через круглое окно «Зингера» в пелене мокрого крупного снега раскрывалась панорама Казанского собора, вдоль которого в сером воскресном утре брели немногочисленные люди.

– На каждый Новый год загадывал, чтобы у тебя всё было хорошо, – мужчина следил, как девушка кладёт в рот кусочек сырника, чем смущал её. Его же тарелка с кашей была нетронута.

– Только уехал.

– Я так решил.

Уголки его губ опустились, и массивный подбородок прорезали вертикальные складки.

– Тебе надо было доучиться, – он взял было вилку, но снова отложил и скрестил пальцы под подбородком, упёршись локтями в стол. – У меня нет постоянного твоего образа. Их много – все они из разных времён.

Их встречи напоминали зарубки в череде ожиданий на деревянном полотне жизни. Встречаясь раз в год-два, представали друг перед другом не такими, какими были прежде, смотрели в глаза и видели перед собой нового человека, открывая ещё одну прожитую сильную эмоцию, полоснувшую складкой у рта, и отпечаток опыта во взгляде. Их встречи, как новая волна прилива, приносили забытый, брошенный кусок памяти в закупоренной бутылке, желавший после долгого плаванья быть прочитанным.

– Я привык к разной тебе, – добавил Алексей и прищурился, отчего сильнее проступили морщинки на смуглой коже, и дёрнулась вверх по скуле россыпь маленьких родинок на правой щеке.

Его гипнотизирующим глазам не хватало жёлтого отлива, чтобы походить на змеиные – мужчина следил за возлюбленной, будто та вот-вот развеется в утренней дымке, сто́ит только моргнуть. Не вынося долгого оценивающего взгляда, Александра, как вздрогнувший кролик, едва заметно подалась назад. Но в голове пронеслись родительские слова: «Не будь такой строптивой и перестань придираться. Так никогда жениха не найдёшь», и она покорно выдохнув, выпрямилась и приняла позу Моны Лизы.

Словно прочитав мысли, Алексей бережно взял её холодные руки – в свои – тёплые и чуть влажные.

Впервые Александра Юрасова почувствовала любовь к нему в мае 2012 года, будучи студенткой третьего курса. Алексей Вяземский приехал в Москву перед выпуском из санкт-петербургского военного училища – на период экзаменов увольнительных не ожидалось вплоть до отпуска с последующим распределением на место службы. Сбивая то и дело ровный шаг на быстрый, третьекурсница Саша проскочила длинный переход метрополитена, и, спускаясь вниз по лестнице к оживлённому залу станции «Киевская», украшенному мозаичными картинами и пыльными люстрами, заметила сквозь снующих как муравьи людей – его. Алексей прижимался лопатками, заложив руки за спину, к холодной мраморной стене и вглядывался в незнакомые лица, хмуря высокий лоб с выраженными надбровными дугами, за которым скрывался ум военного архитектора и художника. Сердце замерло, улыбка лёгким изгибом коснулась её налившихся кровью губ. На мгновение позабыв, что стои́т в переполненном метрополитене, девушка отметила, как удачно белая рубашка с мелким цветастым рисунком, заправленная в тёмные брюки, подчеркивает широкоплечую атлетическую его фигуру, и что сам молодой человек подобен высеченной из камня статуе.

Своевольная мысль стрелой пронеслась в голове: «Какой он красивый!» А в следующее мгновение Саша сделала шаг навстречу; и качнулась и загалдела толпа.

Придерживая подол лёгкого платья, Александра проскочила между зазевавшихся китайских туристов и возникла рядом с Алексеем Вяземским, чьё лицо посветлело и радостно преобразилось.

Девушка, непринуждённо улыбнувшись, скользнула наигранно оценивающим взглядом:

– Ты выглядишь привлекательно. – И затем деловито махнула изящной худой рукой, указывая на открывшиеся двери вагона, приглашая следовать за ней.

Целый день гуляли по залитой солнцем Москве и обсуждали какие-то незначащие ничего темы. Рядом с ним Сашу время от времени пробивала лёгкая дрожь, и когда их предплечья соприкасались, взбудораженное сердце её заходилось мелким боем – этими симптомами она определяла, что человек ей нравится. Вместе с уверенностью в своей женской привлекательности, её накрывало ощущение собственной угловатости, а в те моменты, когда Алексей молчал или коротко и будто бы резко отвечал на её вопросы, она казалась самой себе глупым ребёнком – а эти ощущения говорили ей о том, что она бесповоротно влюбилась. Несмотря на наличие нескольких поклонников, именно знание, что Алексей присутствует в её жизни, как бы далеко не находился, наполняло её радостью, как поднимающаяся к горлышку пена взболтанного шампанского.

В мультимедийном музее, когда Алексей Вяземский, расплачиваясь за билеты, показал удостоверение, кассиры, две пожилые сотрудницы, с восхищением воскликнули:

– Ого, курсант! Правда, курсант?

Доброжелательная улыбка слетела с пухлых губ, и мужчина недоверчиво произнёс, слегка сдвинув широкие брови:

– Там всё написано.

– Красота-а, – нараспев произнесли женщины вслед, не обратив внимания на адресованную холодность.

Александра, стоя в двух метрах от кассы, наблюдала за сценой с почти равнодушным видом, не выказывая испытываемую гордость за спутника. «Он так просто способен вызвать восхищение у кого угодно! Какой же он!..», – но она не смела произнести продолжение вслух, потому что Алексей Вяземский не любил комплименты в свой адрес, но несмотря на это, Александре Юрасовой, натуре романтичной, он казался даже в штатском забытым величественным образом офицерства Российской империи.

В выставочных залах девушка излишне важничала, много кокетничала, стреляла миндалевидными глазами и старалась улыбнуться так, чтобы проявилась едва заметная ямочка на левой щеке. Где могла, пересказывала вычитанную когда-то информацию о создании той или иной картины или истории из жизни авторов, которые произвели на неё особое впечатление.

Алексей шёл вслед медленно, сложив руки в замок за спиной и, кажется, ловил каждое её слово, хмуря лоб и рассечённый несколькими складками подбородок. Саша задавала вопросы, надеясь улучить реакцию, но он редко комментировал в ответ, и иногда ей казалось, что она перегибает палку и городит чушь, но, заметив своё отражение в защитном стекле картины, оглаживала рукой волнистые пышные волосы и успокаивалась.

Когда пара прощалась на полупустой и продуваемой платформе станции «Площадь Победы», Алексей, спросил, и его хриплый сдавленный голос показался тише обычного, ломаясь как снежный кусок:

– Приедешь на выпуск шестнадцатого июня?

Сашины губы дрогнули в улыбке, а внутри взорвались десятки салютов. Она казалась себе маленькой и худенькой рядом с этим высоким, крепким и таким серьёзным человеком. И ей это нравилось.

– Да.

– Тогда до встречи, – курсант чуть сощурил глаза и еле заметно улыбнулся.

«Китаец», – подумала Саша, и, по велению переполнившего тёплого чувства, потянулась к нему, встав на носочки. И не было понятно, кто первый оставил на губах другого след счастья, но оба на это мгновение были одним целым.

Лучась удовольствием, девушка вздохнула, подмигнула, развернулась, и едва не летя, припустила к эскалаторам.

В следующий раз они встретились спустя четыре года.

…Через арочное окно в пол ресторана «Зингеръ» двадцатичетырёхлетняя Александра Георгиевна всматривалась в утерянную линию горизонта. Смутно представлялось, что с их первой встречи пролетели семь лет. Калейдоскоп событий выплывал со дна памяти и пускал круги по обманчиво тихой глади настоящего – моменты встреч панорамой выстраивались в танцующем хороводе, и то безмолвно бросались вперёд, то вакхически кружились, визгливо проносясь мимо. Спешно сделанное предложение стать его женой спустя три месяца от их новой встречи после четырёх лет разлуки делало события сказочными, будто протекающими во сне, и она не могла отделаться от чувства, что играет пьесу на большой сцене, и вот-вот кто-то из зала закашляет и спугнёт таинство.

Она бросила взгляд в сторону. Кроме них в кафе сидели двое мужчин у барной стойки и перебирали документы.

– Я не хочу тебя отпускать, – голос Алексея прозвучал глухо, словно из дальней комнаты.

– Не отпускай. Но… перестань так выжидающе смотреть на меня.

Чтобы скрыть нервозность, Александра натужно улыбнулась и, поиграв в воздухе пальцами, взяла ложку.

– Предлагаю продолжить завтрак, уж очень он вкусный.

– Ты не боишься своих желаний? – Мужчина пропустил приглашение к трапезе и, не мигая, поглядел исподлобья.

– Нет. Ты ведь их исполнишь.

Когда Александра Георгиевна в прошлом году разорвала первые, длиною в два года, серьёзные отношения, Алексей Вяземский перед Новым годом снова появился на пороге её жизни, вновь начал срываться невзначай в выходные из северной столицы, не досадуя, что не отдохнёт перед рабочей неделей. Трижды к нему приезжала она, и тогда он возил её по Петербургу, удивляя, каким невероятным и грандиозным оборачивается туристу этот город, водил в театр, рестораны, и покупал всё, что попросит. Дома сразу почуяли скорую свадьбу, чему больше всех радовалась мать, Галина Юрьевна Юрасова. «Дочь слишком долго засиделось в девках», – порицая, повторяла она, а отец, Георгий Николаевич расстроенно спрашивал: «Когда же понянчиться с внуками?» И в сутолоке разговоров, вычитанных отрывков книг об избрании пути и «женского предназначения», Саша и сама поверила в идею неотвратимости замужества любой ценой. Но чтобы откреститься от циничных мыслей, поднимала в памяти, как чёрно-белую фотокарточку из семейного альбома, их с Алексеем первую встречу, и по телу разливалось тепло.

Они познакомились в одной из социальных сетей перед Сашиным окончанием школы. «Привет, красавица», – написал курсант военно-морского училища, глядя с серо-медного цвета аватарки. В середине лета семья Юрасовых переехала в подмосковный город, и дочь поступила в университет. Алексей теперь был ещё ближе и подбирался к ней, каждый день отправляя сообщения, присылая подарки из Санкт-Петербурга, но по необъяснимым причинам они впервые встретились только через год. 14 ноября 2010 года. Тёмный силуэт в переходе метро с букетом из веточек цветущего багульника. Они гуляли по Екатерининскому саду, прятались от осеннего холода в кафе с длинными стеллажами книг. А на следующий день повалил снег.

– Чувствую, как всё, что творится в моей душе, находит отклик в этом огромном мире, который притворяет мои желания в жизнь и ведёт меня. К тебе. Я не могу оторваться от тебя, родная. – Прежде чем выйти из «Зингера» в серый город, облепленный мелким и сухим, летящим по ледяному ветру снегом, Алексей Вяземский поцеловал её прохладную руку и прошептал: – Чудо синхронии.

…И вот Александра Юрасова ехала в скором поезде до Москвы, оставляя в Санкт-Петербурге мечту. Она взглянула на правую руку – тонкая лента белого золота обнимала худенький безымянный палец. Кольцо предательски сползало, норовя соскользнуть и потеряться, и она подтягивала его к основанию пальца, придерживая большим пальцем.

В окне медленно проплывали последние очертания окраин Санкт-Петербурга, серые и навевающие тоску заводы, а впереди уже виднелась оголодавшая после зимы природа Ленинградской области.

Вдруг что-то тяжело упало на плечо и придавило к креслу. Парень в пуховой серой куртке, отдуваясь, неуклюже стягивал с шеи ремень большой сумки. Почувствовав возмущённый взгляд, он, спохватившись, поднял спортивную сумку.

– Извините, не задел? – Его виноватое в первые секунды лицо, будто насмехаясь над девушкой, повеселело, и как у клоуна изогнулись светлые брови.

– Только плечо, – Александра сконфуженно улыбнулась, сдерживая незадачливый защитный смех, который всегда проступал в моменты волнения.

«Почему я не могу разозлиться и оттолкнуть этого нахала? Почему мне хочется замять конфликт?» Но вместо того, чтобы высказаться, только спрятала за ухо прядь волос.

– Простите, – паренёк, пыхтя, затаскивал поклажу на верхнюю полку. – Я не хотел. Влетел в первый вагон в последнюю секунду, а потом пробирался сюда. Тут такие высокие спинки кресел, я и не заметил вас!

Девушка косо следила за неловкими движениями соседа, как тот, рукавом безразмерной куртки отирает со лба пот и толчками впихивает на полку ещё и рюкзак, а потом, едва не задев головы человека из ряда напротив, снял шуршащую верхнюю одежду.

– Что ж, вы успели, – прокомментировала холодно Александра и, удостоверившись, что незнакомец больше ничем не сможет её задеть, отвернулась к окну.

За чертой города природа щедро одарила местность снегом. Мимо проплывали ледяные реки, запорошенные белыми хлопьями деревья и приземистые одноэтажные дома, разрисованные ажурными тенями, которые отбрасывали голые берёзы, ветвистые клёны и палисадные яблони в полыхающих лучах закатного солнца.

Минут через пятнадцать, когда сотрудник поезда проверил билеты, и в салоне вагона утихла возбуждённость – пассажиры, познакомившись с окружением, уставились в телефоны, книги или принялись жевать взятые с собой или заказанные бутерброды – Александра стянула ботильоны винного цвета на устойчивой, но высокой шпильке, переобулась в удобные чёрные сапоги с небольшим широким каблуком и с блаженством вытянула ноги под стоящее впереди кресло. «Кто выдумал эту убийственную обувь, – думала она, ощущая, как нормализуется кровоток в пульсирующих ступнях. – И почему большинство женщин мира добровольно покупают её, чтобы по кем-то выдуманным критериям стиля и красоты восхищать мужские глаза назло соперницам?» Чуть погодя, уложила обувь в пакет и приставила к стенке, чтобы не забыть при выходе.

Сидящий рядом незнакомец учтиво не заметил происходящего, но эти действия, сродни домашнему ритуалу, видимо, растопили неловкость, потому что он произнёс, развернувшись в пол-оборота:

– А вы подготовленная, – и участливо улыбнулся.

Александра хотела помолчать – объёмным одеялом наваливалась усталость, тяжесть дум, и лениво было ворочать, словно распухшим, языком, поддерживая бессмысленный разговор. Ради приличия обратила на соседа лишённый всякого настроения взгляд. У светловолосого молодого человека был крупный нос и губы, какие часто присущи приветливым и незлобивым людям, но отталкивающе светились алчной увлечённостью желтоватые глаза, словно дай волю, залезут в душу как в форточку. Почувствовав слабый укол меж рёбер и растворившийся холодок, всегда общительная и дружелюбная, она лишь приподняла уголки губ, кивнула и достала из сумки книгу.

Но бумажная история не увлекала. Бо́льшую часть времени буквы прыгали перед глазами, не желая складываться в слова, заставляя снова и снова пробегать от начала и до конца неосмысленную строку. Тогда, не обращая внимания на юношу рядом, который, увидев, что соседка отложила книгу, открыл было рот, Александра потянула наушники из кармашка висящего у стены пальто и воткнула в уши. В плеере заиграло привычное для последних месяцев музыкальное сопровождение фильма «Ла-ла Ленд», напоминавшего о женихе – они посмотрели его вместе, слушали саундтреки в машине, спрятанные от питерского снегопада и ветра, обменивались картинками и цитатами из киноленты.

«Я скоро выйду замуж». Что с этим делать, она пока не знала, но мысль щекотала воображение, и волна микроскопических уколов пробегала от ног до макушки головы. Поезд едва ощутимо петлял, но чувство было, словно большая рука люльку качает, и Сашу морило, а всё одно – она плавала где-то в мыслях о случившемся, о том, что грядёт, и не верилось, что с ней всё это. «Поскорее бы встретиться с подругами, вот они порадуются! А как удивятся на работе! А родители? А что скажет папа?..»

Сегодня, поздней ночью после сделанного предложения, она смогла выдохнуть, только когда залезла в кровать, откинув влажные волосы на прохладную подушку. Первой набрала сообщение матери – Галина Юрьевна откликнулась сразу, отправив много радостных смайликов, и что ждёт её возвращения. А вот отец был краток: «Ты рада?» «Да, очень!» – Ответствовала дочь, улыбаясь экрану и тихо попискивая. «Тогда всё хорошо. Дома увидимся».

Знакомая сухость и безоэмоциональность служила прикрытием для внутренних переживаний. Она и не помнила, когда отец мог расчувствоваться от радости, ему было неловко рядом с плачущей дочерью, как великан, не желавший раздавить букашку-человека, он только сопел, тяжело вздыхал, мягко и неловко похлопывая по спине. По отношению к нему старшая дочь не знала, как проявить нежность – внимание сразу отсекалось. «Что тебе приготовить?» – неуверенно, притихшим голосом спрашивала, желая сделать хоть что-то для отца, но в ответ получала чаще: «Нет, ничего» или «Я сам разберусь». Подарок подарит – он будет лежать на полке и пылиться, разве что рубашки Георгий Николаевич уважал и брал охотно как подарок из рук дочери, в остальном, угодить было сложно.

«Волнуется, наверное, страсть как!» – С нежностью улыбнулась девушка, положив телефон на пол возле её надувного одноместного матраса в тихой квартире старшего брата.

А ещё через несколько часов, без двадцати минут девять утра, отбивая дробь каблуком в кабине скользящего вниз лифта и представляя, какую бурю эмоций спровоцирует, напечатала сообщение подруге: «Василис, я в Питере до обеда со вчерашнего дня. Короче. Готова? Вчера Алексей сделал мне предложение. Я сказала: «Да!» Ааааааа!» Внизу у шлагбаума в чёрном «мерседесе» её ждал Алексей Вяземский, «уже точно-точно и обязательно-обязательно», будущий муж.

Это был воплощённый в реальность мираж; кружились пьяные мысли и не давали сконцентрироваться на моменте «здесь и сейчас». Ещё в ресторане решили провести свадьбу в июле, и было даже не принципиально, в каком из петербургских ЗАГСов. Ей хотелось поскорее, пусть будут только родные и несколько близких друзей; она переедет и начнётся семейная жизнь. «Как в мечтах!» – Заходилось сердце в предвкушении, и, поддавшись захлестнувшему счастью, Александра предложила даже узаконить отношения в апреле, будто какая-то сила могла отобрать это счастье, но Алексей Вяземский рассудительно решил не гнать коней.

– Нет, мы сделаем всё, как надо. Будет красивая пышная свадьба. – Отписав в сообщении руководителю, что приедет в обед обговорить очередную написанную главу научной работы, Алексей серьёзно взглянул на девушку, отменяя тем самым любые предложения сделать особенный день незначительным.

«Ну почему незначительным, – хотела она в неудовольствии надуть губы, но вовремя представила, как это глупо и по-детски будет выглядеть со стороны. – Главное ведь не это. А что мы вместе. Просто из-за расстояния всё кажется скомканным».

Местом для венчания выбрали Морской Никольский собор в Кронштадте, куда ездили на экскурсию прошлой весной – величественный и монументальный.

– Ты будешь в своей военной парадной форме? – Глаза её загорелись. В воображении она нарисовала картину, как развевается, касаясь чёрного кителя, её фата, а на бедре жениха висит, сверкая, кортик…

– Контора волосатых ублюдков слушает вас! – Раздался громкий хриплый голос и выхватил её из мечтаний.

Александра Юрасова чуть вздрогнула. Слева по диагонали, скрестив длинные ноги, сидел мужчина со взлохмаченными, светлыми, как солома, и такими же по жёсткости, волосами – его-то едва не задел вбежавший в вагон парень.

Рядом сидела брюнетка в костюме «тройка» и тоже, болтая мыском развязанных лоферов, рассказывала кому-то:

– А этот водитель нам и говорит: «Вы там расцеловались уже? Заходите, автобус уходит по расписанию».

Из громких переговоров для полвагона прояснилось, что пассажиры эти – преподаватели петербургского вуза, едут через Москву на конференцию за рубеж. Возможно, лингвисты или этнографы, потому что затрагивали всевозможные темы касательно культурного генома изучаемых народов.

– Да, конечно, скоро буду. Нет, из Германии пришлют завтра отчёт. Так, мы обязательно должны встретиться. Да. Кофейку бухнём. Отлично.

Мужчина-преподаватель смеялся по-старчески с протяжкой, а «шухер» на его голове из отросшей соломы торчал подобно старому искусственному парику, побывавшему в стирке.

«Интересно бы было с ним пообщаться», – сжимая губы от подавляемого смеха, размышляла Александра, чуть прищуривая глаза и косясь на пассажиров.

Впереди прокряхтел сиплый голос.

– Ой, девушка, что такое?

– Ну, вы на меня навалились…

Александра, обводя взглядом спинки сидений в надежде найти источник звука, поймала в поле зрения своего молодого соседа – тот улыбался и, расправив плечи, вытянул шею поглядеть вперёд. Проследовав за его взглядом, она заметила через два ряда приподнявшегося в кресле старика в больших очках с толстыми стёклами, косо нахлобученной вязаной шапке и в большой мешковатой потёртой куртке поправлял женщине опавший с плеча шарф.

– Ой, извините меня! Дайте вашу ручку! – Вздорный старик потянул женскую руку к вытянутым трубочкой губам.

Мужчина быстро и артистично, будто цыганка, зазывающая на ярмарке зазевавшихся простаков, жестикулировал большими лопатообразными кистями рук с длинными узловатыми пальцами, увитыми сетью раздутых вен под сухой тонкой кожей, похожих на пеньковые верёвки. Крупные пальцы (мизинцы, в придачу, с длинными ногтями) гибко выгибались, подобно шпагам, а ладони, раскрываясь, демонстрировали глубокие узоры судьбы разнорабочего.

– Что вы… – В смущении молодая дама, сонная и разбуженная, отодвинулась, отнимая кисть из его – цепких и сухощавых.

Не получив ответной реакции на любезные жесты, пассажир старческой рукой помахал соседу через проход, словно подманивая, а потом схватил того за рукав и потянул к себе:

– Темно уже на улице! – Замахал старик в сторону окна, за которым всё ярче проступали красные и оранжевые пятна одиноко пролетающих фонарей. – А сколько времени-то? – На что ему пальцем указали на чёрный прямоугольник электронных часов под потолком, где высвечивались красные цифры.

На том шумная сценка закончилась, и Александра обернулась к окну. В сине-серой дымке проглядывались небольшие дачные домики под снежным покровом, округло выпячиваемым с крыш, словно заботливо подоткнутое по краям кровати одеяло. Тонконогие сосны вперемешку с голыми лиственными деревьями рисовались дремучей стеной, пока темнеющий всё ещё зимний, а никакой не мартовский, день не набросил чёрное покрывало вечера.

Девушка с любопытством вглядывалась то ли в бегущие за окном красо́ты Ленинградской области или уже Новгородской, то ли в приближающиеся перемены. В пути, слушая музыку, она забывала, убаюканная, куда и зачем ехала, а глядя на проявляющийся свет небесных точек, мечтала, отпуская часть себя, рвущуюся из груди, в эту синюю даль, где мог тоже кто-то смотреть и теряться в догадках, смотрит ли кто на него в этот момент?

Кто-то тронул за плечо, вырвав из теплоты сна в охлаждённый кондиционером салон вагона. Александру окатила волна мелкой холодной дрожи. Слабо скрипнул остановившийся поезд. В вечерних сумраках замаячили вспышки света Ленинградского вокзала.

– Приехали, – вкрадчиво, наклонившись к ней, сказал сосед и ещё раз коснулся её плеча.

– А, Москва… Спасибо, – прошептала она с тоской и, сделав рывок, поднялась на ноги и, суетливо накинув пальто, неуклюже выгнула руки, продевая в рукава. Бочком вылезая из кресел к проходу, ещё немного покачиваемая от сна, спохватилась и, едва не ударившись лбом, подхватила с пола пакет с ботильонами.

«Ох, ох, поддалась истоме и заснула, пропустив время прибытия, – Александра бросила взволнованный взгляд на часть коридора у раздвижных дверей – там уже толпились люди. – Надо быстрее, чтобы успеть на автобус», – и, внутренне подгоняя себя, снова проходя бочком мимо одевающегося соседа, вскользь, быстро улыбнувшись, поблагодарила того. От молодого человека, пытавшегося протолкнуться ближе и помочь с вещами, её в мгновение ока оттеснила длинная вереница перегруженных сумками людей.

Из города Петра вернулась в московскую жизнь, словно расстегнувшийся чемодан, из которого вывалилась часть содержимого. Позади ждал жених, долгожданная свадьба и семейная жизнь, а здесь – новая работа. В её небольшом подмосковном городе N. предложили должность корреспондента и фотографа в пресс-службу административного органа, когда подруга, работавшая там уже пару лет, рассказала начальнику о том, что способный журналист недавно уволился из столичной компании. С новым руководителем, Главой городского округа, Виктором Анатольевичем Чижовым лично не была знакома, но не раз слышала о нём как об уважаемом человеке с военным прошлым, умелом стратеге и мудром начальнике, а также, к большему доверию, тот был давним товарищем по службе её отца.

До января Александра Юрасова работала журналистом в крупной московской компании. На первом собеседовании, длившемся пятнадцать минут и во время которого её сразу и взяли на работу, генеральный директор, разглядывая её резюме, удивлённо улыбаясь, отметил:

– У вас два красных диплома, вы так грамотно говорите. Для меня вы сродни учителю, филологу. Нам очень повезёт с вами.

Бывший начальник, человек целеустремлённый, но эмоционально неустойчивый, подобно сотруднику НКВД любил задавать каждому точечный вопрос: «Кто ты по жизни?», казавшийся простым до момента, когда надо отвечать. На одном из корпоративов он допытывал даже десятилетнюю девочку, дочь мерчандайзера.

– У-у, чего он ожидает услышать? – Отведя Сашу в сторону от праздничного огромного торта, прошептала, надрывно смеясь, секретарь Елизавета.

– Думаю, ожидает, что она покажет ему новый вектор развития, – шумно дунув в высокий бокал с шампанским, хихикнула журналистка, косясь в сторону руководителя.

Генеральный директор Дмитрий Михайлович уверенно третировал работников, словно те были холопами на его барском угодье – каждый день после обеда выходил из стеклянных дверей кабинета в общий зал и, прохаживаясь между рядами, находил сотрудника и, не позволяя тому встать и ответствовать, склонялся над ним и едва не толкая и делая подзатыльники обвинял в несостоятельности. Он считал, что имеет право за высокий уровень дохода унижать коллегу и влезать в сферу деятельности каждого подчинённого специалиста, как свинья ищет трюфели. На памяти Саши лишь один сотрудник встал во время таких тирад – это была секретарь Елизавета – примерно на две головы выше Дмитрия Михайловича. «Не кричите на меня, я вас слышу прекрасно», – улыбаясь, Елизавета хлопнула большими светлыми глазами, и на том словарная ругань в отношении неё прекратилась.

Александра Юрасова тактику выбрала выжидательно-пыточную. Уже через два месяца после зачисления в штат, обнаружила, что и в далёкие ему текстовые дела начальник рьяно пытается влезть, указывая, какое слово должно следовать за каким в «Миссии компании». Она переписывала раз тридцать, модифицируя под переменчивое настроение генерального директора, поначалу считая именно себя непрофессионалом с отсутствием опыта работы в подобных компаниях. Но, обратившись к знакомой, обглодавшей косточки, по меньшей мере, тысячи собак в рекламном бизнесе, убедилась в обратном. Но тирады – в устной и ежедневно в печатной форме по электронной почте – сыпались в её адрес некотролируемым потоком. «Допишите, исправьте, переделайте, и я отстану от вас!» – Настойчиво печатал Дмитрий Михайлович, и даже трижды, но с ошибками, переписал её версии «Миссии компании» и гордо, тряся листом бумаги прямо перед её лицом на виду у всего офиса, ликовал: «Вот! А я смог! Я смог написать лучше, чем ты!»

Уставая от заданного изнуряющего ритма, по выходным Александра, несвойственно ей, отсыпалась до обеда, часто сваленная по субботам мигренью. А потом, потерянная в обманчивом поиске успешности, с понедельника вновь кидалась в бой за не свою территорию, не своё дело и не свои принципы. Кто она по жизни точно не знала, только хотела быть кем-то бо́льшим, чем просто курьером с информацией, из чьих штанишек выросла, и единственно, к чему стремилась – быть счастливой, только не знала ключевых для этого компонентов.

Но когда снова появился Алексей Вяземский и ощутив его поддержку, уволилась с престижной работы, перебралась обратно в Московскую область, чтобы на период до переезда в Санкт-Петербург не потерять заработок.

Не сказать, что эта девушка была из стеснительных. Робкой – очень похоже. Часто ею руководило стремление слушать хотя бы изредка похвалу, и от близких людей она жаждала понимания, даже один одобрительный ответ мог посадить в сердце уверенность, отчего она расцветала как сакура по весне. И насколько сильно действующим лекарством была любовь тех, в ком искала совета, настолько и болезненно ею воспринималось отсутствие с их стороны участия. Малознакомым людям Александра представлялась слабой и застенчивой, что в дальнейшем заставляло их теряться, когда вместо наивности те встречали холодность, отстранённость и непоколебимость веры в собственные силы и суждения. Как гибкий прут нельзя сломать, в час хаоса Александра была способна выстоять бой.

До города N. от Москвы ехать около часа на общественном транспорте. Около девяти вечера девушка сошла со ступеньки автобуса под металлический навес остановочного пункта, закрепляя дамскую сумку на чемодане и покрепче зажимая подмышкой большую завёрнутую в холщовое полотно картину, которую в знак скорого породнения семей подарила сестра Алексея. Синими чернилами по небу разлился вечер, моросил мелкий как из пульверизатора дождь, и над всем реяла тишина. Александра двинулась в сторону дома, гремя по крупнозернистому асфальту колёсиками чемодана.

Чертыхаясь из-за тяжёлой ноши и отсутствия в пятиэтажном доме лифта, поднялась на верхний этаж и хлопнула входной дверью общего коридора, пытаясь не ударить о косяк картину. Не в первый раз за вечер радовалась, что отказалась брать огромный букет роз, что подарил избранник после сделанного предложения, оставив Наташе, жене старшего брата Юрия.

В этот дом Юрасовы переехали месяца два назад из большой служебной квартиры. Малогабаритное двухкомнатное жильё выбрали, чтобы младшая дочь Алина окончила школу, пока ремонтировались квартиры в Москве. Александра почти перебралась в одну из них, но с появлением Алексея интерес в столице отпал, и перспектива недолго пожить в тесноте с семьёй не казалась проблемой, хоть и пришлось делить комнату с сестрой, отгораживаясь дверью-купе.

Как и все семьи военнослужащих, эта много раз переезжала, ютилась и в комнатах общаг и жила в комфортных необъятных квартирах. Перемены всегда были неотъемлемой частью жизни, и с раннего детства Александра привыкла к пухнущим от вещей картонным коробкам, смене школ, городов и друзей. Запоминающийся переезд случился в новогоднюю ночь, когда Юрасовы пересекали страну от одного её рукава – к другому, и когда одно тысячелетие кануло в календарный архив, уступив дорогу новому, двухтысячному году.

В Подмосковье приехали из военного городка Республики Бурятия, где родилась младшая дочь. Солнечный хвойный кусочек земли с вырисованными на горизонте синими скошенными сопками, золотистым песком и с жёлто-оранжевой осенью, застрявшей меж тополиных аллей, такой, как её когда-то описывали русские поэты. Край с крутыми серпантинами среди острых слоистых скал по пути к самому завораживающему чистому и глубокому озеру страны – Байкалу.

Каждую субботу родители заезжали за Сашей в политехнический лицей, где она училась с пятого по одиннадцатый класс, и ехали в гигантский торговый центр закупаться продуктами на неделю. По возвращению домой, пока мать готовила ужин, отец отрезал каждому по ломтю кисло пахнущего с розмарином серого хлеба, намазывал жирным слоем сливочное масло и сверху накрывал толстым куском докторской колбасы или салями. «Самое вкусное блюдо в моей жизни», – говорила, облизывая блестящие от жира пальцы. Она помнила до подробностей отпечатавшийся в сердце двухэтажный «командирский» дом с огородом рядом с войсковой частью, и как семья сначала жила на первом, а потом на втором этаже в четырехкомнатной квартире с огромной кухней, по которой можно было кататься на скейтборде от одной до другой стены. От весны до поздней осени занимались огородом, и девочка любила прибежать перед школой открыть теплицу, из которой в лицо поднимался тёплый влажный воздух от спелых помидоров и желтеющих твёрдых перцев.

– Саша! Ну, наконец-то.

Ярко освящённый коридор возник проёме открывшейся входной двери, и из слепящего пятна потянулась мать.

– Как добралась? Ну, раздевайся, я зразы с сёмгой приготовила. Ох, покажи кольцо! – Галина Юрьевна уже тянула к свету её правую руку. – О-о, вот это камушек. Да, мне такое твой отец не дарил.

В арке, разделяющей коридор и зал, заметила отца, держащего руки в карманах. Саша явственно ощутила, что этот момент запомнится навсегда – отцовское растерянное выражение лица, контрастирующее с материнскими радостными возгласами и охами. По телефонным сообщениям матери, прилетевших в автобусе, отец от волнения с утра уже опустошил пару рюмок. И теперь, глядя в оценивающие зелёные глаза, на чуть ссутуленные плечи, её сердце сжалось – отчётливо представился отъезд из дома, тоска одинокого ребёнка – и расхотелось свалившегося праздника, будто смахнули мишуру. Дочь стояла перед этим честным прозорливым взглядом, не обременявшим расспросами, но заглядывающим вглубь, как это неизменно было с самого детства.

На кольцо Георгий Юрасов не посмотрел.

– Ты рада?

– Р-ра-ада. – Состроила она улыбку, и поняла, что выдала себя.

Он молча кивнул.

– Ну, иди сюда.

– Ох, пап, люблю тебя. – Александра уткнулась в его мягкую кофту спортивного домашнего костюма и почувствовала себя маленькой девочкой, дождавшейся отца из недельной командировки. О каком замужестве с каким-то человеком, которого более или менее узнала только месяц назад, можно думать, если тебе пять лет?

Через два дня после возвращения из Санкт-Петербурга, Александра Георгиевна поднялась на третий этаж предприятия МУП «Городская телефонная сеть», одним из отделов которого числилась редакция телекомпании «ТВN».

Месяц назад, пока под ногами ещё хрустел снег, она обходила по составленному списку врачей поликлиники, чтобы получить разрешение на службу в государственной структуре в качестве специалиста сектора информационной политики при Совете депутатов городского округа N., представителя законодательного органа власти. В штате не нашлось официальной должности, чтобы принять сотрудника на работу, но в отделе кадров обещали к началу лета утвердить новую штатную структуру, поэтому журналиста Александру Юрасову определили «на бумаге» состоять корреспондентом телекомпании и фактически работать в пресс-службе администрации и Совета депутатов вместе с двумя коллегами – Юлией Васильевой и Михаилом Прониным, начальником этого крохотного, но несоизмеримо необходимого, судя по объёму заданий, отдела.

Охваченная волнением и спеша представиться в телевизионной редакции, Александра не заметила прохудившегося и поросшего мхом карниза предприятия, как не бросились в глаза и отбитые ступеньки подъезда и нависающие над входной дверью металлические трубы, облепленные голубиным помётом и покрытые десятилетним слоем пыли и песка, в котором проросла сорная трава.

Внутри на каждом этаже пятиэтажного серого дома арендовали офисы, проведя ремонт, различные компании и один фитнес-клуб. Но помещения владельца здания выглядели неряшливо: старый линолеум большими разноцветными кусками покрывал коридоры, на стенах с деревянными панелями, обшитыми будто бы в советское время, хотя МУП «ГТС» отсчитывалось не больше двадцати лет, висели доски с пожелтевшими по краям документами, сертификатами о знаках качества работы каждого из семи отделов. Офисы (хотя семантически иностранное слово мало подходило совковому убранству небольших кабинетов) имели огромные окна в две трети стены. Кое-где подоконники по-домашнему были заставлены горшками с раскидистыми растениями, ухоженными заботливой женской рукой.

Отгородившись от основного предприятия, за стеклянными дверьми находилась телекомпания «ТВN», но тоже представляла собой прилепленные друг к другу, будто за картонные стенки, комнатушки. Внутри слышалось слабое равномерное жужжание многочисленной техники, которой были заставлены корреспондентская, монтажная, звуко- и видеозаписывающая студия и редакторская. Внушительным элементом декора служили толстые связки разных по толщине и цвету проводов, как змеи свисавших с потолков и сползавших по стенам, – они тянулись вдоль плинтусов и между столами, испуская шорох непрекращающихся электрических потоков.

Александра переступила порог телекомпании в приподнятом настроении, не замечая недочётов студии. В уголках губ скрывала не только предвкушение незнакомых задач, но и тайну – беготня от кабинета информационного отдела по городским мероприятиям и до телестудии продлится до середины лета.

«А там благополучно выйду замуж, возможно, даже приглашу Главу и коллег на свадебный банкет, – оглядывая открытые кабинеты, думала Саша. – И уеду, отправляя и городу и всем его обитателям воздушные поцелуи».

В светлом кабинете главного редактора за длинным молочно-серым столом сидела приятная женщина с яркой, но не вульгарной, коралловой помадой, аккуратной причёской с чёрными воздушными локонами. Елена Владимировна Самохина на этом месте царствовала уже семь лет, до этого работая специальным корреспондентом, а до телевидения преподавала в музыкальной школе учителем по фортепиано. Но никто в городе и не подумал бы усомниться в её профессионализме – Елена Владимировна усвоила кропотливым, иной раз неоплачиваемым, трудом работу журналиста и телеведущей, а её острые зубы наёмника пера познал не один чиновник.

Сбоку по правую руку сидел приглашённый на встречу заместитель – Владимир Александрович Стародубцев, мужчина высокий и крупный. Он казался надменным, и вне зависимости от степени близости говорил, хоть и сдержанно, но прямолинейно.

– Саш, только не задерживайтесь тут, – через пятнадцать минут знакомства серьёзно заметил заместитель редактора. – У нас есть поверье: кто дольше полугода работает на «ТВN», имеет шанс задержаться надолго. – Дождавшись кивка головы гостьи, он добавил без намёка на шутку: – А кто возвращается, тот точно уже не уйдёт.

Настороженно хмыкнув, потупила глаза в пол: «Чудны́е какие-то. Я тут только пару месяцев по гражданско-трудовому договору, а потом чао-какао, au revoir, пока-пока». Но вслух произнесла:

– Буду знать. Корни пускать не собираюсь.

– Это он шутит, нам нужны хорошие сотрудники. И здорово, что у вас большой опыт… – Елена Самохина приблизилась к экрану компьютера, сверяясь с данными резюме.

– Ничего я не шучу. Проверено на опыте, – съёрничал подчинённый. Он враз превратился в озорного мальчишку со смеющимися блестящими глазами.

«Видно, такой он в присутствии «своих», – улыбнувшись только глазами, решила журналистка, и ей понравилась обещание дружелюбной атмосферы, в которую могла влиться, останься сотрудником телестудии.

Но редактор, словно не услышав замечания, продолжала читать резюме:

– …печатный журналист, заведующий отделом в газетной редакции, журналист международной компании… Думаю, вы быстро научитесь, – Елена Владимировна шутливо прищурилась. Саше её улыбка приятно напоминала мордочку лисы, но хитрые и мудрые глаза выдавали истинное коварство кошки. – Знаешь, люди у нас остаются стойкие. Жаль, мужчины-операторы не задерживаются – поднатореют в деле и уходят на федеральные каналы, – она сжала губы, сделав гримасу грустного мима, и тут же, изящно смахнув воспоминание рукой, добавила: – Но я их не держу – хоть и плачу – им надо семьи создавать, а столичная зарплата куда выше нашей.

Даже зная, что у неё есть внуки, угадать возраст этой холёной женщины невозможно. Елена Владимировна одевалась со вкусом, и даже будучи во всём чёрном, выглядела притягательно и броско, словно ярче цвета нет.

– Сашенька, вы сейчас напишите про совещание, а потом, думаю, возьмёте для репортажика заседание Молодёжного парламента.

БУМ!

Что-то тяжёлое громыхнуло над их головами и ударилось об потолок. Александра вздрогнув, рефлекторно подняла руки вверх, защищая грудную клетку.

– Что это?!

– Не пугайтесь. Работаем во фронтовых условиях. Прямо над нами расположен фитнес-клуб, – наигранно недовольно покачав головой, глядя в потолок, успокоил Владимир Стародубцев.

– Ага, это ж всего лишь над кабинетом Самохиной, как говорит директор, – и Елена Владимировна тихо с хрипотцой посмеялась. – Ладно, вернёмся к делу. То, что вы написали для сайта отредактируйте для телерепортажа – оформите два-три абзаца, – она отмерила на указательном пальце краешек фаланги, затем собрала кисть в кулак и грациозно распрямила пальцы, как бы говоря: «Это всего лишь пшик». – И выберите пару лайфов и синхронов.

Саша озадаченно моргнула и наклонила голову вправо.

– Это что?

– О! – Елена Владимировна подмигнула. – Лайф – это видео без вашего комментария – как есть, секунд десять-пятнадцать. Синхрон – интервью, желательно, тоже небольшое, выжимка, самое интересное, что не описать своими словами. Ну, Владимир быстренько всё объяснит. – И она махнула рукой, то ли выпроваживая, то ли благословляя на работу.

Корреспондентская представляла собой небольшую комнату с голубыми пластмассовыми рифлёными панелями и шестью рабочими столами вдоль стен. Александра только вошла вслед за заместителем редактора, а с ней уже поздоровался пухлый паренёк с чёрными торчком стоящими волосами, как у мультяшного ёжика, и напоминал воробья из-за маленьких тонко очерченных губ и заострённого носа. Он представился Виктором. В кабинете за дальним столом у окна сидел ещё кто-то, но Владимир Стародубцев указал на пустующий рабочий стол рядом с Виктором и уже открыл программу для просмотра видеозаписей.

– Будете сидеть за этим компьютером. Эстер ещё год в декрете, так что можно воспользоваться, – он со скрежетом, не поднимая от линолеума, отодвинул стул на металлических ножках и щёлкнул по клавиатуре. – Так, смотрите, это диск… папка… вот, ваше совещание… Для простоты просмотра и отбора видеоряда включу программу Adobe Premiere.

Открылся тёмный, как кока-кола, экран, разделённый на прямоугольники со множеством кнопок. Александра понимающе кивнула, внимательно наблюдая за действиями замредактора. Рабочее окно совпадало по дизайну с Adobe Photoshop, в котором работала в качестве фотографа уже несколько лет.

«Значит, разберусь», – ободрилась она, легонько сжав зубами нижнюю губу и выпятив подбородок.

– А это сценарий для примера, как составить репортаж, чтобы его верно прочитал монтажёр, – Владимир Александрович щёлкнул на ярлык «Рабочий стол» и открыл длинный список документов. Из цепочки действий ученица мало что запомнила. – Обязательно проверьте, верно ли указано время до секунд видеоотрывка из интервью. И укажите пару слов начала и завершения цитаты. Это понятно?

Дождавшись нерешительного кивка, Владимир Стародубцев подбадривающе коротко улыбнулся и повторил действия заново.

– А теперь попробуйте взять парочку таких отрывков, но небольших, секунд пятнадцать, максимум тридцать. Если не получится, зовите меня или вот, – он обвёл рукой кабинет. – К парням обратитесь.

– Спасибо.

Отсмотрев большинство отснятого материала с совещания, ход которого ещё живо воспроизводился в голове, Александра сосредоточилась на нескольких, отобранных для видеоцитат кадров. Перекидывала видеофайл из одного окошка программы в другое, большим размером, двигала бегунок по временно́й шкале, отслушивая звук через поскрипывающие от прикосновений студийные наушники, и отмечала до миллисекунд начало и конец речи выступающего, записывая таймкод в сценарий репортажа.

Ладони слегка вспотели – она привыкла всё делать безукоризненно, а здесь не с чем было сравнить конечный результат, даже быстро составленный первый абзац казался написанным неумело: что-то упущено, где-то будто бы невнятно или неправильно составлено предложение. А хотелось с первого раза создать о себе хорошее впечатление в редакции телекомпании.

Если новостная статья для печатных или интернет-версий средств массовой информации вырисовывается посредством напечатанных слов и подкрепляется фотоматериалами, то телеверсия создаётся путём озвучивания автором главных идей события, подкреплённых интервью и сопутствующим видеорядом, которые должны друг друга дополнять, перетекая, как вода в римском акведуке, и раскрывать вложенную в хребет репортажа мысль.

Первая телевизионная работа заняла больше времени, чем журналистка рассчитывала, но Саша, глядя на выравненные строчки текстового документа, с удовольствием отметила, что пусть опыт работы на телевидении и будет коротким, он добавит весомый вклад в её профессиональную жизнь.

Девушка сняла наушники и ладонью помассировала заболевшие от сжатия хрящи.

– Эм… Виктор, да? Не подскажете, как тут распечатать и где находится принтер?

– Выбирайте вот этот, второй. – Юноша с жёсткими растущие «ёжиком» волосами указал на второе в списке наименование техники. Говорил он бархатным низким голосом с придыханием, напоминавшим бурятское произношение. – Ага. И нажимайте. А печатать будет вот тут, – и похлопал пухлой рукой по серому принтеру, водружённому на небольшой квадратный телевизор рядом с его рабочим местом.

– О, спасибо. А куда нужно сохранить документ?

– Давайте пок…

– Сначала на «Рабочий стол», – перебил Виктора другой мужской голос.

Александра обернулась посмотреть, и прикрыла лицо рукой – солнце бросилось в глаза.

– …а потом отправить документ в папку редактора. Сейчас покажу.

Сотрудник, сидевший всё это время за дальним столом у окна, подошёл ближе и тут же остановился, не успев наклониться над компьютером. Он удивлённо посмотрел сверху вниз.

– А, так я тебя помню!

Саша смутилась и оттого неосознанно улыбнулась. Она не была ханжой, но не нравилось, когда незнакомый человек без договорённости обращался на «ты».

– Мы знакомы? – Намереваясь отодвинуть сокращавшуюся дистанцию, Саша хотела уже напомнить о правилах приличия и употребления обращения «вы», но солнце снова пробило лучи из-за плеча незнакомца.

«Глаза золотющие в зелёную жилку», – пролетело у неё в голове.

– Конечно. «Сапсан». Теперь-то я тебя не задавлю сумкой.

– Ого! Вот так встреча… – Она ошарашенно выдохнула, позабыв о намерении.

– Не ожидал, что увижу тебя здесь. Стёп… – Парень откашлялся, затем выпрямился и кивком головы представился: – Степан Григорьев.

«Будто гвардейца изображает», – подумала она, отведя взгляд к рабочему столу и пытаясь воссоздать в памяти минувшую поездку. «Кажется, в первый раз он мне не понравился».

– Что ж, а я Юрасова Александра, – теперь девушка прикрыла глаза ладонью на манер козырька.

Юноша на секунду задержал заинтересованный взгляд, а ей показалось, что он смотрит на её губы, потому что в этот момент те легонько закололи.

– С утра и уже в хорошем настроении! У меня такое может случиться только после завтрака. – Степан подмигнул. – А так как завтракать я не успеваю, я всегда зол.

«Какая комически-харизматическая сеть мимических морщинок под глазами», – снова неосознанно промелькнуло у неё в голове.

– Знаете, я тут как бы… профан, – Александра, сидевшая с ровной спиной, отклонилась от собеседника и кивнула на монитор, деликатно призывая к действиям. – Пишущий журналист, вовсе не телевизионный.

Но Степан Григорьев продолжал говорить:

– Мне тоже это ново, но кое-что уже умею. Я только приехал в Москву после армии. – Одной крепкой рукой он упирался в ремень узких с подворотами джинсов, облегавших крепкие бочонки ног.

Александра глянула на часы в правом нижнем углу монитора.

«В Совете депутатов надо быть через полчаса. Поскорее бы заканчивать это».

– Понятно, – и тогда Александра щёлкнула на значок принтера.

– Ну вот, сейчас распечатается. А вы…

В то же время Александра, сжато и непримиримо улыбнувшись коллеге, встала из-за стола и взяла из принтера горячий, как испечённый хлеб, лист с распечатанным сценарием репортажа.

– Извините, мне надо успеть сдать работу, – и вышла из кабинета, шурша юбкой.

Редактор проверила сценарий, не особо придираясь.

– М-м, хорошо, – тихо причмокнув кораллового цвета губами и распахнув до этого суженные во вдумчивом чтении глаза, закивала Елена Владимировна, и буднично, словно давно работавшему сотруднику, добавила: – Иди зачитывай. Владимир объяснит всё.

«Не хотят заморачиваться с новичком, – заключила журналистка, почувствовав окатившую её волну разочарования. – Ничего, у меня будет время показать себя».

Но в звукозаписывающей студии Владимир Стародубцев убедил в обратном, поставив стойку с микрофоном, приклеенным на несколько оборотов скотча, и не заверив, что первую запись будет контролировать от начала и до конца.

– Саш, на одном дыхании, уверенно, соблюдайте знаки препинания, но говорите быстрее, чем обычно. Понятно?

Пробежав глазами сценарий с отмеченными ударениями и местами, где можно набрать в лёгкие воздух, Александра начала зачитывать:

– Праздник труда в Подмосковье особенный… – И вдруг замолчала, закрыв глаза, чувствуя, как вспыхнули алым щёки.

«Вот тебе и уверенная в себе», – она оглядела небольшую студию, устланную серым ковролином. Три стены были перекрыты сине-голубым фоном с минималистическими рисунками знаковых городских зданий и символов. Посреди массивно стоял приплюснутый овальный серо-молочный стол, схожий с тем, что стоял в редакторской. А с потолка глазели металлические короба прожекторов.

– Что такое?

Александра смущённо откашлялась и мотнула головой:

– А это не так-то просто с первого раза.

– Нет, вы говорите чётко, не прожёвываете звуки. Что не так? Стесняетесь?

– На самом деле, да, – и она шумно выдохнула и провела чуть вспотевшими ладонями по юбке. – М-м, слышать звук своего голоса через микрофон в незнакомом месте со зрителем – то ещё испытание.

– Все это проходят. Дикторы сейчас новости с суфлёра записывают, а раньше вообще наизусть говорили. Ну, набирайте воздух, и зачитывайте твёрдым голосом. И ещё… – Владимир развёл руки. – Давай на «ты»? Мысль стопорится, пока прокручиваю то же выражение на «вы». Я не намного старше, а чувствую себя сейчас каким-то дедом.

«Теперь и ему известно, что я знаю о его особенности», – Александра сделала вид, что ничуть не сконфужена, но натянуто улыбнулась и снова провела ладонями по юбке.

– Соглашусь, лучше раньше, иначе будет сложнее, и я обычно в рабочем диалоге, перестраиваясь на «ты», будто спотыкаюсь в дверях о высокий порог.

– Ну и отлично, давай ещё раз более уверенно.

Запись звуковой дорожки напоминала приём у логопеда – она читала, проговаривая каждое слово и соблюдая интонационный рисунок, а Владимир, стоя напротив в рассеянном свете, показывал, как надо артикулировать, беззвучно открывая рот и повторяя за ней текст, руками показывал, где повысить, а где плавно закончить фразу.

– Не прыгай на высоты, старайся держать звучание ровным. И будь уверена в себе. Поверь, любое сомнение сразу слышится в провисании звука.

– Хм, получилось даже неплохо, – отслушав аудиодорожку, обрадовалась Саша. – Как считаешь?

Девушка обернулась к замредактору, пытаясь отыскать в мелких улыбающихся чертах его округлого лица насмешку или намёк на сарказм, но тот, закрывая за ней дверь звукозаписывающей студии, простодушно ответил:

– Да, вполне, скажу тебе. Неплохо для первой записи. В любом случае, только опыт позволит отработать подачу.

Но вечером, когда на интернет-канал телекомпании выгрузили репортаж, услышав собственный голос, Александра, поперхнувшись воздухом, нажала на «стоп» и закрыла лицо воротом свитера.

«Ужас», – она засмеялась, уткнувшись в шершавую ткань спортивных штанов, натянувшихся на согнутых коленках. Хотелось придраться сразу ко всему, и в то же время ей нравилось, каким чужим и непривычным звучит голос – тонкий и спокойный.

Вторым потрясением, разлившемся колкими мелкими мурашками в груди, стало прочтение указанного её авторства – слева направо выскользнула синяя лента титра со словом «Репортаж» по центру, под которым значились белыми печатными буквами фамилии корреспондента, оператора и монтажёра.

Саша посмотрела репортаж отрывками, двигая бегунок каждые десять секунд вперёд, не сумев сдвинуть непреоборимую стену, возникшую там, где разливались ранее потрясение и щекочущая радость. «Я несколько раз отсматривала материал в черновом варианте. Этого достаточно», – не понимая до конца нежелания встретиться с собой в законченной работе, а может, потому что не хотела увидеть ошибки, которые уже нельзя бы было исправить, Александра кусала пересохшие губы.

– Ну, как тебе? – Отправила она ссылку Алексею Вяземскому.

– Это всё ты сама написала?

– Да. Стоп, я ведь журналист, забыл?

«Что за странный вопрос? Будто я в школьной газете тексты пишу, а не работаю по специальности», – не получив с самого начала ожидаемой реакции, она испытала лёгкое раздражение, но вслух лишь спросила:

– Как тебе, в целом, видео и звук?

– Так приятно слышать тебя.

– Голос будто детский, не находишь? Будто пирожное с заварным кремом.

– Нет, мне кажется, что ты здесь строгая, деловая. Совсем непохожа на себя. Интересно узнать тебя новую.

Александра не понимала, что именно заставило её удивиться. «Скорее, я не была готова услышать себя со стороны», – раздумывала она. Часто людей не устраивает не только голос, но и случайно получившиеся фотографии. В таких случаях, глаз выискивает черты лица, непривычные от идеального и спокойного выражения, которое человек придаёт себе, стоя как монумент перед зеркалом, и забывая, что в жизни он постоянно и незаметно для себя, находится в движении – гримасничает, щурится, улыбается, надувает губы, тщательно выговаривает звуки или, стесняясь, прикрывает рот. Чаще всего люди «замечают» себя остановившись, замерев на месте, вглядываясь в толпе в чьи-то интересные черты и вдруг осознают, что лицезрят своё отражение. Оттого фотографии и видео сшибают с ног, а люди таращат изумлённые глаза на «вдруг» преобразившуюся фигуру и лицо: «Неужели я могу так говорить? Ох! Это мой голос, серьёзно? А что, и вот так смеюсь? А почему зубы так странно обнажаются, это что, клык? Как неприлично. Надо удалить фотографию».