Читать книгу Город одного человека - Ольга Игоревна Лесун - Страница 5

На телевидении журналистка появлялась раз в неделю, быстро печатала сценарий репортажа, но дольше остальных сотрудников отслушивала видеозаписи. По неопытности, как говорили монтажёры, набирала увесистые фразы интервьюируемых, боясь срезать важное, а в итоге те растягивались по репортажу до минуты.

Больше всего нравилось озвучивать текст, придавая голосу нужную окраску, потому жалела, что работа на телекомпании лишь дань трудовому договору и вскоре завершится. После третьего новостного сценария заметила закономерность, что если на миг усомниться в правильности произнесённого слова или поставленного ударения, а потом прокручивать эту мысль где-то на задворках сознания, то обязательно собьёшься или голос потеряет первоначальную силу.

«Как и в жизни, – размышляла она, сохраняя в именную папку «Александра Юрасова» аудиозапись. – Если всё идёт наперекосяк, значит, мысли находятся где-то далеко, где-то в до сих пор нерешённой ситуации».

В монтажной, небольшом кабинете, отделанном серыми пластиковыми панелями и обустроенном как корреспондентская, помещалось всего три рабочих стола, а четвёртый служил основой для нагромождения цветных рулонов и стоящего в ожидании принтера. Здесь витало совсем другое настроение – если журналисты несколько раз за час прерывали молчание смехом и пересказом съёмки, то в здесь чаще присутствовало молчание и неловкое: «А, ты не слышишь, у тебя наушники… М-да».

Вместе с монтажёром Саша отсмотрела кадры и выбрала подходящие для синхронов. Уверенные действия специалиста – пальцы летали по клавиатуре, а компьютерная мышка то и дело щёлкала под рукой – магически завораживали: на столе лежал только текст, а на экране уже выстраивался идейный короткий фильм.

– Ты никогда на телевидении не хотела работать? – Глядя в экран, спросил паренёк ненамного старше её, но с пробившейся тонкими полосами сединой в жёстких всклокоченных волосах.

– Нет, – журналистка ответила почти равнодушно, неотрывно следя за непонятными махинациями с электронными блоками аудио- и видеозаписей на дорожках видеоредактора. – Хотя это интересно, да.

– Ты только тут не задерживайся, а то будешь как я, – он почесал макушку. – Я вернулся сюда в третий раз. Уходил, приходил… – Монтажёр качал головой в такт словам и щурил глаза. Внешне он казался простаком, из тех, кому всё равно, что будет завтра, но Александра наблюдала за этими прищуренными, немигающими глазами, тёмными и небольшими, как у вороны, и понимала, что парень сам выбирает, когда будет удобно возвратиться или уйти, а не предчувствовать изменения в течении жизни. – Думаю, снова уволиться, но это не точно.

Девушка тихо фыркнула и хрипло засмеялась. Все намекали на какую-то сверхъестественную силу местного телевидения притягивать сотрудников и не отпускать. Это уже мало походило на шутку, уготованную новичку.

Через час, направляясь в сторону Совета депутатов, отойдя недалеко от здания предприятия, она едва не столкнулась со Степаном Григорьевым, вынырнувшим из-за угла соседнего дома.

– О, привет!

– Ой, Стёп, здравствуй, – Саша обернулась, но из-за ярко светившего в лицо полуденного солнца, контрастно разрежавшего прозрачный воздух, едва его различила. – А я убегаю на работу, была у вас, делала репортаж.

– А-а, тогда отвлекать не буду, – сказал Степан, но не двинулся с места, замерев полубоком в стойке с прямой спиной, будто силясь что-то добавить.

– Ага, – девушка махнула рукой, не всматриваясь кому, потому что глаза слепило, и вот-вот должны были навернуться слёзы. – Пока.

В кабинете информационного отдела широко вышагивал Михаил Пронин и с кем-то громко разговаривал по телефону, непрерывно размахивая руками.

– Сейчас-сейчас, – прикрывая телефон рукой, он тихо и едва различимо произнёс вошедшей: – К Главе пойдём.

От него едко пахну́ло табаком.

Развязывая головной платок, Саша, скосив глаза, поглядывала, как Михаил Владимирович вертелся ужаленным щенком, от спешки заикался, проглатывая часть звуков или, наоборот, продолжительно тянул гласные «а» или «э», а в конце предложения обязательно свистел, как заевшая плёнка кассеты: «сс».

Зеркала в кабинете не было, поэтому она на ощупь поправила завитые волосы, широкий жёсткий ремень на талии юбки-карандаш и перевязала бант под горлом на блузке в мелкий чёрный горошек. Когда коллега прекратил разговор, спросила:

– А в чём дело?

Михаил закинул в рот подушечку жевательной резинки.

– Да ничего особенного. – И в рот полетала вторая резинка. – Просто Виктор Анатольевич сказал брать тебя с собой, когда раздаёт задания, чтобы ты лучше понимала принципы нашей работы.

Александра Георгиевна постаралась как можно деликатнее улыбнуться, но глаза засверкали. Пожав плечами, взяла телефон и вышла вслед за начальником отдела.

В светлой приёмной между дверями кабинетов Главы города N. и заместителя председателя Совета депутатов, за многоярусным столом, походившим на вездеходную машину Пороховщикова5, а не рабочее место для заполнения бумаг и чаепития с булочкой, сидела Виктория Юрьевна, женщина строгая, но если ей понравиться, то очень приятная и отзывчивая.

– Куда-а? – Секретарь подняла светлую голову над столом и, прищурившись, метнула стрелой пронзительный взгляд в сторону коллег.

– Вызывали, – посмеиваясь, ответил Михаил Пронин и хлопнул для аргументированности блокнотом по ноге. Он был учтив, умён и известен как толковый специалист по созданию и поддержанию информационного поля вокруг человека или события, но его сомневающийся внутренний мир выдавала, как сейчас, нервозное топтание на месте. Работая, досконально зная дело, он каждый раз оглядывался уточнить, правильно ли?

– Ну ладно, заходите. – Женщина самодовольно кивнула и махнула на дверь папкой. – И это с собой захватите, на подпись.

Подчинённые вошли в небольшой кабинет с кожаным диваном и стульями. Возле окна стоял массивный лакированный стол с компьютерным моноблоком и прочей техникой. В кресле, на спинке которого висел пиджак, сидел Глава города Виктор Анатольевич Чижов и что-то выводил размашистым печатным почерком на листе «А4». Любые возникшие мысли, черновые варианты отчётов он имел привычку записывать только на такие белёсые листы, а потом отдавал на расшифровку и перепечатку секретарю или сотрудникам информационного отдела, и чаще всего Александре.

– Добрый день, Виктор Анатольевич.

– О, ребят, присаживайтесь, сейчас допишу, – указал он на стулья напротив, и сотрудники разместились у маленького столика полметра на полметра, вплотную примыкавшего к рабочему столу начальника.

Михаил, перелистнув заполненную и волной покрывшуюся из-за крупного неразборчивого почерка страницу, положил исписанный блокнот и, озадаченно посмотрев на лежащий перед Александрой телефон, шёпотом спросил:

– А куда записывать, не взяла?

– Вот, – кивнула она на гаджет и также заговорщицки прошептала: – Телефон с диктофоном. Расшифрую и перепечатаю, если понадобится.

На это Пронин, выпятив нижнюю губу и закрыв глаза, усиленно закивал головой.

– Итак, – Глава выждал паузу, чтобы привлечь внимание. – Нужно ответить двум гражданам в социальных сетях по детской площадке.

– Да-да, где сломан теннисный столик. Но по плану МАФы6 собираются снести… – Михаил Владимирович затараторил и, делая паузу, громко втягивал воздух через зубы. Коллега, до сих пор не привыкшая к этому, чтобы не улыбнуться в тихом кабинете перед начальником, опустила глаза.

– Именно.

Александра Юрасова впервые оказалась задействована в такой почти интимной работе – ответ горожанину. На электронную почту и во все аккаунты социальных сетей Главы люди по несколько раз на дню писали жалобы, прикрепляя фотографии «произвола», и просили что-то предпринять. Эти обращения распечатывались как официальные за подписью начальства и перенаправлялись в специальный отдел по работе с такого рода документами. Если дело требовало срочного реагирования, Виктор Чижов лично вёл переговоры с руководителем отдела администрации или предприятия, ответственного за разрешение проблемы.

– Я думала, этим занимаетесь только вы, и его это не особо касается, – позже, когда вышли из кабинета, поинтересовалась Саша.

– Он ещё на предвыборной гонке утвердил, что должен быть в курсе всего, даже таких, казалось бы, мизерных дел. Сейчас мы бы пошли к представителям отдела Управления жилищным комплексом или к одному из заместителей администрации, чтобы тот прокомментировал или, ещё лучше, поделился планом застройки той же детской площадки. Но нет. Виктор Анатольевич хочет знать всё – скорее это он тебе незамедлительно даст ответ и расскажет о планах.

– Правильно, – с восхищением ответила девушка. – А то выйдет к жителям на ежемесячной встрече и будет в недоумении смотреть на подчинённых.

Отпустив через пару часов компьютерную мышку и отодвинув в сторону металлическую клавиатуру, Александра развернулась в кресле к окну, до половины занавешенному пыльными металлическими жалюзи. На крупной изогнутой ветке, стучащей при ветре в стекло, сидела ворона и чёрными пуговками поглядывала в кабинет.

Юля рядом, скривив губы и время от времени закатывая глаза в поисках нужного слова, набирала статью. Михаил тоже что-то печатал, громко отбивая пальцами по кнопкам.

Александра, имея в распоряжении несколько свободных минут, взяла телефон и нашла в социальной сети знакомую, которая в прошлом году вышла замуж. Тогда стояла прохладная неделя лета и с цветущих веток сирени капала дождевая вода. Саша лежала на веранде одноэтажного дачного дома своего тогдашнего молодого человека и листала ленту «Инстаграма», как вдруг увидела девушку в подвенечном платье, которая на пару лет была младше её и которая так быстро – меньше чем за год – стала женой. Испытав радость, всё же недовольно перевела взгляд на человека в большой спортивной куртке с капюшоном, переносящего ведро с землёй между рядов аккуратных грядок. Он всё откладывал сделать ей предложение, а она уже и не знала, хотела выйти замуж за него или то внутреннее нетерпение назойливо дёргало вопросами: «Когда уже? Пора уже».

А теперь она смотрела на те свадебные фотографии и не испытывала ничего, кроме благодарности: «Хорошо, что тогда ничего не вышло». И набрала сообщение этой знакомой, в какой усадьбе они провели банкет и есть ли возможность остаться на ночь?

Внезапно белое диалоговое окно закрылось, на чёрном экране телефона высветились горящие цифры незнакомого номера, и громко заиграла музыка.

– А-алло?

Это оказался Степан Григорьев, он предложил пойти вместе на джазовый концерт в пятницу.

Девушка удивлённо несколько раз взмахнула ресницами. «Так мы ведь и так туда идём как корреспонденты», – но не спеша отвечать, задумчиво промычала, слушая, что ей скажут дальше.

– И, если не возражаешь, давай встретимся сегодня вечером после работы? Узнаем хоть друг друга.

Соглашаясь, в большей степени от обескураженности внезапным предложением, чем от желания прогуляться и «пообщаться без предвзятости», как добавил парень, Александра Георгиевна почувствовала в животе неприятное покалывание.

«Он всего лишь коллега, а это – невинная встреча», – рассуждала она, глядя на экран компьютера с законченной статьёй, требующей повторного прочтения и выкладки на сайт. Курсор призывно мигал. – И Алексею ничего не нужно рассказывать, чтобы чего не подумал».

Но устремившись из кабинета, якобы сходить в буфет администрации за творожным конвертиком и чаем, набрала номер матери посоветоваться.

– Ну… Он ни на что не намекал?

– Не-ет, – дочь припоминала каждое слово.

– По идее, ничего страшного ведь нет. Это просто дружеская встреча. Ведь так? – Галина Юрьевна слегка повысила голос.

Девушка хмыкнула. Мужчины не встречаются с теми, кто им не привлекателен. И это ей льстило. Нравилось быть предметом обожания, чувствовать взгляды, внимание, от которых внутри трепещут бабочки.

«Выйду замуж, и тогда можно забыть о таких знаках внимания, – Саша тяжело вздохнула. – Может, я не настолько готова к браку?..»

Но не меньше ей импонировало держать воздыхателя на расстоянии, ничего ему не обещая.

Часто люди встречают человека, и не успей он представиться, готовятся увидеть его отрицательные качества, навешивая ярлыки, и только потом, если хоть чем-то приглянулся, находят (или додумывают) что-то хорошее. И Александра Юрасова ничего не ждала ни от встречи, ни от себя, ни от этого неопытного корреспондента. «Не думай о человеке хорошо и не разочаруешься, пусть и звучит кощунственно», – решила она, отметая мысли быть плохой женой и опасок превратить ничем не обязывающую встречу во что-то большее.

Степан Григорьев ждал у городского рынка рядом с предприятием МУП «ГТС», глядя на растянувшийся далеко к озеру прогулочный бульвар, где по лету деревенские бабушки раскладывали на невысоких столиках или стульях овощи и фрукты на продажу.

Девушка подошла к молодому человеку со спины и увидела спрятанные фиолетовые тюльпаны.

«Какая же глупость была повестись на словосочетание «дружеская прогулка!» Она уже хотела скрытно уйти, но юноша обернулся и, улыбнувшись, как мальчишка, протянул худенький букет в прозрачной обёртке.

«Этот парень так просто цветы дарить не будет, а я – невеста, да к тому же чужая!» – Александра кисло улыбалась, не желая обидеть человека, тогда как внутри всё её существо кричало и хотело сгореть со стыда.

«Ладно, – кусая обветренную губу, быстро рассуждала она, когда Степан повёрнутой вверх ладонью размашисто указал пойти по вечернему Арбату. – Я ничего ему не обещала, мы просто вышли прогуляться, как коллеги. А цветы… а цветы это прекрасно и приятно!» На этом она ещё раз улыбнулась, разжав губы, но всем видом, идя в метре от Степана, старалась показать, что этот цветочный комплимент и прогулка ничего не значат.

Общение завязалось легко: без заминок и стандартных вежливых вопросов, и темы свободно перетекали одна в другую. Юноша был очень внимателен, задавал вопросы и выглядел заинтересованным.

– Голова кругом от работы и тут незнакомый номер. Говорят что-то про телевидение… Я испугалась, что придётся обратно бежать и исправлять репортаж, а дел мно-ого, – Саша пародировала саму себя, изображая, как сидит обомлевшая с телефоном, прижатым к уху. – «Это Стёпа». Я какое-то время не могла сообразить, ведь монтажёра зовут не так… Решила даже, что двоюродный брат прикалывается. Тогда-то и повисла пауза.

– А я думаю, блин, такой голос напряжённый, вроде на концерт приглашаю. А сам думаю: «Что-то я, видимо, не вовремя».

Александре показалось забавным, какое значение он придаёт рабочему мероприятию – «на концерт приглашаю». Она не была скупой или снобом, но «концертом» в том значении, с каким давала понять его интонация, мог быть только спектакль в Большом театре.

– В общем, спасибо за приглашение.

– Да, просто я еле выбил этот концерт, надеясь на хорошую музыку. А благодарить не за что абсолютно, ты бы и так на него попала. Но тут мало интересного, да ещё эти репортажи…

Саша отметила неприкрытую брезгливость в том, как он это сказал.

– А что с ними?

– Ну как, развития никакого, минимум работы для мозга. Я разве что хочу досконально изучить телевизионную структуру, набить руку. Мне с Москвы подкинут халтуру в редакциях, а дальше – либо цепляться в столице, либо с багажом знаний обратно в Петербург поеду.

Степан говорил деловито, явно хорохорясь. Александру цепляли уверенные люди, она их изучала, наслаждаясь как хорошей книгой в жанре нон-фикшн, но изучающе смотря на этого светловолосого коллегу, никак не могла понять, он набивает себе цену по случаю встречи или это его привычный способ самовыражаться?

– Видела твой репортаж о ветеране Великой Отечественной войны, – она решила подбодрить и отметить его первые шаги в профессии. – Я тоже брала интервью у Александра Павловича, помню, это было часа три… но того стоило – столько информации получилось, что написала хорошую статью на разворот газеты.

– Да? Очень много стоящего не получилось воткнуть в репортаж. По сути, я ничего и не рассказал. С ним трудно работать – человек в возрасте. Сколько ему?.. Под девяносто, наверное. Хотя и рассказывает, что заслушаешься. В общем, спасибо за комплимент, но я мог сделать и лучше.

Журналистка недоумевающе наклонила голову на бок. Обычно, изучая тему, затрачивает много времени, крутит сценарий истории так, чтобы взять из интервью максимально, и за счёт выверенной конструкции, материал не кажется громоздким и неряшливым. Трудно вспомнить, чтобы она когда-либо удручённо признавала неспособность рассказать о чём-то уникальном, пристыженно оправдываясь: «Можно было и лучше». Пока не иссякнут силы, пока есть слова, можно и нужно делать всё возможное.

– Вчера смотрел «Пингвины Мадагаскара». Да, всё настолько плохо. И – нет, я не спятил, – отвлёк от мыслей о работе Степан. – А, сегодня под Чайковского7 читал Ремарка8. Запустились какие-то подозрительные процессы в моей голове.

– Ну, ты только не оправдывайся.

– Да, уже поздно.

– Тебя бросает из крайности в крайность! Но я верю в людей, и, возможно, это результат выступления в качестве диктора целую неделю в новостном блоке. Твоя весна с привкусом новостей.

– Это прозвучало как «Я верю в людей, но лучше не пиши мне».

Саша заливчато засмеялась на опустевшей улице.

Вглядываясь сквозь социальные маски, считала, что редко ошибается, и по возможности разрешала себе доверять людям, словно ловила чужую волну своей сёрферской доской. Эта, порой даже болезненная, чувствительность была с ней всю жизнь. В детстве в весёлых играх ей не было равных, она лидером вырывалась вперёд и вела за собой собратьев-дикарей, раскрашивая воображением обычный городской ландшафт в непроходимые джунгли, крутые обрывы и древние мифологические картины. Но никто бы не поверил, узнай, что необузданный ребёнок с большим удовольствием зарывается в тёплые слои фантазий, предпочитая свои идеи шумным компаниям.

– Знаешь, Алексашка… Ой, ничего, что я тебя так буду называть? По мне так очень мило. Так вот, душа жаждет драйва и эмоционального подъёма!

Саша почувствовала, как щёки её залились горячей краской.

– Что произойдёт, когда бахнут почки деревьев, в воздухе взорвутся ароматы цветов и к обычному городскому гулу примешается жужжание проснувшихся жуков и трели птиц?

– Во-первых, я этого не почувствую – у курильщиков – а я курю – не очень с обонянием. Кстати, Саш, не возражаешь, что я закурю? Не привык курить в присутствии женщин, только с их разрешения, – и, получив удивлённо-растерянное разрешение, достал мятую пачку из нагрудного кармана куртки и вытянул сигарету. – Во-вторых, на меня весна и осень действует обычно не самым лучшим образом. В-третьих, я постоянно работаю, так что, надеюсь, вся эта тютчевская романтика меня не заденет. Слушай, а почему ты вернулась из Москвы? Просто в редакции гудят о столичном корреспонденте, это, по-видимому, ты.

– Не получила реализации. Я люблю движение, но мне важно, чтобы меня воспринимали как личность, и моё творчество было цельным, а не однодневным, как материал для конвейера.

– А как тебе сейчас работается на студии? Ой, Алексаш, – Степан, не дожидаясь реакции, положив руки на плечи девушки, пододвинул её в сторону. – Давай ты будешь идти справа, потому что я курю, а дым на тебя, а ещё я люблю всегда ходить только с левой стороны.

– А… оу, – девушка удивилась больше не напористости, а тем, что за несколько минут ему удалось выбить её из колеи, и она будто споткнулась, едва не упала, а её подхватили под руки и, не сбавляя хода, повели дальше. – Да это работой не назовёшь – так, пару репортажей в неделю, от силы.

– Как это? – На лице Степана во всей полноте выразилось изумление и заинтересованность.

– Я работаю в секторе информационной политики Совета депутатов, и мне ближе печатная и электронная журналистика.

– А что ты делаешь на студии? Я-то думал, ты студентка, пришла на практику. А я тут заливаю про свои репортажи и опыт! – Слова звучали острее, и юноша сорвался на смех, подняв вверх руки и в следующее мгновение хлопнув ими по ляжкам.

– Сюрприз, – засмеялась Александра.

– Но что ты делаешь на студии-то тогда? Тебе работы мало в органах власти? – В мужском голосе слышалась какая-то жаркая эмоция, глаза загорелись при слове «власть». Степан как голодный пёс выжидал, когда ему дадут горячую миску супа.

– Ну, это сложно объяснить, – девушка запнулась, не зная, можно ли доверять, хотя на телеканале мало осталось таких, кто не знал бы, по каким условиям она работает. – В общем и целом, делаю два дела, но получаю как за одну должность. Пока что.

– Хм, и тебя это не смущает?

– Нет. Я тут не ради денег. Получаю новый опыт.

Они повернули на второй малый круг вокруг города.

– А чем тебе так печатная журналистика нравится?

– Я могу скрасить речь человека, подобрать позабытые им термины; никто и не узнает, что он жутко волновался в тот момент или тавтологично и косноязычно выражался. Я сродни врачу, который давал клятву Гиппократа и обязался не разглашать подробности встречи с пациентом, и не выношу на всеобщее обозрение то, что должно остаться между мной и интервьюируемым.

Вспомнилось одно портретное интервью, которое Выполняя задание редакции полтора года назад, она брала портретное интервью у пожилой женщины, Зои Петровны. Маниакально жизнерадостная старушка в цветастом платье тридцатилетней давности разложила перед молоденькой журналисткой на старом диване с вязаным крючком покрывалом пожелтевшие с истрепавшимися уголками фотографии. Зоя Петровна вдохновенно жестикулировала, повествуя о молодости и работе в городе N., когда он назывался ещё посёлком, вокруг стеной стоял лес, а до Москвы приходилось добираться редкими электричками. Саша внимательно слушала, кивком головы или мягким вопросом направляя судёнышко памяти в нужное ей русло, и, в конце концов, вызвала в собеседнице ответные чувства, и та высвободила ужасную тайну молодости, какую, возможно, мало кому из посторонних доверяла. Зоя Петровна словно выдернула пробку из бочки, переполненной копошащимися слизнями, и те вылились потоком на вязаный крючком плед.

Девушка едва не вскочила в испуге, сжав крепче похолодевшими пальцами телефон с записывающим диктофоном. После интервью, вернувшись домой, она плакала в ду́ше и тёрла жёсткой мочалкой кожу и ещё несколько дней ходила на работу, словно потерянная, не осознавая, что произошло. Статья вышла изумительной, пришло много хвалебных отзывов, – в тексте не было и намёка на раскрытую женскую тайну, а старушка будто и не вспомнила, что рассказала, не звонила и не просила умолчать. Такое случалось не единожды – то, что испытывали рассказчики, то, что невиданным образом она непроизвольно вытягивала из них, она также правдоподобно прочувствовала.

Однажды Алексей Вяземский, выслушав эту и подобные истории, спросил: «Ты переживаешь чужие эмоции?», на что получил односложное согласие. И в тот же момент Саша поняла, что сильное потрясение от сопереживания – это вполне оправданная плата за писательский талант.

– Каждый раз в минуты отчаяния я прихожу мысленно к своей мечте и воображаю, как бы вела себя, став тем человеком, кто уже воплотил идею в реальность, – отходя от воспоминаний, продолжила Александра Юрасова, идя по блестящему асфальтированному тротуару, вдыхая влажный холодный воздух весны, в котором синицы надрывно и легко просвистывали два повторяющихся птичьих слога «ци-ли-ци-ли». Сейчас эта желтогрудая маленькая птаха с чёрным галстучком казалась ей вестницей перемен и далёкого Санкт-Петербурга, по чьим мощёным дорогам разъезжал в чёрном «мерседесе» её жених, отбивающий большим пальцем по рулю мелодию, звучащую из динамиков. – Мне представляются сцены и ситуации из той красивой реальности, которая непременно наступит. И тогда я думаю, что всё возможно.

– Не хочешь рассказать, что это за мечта? – Юноша подмигнул.

– Боюсь спугнуть, скорее.

На самом деле единственно кому рассказала о желании стать писателем, был всё тот же Алексей Вяземский, и разглашать тайные чаяния ещё кому-то, кто не был близок ей душевно, не хотела.

Это случилось перед Новым годом, когда Алексей приехал 30 декабря 2016-го, будто бы случайно, но с заготовленным подарком.

– Кажется, я могла бы стать героиней романа Джейн Остин, – мечтательно размышляла девушка, наслаждаясь тёплой предновогодней погодой: мерно падал снег, огни гроздьями свисавших гирлянд освещали путь по Малой Дмитровке, позади гудела Пушкинская площадь со светящимися фигурками, горками и ярмарочной атрибутикой.

– А ты напиши о себе, Саш. И меня добавь.

Она с сомнением посмотрела на мужчину, но его взгляд не излучал и тени иронии. И тогда доверительно продолжила:

– Иногда я даже ловлю своих персонажей в толпе, они как бы вопрошают, почему же я тут, а не за письменным столом?

– Ты с ними разговариваешь? Ведёшь диалоги?

Александра не сразу нашла, что ответить, потому что ещё не рассуждала о таком вслух, и никто не задавал подобных вопросов. Закрыв глаза, чтобы лучше представить ощущения, возникающие в момент вдохновения, задумчиво произнесла:

– Мысленно.

– Надо говорить, а то, как ты их узнаешь?

Хрустящий под ногами снег и запах выпечки в зимнем воздухе, смешанный с белым выдыхаемым воздухом на чёрном полотне вечера сменился размеренным стуком каблуков по мокрому асфальту тихой улицы подмосковного города N. Александра Георгиевна улыбнулась, вспомнив о женихе, и с наслаждением глубоко вдохнула сладкий и свежий аромат весны.

Степан, будто заметив её выражение лица, привлёк к себе внимание:

– А где ты работала до этого?

Снова услышав чуть резкий и настырный голос корреспондента, Саша окончательно ощутила себя рядом с ним и поняла, что озябла; пора было завершать прогулку, и идти домой. Она оглянулась по сторонам, не увидел ли кто их?

– В крупной фирме по производству светильников. Знаешь, была такая история. В октябре, когда здесь шёл снег с дождём, нас отправили в командировку на выходные в Сочи, где открывался очередной магазин. Ох, как же я радовалась… вечером поехали отметить в ресторан, который стоял на берегу моря. С девчонками вышла к плещущимся волнам. В Москве люди в шапках, а мы, в ту же самую субботу, в ту же минуту, стоим по колено в море, придерживая платья, и вдыхаем тёплый солёный аромат шумящего моря…

Александра смотрела на отражения жёлтых фонарей на мокром чёрном асфальте и видела тёмные воды солёного моря.

– Тогда почему ты сейчас тут, а не продолжаешь работать на такой крутой работе?

Девушка обернулась. Юноша не ловил её взгляд, он ждал, когда она начнёт ловить – его.

– Бывает так, что выстраивая лестницу вверх, замечаешь, что грандиозный план, от которого ветвями расходятся другие идеи, теряет прочное основание, – её речь зазвучала бесстрастно. – Всё рушится, ты ничего не можешь поделать. Это называется «обнуление». В проектах на работе это куда безболезненнее, но жизнь – не проект, который можно продумать до мелочей, рассчитав все детали заранее. Что-то пошло не так, и я поняла, что выбрала не тот путь к мечте.

– Тебе, как девушке, это вполне позволительно. Нам, мужчинам, так нельзя – надо быстро определяться и впахивать, иначе не заработать деньги и статус, – Степан говорил с ожесточением и не к месту разыгранной экспрессией. – Слушай, я на следующих выходных еду в Московский международный Дом музыки. Там выступает молодёжь и саксофонист Игорь Бутман. И я-таки запишу стендап9! И думаю, у меня получится взять у него интервью!

Его голос рокотал, словно воздух стал больше заполнять лёгкие. Степан уже видел, как разгоняет толпу журналистов и протягивает микрофон известному деятелю искусства. Это отпечатывалось в самодовольной ухмылке, распрямившихся плечах и энергичной, чуть подпрыгивающей походке.

И эта страсть передалась и ей.

«Он, как и я, горит работой. Вот бы Алексей мог тоже ощутить то, что я испытываю, когда занимаюсь журналистикой, когда через меня строками, стрелами, молниями проходят слова, что их не остановить».

– Ого! Он очень хорош, – Саша оживилась и развернула корпус к собеседнику, принявшись активно жестикулировать, словно, руками подбрасывала в рот слова. – В прошлом году Бутман приезжал в город, играл вместе с нашим оркестром гимназии. От напряжения и стопроцентной выкладки он даже взмок. Брала у него интервью – очень интересный человек…

– Да, да, – Степан Григорьев будто вклинился в её воспоминания. – Лучший саксофонист России, ещё бы! Кстати, извини, если смутил цветами.

Александра пару раз моргнула. «Какое странное извинение, и при чём тут цветы?»

– Эм, нет, мне приятно. Какую девушку можно смутить таким подарком? Уж точно не меня. Но да, это было неожиданно, – она обвела взглядом улицу – вдалеке по прямо виднелся её белый дом. – Да и, думаю, ты делаешь успехи. Пришёл работать, а уже делаешь успехи в журналистике. Так и гляди, начнут узнавать на улице.

Степан ухмыльнулся, и в сдержанной походке появилась вальяжность и размах.

– Ага, но думаю, в этом маленьком городишке это не так сложно. Вон, твой коллега Михаил ведёт с Главой прямые эфиры. Его-то, наверное, знают.

– Ну да… он как-то признался, что однажды слава настигла его в овощном отделе «Пятёрочки».

Не желая больше тянуть время, Саша распрощалась с молодым человеком, хотя он всё равно настойчиво, не принимая отказа, проводил до дома. Алексею она сказала, что гуляла, но с кем – нет. Это был пустяк, мыльный ничего не значащий пузырь, лопнувший в ночи, а его никто и не заметил.

Через день Александра пришла в Детскую школу искусств, где проходил вечер джаза в исполнении Валерия Аралова, и никто не мог упрекнуть её в бесчестной встрече, ведь это была работа.

В тёмно-синем и просторном органном зале школы, построенной с год назад, чувствовалось скорее как на лекции в продвинутом центре современного искусства или даже кинотеатре. В центре сцены стоял электронный орган с нарисованной на стене основной и самой узнаваемой частью этого музыкального инструмента.

Длинные ряды синих мягких кресел постепенно заполнялись гостями. Степан сел на соседнее с Александрой кресло, в то же время рядом в проходе поставил камеру оператор, косо посматривая на нарисовавшуюся на пустом ряду парочку.

– Ген, давай, иди, чего ты тут встал? – Степан нахмурил брови и махнул рукой.

– В смысле? Снимаю, – Геннадий Дробышев не сдвинулся с места, даже не взглянув на корреспондента, а только наклонил ниже голову к отодвинутому экрану камеры. – Будет отличный ракурс на сцену.

– Не надо мне тут. Ты должен с центра и по бокам брать кадры, не учи, не дурак.

Оператор что-то фыркнул и добавил:

– Ну да, конечно, а то ж ещё помешаю.

На этот раз нахмурилась Саша, демонстративно показывая, что сказанное оказалось лишним.

Но вот на ярко освещённую сцену вышел музыкант. Словно сошедший с картин Ренуара сухонький седоволосый мужчина в шляпе-канотье и концертном костюме с широкими брюками, он приковал к себе всё внимание зрителей. Артист несколько раз постучал барабанными палочками «так-так-так», отбивая секунды как метроном, и… началось. Звуковая джазовая феерия, рождающая из хаоса смысл, будила воображение, которое дорисовывало и воссоздавало знакомые и неизвестные картины. Вот он – мокрый Манхеттен в свете софитов, одноглазых фонарей. Мужчины в светлых костюмах и неизменных шляпах с короткими полями играют так, что публика забывает о существовании задымлённого ресторана, столиков, на которых стоят их нетронутые бокалы и холодные бутылки игристого, погружённые в лёд, плавящийся от музыкального накала. Брызги мелодий смешиваются с шелестом платьев, отблесками на медной пузатой трубе и чёрно-белым карнавалом клавиш пианино.

Степан Григорьев сидел близко, предплечьем касаясь Сашиной руки, но девушка заметила это не сразу, подглядывая за тем, как юноша с деланным видом задумчивого оценщика взирал на происходящее на сцене, а потом заносил мелким почерком с по-детски пляшущими буквами пометки в блокнот. Временами он комментировал моменты, склоняясь к Сашиному уху, отвлекая и обдавая запахом кислого табака, мяты, терпкостью одеколона и каким-то отталкивающим ароматом, принадлежащим лишь ему. Он ей не нравился – она отметила это – но с ним было всё же интересно.

Когда в паузах или в мгновения, когда его захлёстывали эмоции, и Григорьев превращался вслух, тогда за внешним обликом молодого светловолосого юноши, пытавшегося произвести впечатление, в полутьме органного зала вырисовывалась необузданная энергия недавно вернувшегося из армии и изголодавшегося до ощущений мужчины. Это будоражило воображение Саши, но не сказать, что приятно. Тело его напрягалось на громких аккордах, подавалось вперёд за отступающим как морская волна звуком, а потом вжималось в кресло, когда стройная какофония врывалась обратно в зал. Поглядывая, как натягивалась его рубашка на согнутой в локте руке, Саша не могла помыслить, на что способны эти мускулы, и какая сила в них бродит.

А потом вырвавшийся выкрик «Браво!» посреди замершего в оцепенении зала, услышавшего в бурлящем потоке модуляций на рассыпанных в правильном порядке нотных листах аллегорию на реальную жизнь – непостоянную, звонкую, тихую, медленную, стремительную. У каждого сложилась своя картинка концерта, но в стихнувшем действии, когда большой зал наполнялся роем шуршащей одежды, шумом от топота каблуков и жесткого скрипа подошвы по ламинату, Александре Юрасовой, застывшей в последнем аккорде концерта, показалось, что она одинокая шлюпка, просоленная морскими волнами, но обретшая берег – она отчётливо ощутила, что у неё теперь есть жених, которого любит, и работа, которая будоражит сознание и вызывает желание работать много, несмотря на поздние часы или выходные дни.

На улице в тихую и черничную ночь падал снег, и хотелось пройтись молчаливо, не нарушая концертную музыку, продолжавшую звучать в голове. И когда Степан Григорьев предложил проводить, Саша мотнула головой, сославшись на домашние дела.

Внутри, в области души и сердца, что-то происходило, но она не умела определять и анализировать свои состояния. Шла по жизни, как в эту тёмную ночь, только там, где привычную дорогу освещал свет фонаря, тогда как остальные незнакомые – порождали в сознании предчувствие мнимой или настоящий опасности. Подспудно понимала, что позволив находиться рядом постороннему человеку, постепенно, привыкнет к его близости, и потому не хотела, чтобы Степан менял её жизнь. «Пусть будет просто идти рядом, скрашивая время. Разве я не смогу выстоять?»

Придя домой, Саша присоединилась к матери, которая только начала готовить ужин из запечённого картофеля с перцем под хрустящей сырной корочкой и салата из сельдерея, помидоров, огурца, сладкого красного перца и сыра фета.

– Представляешь, Стёпа раньше играл в собственной группе на барабанах и однажды выступал в московском клубе, – Александра срезала с промытого жёлтого клубня тонкой лентой кожуру. – Оказывается, он ещё и саксофонист, только недавно продал инструмент.

– Да, интересно. Как там у Алексея дела? – Галина Юрьевна даже не посмотрела на дочь, меняя тему разговора, и булькнула счищенный картофель в металлическую миску.

– А, да, – Саша запнулась, понимая причину вопроса, но тут же спохватилась: – Я тут портрет его нарисовала…

Смыв под водой лезвие коротенького ножа, девушка сполоснула руки и выскочила из кухни. В спальне послышался шорох, и через мгновение Александра вернулась, держа на вытянутых руках небольшой мольберт с прикреплённым карандашным портретом офицера в меховой шапке на фоне Исаакиевского собора, разводного моста и старых петербургских зданий с лепниной на фасаде, которые кое-где были подкрашены растушёванными цветными штрихами.

– О, красиво, конечно. Вроде бы даже похож, – мать вертела рисунок, рассматривая детально прорисованного Алексея Вяземского. Мужчина смотрел свысока, чуть прищурившись, а пухлые губы в уголке рта слегка приподнимались в подобии улыбки. Алексей знал своё превосходство, но ни единым словом или поповедением не показывал бахвальства. Это была точёная непробиваемая уверенность, которой не нужны были аргументы. – Но как он нарисовал твой портрет… – Галина Юрьевна одобрительно качнула головой в сторону Сашиной комнаты, и причмокнула. – Очень красиво.

– Это да-а.

Девушка насупилась.

«При чём тут это? Я ведь не для сравнения показала».

В воскресенье на той же неделе, Саша ехала в маршрутке с подругой из «Икеа», набрав рамок для фотографий и завершённого портрета, и рассказывала про эту ситуацию с рисунком и реакцией матери. Говорила она задорно, комично играя мимикой, испытывая даже удовольствие, что помимо Василисы историю мог услышать водитель – а больше в транспорте никого и не было.

– И что ты думаешь? «Ну, ты так нарисовать не сможешь», – она хлопнула по колену и, широко улыбаясь, с вниманием ожидала, как отнесётся к истории Василиса. Та в ответ смеялась, то раскрывая широко глаза, то жмурясь, и обнажала ряд белых крупных зубов. – Не смогу. Я-то? Кто чуть ли не с пелёнок срисовывал все иллюстрации из книжек и журналов?! Пф! На Алексея моя семья едва не молится, такой он замечательный, такой талантливый…

Саша достала телефон и показала фотографию готовой работы. Щёки болели от натянутой улыбки, но глаза она щурила специально, впиваясь ногтями в рамку под портрет.

– Ой, как красиво! Саш, мне нравится. Вот умеешь же рисовать, а! – Василиса поднесла ближе экран и увеличила, чтобы разглядеть карандашные линии, растушёванные тени под подбородком и в складках носа и глаз. – А есть оригинал?

Маршрутка гремела и то и дело подскакивала на кочках, и иной раз художница не попадала в нужную точку на экране телефона, стукая по защитному стеклу ногтями.

– Вот, да, – перелистнув несколько кадров, Саша показала январскую фотографию, какую Алексей Вячеславович прислал после ночного дежурства по Санкт-Петербургу. Тогда снег в городе ещё лежал тугим пластом. – Странно, я не просила его делиться своими фотографиями, а он мне их шлёт.

– Слушай, похоже-то как! А вот это всё, – Василиса провела в воздухе дугу над портретом. – Собор, мост… Это сделало картину полной.

Александра почувствовала теплоту, которая подтолкнула её к искренности.

– Не знаю, такое ощущение, что это он привёл меня в мою же семью на смотрины, – она перестала улыбаться, внезапно ощутив детскую зависть и раздражение. – К нему относятся с нарочитым вниманием, будто стараются уважить за мой своевольный проступок несколько лет назад.

На самом-то деле Александра гордилась им и очень радовалась, как к нему относятся родители, но испытывала некую форму отторжения, когда в очередной раз его превозносили не в её пользу и постоянно упоминали его имя в сложных для неё ситуациях. «Вот ты тогда не поехала к нему, а была бы уже замужем. Да, точно, не иначе». «Вот он – образец для подражания, а не все те ухажёры, что бегали за тобой». Это была особенная форма проявления родительской любви – ставить кого-то в пример. Но в выигрышной позиции жениха она чуяла доминирование, и подсознательно образ мужа становился неприятен, потому что её новый статус ничего не менял – она всё равно оставалась объектом для сравнения.

В один из вечером, стоя перед зеркалом ванной комнаты и смывая макияж, Александра готовилась ко сну после рабочего дня. Для кого-то будни завершились, а её продолжались субботним мероприятием «Игры нашего двора», основу которого составляли дворовые игры, бывшие популярными ещё в советское время. Организатор заручился поддержкой Виктора Чижова и получил от инвесторов необходимые игровые элементы и, главное, музыкальный центр.

Журналистка быстро втянулась в ненормированный график. Пока работала в Москве, перспектива потратить выходной день на что-то подобное, о чём нужно в тот же день написать статью и посты в социальные сети начальника, ввела бы её в удручённое состояние. Но деятельность в пресс-службе не казалась тяжёлым процессом зарабатывания денег, скорее обратилась в развлечение с долей ответственности, квестом, где получалось выразить таланты.

Телефон на полке шкафа издал мелодию. Алексей Вяземский прикрепил к сообщению рисунок Нэйта Армстронга: женский силуэт в рассветных лучах напротив окна, на часах около шести.

«Что ты видишь в этой картине, и кто это может быть?» – Улыбнулась Саша экрану телефона.

«Это ты», – пришло сообщение.

Девушка выбросила использованный ватный диск и прислонилась к стене, стоя босиком на обогреваемом и чуть шершавом полу.

«А ты где?»

«А я рядом стою и смотрю на тебя».

Перед глазами выстроилась комната, затопленная густыми ночными тенями; ассоциируя лежащую на кровати женщину с собой, она представила, что проснулась от шороха, приподнялась на локте, повернув голову в сторону шороха.

«А чего стоишь? Рано же ещё».

«А я завтрак приготовил тебе, но сейчас постою немного и лягу».

По телу пробежали мурашки, когда вообразила Алексея в тёмном проёме комнаты. Он выключает свет на кухне – его почти не видно – и сейчас пройдёт в сумерками окутанную комнату.

Александра быстро заморгала, в груди забили крохотные молоточки. «Он сейчас ляжет рядом. Со мной…» Улыбка сползла с лица. Сердце отдавало мощными толчками кровь в пальцы, прижатые к телефону.

До этого момента Алексей Вяземский обнимал её, целовал – пылко или легко, будто едва касаясь. Однажды, в машине, когда прощались у дома брата, Саша почувствовала жар, исходящий от его крепкого спортивного тела, и едва ощутимо испугалась, но вдавила страх глубоко под кожу. А сейчас глаза округлились, веки растянулись, обхватывая глазное яблоко, и её поразил до холода наконец-то сформированный в голове вопрос.

«Лёш, а что потом, потом после свадебного пиршества?» – Спросила как наивная девчонка, и коленки подогнулись.

«В забронированном домике останемся», – пришёл спокойный ответ.

И её будто окатило ледяной волной. Глупо, конечно, было бы строить из себя недотрогу и зардевшуюся невинную девицу, да только до этого она представляла только, какой пышной или скромной будет свадьба, как вдоль стен длинными гирляндами загорятся маленькие огоньки, видела, как Алексей кружит её в танце, а гости веселятся, поднимая бокалы, проливают красное полусладкое на белоснежную скатерть…

В ушах зазвенел церковный колокол. Бо-о-ом!

После свадьбы будет ночь. А Александра не только не почувствовала желания – она испугалась. Свадьба – это только начало, один день, несколько вылетевших пробок и пенный залп посреди танцевального зала. А дальше – жизнь.

Сев на пол, поджала к груди колени. Руки дёрнулись к телефону напечатать: «Мне как-то страшно», но остановилась. Засомневалась, вдруг не поймёт.

«Ещё обидится», – совестливо посмотрела девушка на молчащий чёрный экран телефона. «Да как я могу? Что, первая среди всех, такого ни с кем не случалось?» Она силилась приравнять страх к обычной неуверенности невесты перед незнакомой семейной жизнью. «Конечно, страшно, а как я хотела?» Но почему-то стало не по себе от представленного краткого кусочка обнажённых ног будущего супруга, внутри вспыхнуло желание вытянуть руки и остановить его, приближающегося в полутьме небольшой комнатки забронированного домика, и сказать: «Подожди, дай отдышаться, я так не могу!»

Работая следующим утром на мероприятии, Саша забыла про впечатления переписки. На футбольном стадионе и детской площадке рядом с её домом развернули палатки с самоваром, пакетами конфет и коробками закупленной пиццы. Дети играли в салочки, рисовали на асфальте, прыгали через скакалки и в мешках наперегонки. Организаторы «Игр нашего двора» – ответственный общественный деятель Григорий Баскаков и активные родители – пригласили поучаствовать переодевшихся в пухлых мультяшных героев аниматоров, которые веселили народ и помогали ребятне справиться с разнообразными заданиями.

Сотрудница информационного отдела прыгала от одной игровой площадки к другой, то и дело попадая в объектив телекамеры «ТВN», а когда запахло пиццей, сделала несколько фотографий довольных жующих лиц, и отправилась домой.

Отобрав особенно удачные фотографии, отредактировала их, подправив цвет и световой рисунок, и опубликовала в социальные сети Виктора Чижова вместе с напечатанным под влиянием вдохновения текстом в несколько предложений о весёлом детском празднике. И затем пару раз прочла уже опубликованный пост. Она часто просматривала статьи и фотоработы под собственным авторством, которые считала красивыми и обличающими, когда слова как перст разящий остро вонзались в память читателей. Так мотивировала себя продолжать.

В обед яркое солнце сменилось серыми громоздкими тучами, плавно катившимися по небу в сторону столицы. Дождя не предвещалось, но жизнь будто замедлилась, укутавшись в серые тона сухого дня.

Переодевшись в трапециевидное платье из тёмно-синей с блеском ткани и белым воротничком, Александра поехала в Москву на встречу с подругами. Они ждали её на третьем этаже уютного московского ресторанчика «Грабли». За сдвоенным столиком в рассеянном свете из-под ажурного абажура ворковали о девичьих заботах и ели большие порции блюд, приготовленных по-домашнему.

Василиса и Диана трещали наперебой.

– Расскажи, расскажи, как это было.

Диана, круглолицая девчушка, всё разглядывала Сашину руку с блестящим на перебинтованном пальце большим камнем. Студентка, подыскивающая место для будущей аспирантуры, была младшая в этой компании, и свадебная тема ей казалась невероятной сказкой со счастливым концом, где принцесса из дремучего леса выезжает на коне вместе с прекрасным принцем. История Александры Юрасовой для этого вполне подходила.

– Он был спокоен, а я дрожала как берёзовый лист на ветру. Но не скажу уже, от холода или от предчувствия, – Саша махнула рукой, наслаждаясь мерцанием камня. В ресторане проступающие сомнения – насколько хорошей женой будет, как пережить первую брачную ночь, как жить в новом городе без знакомых, и куда пойти работать – в которые время от времени зарывалась с головой, таяли. Расспросы подруг чудодейственным способом наполняли душу предвкушением свадьбы и сопутствующей кутерьмы.

– О-о, ты такая красивая сейчас, Саша, светишься! – Василиса сжала в своей левую руку подруги. – Я так рада за тебя! Пусть виделась с тобой недавно, но мне так приятно подмечать эту в тебе праздничную перемену.

– Да, ты так преобразилась. Он делает тебя счастливой, – Диана ёрзала на стуле, норовя пуститься в пляс по залу ресторана, украшенного цветами как французская веранда.

– Ой, а когда ты переедешь… Ты же будешь жить в другом городе, Саша!

Будущая петербурженка рассмеялась, увидев, как изменились у Василисы глаза, показавшиеся ещё больше в толстых стёклах очков.

– Да ладно, из-за работы мы видимся раз в две недели…

– Даже раз в месяц, – та поправила, изогнув вверх указательный палец с серебряным кольцом с полумесяцем.

– Вот! Но у нас будут настолько пышные яркие встречи, что мы долго не сможем их забыть, и время от одной – к другой будет пролетать незаметно.

– Ты и Питер… – Диана прищурила глаза. – Ты же… ты же говорила, что это город на костях.

Саша перевела ироничный взгляд на Василису.

– Ну а что? – Рыжеволосая девушка в кофте любимого зелёного цвета развела руками и закатила глаза. – Было такое? Было.

Невеста состроила «мадам» и сжала губы бантиком. Подругу знала ещё с первых университетских дней, а тогда и поверить не могла, что «ботаник» на первой парте станет свидетельницей на свадьбе, и что сама она, Александра Юрасова, прослывёт «ходячей энциклопедией». Но да, Василиса знала, с каким отношением отзывалась она о Санкт-Петербурге несколько лет назад.

– Так, и? – Студентка пытливо ждала ответа.

– Что «и»? Было такое, да. Это выражение я стала применять как раз после того, как… – Девушка отвела взгляд, вспомнив себя двадцатилетней, в белом гофрированном платье на манер гречанки, перевязанном на талии коричневым замшевым ремнём. – В общем, мы с Алексеем не поняли друг друга, и он уехал, начал встречаться с другой, а я топнула ногой и сказала, что и Питер мне не нужен, и вообще, он построен на костях верноподданных Петра Великого, новатора и кораблестроителя Всея Руси. Было, да. И ещё года три не ездила в Петербург. От обиды это. А город люблю.

– Но как вы так быстро, раз и… – Василиса щёлкнула пальцами.

– Я сказала, что перееду только в определённом статусе.

– О-о, – девушки в один голос отреагировали пушечным залпом смеха. – Вот это ты не промах!

В Сашиных глазах заплясали весёлые искорки. В тот поздний час, когда в очередной раз вернулась из Санкт-Петербурга, она лежала под одеялом на диване ещё старой квартиры, но в полупустой комнате. За окном чернела полночь, и мелкий град сыпал в окно.

«Я сказал сестре, что мы с тобой теперь вместе…» – Написал сообщение Алексей Вяземский.

Выброс эндорфинов не дастуснуть, мелькнуло как птица у неё в голове.

«…но тебе не сказал», – пришёл дописанный хвост сообщения.

Саша натянула до глаз одеяло, тихо хихикнула и затем быстро напечатала:

«Люблю сюрпризы».

«Ты согласна?»

В тот момент она и представила, что за этим вопросом стоит другой, важный и судьбоносный, и как маленькая забила от радости пятками по дивану и, закусив край одеяла, пискнула. «Да», – ответила сдержанно, а пальцы так и плясали по корпусу телефона.

«Тогда я и вправду счастлив. Сестра сказала, что я молодец, и спросила, где будем жить, в Питере или в Москве? Я не ответил», – на этом мужчина замолчал на минуту, и у Саши зашлось сердце. А затем абонент снова начал печатать: «Нет. Ответил. Я сказал, что в Питере».

И на это, внутренне торжествуя, словно девушка элиты дворянского сословия, у которой в одной руке скипетр, а в другой – судьба молодого офицера, Александра Георгиевна гордо написала: «Я смогу только в определённом статусе».

«Я знаю», – был ответ, такой же лаконичный, как всё, что Алексей Вяземский делал – без лишних слов, положа целое царство к её ногам.

Виделось, что он способен осуществить любое желание. До него она не ощущала себя такой драгоценностью, которую возят, встречают, успокаивают, превозносят. Всё было как у всех – счастливо, но обычно. А как он вернулся, мир вокруг заблестел, и захотелось поскорее выбраться из привычного уклада жизни, прыгнуть в его карету, чтобы увёз в свой северный, обветренный город.

Саша закрыла глаза руками и рассмеялась от переполнявших чувств, позволяя подругам обнять её с двух сторон.

– Неужели это происходит со мной? – Произнесла она сдавленным голосом, а про себя подумала, что это, наверное, смешно смотрится со стороны, но невесты все такие, пьяные от предвкушения торжества. «Девчачья суматоха», как раньше называла подготовку к свадьбе, не совсем соответствовала её натуре.

– А когда ты хочешь выбрать платье? Ты уже думала, где его покупать? А какой фасон?

На лице невесты расплылась блаженная улыбка. Даже без их комплиментов и замечаний, знала, что глаза горят не тусклее, чем брильянтовое кольцо, брызгающее искрами под нависающей над столом лампой, и ощущала себя невесомой пташкой в райском саду.

– Знаете, когда я приехала, только сошла с поезда… буквально пару шагов сделала, держа Алёшку за руку, к нам подошёл незнакомый офицер и протянул букет розовых крупных, словно из марципана, роз. «Это вам», – кивком головы поприветствовал и отошёл в сторону. Я, конечно, ошарашенная, поворачиваю голову к Алексею, а он, довольный, только и поцеловал меня в щёку. «Это ещё начало чудес. Всё ещё впереди», – прошептал мне на ухо и повёл с вокзала.

– О-о, – в один голос протянули девчонки.

Александра улыбаясь, притихла.

– Как же я нуждаюсь в чуде. Я так хочу сказку, – вдруг подняла она полные грусти глаза.

– Я уверена, у тебя всё обязательно получится – ты это заслужила, – Василиса потянулась к ней и крепко сжала запястье. – Что не так?

– Да нет, всё в порядке, просто… – Саша вздохнула. – Лучше я высвобожу это, чем буду носить с собой.

– Это получилось не так, как ты хотела? – Диана прищурилась, наморщив нос, как ёжик, и выгнула брови домиком. Молодой психотерапевт видел всех насквозь.

– Ага.

Несмотря на получаемое удовольствие от событий, что-то шло впереди и тянуло за собой.

Тогда Алексей Вяземский привёз Александру вечером в ресторан – холодное прозрачное помещение на баке корабля «Летучий Голландец», пришвартованного у Мытнинской набережной. Мужчина сам испытывал скованность в этом стеклянном пузыре, сидя за тонконогим столом, покрытым чистенькой скатертью с аккуратно выложенными белоснежными салфетками; кусал губу и то качал, то отбивал дробь скрещенными в щиколотках ногами, пока девушка бегло оглядывала меню, пытаясь унять дрожь из-за пристальных надменных взглядов уставших официантов.

Когда унесли пустые тарелки, избранник взял её руку в свои, чуть влажные и холодные, и молча посмотрел в глаза, пытаясь прочитать что-то. Он всегда был как морская гладь в штиль – ровное водное покрывало, которое не выдаст всего, что творится в тёмных глубинах и какие мощные потоки и водовороты скрываются в их толще. Внешне в поведении не было ничего необычного, но что-то в Сашином мире под этим пристальным взглядом начало меняться, надвигалось нечто огромное, готовое обрушиться на её худые плечи, если не сможет увернуться.

Спустя минут десять напряжённого, в большей степени, одностороннего диалога, сомнение нагнало её, окатив волной тошнотворного предчувствия. Рука, которая осталась лежать в ладони молодого человека, постепенно немела от кончиков пальцев до локтя. Выше. Выше.

Алексей едва улыбался и наблюдал, как девушка нервничает. От его улыбки судорожно сводило лицо, будто этот любимый мужчина – хладнокровный хищник, рассматривающий добычу перед тем, как обвить последним крепким объятием. Саша искала глазами, за что зацепиться, на чём остановить взгляд, чтобы не смотреть в эти пристально нацеленные немигающие глаза цвета горького шоколада.

Всё вокруг плыло, и её, определённо, мутило, неприятно пощипывая на кончике языка металлическим привкусом.

«Неужели я отравилась?»

Но догадываясь, к чему всё идёт, душа её истошно закричала с требованием прекратить. Дрожали колени, дрожали уже целиком замёрзшие ноги, да так, что вот-вот зашатается стул, и даже тонконогий стол. Это уже не было похоже на радость предвкушения.

«Всё слишком затянулось!»

Минуты текли, а Алексей продолжал молчать, улыбаясь уголком пухлых губ. Иной раз, отвечая на вопросы, качал головой и сбивчиво дышал: «Ничего не происходит».

Александре хотелось вскочить, вырвать онемевшую руку, которую слегка и ритмично поглаживали, и крикнуть: «Всё, говори уже! Я так больше не могу!»

Но вот мужчина наклонился к сумке, что лежала рядом с его стулом, и достал золотистую большую, даже очень большую для такого подарка, коробку.

– Открой.

Девушка взвесила подарок размером с ладонь. На секунду промелькнула спасительная мысль: «Колье?»

Но там было кольцо. Простое с виду, но на манер «Тиффани» – «А я ведь такое хотела всего месяц назад…» – с одним крупным бриллиантом, зажатым в тонкой розочке металла.

Она подняла на мужчину глаза.

Он молчал.

– А… и… – Ничего более глупого не могла издать, тушуясь под холодными, но заинтересованными взглядами официанток.

В зале было слишком тихо, слишком просторно, слишком холодно, слишком много замершего чужого молчания. И вся эта обстановка была слишком враждебной.

– Ты станешь моей женой? – Глухо и внезапно произнёс Алексей, едва шевельнув губами.

Саша, оглушённая, хотела было переспросить, но слова дошли до сознания.

«Вот и всё, – почему-то пронеслось в голове словами из песни рок-группы «БИ-2». – Вот и всё. Здесь должен быть кто-то». «Вот и всё», – затвердило, затараторило, заколотило сердце, засвистело в ушах.

«Неужели самый особенный день в жизни, который много раз представляла себе, оказался… таким? – Обессиленно подумала Александра Георгиевна, глядя на сверкающее кольцо. – Будто свалилась театральная ширма, пока я эмоционально читала монолог замершим в оцепенении зрителям».

Вдруг горло задрожало и высвободило дробный тихий смех.

– Да, – пискнула она и не смогла сомкнуть пересохшие губы.

Всё смешалось: чужие чувства, его кричащее желание, её представление, как расскажет родителям, эта ночь за окном, затухающий свет ресторана и дрожь, вибрациями бьющаяся о стёкла окон, пытаясь высвободиться на простор вечернего неба.

– Да, конечно, – прочистив горло, повторила Александра, посчитав, что могла обидеть мужчину сковавшей её нерешительностью.

– Тогда я счастлив.

Алексей встал из-за стола, направился к барной стойке, достал большой букет белых роз в стеклянной вазе и вручил возлюбленной, обхватившей тяжёлый подарок заледеневшими руками.

Саша оглядела цветы, словно кто-то ей внезапно вручил подержать коллекционную многовековую китайскую вазу. Изображать приступ радости на это уже не было сил.

Подбежала официантка и забрала цветы, поставила в стеклянную вазу.

На этом ритуал чинно и официально закончилось. Это не было праздником, не было сюрпризом. Невесту ещё долго трясло, зубы клацали, коленки под столом тряслись, и каблук отбивал секунды «тук-тук-тук». Было неловко. Когда Саша готова была упасть в обморок, белокурая официантка спешно подбежала с бокалом и бутылкой воды.

Уняв дрожь, снова открыла коробку и достала кольцо, чтобы надеть. Сама.

Кольцо оказалось большим.

«Не так я хотела», – позже в пустой и тёмной туалетной комнате сказала Саша своему отражению. Ей представлялся всегда или пышный сюрприз, где много людей, среди которых бо́льшая часть – это родные и друзья, все смеются, улюлюкают, шутят и фотографируют; или тихое уединение, где кроме двоих больше никого нет, и это было бы самое уютное место на земле, куда бы потом мысленно хотелось вернуться. Но всё не то. Пытаясь успокоиться, делала глубокий вдох и протяжный выдох как шум волн, стягивающих береговой песок. «Алексей считает, что я достойна этого дорогого ресторана, этой чинной, сродни торжественной обстановки. Но отчего так некомфортно?» – Саша крутила вокруг пальца кольцо, пытаясь найти в себе помимо одолевающего неопределённого страха радость.

После ужина, выйдя на ветреную набережную, Алексей Вяземский потянулся за телефоном:

– Ты же наверняка хочешь сфотографироваться.

– Кто, я? – Девушка старалась держаться ровно, крепко обхватив увесистый букет из ста и одной розы, и бросала взгляды по сторонам, чувствуя неловкость из-за показной постановочной фотографии.

Но новоиспечённый жених уже говорил, куда встать.

Потом они молча ехали в холодной машине домой. Упираясь высокими шпильками в резиновый коврик, Саша чувствовала, как напряжены мышцы ног и спины, потому что она пыталась выглядеть сдержанно и сидеть ровно.

Алексей несколько раз обернулся, контролируя ситуацию на дороге, и, наконец, произнёс, кивков головы указывая, что заметил, как Саша придерживает и крутит большим пальцем съезжающее кольцо.

– Велико?

В машине, простоявшей пару часов на обдуваемой ветрами набережной, долго грелись кожаные сидения. Алексей сосредоточенно, без видимых усилий, побелевшим большим пальцем вдавливал в руль, мягко направляя транспорт на поворотах. Всю дорогу он держался отстранённо, обращённый вслух, словно мысленно находился где-то очень далеко, предоставив Александре разбираться с носившимися в голове мыслями. Тишина была тяжёлой, будто в кабине ехали таксист и клиент.

– Да, – тихо и сконфуженно прозвучал ответ. Она снова не знала, как себя вести. Алексей, всегда чуткий, хотел знать о ней всё, но иногда на её переживания отзывался пространными вопросами, будто обращаясь к ребёнку, которому ещё много нужно понять в жизни. «Конечно, с ним будет надёжно. Все странствия позади», – успокаивала она расшатанные нервы. Но сидя глубокой ночью в «мерседесе» с этим молчаливым человеком, везущим её домой под жёлтыми мелькающими фонарями, она ощущала себя использованной.

– Ничего, уменьшишь. Не знаю, что-то же можно сделать, – водитель повернул руль, и машина плавно заехала во двор.

Ей хотелось поговорить, обсудить, услышать от него хоть что-то, но Алексей Вячеславович молчал. Предложение выйти замуж произошло таким формальным, рядовым. Он вложил в него деньги, он заказал заранее столик, он купил огромный букет цветов и это дивное, но не по размеру кольцо. Но не сделал этот момент особенным, и на месте Александры Юрасовой могла оказаться любая девушка. Только днём она встретилась с его сестрой и её мужем, уже тогда, где-нибудь на набережной Алексей мог обернуться, сказать: «Смотри вон туда, да, на тот дальний замок» и вдруг протянуть ей кольцо. Можно было сделать всё, что угодно, но он выбрал чинно поесть в холодном стеклянном зале дорогого ресторана, как сотни других ресторанных помещений. Много ли она просила, эгоистично ли вела себя? И в конечном итоге, оказалась всё равно несчастна.

Желая всегда мягко уладить конфликт или недопонимание, чтобы ни у кого не осталось осадка, Александра, в конце концов, чувствовала, что накипь ссоры просто ссыпают ей в душу.

«Всё это мелочи, – думала девушка после встречи с подругами. – Он не мог знать всего. Мало прошло времени с возобновления отношений».

Мало. Пытливый мозг уцепился за это. А вдруг и правда, мало? Сердце ухнуло вниз. «Нет, глупости!» И чтобы не вдаваться в рефлексию, достала телефон и набрала «избранный» номер.

– Лёш, я тебе скинула ссылку на одну красивую усадьбу – там год назад праздновала знакомая. Она говорит, что это популярное место для торжеств, так что бронируют, аж!, за полгода вперёд. Только я думала, они два дня там были, а оказалось, один только.

– Думаю, нам и один нормально будет.

– Вот, а ещё она сказала… – Припоминая слова, она подняла глаза к небу и водила взглядом, словно читая небесные строчки. – На территории много мест для банкетного застолья – как на улице, так и в помещении. Там невероятная природа и усадьба с колоннами для фотосессии.

– Освобожусь завтра с работы, и позвоню. Если устроит нас, надо брать.

– Да. Я тебе ещё одну кину ссылку, это уже одногруппница замуж выходила. Знаешь, девчонки мои цветы подарили. Куда я их столько поставлю, – в одной руке Александра несла кружевной букет из диантусов, лизиантусов и какими-то другими с пышными шарообразными головками, свисавшими с её предплечья, а в другой держала за ленты коробку с кустовыми сладко манящими розами.

– Да-да, я помню, что у тебя с этим недостаток. Я знаю, что тебе подарю в следующий раз.

– Что? Цветы?!

– Нет. Вернее, да. Но ещё вазу.

– Тогда уж комплект ваз.

Их вечера полнились разговорами, тёплыми воспоминаниями и планами. Их объединяли фильмы, которые чаще всего смотрели раздельно, но потом долго обсуждали решения каждого из персонажей; песни, которыми обменивались в сообщениях, и которые слушали в поездках по Санкт-Петербургу; и другие произведения искусства, подчёркивавшие их общие взгляды. Только о самых любимых фильмах Александра пока не говорила, охраняла, как старые драгоценности в шкатулке под кроватью. Не стеснялась, но и не спешила делиться ими. В остальном, ворковала в трубку, и окрылённая осознанием вскоре стать женой, порхала изо дня в день навстречу судьбе и фантазировала о счастливой семейной жизни, в которой всё обязательно получится.

Как-то раз Алексей скинул ссылку, но ещё не успел прокомментировать, что там. Александра разглядела на превью величественный мраморный зал со ступенчатым потолком, узорчатым полом и арочной высокой дверью.

«Вот наши петербургские дворцы. Они работают ежедневно для подачи заявления», – в следующую минуту пришло сообщение.

«А что, в Петербурге только два дворца?» – Девушка не успела просмотреть открывшуюся страницу.

«Я был в трёх дворцах. А нет, то ЗАГСом называют. ЗАГСы в каждом районе есть».

Сразу стало понятно, какое значение вкладывает мужчина в эти слова, но для неё они, как отголоски советского времени, носили общее название: «дворцы бракосочетания».

«Мне, наверное, нужно приехать, чтобы мы вдвоём вошли через парадные двери и записали день свадьбы?» – Девушка потянулась, чувствуя, как свело от радости мышцы спины, и тут же прочитала пришедшее сообщение: «Можно не приезжать». Улыбка сползла с лица. Дальше от Алексея последовала ссылка на портал «Государственные услуги» и предложение: «Можно подать электронное заявление».

Саша ощутила мелкую слабую дрожь в теле.

«Я могу в мае приехать», – невпопад ответила она.

«Смотри, в Центральном ЗАГСе можно на десять утра, или вот, на Василеостровском – в три часа дня», – печатал мужчина, а ей представился жаркий июльский день, как выходит из чёрной машины будущего мужа в лёгком хлопковом платье, стуча каблучками, а невдалеке шумит Нева.

«Красиво», – с наслаждением выдохнула Александра и спросила:

«Ты там хочешь?»

«Ну, без разницы. Все даты во дворцах с января заняты, я тебе говорил. А вот в ЗАГСах места есть. Мы ведь пышную роспись делать не будем – всё произойдёт на венчании».

«Давай тогда электронно зарегистрируемся, а то если приеду в мае, все свободные даты разберут».

«Хорошо. Я выясню механизм подачи заявления и напишу тебе», – написал Алексей, предупредив, что сейчас начнутся пары, и должен отключаться, но на прощание прислал песню Элвиса Пресли «Oh my love».

Саша включила её, подсоединив наушники к телефону.

«Люблю её. Всегда плачу, когда смотрю фильм «Привидение». Но не грущу».

«Плачешь, но не грустишь?» – Алексей поставил улыбающийся эмоджи.

Девушка прыснула и посмеялась в ладонь. Действительно, нескладно вышло.

«Фильм оставляет приятное ощущение чего-то великого, к чему можно прикоснуться и быть его частью. Грусть не угнетающая, а подталкивающая проявить больше любви к близким. А эта… – Она быстро нашла знакомую мелодию по имени исполнителя и прикрепила к сообщению. – Эта песня уносит меня назад в последний приезд в Питер, когда сидели в машине и оттягивали время моего возвращения домой, в квартиру брата».

И, ожидая, когда Алексей ответит, нажала на «плей» и Робби Уильямс запел: «Come and hold my hand I wanna contact the living…»10

«Ох, уж эти сидения в машине», – ответил мужчина, прежде чем уйти на лекцию, а Саша отложила в сторону телефон, переключившись на другую жизнь. Алексей Вяземский превращался в слова, запятые, точки и скобки. Сколько эмоций, но никак не прикоснуться физически – просто текст, что летит по воздуху и «дзынькает» на чёрном экране.

Их расстояние физическое, неумолимое, она ощутила третьего апреля, когда в Санкт-Петербурге случился теракт.

Только увидев, заголовок новости экстренной новости, едва не подскочила в кресле, забыв, что находится на совещании, и, убрав фотоаппарат, спешно набрала номер Алексея.

Гудок. Второй. Третий. Не отвечает. Ещё раз. Не отвечает!

Сердце билось в пальцах, в ушах зазвенело.

«Он ездит на машине. Он ездит на машине. Он за год лишь раз бывает в метро. С ним всё хорошо!»

Пальцы плясали по экрану, а буквы расплывались, пока набирала сообщение. Прошла минута, вторая.

Сообщение!

Александра расслабилась, и тело её повторило форму кресла.

«Всё в порядке».

«Ответил сухо. Наверное, на службе, не буду отвлекать». Где-то внутри она расстроилась, не ощутив отклик на своё волнение. В виске от перенапряжения застучал молоточек.

Братья тоже подтвердили, что с ними всё в порядке. Младший Пашка на учёбе в училище, старший Юрка ответил кратко: «Не езжу на метро с начала двухтысячных. Наташа с Сеней дома. Не переживай».

Через десять минут Александра Юрасова вспомнила, что Степан Григорьев тоже с Санкт-Петербурга, и там живёт его мать, отчим и друзья. Сфотографировав напоследок выступающего на совещании полицейского, написала и корреспонденту телеканала.

В голову лезли ужасающие кадры, которые видела прежде по телевизору, когда случился двойной теракт в Москве весной 2010 года. Тогда она должна была пересаживаться на станции метро «Парк культуры» и ехать на единственную пару по физкультуре. Но осталась дома, потому что перед этим праздновала день рождения. И теперь снова поступали краткие пугающие сводки из северной столицы.

«Да. С моими родителями всё в порядке. Я звонил. Насчёт друзей – надеюсь, но не хочу каждого спрашивать, сеять панику», – прилетело сообщение от Степана, и Александра вдруг почувствовала сопереживание этому человеку, ощутила в груди, что и за него, и за его близких тоже волнуется.