Читать книгу Город одного человека - Ольга Игоревна Лесун - Страница 9

Последующие дни были пыткой. Со Степаном встречались на рабочих мероприятиях, но он намеренно старался не пересекаться взглядом, хотя Александра чувствовала его внимание, тоже делая вид, что не замечает. Этот разрыв запустил перемены в её сознании. Чувство дружбы и отвержение, страх перед замужеством и стыд перед всем миром схлестнулись, и теперь казалось, что она испытывает к корреспонденту телеканала ничто иное, как любовь, или нечто похожее, пугающее не меньше.

Под его холодным взглядом она теряла власть над собой. Юноша со светло-жёлтыми змеиными глазами начал дерзить, и Александре Юрасовой мнилось, что он делает это из личной боли, отвергнутого и позабытого. На самом деле он дал себе слово не прельщаться ею, но не мог устоять перед красотой и характером, и оттого находился чаще в смятении и раздражении, что Ева не приняла сладкого яблока из его протянутой руки.

Но в то же время, не было ни единого дня, когда бы Саша не приходила домой, и не встречалась с раздражённо кинутыми замечаниями – то не сделала, здесь плохо, и вообще, «Что ты тут стоишь?!» Все надежды, которые могли вспыхнуть за целый день, опадали осенними листьями, затухали и расщеплялись, уносимые, гуляющим по квартире сквозняком раздора. Понимала, что своим поведением разбивает родительские чаяния, но и у неё попросту не хватало сил.

Воскресным днём Саша писала статью, сидя в комнате. Из кухни доносился весёлый спор родителей, обсуждали из чего можно сделать пирожки. Наготовлена была капуста, мать тушила её, отвлекаясь на телефонные звонки, отец подстраховывал, но подшучивал, споря, что дай ему это сделать, получится и быстрее и вкуснее.

– Так, купи луку зелёного и яиц, – записывала Галина Юрасова на квадрат бумаги.

– А сколько?

Сошлись уже на пирожках с варёным яйцом и рубленым луком.

Это было похоже на утро нового года, а ей ещё так мало лет, что она не ходит в школу.

Через час Саша поставила зелёный чай с жасмином. На кухню вошла мать, делая резкие движения и наводя порядок. В воздухе внезапно ощутимо возникла наэлектризованность. Георгий Николаевич вошёл следом, вернувшись с рынка, и достал из пакета крупный пучок зелёного лука, туго перетянутого резинкой.

– Ты зачем столько купил? – Галина Юрьевна вдруг налетела, как эсэсовский эсминец.

– Что не так? – В голосе отца ещё звучала лёгкая ирония.

– Куда мне столько? Зачем столько? Ты что, совсем? Ты что, не видел, что у меня теста немного? Ненормальный.

Саша села. Живот словно перетянуло. На душе было неспокойно от назревавшей обиды.

– Да ладно, сегодня на пирожки – завтра на салат. Зелёный лук быстро закончится, – дочь хотела поддержать отца и успокоить ситуацию.

Но Галина Юрьевна уже завелась.

– И вообще. – Мать отошла от раковины к столу, где ранее Георгий Николаевич выложил из рыночного пакета коробку рукколы. – Да ты знаешь, что в прошлый раз ты оставил рукколу на столе, она вся сквасилась. Ты всё испортил.

Какие-то ничего не стоящие зацепки, проблемы, как сладкие маленькие рисовые шарики, с хрустом лопающиеся во рту. И вот они вдруг разрастаются до огромных шаров, сдавливающих собой пространство, вот-вот грозящие лопнуть и ударить волной сжатого воздуха.

Отец вздохнул тяжело, положил пучок лука рядом с раковиной и вышел в гостиную. Было слышно, как он грузно сел на диван и протяжно «па-ра-рам» выдохнул и включил телевизор.

Новогоднее настроение выдохлось и образовалось что-то вязкое и тяжёлое, свалившееся как сырая туша откуда-то сверху – ей двадцать пять, она до сих пор живёт в родительской квартире, только теперь как дальняя родня, в маленькой комнатке для гостей. «Выйти скорее замуж, – спохватилась Саша, желая успокоиться. – Замуж выйду, и будет не стыдно». Но и при этой мысли невидимая петля стянула шею. Краски выходного дня потускнели, и еле ощутимо повисла десятикилограммовыми грузиками апатия.

Саша превращалась в тень в родных стенах, забиралась в свою небольшую комнатку без окон, щетинившись при любом оклике своего имени, как казалось, слишком часто и с упрёком звучащего в этой квартире. Успокоение обретала в работе, которую намеренно нагребала за день, а потом, выходя в тёмные часы на пробежку. Тренажёрный зал превратился в то же узилище, как и любые замкнутые пространства, – как её комната без окон. Бег, который сначала тремя кругами вокруг озера входил в тренировочный план по кроссфиту, теперь увлекал на отдельные пробежки и давал шанс ощутить в скорости – свободу. После работы спортивный зал, ревущий от множество голосов и громкой музыки, каждый вечер откладывался, уступая место бегу по школьному стадиону в сумерках и оранжевом свете высоченных фонарей.

Вечером, когда день был испит до дна и оставались только редкие слова, она бросалась в объятия ветра, и он врывался в неё, как в распахнутые рассохшиеся двери покинутого монастыря, и, рыская по безлюдным помещениям, выгребал залежавшиеся листья-мысли, гниющие под тяжестью собственного вороха.

И бежала до тех пор, пока лишь песни из наушников оставались звучать, битами вибрируя в теле. «Энергия – это вибрация, пульсация, – повторяла Саша, выдыхая горячий воздух. – Нельзя оставить ток движения. Страх навалится чёрной массой».

Сублимируя, бежала от себя, от дома, от ответственности, от выбора, неистовой силой заставляя ноги ускоряться, опережать время и события, но всё равно обнаруживала себя, топчущейся на месте.

Вытянутая сторона стадиона скалилась решётчатым забором городскому Арбату, по которому от телестудии до дома ходил Степан Григорьев. Об этом Саша думала, не переставая, с притворным опасением и желанием оказаться замеченной, и, наворачивая очередной круг, инстинктивно выпрямляла спину и быстрее припускала по щебеночной дорожке.

Охватывал ужас за предательство, и потому усиливался страх совершить непоправимую ошибку. Это не платье купить, которое можно сдать в течение двух недель, а если уже отрезана бирка – ну и ладно, не велика цена расстройства. Решение заключалось не только в её жизни и совести – теперь от выбора, а так ей и представлялось, зависела жизнь Алексея Вяземского и пришитая, на всякий случай, белой нитью – жизнь Степана Григорьева.

Сбавив ход и достав телефон из поясничного кармана спортивных штанов, Саша написала Василисе: «Мне страшно. Я ничего не хочу. Я хочу сбежать и укрыться там, где меня никто не знает». Совестно было добавить: «Мне никто не нужен», ведь это была не совсем правда. Нужен, но она не может ни сама, ни с помощью кого-то справиться с накалом внутренних страстей – будто сносит ураганом, и не за что зацепиться.

«Ох, Саша… такие приступы – это совершенно нормально. Особенно перед лицом больших событий. Нам всегда страшно менять жизнь, потому что это непросто и нервно. Так что дыши и держись. Но помни – именно через перемены наша жизнь всё-таки становится лучше».

Синие сумерки окутали город, и яркие фонари светили как глаза больших чёрных кошек. Печатать показалось сложно, слова забивали часть слов, как молоток – гвозди.

– Привет ещё раз. Можно мы поговорим? Мне лезут страшные мысли в голову. А что… а что если со мной что-нибудь случится? Тогда конфликт будет исчерпан.

– Саша. Если у тебя пошли такие мысли, срочно к специалисту! Я серьёзно, – Василиса встревоженно повысила голос. – Тебе нужно выговориться. Ты ведь понимаешь, да, что так нельзя? Это не решение проблем.

Подруга скинула ссылку специалиста. Саша посмотрела на эту женщину с приятной внешностью в зелёном платье без акцентов. Выговориться чужому человеку? Она и сама знала, что так нельзя. Знала, что плохо поступает по отношению к каждому игроку в этой непростой партии, но эти мысли… эгоистичные мысли её бунтующего демона… Его нужно просто усмирить. На всё есть время.

– Я чувствую себя последней тварью, у которой нет сердца. А только расползающееся по всей квартире перекормленное эго. Я думала, что папа захочет поговорить со мной. Но нет. Теперь и мама и он не намерены обсуждать сложившиеся обстоятельства, если я не сделаю единственно верное решение – выйду замуж за Алексея. Засуну свои страхи в тёмное место и радостно кинусь в свадебные приготовления.

– Ты не делаешь ничего плохого. Это не твоя вина, – Василиса уже говорила гнусаво, шмыгая носом. – Это твои чувства, милая. Только ты, и никто иной, решаешь. Я на твоей стороне. Держись.

– А вдруг я не выйду замуж? Поедешь со мной по России – Суздаль, Нижний Новгород? – Саша едва не задохнулась от раскрывающейся перспективы, и тут же подавилась ею, пока Василиса соглашалась, говорила, с каким удовольствием поедет. «Ужас! Что я мелю? Какой не выйду замуж?! Какой Нижний Новгород! Что происходит с тобой, девочка?»

Саша испытывала раскаяние и впервые в жизни – непонимание перед выбором, ощущала себя оголённой до костей, словно и собственное тело ей больше не принадлежало. Теперь она каждый день срывалась вниз по лестнице, выбегала на пешеходные дорожки и мчалась во всю прыть, срывая резкими движениями листву с нависающих веток деревьев, хрустела гравием, будто втаптывая осколки боли и совести, и отмеряя километры на школьном стадионе. Рассчитывала дождаться, когда в голову ударит адреналин и невесть откуда взявшиеся гормоны счастья вспрыснутся в кровь, и только тогда, откашливаясь, упираясь ладонями в ноющие колени, могла остановиться, не обнаружив негативные мысли в гудящей голове.

В то время ей часто снилась работа: как несётся по лесу с фотоаппаратом наперевес, а пальцами ускоренно тыкает по экрану телефона, чтобы обработать фотографии и сделать из них коллаж, а потом опубликовать на странице Главы города. И даже во сне находил сковывающий ужас, что может не успеть выполнить задачу вовремя.

– Ты целенаправленно разрушаешь себя, – говорил Алексей, не представляя, что происходило на самом деле.

– Да. Чтобы на руинах построить новую себя.

Она не могла запретить ему общаться с собой, понимала, что он ни в чём не виноват и, несмотря на внутреннюю неустойчивость и неопределённость, продолжала прислушиваться к его словам, хотя, в то же время, протестовала его безоговорочной правоте. Недавно, сидя в парикмахерской, надеясь расслабиться, обнаружила в какой-то момент что руки и ноги её напряжены, а правая ступня, как заяц длинной лапой, отбивает тихий бой.

Бросалась в каждодневный водоворот работы и тренировок, и когда сердце заходилось в бое, изгоняя бесов, а лёгкие жались в груди, только тогда позволяла себе прощать чужие ошибки и выдыхать боль, накопившуюся за день, за неделю, за жизнь. Свистящий в ушах северный ветер призывал отправиться в путь – покорять горизонты, где будет место свободе и природе, где можно глотать воздух, не опасаясь поперхнуться безответным вопросом.

Для одного из концертов – в Доме офицеров праздновали двадцатилетие хореографического ансамбля «Солнышко» – Александра Юрасова попросила заранее оставить ей на ряду, возле звуковика, одно место. Она пришла заранее, чтобы не бороться с каким-нибудь родителем за возможность сидеть по центру концертного зала и фотографировать мероприятие. Ребята, прослышав слух о её повышении, прикрепили на спинку кресла большую табличку – «Пресс-секретарь Главы города N.».

Александра только и сумела ахнуть и вымолвить на одном дыхании: «Обалдеть!» Но Алексею фотографию кресла с табличкой отправляла не для того, чтобы обрадовать, а чтобы задеть и похвастаться – в этом городе её уважают и ценят.

– Ты нормальная вообще или пустоголовая?! Ты должна забыть этого мальчишку! – Бросала в лицо мать, чувствуя, что дочь отдаляется от жениха, выбирает не ту дорогу, по которой ей следовало бы идти. – У тебя есть достойный человек в мужья! Или откажись уже от этой свадьбы, что ты мучаешь его! Но кому ты будешь нужна?

Она понимала, Галина Юрьевна пыталась образумить, но использовала не те методы. Однажды Саша уже не сдержала данного Алексею слова, испугавшись маячившего будущего, будто открыла тайную дверь Синей бороды. Не проходило и года, чтобы родители не сравнивали её поклонников с ним – не в их пользу, на что девушка, заламывая руки, нашаривала в памяти причины, почему легко отделалась от него: неприятный запах его тела, походка, нервный бой ногой, его отношения на стороне, а значит, враньё. «Он бы сделал меня несчастной!» – С жаром заключала она, подпитывая неприязнь чувством вины, и желая, чтобы близкие хоть раз её поддержали.

Но в середине прошлых пустых отношений сдалась ожиданию его возвращения, мечтая, как Лёша – курсант военно-морского училища, офицер! – подходит по припорошенной снегом дорожке, держа букет белых роз, и снежинки таят на чёрной военной форме. Только единожды представив это, Саша поддалась уговорам и внутреннему голосу: «Он лучший. Кого лучше ты найдёшь?»

А теперь она его невеста, и события повторялись. И она отталкивала его, только не за один раз, а на протяжении долго тянущихся недель.

«Для чего же снова сошлись? Чтобы я ещё раз разбила ему сердце, и он навсегда отвернулся от меня?»

– А ты сможешь взять на себя соревнование? – Спросила Юлия Васильева, застёгивая чехол фотоаппарата, прежде чем выйти из кабинета. Близились майские праздники, а вместе с ними обрастал новыми съёмками и список спортивных и культурных мероприятий.

– Да, конечно, – ответила Александра Юрасова без колебаний. «Хотя, я ведь хотела поехать в музей и повидаться с подругой». Но в то же мгновение огонь честолюбия осветил её лицо. «Виктор Анатольевич заметит, что я упорно тружусь – чем не награда?» И добавила, заметно повеселев:

– А я-то уж испугалась, что буду отдыхать. Но теперь отлегло…

– Ха-ха, – Юля сдавленно засмеялась, хрюкнув. – Втянулась, втянулась… Самое оно для нас.

– Это точно. Спокойная размеренная жизнь не для неё, и ей нужны вихри эмоций, чтобы всё кругом летало и подгоняло, – с гордостью закивала Саша, чувствуя огонь в груди как знак подтверждения этого нового придуманного мнения. Теперь таким утверждением можно было оправдать большинство решений. Показалось глупым вставать на цыпочки, заглядывая в щелку окошка и высматривать будущее, потому что будущего могло и не быть.

Её лихорадило в предвкушении планов. Поездка к Алексею была ею сразу отвергнута. «Как же я поеду отдыхать, когда другие в поте лица будут работать?» – рассуждала она. А Алексей не предлагал приехать и сам заверил в планах работать и только один день встретить с друзьями на природе.

В школе Александра Юрасова мало чем выделялась. Родители ожидали от неё побед, отличных оценок. Она, конечно, училась, переживала перед контрольными, но те же результаты ЕГЭ, которыми по первости кичилась, в сравнении с баллами других студентов были средними. Тогда в университете она поставила – и достигла – задачу быть круглой отличницей. С двумя красными дипломами работала в газете, в компании по изготовлению светильников, и единственным применением в них было показать новому работодателю, так как никогда ничего не писала по указке, и руководствовалась собственным чутьём и ошибками.

Но на этой работе в Совете депутатов города N. Александра Юрасова увидела дорогу из жёлтого кирпича к славе и востребованности. Видела себя в Московской областной Думе, как получает большие деньги, стоит вровень с успешными людьми города и региона, а её собственную жизнь обсуждают в многочисленных группах социальных сетей. И всего этого добилась сама.

И она увязала в этих мыслях, и те булькали и тащили вниз. Поначалу ещё пыталась выкарабкаться, но гнёт одиночества давил сверху, и вот она уже – дирижабль Гринденбург, объятый пламенем.

– Кажется, мне нужен новый фотоаппарат, – сказала она Алексею в один из редких телефонных разговоров. – И широкоугольный объектив. – Оглядев свою комнату, добавила: – А ещё подумала через некоторое время встать в очередь на муниципальное жильё. – Она знала, как повлияет подтекст этого незначащего откровения на жениха, и на доли секунд её сердце даже сжалось. Но с каким-то страстным желанием причинить боль и ему и себе, продолжала: – И если так случится, мне нужна будет ещё одна работа. Замкнутый круг… – Саша ухмыльнулась в трубку, словно откашлялась, потому что теперь ей и самой понравилась эта выдуманная идея.

Удовлетворённая театральной сценой, она откинулась на спину и легла на диван, ощутив, как приятно покалывая, растянулись позвонки.

– А на вторую работу во время обеда или сна хочешь ходить?

– Не знаю. Сначала я просто сбегала из дома на работу и спорт. А теперь втянулась.

Девушка поёжилась, хрустнув в поясничном отделе, и улыбнулась тому, как охотно мужчина подхватил разговор.

– Не понимаю, тебе одной работы мало? Или хочешь вообще сбежать из дома в другое жильё?

Было что-то приятное в причинении ему боли такими планами, позволяя ему сполна ощутить зависимость от неё, ведь она хочет сбежать – не к нему, а значит, не ищет пути выйти замуж. И в то же время, не будучи от природы злорадной, слышала, как в глубине души скрежещет совесть. «Но как объяснить Алексею, что я запуталась?»

– А сколько надо платить за квартиру?

– Как и везде. Не знаю, у меня, может, большие потребности, просто эта работа не такая высокооплачиваемая, как я бы хотела. Пока.

– Как ты с этим справишься?

– Видишь, в чём загвоздка, я люблю именно эту работу, и другую пока не хочу. Как справлюсь? Справлюсь. Но как стану пресс-секретарём, зарплату мне поднимут. Это хорошо.

И по телу пробежал холодок, в ледышку заморозив ступни. Когда решение подходило к действию, несущее за собой коренной перелом ситуации, Александра посовала. Знала, что ничего не сделает, что продолжит повиноваться, как подталкиваемый течением плот. Но всё-таки приятно было на какое-то время представить, «как бы оно было, если».

– Главное, что есть цель, дело нравится, и ты живёшь им, – добрый голос Алексея вызывал в ней тоску, захороненные глубоко тёплые ответные чувства и боль. Он говорил этим своим каркающим голосом те слова, что давно не говорили ей родители, те, что она давно не смела произнести даже сама себе, спрятавшись в ванной комнате с холодным гладким кафелем. – С твоим стремлением и усидчивостью всё получится, родная. В твоих желаниях я тебя всегда поддержу.

Сердце дрогнула. «Сейчас бы послать всё в далёкие дали! Вот, вот сейчас. Ну! Скажи ему, попроси прощения. Верни всё!» – Выло сердце, но гордость мешала.

– Я не знаю, как сюда вписывается семья и работа. Ты сюда переехать не можешь.

– Это у тебя же далеко на горизонте.

– Нет. Не очень. Просто это расстояние и работа, которые несовместимы.

– Тогда надо решить, что тебе важнее сейчас, а что – потом.

– А если мне важно и то и другое? Я слишком много начинала с начала, теряла, искала.

И это было правдой, и здесь ей хотелось разорваться на две части, воздев руки к небу: «За что такая несправедливость, и что же мне делать?» А Алексей добрым вкрадчивым голосом продолжал:

– Там ты сама всё начинала, а здесь бы я помог, и многое взял на себя. Так и будет некомфортно, пока не определишься.

Александра выпрямилась, сердце заколотилось. Тепло растеклось по телу и в груди разгорелось пламя. Кажется, что-то скользнуло по щеке и сорвалось на подбородке.

– Я сгорю, как спичка. Меня не понимают.

Хотела сказать «нигде», но решила не перегибать сухую палку, и со вздохов свернулась в позу эмбриона.

– Понимаю, твои действия со стороны выглядят немного странными, и кто-то говорит тебе об этом, пытаясь вернуть в привычное для всех состояние. Но это твоя жизнь. Может быть, они пытаются помочь, потому что ты им не безразлична. Но это твоя жизнь, повторюсь, – он разговаривал через трубку телефона с её сердцем, и если бы не было расстояния, мог обнять, переложив к себе на колени, гладя по её вздрагивающей от слёз спине. – Только ты знаешь, что тебе на самом деле нужно. Хорошо, что есть своё мнение, но оно всё равно какое-то неопределённое. Неоднозначное. Вроде хочешь одно, а с другой стороны – это невозможно, и ты это понимаешь, но иное положение дел тебя не устраивает. Никто тебя с ним не торопит, но решение необходимо принять. Без этого никак. Главное, услышь себя, кем ты себя видишь, тем и нужно стать. Обо мне не думай. Я поддержу. Я за тебя.

«Если б Алексей мог поступить так, как он говорил, – Александра положила телефон рядом и начала царапать обивку дивана, не осознавая этого. – Он бы приехал, несмотря на мои колкие слова». Но ей не давал покоя уже сформировавшийся вопрос: «А смог бы, увидев какая я на самом деле дрянь, позволить раскрыться и… простить?»

Когда наступили майские праздники, Саша утратила последнюю каплю сомнений, что впустую тратит время, и взяла половину мероприятий на себя, греясь в лёгком платье под лучами солнца. Мимо пробегали десятый подряд круг вдоль озера марафонцы в честь отложенного до этих праздничных дней спортивного забега «108 минут полёта Юрия Гагарина». Невдалеке на лавочке в тени деревьев сидели Иван Анисимов и Степан Григорьев, но подходить к ним ей не хотелось.

На следующий день у военнослужащих гарнизона Александра отсняла под жарким солнцем спортивный праздник, развернувшийся на стадионе спортивной школы.

9 Мая, День Великой Победы, встретил горожан хлопьями липнувшего снега.

Александра проснулась с радостным предвкушением – это был любимый праздник, наравне с Днём рождения и Новым годом. Неважно, что погода обещалась быть скверной, ведь будут звучать песни военного времени, а люди устремятся к площадям танцевать и смеяться.

Но пока она накручивала локоны плойкой, зазвонил телефон.

– Алло. Что?!

– Я говорю, ты в аккаунты Главы заходила утром?

Судя по бою каблуков, Юля ускорила шаг, переходя дорогу, и чаще задышала в телефон.

– Не-ет, – Саша переключила разговор в фоновой режим и тыкнула пальцем по иконке приложения на экране смартфона. – Ох, ты ж ёлки-палки…

В полпятого утра Виктор Анатольевич Чижов выложил сообщение, что ночью сгорела концертная сцена в Городском парке, и праздничная программа перенесена на центральную площадь с памятником пролетарского вождя.

– Как так? – Саша не находила ответов.

– Миша рассказал, что Глава разбудил его в четыре утра с приказом немедленно разместить везде объявление. В общем, это ужасно. Кошмар.

– А из-за чего? Два года, значит, стояла, и всё нормально было, а тут на тебе – сгорела. Ночью. В дождь? Сырые балки, покрытые снегом?

– Вот и я о том же. Но ещё сгорела дорогостоящая новейшая (полгода нет!) аппаратура Дома культуры, что депутат подарил в том году.

В городском Парке Победы толпились люди и вели разговоры о мрачном событии. Это был сокрушительный удар для небольшого города, в бюджете которого не было средств для строительства новой. Кто-то шёпотом назвал это диверсией, и впору вызывать не просто полицию для разбирательств, но Росгвардию, и уберечь население от террористических атак. На это Саша только округлила глаза, и комментировать не решилась, бочком выбираясь из группы обсуждающих. В городе действительно были те, кому политика Виктора Чижова не устраивала – он продуманно наступал на хвосты голодных до государственных денег чиновников, но чтобы таким способом очернить время правления – представлялось глупой выдумкой.

Михаил Пронин, белый как стена, нервно затягивался в стороне у урны за деревьями, наблюдая за сбором школьников и репетицией военнослужащих перед парадом.

– И что теперь? – Саша встала рядом, прячась от дыма.

– Не знаю. Не видать нам сцену новую ещё очень долго, – было очевидно по фиолетовым кругам под глазами и осунувшемуся лицу, что коллега после звонка начальника так и не лёг спать. – Ох, я чуть с кровати не грохнулся от такой новости. Но понятно, не вам же звонить по такой теме.

– Ой, ребят, я без сил, – с грустным видом к ним присоединилась Надежда Тарасова, Саша заметила, как жадно она поглядела на тлеющую сигарету и, сузив глаза, отвернулась. – Какой кошмар. Это у кого на такое подлости хватило – понятно же, что неспроста сцена перед праздником полыхает.

– А вы уже видели? – Почти шёпотом спросила Саша, подтягивая к вискам съехавший платок. Лбу было холодно от липнущего мокрого снега.

Когда сцену только поставили, было лето, июль или август, и чтобы привлечь к ней горожан, каждые выходные проводились танцевальные и музыкальные фестивали с участием столичных коллективов. Александра Юрасова с большой охотой, работая тогда газетным корреспондентом, вылавливала между деревянных перекладин сцены удачные ракурсы и фотографировала музыкантов, а потом, упираясь в подмостки, ловила в объектив улыбки танцоров и замершие в кадре ритм и смех. А теперь на том месте чернели оглобли, раскромсанная свисала с обвалившейся балки еле читабельная надпись «С Днём Победы!».

– Да… – Начальница хлестнула перчаткой по меховой опушке пальто, стряхивая снег. – Одни оглобли остались, Сашенька. Я как увидела, сразу расплакалась, даже скрывать не стала слёзы. Виктор Анатольевич держится. Как докладывать Губернатору? Не уследили ведь.

– Охраны что ли не было? Техника, наверное, на пару миллионов.

– Вот именно, что охранник был, – Миша втянул сквозь зубы воздух «с-с-с» и поёжился от холода. – Да говорят, отлучился.

Немой вопрос повис между ними, но на площади уже выстроилась коробка из руководства города, ветеранов, офицеров, общественных деятелей, и разговор вынуждены были прервать. Саша устремилась к Вечному огню и заняла позицию у отреставрированной артиллерийской техники БМ-13, которая когда-то участвовала в боях Великой Отечественной войны. Когда процессия с цветами и перевязанными толстыми лентами хвойными венками сделала первый шаг под траурный военный марш, журналистке показалось, что будто сама каменная площадь слегка качнулась в такт. Приближаясь к языкам вечного пламени, согбенные ветераны словно уменьшались в размерах, клоня голову всё ниже, и, приседая негнущимися ногами, возлагали две красные как кровь гвоздики. Многие городские деятели чинно следовали за ними, но кто-то, едва коснувшись цветком мощёной плитки, выпрямлялся и краем глаза косился на направленные на них камеры.

После того, как площадка у «Катюши» распухла от сотен цветов, был открыт Парад под марши духового оркестра, под чеканный шаг синих рядов военных, кадетов и представителей ветеранских общественных организаций, строем уходящих вдаль по главной улице города, снег большими хлопьями повалил сильнее. Саша ощутила, как замёрз открытый лоб и руки в кожаных перчатках, но всё равно задержалась в толпе, пряча восхищение в фотоаппарате и делая снимки обелённых сединой ветеранов, к которым всё шли и шли школьники с букетами цветов. Сколько должно быть мужества в этих прошедших войну людях, что у них хватает сил и любви к жизни преодолевать эпохи и приветствовать вздёрнутым подбородком ряды молодых офицеров, устремлявшихся на оборону Родины?

Следующее мероприятие было через полтора часа, как раз, чтобы горожане успели посмотреть по телевизору Парад на главной площади страны. Но тем временем, к площади города N., как стекают реки к морю со всех сторон, шли граждане с портретами своих родных, сражавшихся в войне, чтобы принять участие в шествии «Бессмертного полка». Степан Григорьев тоже был там, сжимая в толстой перчатке микрофон, обходил для интервью толпу собравшихся – ему рассказывали, чей портрет помещён в деревянную рамку, в каких боях побывал дед и вернулся ли кто живой.

– Саш, привет, – корреспондент остановился, смотря, как она перекидывает ремень сумки для фотоаппарата через голову. – Не очень подходит к твоему пальто, платку и сапожкам.

– И тебя с праздником, и ты тоже отлично выглядишь, – скривилась девушка в саркастической гримасе.

– Не, я не это хотел сказать, а только, что ты такая аккуратная, и тут боевая фототехника.

– Профессионал он и в пальто не забывает о служебных обязанностях.

И Саша скользнула в толпу школьников.

Шествие заполонило широкую улицу, растянувшись от бордюра к бордюру. Впереди медленно ехала ретромашина «Виллис МБ», в открытом салоне которой громко работали колонки и передавали старые песни с характерным шипящим и потрескивающим звуком, словно крутилась чёрная пластинка под тонкой иглой.

В кульминации прохождения, когда до конца маршрута оставалось пройти длинный проспект, зарядил проливной дождь, сменив редкий снег. Сашин платок насквозь промок, держать зонт и фотоаппарат было сложно, а сумка постоянно цеплялась за прохожих и билась о бедро. Степан, который видел все эти мучения, никак не отреагировал, хотя вышагивал с оператором ничем не обременённый, кроме микрофона с длинным синим проводом. Саша продолжала бежать вдоль толпы, фотографируя участников, ныряя в гущу и отбегая на несколько метров к тротуарам, чтобы охватить больше участников этой многолюдной змеи, и, не смотря под ноги, собирала лужи дорожных ям сапогами. Попав ногой в очередную яму, почувствовала, как грязная вода залилась внутрь.

«Блин! Порвался что ли?» – Девушка безмолвно чертыхнулась, ощутив неприятное хлюпанье.

Отойдя на траву у дороги, Саша, будто рассматривая на экране фотоаппарата, обвязанного целлофановым пакетом, сделанные кадры, развернула ногу и слегка покрутила носком сапога.

– Ну во-от, – тихо протянула, видя, что чёрная кожа с внутренней стороны подошвы разошлась. Расстроенно выдохнув, решила больше не идти по дороге, а быстро достигнуть площади по тротуару, избегая луж. В конце её ожидал красивый для съёмки момент, когда в серое матовое небо на фоне золочёных куполов Храма Архангела Михаила были запущены сотни белых шаров, символизирующих белых журавлей.

«Как ты?» – Уже дома ей написал Алексей, после того, как получил поздравление.

Девушка завершала редактирование фотографий.

«Устала. А только половина дня прошло».

«Не замёрзла сегодня?»

«Да ужас, как холодно!» – Саша сжала пальцы ног в шерстяных носках, и, закусив язык, продолжила печатать: «День Победы, а тут такое…»

«Ничего, скоро лето».

«Я-то живу сейчас. Лето – оно потом», – вздохнула девушка и загрузила папку фотографий на официальный сайт города.

«Можно снегом наслаждаться. А вообще… такой праздник никакая погода не испортит».

Саша кивнула и шмыгнула носом.

Через час раздался дверной звонок.

– Да, это Юрасовы. Что? Вот здесь? Спасибо, – послышался из прихожей голос матери, после чего хлопнула входная дверь, и шаги направились в комнату. – Са-аш, смотри.

В руках её был букет фиолетовых тюльпанов.

– Тут, кажется, записка даже есть.

Девушка оторопело уставилась на цветы и раскрыла записку: «Будь счастлива в этот миг. Этот миг и есть твоя жизнь!»

«Алексей», – мелькнула первая мысль.

– Интересно, кто это? – По лицу Галины Юрьевны читалось, что она более чем уверена от кого, но в Саше зажёгся ехидный огонёк, и не от надежды, не от желания, сама не понимая от чего, она смешливо вымолвила, сверкая хитрыми глазами:

– Хм, может, это Стёпа. Может, он хочет вернуть меня.

Мать вздохнула, покачав головой.

– Это вряд ли. Он на такие поступки не способен. – И ушла обратно на кухню.

А Саша прикусила губу, глядя на красивые свежие, едва пахнущие пыльцой и холодом улицы, цветы. «Пожалуй. Ведь Стёпа даже не знает ни этажа, ни номера квартиры. Он и имя моей собаки-то не запомнил».

Конечно, это был подарок от Алексея. В глубине души, где не было места боли, усталости и Стёпе, Александра обрадовалась – этот мужчина, её жених – был способен свернуть горы и поднять ей настроение, даже за сотни километров. Но тут же её кольнула другая мысль: «А если он, и правда, один на всём свете, как говорит мама, кто готов ради меня совершать маленькие и большие подвиги?» В ушах зазвенела брошенная, от отчаяния, от страха за дочь, злая фраза матери: «Да кому ты нужна!» И Саша с пренебрежением, пройдя на кухню, исподтишка любуясь цветением, поставила букет в вазу.

– Худенький он, а я тюльпаны не очень-то жалую, – и девушка ушла обратно работать, оставив цветы на подоконнике.

Вечером она снимала ещё концертную программу перед салютом, встретившись со знакомыми на площади. Играла неизвестная кавер-группа, ноги сами от холода пускались в пляс, и Саша вовсе забыла про тяжёлый рабочий день, а только смеялась и подпевала слова вместе со всеми.

Ночью разбудил раздражённо звенящий телефонный звонок. В сонном бреду она нащупала экран, бормоча неосознанно: «Что ещё там сгорело?»

Оказался ложный, случайно набранный вызов от Михаила Пронина, который в эту ночь веселился с друзьями. Саша горько усмехнулась корыстной мысли, но нахмурилась сердито, обнаружив, что её подняли в два часа ночи.

В середине следующего дня Александра Юрасова просматривала и оценивала опубликованные материалы о концертах и акциях в День Победы. Первыми в свет вышли статьи на сайте администрации, но из-за спешки писались сухими выжимками из фактов в несколько коротких предложений, хотя фотографиями информационный отдел мог гордиться – для фотографа нет другого времени, чем «сейчас». Про газетные материалы говорить было рано – их только в конце недели напечатают на огромных шершавых листах, а в социальных сетях редакция позиционировалась плохо. Несколько репортажей выпустила телекомпания «ТВN» – Парад и прохождение «Бессмертного полка» собрали много просмотров.

«Это одна из лучших на сегодняшний день твоих работ», – не робея, девушка написала Степану Григорьеву, досмотрев видео про общероссийскую патриотическую акцию. Могла промолчать, но хотела проявить себя как будущий пресс-секретарь Главы – осведомлённый и имеющий право похвалить, как хвалят руководители способных сотрудников.

«Спасибо! Самому очень понравилось. Даже не ожидал», – ответил Степан, возможно, несколько раз примеряя, какие слова подойдут для такого сообщения. И через десять минут снова написал: «Я бы хотел пригласить тебя прогуляться. Ты свободна после работы?»

Пальцы, державшие телефон, одеревенели, а в груди истошно затрепыхалась канарейка. К этому юноше подталкивало ощущение незавершённости, педантичное желание довести начатое до конца – Саша будто несла ответственность за нанесённую ему обиду и неопределённость их общения. Поэтому согласилась.

После прошедшего снежного дня солнце светило ярко, прогревая подмёрзшую землю. Александра Юрасова держалась спокойно, поглядывая на коллегу чуть свысока, словно старшая двоюродная сестра, и украдкой бросала взгляд на подаренный худой букет из оранжевых крупных гербер, стебли которых обвивала тонкая проволока.

– Я реалист, – рассуждал Степан.

Между привычными разговорами о работе Степан остроумно подмечал казусы некоторых руководителей во время вчерашних событий.

– А я тогда кто? – Саша смеялась грудным смехом.

– А ты романтик в розовых очках, Алексашка.

То, с каким пессимизмом толковал Степан Григорьев некоторые события и поведение людей, ей было непонятно. Он считал её рассуждения о мире, мечтах наивными, называя пустым стремление по ниточке вытягивать из людей доброту и честность. Но его принципы часто строились на цитатах известных писателей, потому из любопытства хотелось прислушиваться. Юноша походил на каменную громаду с множеством потаённых залов и впадин, и Саша примерялась к работе спелеолога, сопряжённой с опасностью никогда не выбраться на поверхность. Чувствовала, что и он, находя в ней что-то нетронутое тенью правды, не очернённое жизнью, к которой привык, тянулся и испытывал себя на притяжение к тому, что было в корне противоположно его убеждениям. Степан то повторял, что они разные, и будет глупо поддаться влечению, чтобы быть переломанным под идеалы другого человека, то признавался, что искал Сашу всю жизнь.

Когда пошёл дождь, он раскрыл зонт, а девушке пришлось взять его под руку, чтобы уместиться под куполом.

– Спасибо, что согласилась встретиться. Я думал, откажешься.

– Спасибо за весёлый вечер, расправляющий узлы моих мыслей. Я так вчера устала, что сегодня, казалось, даже статью о совещании напечатать не смогу.

– Самое интересное, что я не пытался тебе помочь. Смеялся вместе с тобой над своими глупыми шутками, – неловко улыбнувшись, сказал молодой человек, и серьёзно добавил: – Не ожидал, что встречу такого человека, когда переезжал.

– …который поможет тебе найти путь к твоим шуткам? – И Саша ободряюще похлопала его по руке. – Я поняла. Ничего они не глупые – мне нравится смешение интеллекта и юмора – одному без другого никак.

Сначала смех, а потом внезапно – его губы. «Они будто созданы для моих – эти пухлые губы, эта впадина между подбородком и ими», – возникла в голове бесконтрольная мысль. Под зонтом возникла тишина, прячущая от барабанящего дождя и гудящего мира, а в ушах – оглушительное тысячекратное эхо прерванного звонкого смеха. И вкус никотина, разделённого на двоих.

– Чёрт. Я же сжевал уже две жвачки, – он откашлялся. – Ты, с каждым взглядом на тебя, становишься всё краше.

Не страшно было целовать его, будто делала это всегда. Не страшно было узнавать, будто знала всю жизнь. Не стыдно было дурачиться, потому что он делал это в ответ и не смотрел косо, не создавал неловких пауз после шуточной аналогии, забытыми тропами забравшейся в её взбудораженное сознание. Но хотелось говорить, будто это скоро закончится, обнимать, будто следующее мгновение сотрёт все предыдущие. И безудержно хотелось жить, дышать полной грудью, ощущая, как счастье заполняет тело сосуд за сосудом, клетка за клеткой, сетью окутывая плоть.

Но в тот самый момент, когда его губы коснулись – её, вместе с вспорхнувшими испуганными бабочками внутри возникло тихое скрежетание, которое долго не покидало. Ах, какими глупыми становятся женщины, забываясь в смелости и напористости мужских действий! Истинную заботу они способны получить от мужчины, не стесняющегося робеть в присутствии любимой дамы, и, в страхе причинить боль, деликатно оберегающего её от невзгод. Счастлив тот мужчина, в ком соединились две эти черты.

Прощаясь у Сашиного дома, освещённые единственным фонарём, они долго не могли расстаться. Девушка запустила пальцы в Стёпину жёсткую шевелюру, он же сначала мотнул головой, словно отгоняя назойливую муху, а затем деликатно, но настойчиво убрал её руки.

– Не люблю, когда руками водят по голове. К тому же, волосы не такие уж и чистые.

Саша впервые услышала, что кому-то не нравится массаж головы, разве что если это делает посторонний человек. «Но я-то не чужая ему», – и непонимающе захлопала ресницами.

– Знаешь, мой сосед, – начала она, желая быстрее загладить неприятную ситуацию. – Студент второго или третьего курса, который при встрече всегда старается произвести на меня впечатление каким-нибудь особенным и заковыристым комплиментом…

– Так, ага, ну-ну, продолжай, не обращай внимания, что я напрягся, – Степан поморщил нос и по-римски вздёрнул подбородок.

– Хах. Так во-от, – Саша взяла за этот горделиво вздёрнутый точёный подбородок и потянула к себе. – Он, очевидно, усмотрел в тебе соперника, пару раз назвав: «А, ты всё с тем петухом гуляешь?»

Юноша взъерошил волнистые волосы и, сдавленно посмеявшись, добавил, что так оно и есть.

– Но этого засранца я где-нибудь приложу отдохнуть.

Саша никак не могла на него насмотреться, отгоняя лезшие неприятные мысли. Степан стал причиной разлада до того, как она это обнаружила, а осознав, нашла в нём утешение. И чем больше ощущала себя испорченной, тем больше находила родства с тёмной стороной Стёпиной натуры.

– Я рад, что мы с тобой вот так вместе, откинув условности, – словно прочитав её мысли, заметил он. – Знаешь, даже если бы ты была замужем, я бы тебя выкрал.

«Какими холодными кажутся мои руки – в его тёплых и сильных, и какая хрупкая кажусь сейчас сама себе я», – с трепетом думала Саша, не зная, что ждать теперь не только от завтрашнего дня, но от этого вечера и следующей минуты.

С возникновением этих странных отношений, её мир сильнее путался, и глядеть в него было страшнее уже оттого, что он напоминал накрытую скатертью корзину со сплетёнными между собой змеями. Не могла ответить, для чего надо было так усложнять жизнь, но её обнимали, смешили, она могла дотронуться в ответ и отдать тепло и внимание, но всё же, как запуганный зверёк, боялась совместных прогулок, поцелуев и объятий, случавшихся в людном месте, опасаясь, что кто-то из-за угла увидит и передаст Алексею. Она продолжала жить той жизнью, где у неё будет жених, и оторопело смотрела, оборачиваясь, на Степана, на его протянутые к ней руки. Отдавала ли себе отчёт, что подсознательно понимала – он мужем не станет, и что именно поэтому искала в нём опору? Она лишь предчувствовала, что огромный ком вранья, страха и неопределенности когда-нибудь раздавит её и всё, что было дорого.