Читать книгу Город одного человека - Ольга Игоревна Лесун - Страница 7

12 апреля в городе N., как и по всей России, праздновали День авиации и космонавтики. Саша отвечала за первую и главную часть мероприятия – «Звёздный маршрут» – и вызвалась фотографировать концерт в Доме культуры, тогда как Юля Васильева взялась написать статью на сайт и пост для Главы.

Торжественными залпами в Сашиной душе́ отзывался любой военный праздник. С детства вкусившая армейскую жизнь, среди всех профессий выделяла те, что каждый свой день условно начинают с гордого: «Служу Отечеству».

Апрельский день припекал горячими солнечными лучами спины строящихся рядов офицеров в фуражках, длинных демисезонных зелёных куртках с отороченными мехом капюшонами. Журналистка, проходя мимо, чуяла едкий аромат военной формы, исходящий от кожаной портупеи, ремней или планшеток. И вдыхая, ощущала безопасность, как трёхлетний ребёнок, чей отец пришёл в ночи с дежурства и, заглянув, пустил в тихую, немного душную детскую, морозный дух профессии, не терпящей ханжества и поиска личной выгоды.

В мире должно оставаться место чести, думала с восхищением Саша Юрасова, глядя на военнослужащих гарнизона, стоящих у отправной точки ежегодного «Звёздного маршрута» – у памятника Герману Степановичу Титову15.

Под металлической аркой, символизирующей семнадцать оборотов вокруг Земли, которые сделал космический корабль «Восток-2» в 1961 году, высокопоставленное начальство выступило с поздравлениями и напутственными словами. Саше всегда казалось лишним играть трагические мелодии, когда под марш военного духового оркестра собравшиеся чинно возложили цветы к подножию скульптуры прославленного покорителя космического пространства.

«Пожалуй, он бы хотел услышать что-нибудь бойкое, жизнеутверждающее, а не безнадёжное, как скрип заржавелой петли в дверном креплении, – думала Саша, глядя в видоискатель и располагая в кадре растущий холм гвоздик на отполированной чёрной гранитной плите и офицеров, вытянувшихся нимбом жёсткой фуражки к улыбающейся статуе космонавта. – Он не погиб в полёте, он продолжал возвеличивать труды советских инженеров и испытателей!»

Десятки однотипных репортажей о Дне космонавтики, как и других памятных военных мероприятиях, печатались каждый год и в газетах, и на сайтах, крутились по телевидению. Новаторство не появлялось даже в глубинном копании личных страничек биографии известных людей – в городе N. можно было ещё взять интервью у тех, кто непосредственно запускал во Вселенную спутники Земли и первооткрывателей, про что многократно писалось несколькими поколениями городских корреспондентов. Но вооружённый фотокамерой журналист мог выхватить мгновение из бурлящего потока времени: стареют люди, меняется форма военнослужащих, появляются новые лица из числа военного командования и руководства города.

«Звёздный маршрут» несколько лет назад превратился в традицию. Вытянутая до половины проспекта процессия – из учеников и преподавателей школ, офицеров, представителей предприятий и просто жителей – возлагала у мемориалов или памятных досок цветы. В голове этой змеи из сотен человек медленно шёл военный оркестр, на ходу играя известные марши и мелодии песен. Горели золотом инструменты, медали и значки военнослужащих, гражданские несли в руках развивающиеся флажки и портреты космонавтов. Всё это напоминало советские митинги в честь Первомая, и на душе становилось торжественно.

За музыкантами вышагивали Глава города, члены военного командования, руководитель администрации и депутаты. Виктор Анатольевич Чижов не следил за камерами, но вёл себя, как и положено офицеру (бывших не бывает), гордо держа спину и выглядел так, будто точно знает, что находится на своём месте в этом мире, а город N. – под его ответственностью. Проходя по главным улицам, он всматривался в разбитый после зимы асфальт, стёртые плиты ступеней у озера, в устаревшие детские площадки, пока другие коллеги что-то обсуждали, смеясь и замолкая в тот момент, когда на них наводили фотоаппарат или видеокамеру.

Радость праздника омрачала только обманчивая погода – Саша накинула на себя короткое пальто, надела брюки с шерстяной ниткой, повязала платок на голову, который во второй половине мероприятия спас от разбушевавшегося ветра, но ноги мёрзли в полуботинках из тонкой мягкой кожи, обутые на капроновые носочки. Пока бегала вдоль колонны, обгоняя идущих, чтобы приноровиться к солнцу в зените, где-то приседала, взяв в кадр бо́льшую часть процессии, не чувствовала апрельского холода и стынущего в прозрачном воздухе выдыхаемого пара. Но во время завершающего торжественного возложения на открытой местности сквера у зеркально гладкого чёрного гранита с красными вкраплениями и выгравированным образом первого космонавта планеты Юрия Гагарина, почувствовала, как по разгорячённому телу ледяными пальцами водит ветер.

Когда отгремела музыка «Звёздного маршрута», вместе с оператором Геной и корреспондентом Витей девушка отправилась в редакцию телекомпании, чтобы переждать сорок минут до начала концерта в Доме культуры.

– О, Сашенька, – Елена Владимировна вышла на её голос в коридор. – Замёрзла?

В дверях корреспондентской возник светловолосый корреспондент.

– Стёпка, ну-ка, сделай даме горячего чая, смотри, зуб на зуб не попадает!

И юноша, широко улыбнувшись гостье, предложил помочь снять полупальто.

– Нет, спасибо, я лучше согреюсь в нём.

– Ну, как там «Звёздный маршрут»? – Редактор указала Саше на кресло. – Да-да, присаживайся. Ну?

Саша села в крутящееся на колёсиках кресло одного из журналистов – стол стоял особняком от всех, и в то же время остальные пять рабочих мест оказались видны как на ладони. «Я бы сидела именно здесь – будто со всеми, но отделённая большим монитором компьютера».

– Очень… людно и торжественно, – поправляя на голове съехавший набок платок обернулась она к Елене Самохиной. – Мне кажется, столько участников не было в прошлом году. Дети шли с портретами не только космонавтов и чёрно-белыми фотографиями родственников, как в «Бессмертном полку».

Грузно и твёрдо ступая, в коридор вошёл Степан и протянул кружку, а Елена Владимировна, улыбаясь, проследила, как он долго не отнимал взгляда от раскрасневшейся с холода сотрудницы Совета депутатов.

– Ладно, Стёпа, ты пока поухаживай за Сашенькой, а я пойду.

Ощущая на себе внимательный взгляд молодого человека, и оттого ещё сильнее краснея, Саша захотела нырнуть в белую кружку с болтающейся ниткой от пакетика чая.

– Ты пережидаешь время до начала концерта?

Саша беззвучно кивнула, и только через пару минут осмелилась поднять на юношу свои оливковые глаза.

– А во сколько вы выдвигаетесь на концерт?

– Думаю уже скоро, через минут пятнадцать.

Саша с тихим хрустом поджала в обуви ледяные пальцы ног. «Сейчас бы завернуться дома в тёплый плед», – тоскливо заныло внутри.

– Что ж, я, наверное, с вами пойду. А почему так рано?

– Адресный план здания подснять, потом, как зрители собираются в холле, – Степан подъехал на своём кресле с колёсиками ближе и вдруг взял её руку в свою. – У, какая холодная. Давай я погрею.

Саша поперхнулась чаем и сипло откашлялась.

– Ой, прости, не в то горло, – она едва не засмеялась, почувствовав, как неловкость хлынула от груди на лицо.

– Я тебя смутил? – Елейно, понизив голос, проговорил Степан, но руку не отпустил.

– Да. Это… И девушка высвободила руку, обхватив ею остывающую кружку. – Не нужно.

В этот момент она испытывала смущение, неловкость и нежелание обидеть человека. Улыбающееся же выражение лица Степана ничуть не изменилось, и он всё также загадочно изучающе смотрел на её порозовевшее лицо.

Спустя сорок минут Саша стояла в холодном зале Дома культуры. Темноту, как в кинотеатре, разрезали только яркие лучи прожекторов, освещавших военный оркестр. Она увидела на заднем ряду Юлю, та сидела рядом со Степаном и, зарывшись лицом в ворот кофты, дрожала от смеха, а заметив подругу взметнула вверх руку и участливо помахала. Подруга кивнула головой, не надеясь, что её натянутую в линию улыбку можно было разглядеть в черноте между рядами.

Саша ходила по залу, набирая с разных точек фотоматериал, дольше всего дежуря у сцены, заходя за кулисы, чтобы улучить момент и запечатлеть рабочий процесс артистов. Несколько раз её тянуло посмотреть на середину последнего ряда, но не решалась. Когда всё же оглянулась, всего за несколько секунд нашарив в полутьме знакомое лицо – её словно обожгло вниз до ступней – нахально сверкавшие глаза Степана Григорьева изучали её и улыбались в ответ.

Вернувшись домой, написав в кабинете на этаже Совета депутатов развёрнутую статью про «Звёздный маршрут» и обработав фотографии с двух мероприятий, Александра Юрасова никак не могла выгнать пробравшийся до кости холод. Поужинав, устроилась на диване, чтобы почитать. За плотно закрытой дверью слышалось приглушённый разговор сестры – Алина проводила по «Скайпу» видеоурок.

Щёки горели, ноги в шерстяных носках согрелись не сразу, и внутри ледышка, словно в промёрзлой после зимы земле, никак не таяла. Вдруг в комнату ворвалась Галина Юрьевна с полотенцем на плече и схватила Сашу за локоть.

– Выйди из комнаты. Не видишь, что Алина на репетиторстве?! – Прошипела взбудораженная мать.

«Опять не в духе», – тяжело выдохнула Саша, посмотрев на родителя тяжёлым вопросительным взглядом. Галина Юрьевна в этот период срывалась только на мужа и старшую дочь, которая и внешне и по характеру была похожа на отца, младшую же душила вниманием, считая долгом защитить от обязательств и лишить права принимать решения.

– Она меня не просила выйти, – спокойным шёпотом ответила Саша.

– Выходи! – Повысила голос Галина Юрасова и шумно, давя пол пятками, торопливо вышла из комнаты.

Набрав воздуха в лёгкие, девушка взяла книжку, телефон и направилась в гостиную – сориться не было смысла. Временами мать не слышала и не видела себя со стороны, положив всю себя на алтарь имени младшей дочери. «Когда больше ничего не происходит, любая незначительная проблема, как забытый носок или фантик на столе, превращается в событие, если в жизни больше ничего кроме домашних хлопот не происходит, – с сожалением хмыкнула Саша, смахивая с кончика носа крупную солёную каплю. – Прибавляющиеся Алине годы незамедлительно старят её». Она представляла, что в груди матери поселился страх – время безжалостно отдаляют от детей, и вот младшая из троих совсем скоро поступит в университет, станет совершеннолетней и, вдруг, исполнит обещание переехать в съёмную квартиру с одной из своих странных и плохо на неё влияющих подруг».

Но Алина Юрасова продолжала хмурить лицо на любые «Ты поела?», «Ты сделала уроки?», «Ты головой думаешь?» и, прищёлкнув языком, уходила гулять с друзьями до полуночи, забывая об обещании вернуться хотя бы к десяти вечера. Удивительно, но какой бы хорошей девочкой, послушной и тихой не росла старшая, младшая росла себе на уме, и это словно поощряли родители. На Сашины: «Вы ведь не так воспитывали меня», отец с сожалением кивая отвечал: «Учли ошибки».

Зазвонил телефон.

– Как работа?

Голос Алексея был спокойный, он хотел слушать.

– Здесь так здорово! Сложно, конечно, сегодня вот удалось вовремя освободиться, но завтра неизвестно, когда приду домой, потому что намечено спортивное мероприятие у военных.

– Ничего, поработаешь чуток, пока сюда окончательно не переедешь.

– Лёш, понимаешь… – Саша подбирала слова. После случившегося конфликта с матерью, голос ещё дрожал, как сухой лист на ветру. – Поначалу я тоже думала, что это ненадолго, чтобы просто было, где работать и получать деньги… Но сейчас…

Она горела работой. После прежнего опыта в московской крупной компании, где один текст сменял другой, а будни начинались в четыре утра и завершались ровно поздним вечерним возвращением домой в битком набитом автобусе, её услышали и, пусть за небольшую плату, предоставили возможности проявить себя в фотографии, репортёрском деле, редактуре своих и чужих материалов, которые присылали даже из правоохранительных органов, военных частей, здравоохранения. Город, в котором жила несколько лет стал её – до мурашек, до «привет» из толпы незнакомых прохожих. Желание быть понятой, принятой, узнаваемой и нужной обрело плоть. Когда Алексей говорил о любимом Санкт-Петербурге, в красках расписывая преображение жизни, будто только Сашу, как единственного элемента, не хватало, сердце её сжималось и шептало: «Ещё бы чуть-чуть насладиться, ещё чуть-чуть, прежде чем снова начинать сызнова. Дай только окрепнуть».

– Надеюсь, они уже в курсе, что ты будешь жить в Питере?

– Нет, зачем им сейчас знать, – Голос вдруг осип, надломился. Саша прочистила горло. – Ты и сам говорил, что ещё рано, мы ведь даже заявление не подали. Мне тут нравится. Знаешь…

Она будто оказалась в час-пик в метрополитене, в самом сильном потоке – поворачиваясь, чтобы выскочить, выкрикивала кому-то: «Стойте, стойте! Мне в ту сторону!», а её разворачивали и толкали вперёд; ноги заплетались, но она не падала – настолько плотное было движение. Тогда кидалась к Алексею в надежде, что он поймёт, но в ответ слышала лишь сухой и уверенный голос:

– Это хорошо, работа должна быть в удовольствие. Да, Саш, – мужчина сделал вид, будто спохватился, вспомнив что-то. – Надо бы определяться с местом для свадьбы. Я тебе сбросил несколько вариантов, ты посмотрела?

– Не успела, – голос от раздражения холодел. Она прошла обратно в свою комнату, тихо без скрипа прокрутив ручку, открыла дверь, кинув беглый взгляд на кухню, не желая попасться, как вор на месте преступления. Взяв планшет, направилась обратно в зал.

Пышный шатёр, огромный балдахин, цветы, ресторан… гости, гости.

Усадьба «Валуево». Шатёр «Эль Гунна». Зал «Петрушка».

– Какая доплата за аренду в этом шатре? Попадаем на акции? А в «Золотом фазане»? Вот смотрю на картинки «Абордажа» – не привлекает… будто стоишь на палубе корабля, который в море не уходит, а тебя тошнит как при сильной морской качке. – Вспомнилось, как Алексей сделал предложение в ресторане-корабле. Лицо просияло, но улыбка быстро потухла. – Что? Я не про то, что ты в Морском учился и работаешь… Короче, ладно, я смотрю дальше. О, а в «Капризе» холодно не будет? Всё открыто. А вдруг ветер или вообще дождь пойдёт?

– Вот «Абордаж» закрытый и как раз свободен на нашу дату в июле, – ответствовал Алексей.

– Понятно. В «Орловском» красивые фотографии шатра и там есть место для выездной регистрации… – Девушка закусила ноготь большого пальца. Она не знала, в какую сумму хотел вместить празднество будущий муж. По детской доверчивости, воображала, что у него бездонный карман, но, складывая оплату визажиста, фотографа, ведущего, ресторан, не представляла, что он где-то мог насобирать за время студенчества и нескольких лет работы такую отдельную сумму.

– Так, сегодня «Орловские» не брали трубку. Но в «Абордаж» требуют какие-то шестьдесят тысяч, – жених заговорил живее. – Площадка «Живописная» с шатром у грота за аренду около восьмидесяти.

– И что ты предлагаешь? – Саша зевнула, натягивая плед до ушей. Пролистав список предложенных ссылок, наткнулась на самый дорогой банкетный зал, но с меньшей предоплатой, чем у всех.

– О, вижу «Лебяжий остров». Ну, ничего так. Какие-то пятьдесят тысяч внести заранее.

– Ага… – В голосе Вяземского звучали упаднические нотки. – Четыре двести за человека, пять тысяч за свет… около двухсот тысяч средний счёт…

В телефоне слышалось, как он водит мышкой по столу и листает электронную страницу сайта. Саша улыбнулась, закрыв глаза, и представила, что мужчина сидит рядом.

– Уединённое место на берегу озера с потрясающим видом… – бормотал он себе под нос.

– Ну, вообще, интересно, – она ухмыльнулась.

– Хорошо, – прозвучало бесцветно на той стороне разговора.

– Будем брать?

– Сначала нужно отвезти залог. Пятьдесят тысяч, – сказал Алексей, ожидая ответа.

Саша сонно вслушивалась в паузу.

– Ну, ты ведь можешь приехать, если, конечно, до твоего приезда не заберут.

– Можно, но надо отвезти пятьдесят тысяч в течение нескольких дней, я бы перевёл тебе деньги, – продолжал намекать мужчина.

– М-м… И… как быть? – Не отступала она – сейчас в ней нетерпение от привычного желания сделать всё самой боролось со скукой и разочарованием, в которое её вводили разговоры о деньгах, из-за которых всё детство велись за дверями кухни или в присутствии детей пламенные разговоры родителей.

Послышался тяжёлый выдох.

– Или ты отвезёшь или мой друг.

Заскучав окончательно от перекидывания обязанностей, девушка вяло ответила: «Мне будет очень нелегко туда добраться», – и сделала упор на слове «нелегко». Так и было на самом деле – своего транспорта она не имела, маршрут пролегал сначала до Москвы, а потом с пересадками до парка, где располагался ресторан.

И Алексей это прекрасно знал, странно, что продолжал настаивать. Сдавшись, в ответ он вспомнил о гостях, и что пора бы знать их точное количество.

– Как, ты ещё не посчитала? Мне не нравится, что ты в очередной раз не подготовлена, будто тебе это не нужно, – с едва заметной жёсткостью и укором долетел до неё из телефона его голос.

– Лёш, – Саша глубоко вдохнула воздух, с облегчением и лёгким хрустом в грудине потянулась и мысленно высчитала до пяти. – А что, если мы поспешили?

– Что?

– Я говорю, что мне сейчас нелегко. Тут шёл разговор о возможности сделать меня пресс-секретарём Главы города. Это так… неожиданно, – она спешила донести. – Нет, это больше похоже на слух, но… Я сейчас чувствую, что…

– Саша, – оборвал её тихий ропот Алексей. – Я дважды спрашивать и предлагать не стану.

«Как родитель, – пронеслось в голове, и Саша опустила руки, позволяя потоку снести её вперёд. – Как можно следовать за человеком, который не готов тебя выслушать?»

В гостиную, скрипнув кухонной дверью, крадучись пробралась мать и, улыбаясь, помахала рукой.

– Лёше привет передай.

«М-да, и с близкими не поговорить…» – Машинально передавая приветствие, рассудила Саша. С отцом эту ситуацию не обсуждала. Когда он приезжал после рабочих будней домой, и если сама она находилась в это время дома, меньше всего хотелось обременять его неурядицами, с которыми сама как-нибудь справится. Но Галина Юрьевна находилась дома и видела, что с дочерью что-то происходит.

Александра Юрасова сидела на одном из скучных совещаний по понедельникам, когда руководитель администрации Пётр Степанович Передовой, собрав начальников отделов администрации, предприятий, правоохранительных органов, устраивал показательную порку, медленно понижая свой ранг в качестве рационального оратора.

«Огненные прения на собрании, – написала девушка в общий чат информационного отдела. – Жар от открытой печки обжигает первые три ряда собравшихся».

«Если что, беги» – отписала Юля и поставила несколько ржущих смайликов.

Каждый раз кому-то из них двоих выпадало работать корреспондентом на этом поприще. Михаил Пронин как обычно сидел внутри зала в качестве начальника.

Сфотографировав всех и каждого, прислушиваясь к происходящему, Саша принялась листать социальные сети – информации там немного, мозг не работает, а значит, не отвлекается от обсуждений. Степан Григорьев несколько часов назад сменил фотографию аккаунта.

«Хорошо», – прокомментировала она под фотографией.

«Ой, ну, не смущай меня. Спасибо Ване за это. Он не только оператор, но и профессиональный фотограф».

«Передай ему тогда, что я тоже хочу оказаться под прицелом его камеры».

«Это уж ты сама к нему обращайся. Но я так и знал, что дело не в моей внешности, а в Ване!»

Саша подавила смешок и сразу оценила обстановку в зале – никто не заметил перемены в её настроении, сонно или бычась под хмуро надвинутыми бровями смотрела на восседавшего за столом руководителя администрации. Оператор Гена прислонился к колонне и понуро смотрел в повёрнутый экранчик камеры.

«Я не могла ничего с собой поделать…. Предательски просто», – продолжила девушка переписку.

«Между нами всё кончено. Наши чувства были так высоко! А пали так низко».

«Нет! Не надо разрушать – мы потом не соберем. Нет. Нет! Не-е-ет!» – И Саша чуть не воздела руку к впереди сидящей женщине. – «(И такая рука протянутая) плак-плак. Пустой зал; посреди него мы».

«Не пытайся меня разжалобить», – активно вживался в роль Степан, и Саша представила их вдвоём посреди тёмного театрального зала.

«О, как же так, не быть нам прежними».

«Я больше не смогу тебе верить. (выпивает стакан виски залпом и уходит из бара)», – быстро напечатал Степан, и Саша одобряюще кивнула, дивясь, как живо он находит подходящие слова.

«Всё разрушено», – Саше воображалось, что они как Шекспир записывают очередную нетленную трагедию. – Иван! За что он так?! Не следовало ему. Но нет… как могло быть всё так прекрасно, а теперь… (выбегает следом на пустую тёмную улицу)»

Саша ухмылялась, едва заметно высунув кончик языка, пока пальцы бегали по экрану телефона. Но не покидало чувство, что печатанное представлялось чем-то смутно знакомым, отзеркаленным.

«Я не буду стоять между вами. (кругом ливень)», – ответил Степан.

«Кто-то подаёт забытое пальто. Но поздно. Тушь течёт, смешивается со слезами».

«Как же ты могла со мной так!»

На этом месте Саше показалось, что телекорреспондент начинает сдавать.

«Она выжидает. Кричит во тьму: «Вернись!» (продолжает кричать)».

«Зачем кричит, я же типа рядом стою?» – С небольшой паузой уточнил юноша.

Саша мотнула головой. «В смысле, он стоит?» Он представлялся ей в нуаровском фильме, но так откровенно напоминать об этом было ни к чему.

«Ты типа вышел – там темно, ливень, не видно, – начала объяснять девушка, постепенно теряя интерес к разыгрыванию драмы. – Слышится хрустящий под ногами гравий».

«Так. Ладно. Я вышел. Стою и молчу. Весь мокрый».

«Подхожу. Тронула за плечо. Ты не поворачиваешься. Хочешь закурить. Но ливень! Сигарета промокла».

«Я поднял голову. Повернулся к тебе. Смотрю тебе в глаза».

«Я молчу. Слова застряли комом в горле. «Ты забыл», – говорю и протягиваю шляпу».

«Я не ношу шляпы. Но допустим. Не замечаю шляпы».

Саша представила это. Всё больше начало казаться, что Степан Григорьев действительно описывает себя, а не персонажа, и ждёт действий от неё – от Александры Юрасовой.

«Продолжаю стоять, – пишет Степан. – И говорю: «Я буду ненавидеть себя за это. (ты молчишь и внимательно слушаешь). Но я не могу просто так тебя отпустить».

Сашины пальцы замерли над экраном. Секунды летели, нельзя было медлить, иначе он поймёт, что слова дошли до её сознания. Но что-то в этом разыгранном диалоге было не так! Всё не так! «Дурацкая переписка!» – Саша поджала губы и на время опустила телефон на подол платья и обвела взглядом бурчащий от докладов зал заседаний.

«Я медлю. Но вот решимость! Беру тебя за руку, – она гадала, как корреспондент оценит это, и, не дожидаясь драматического выпада, добавила концовку: – Двойная фотосессия!»

«Я улыбаюсь, накидываю тебе на плечи свою куртку. Обнимаю».

Это Саша молниеносно представила и передёрнула плечами, словно почувствовав тяжесть промокшей одежды и мужской руки. А Степан продолжал писать: «И мы уходим в пелену дождя. Конец».

Саша выдохнула, подумав: «Весело, конечно, с ним, но опасно». А ему ответила: «Великолепно!»

«Даже без поцелуев обошлись», – будто считая это искромётным подведением итогов, добавил Степан Григорьев.

«Зачем клише? Мы против них».

«Ну, это хоро-о-шее клише. Кстати. То есть, ты хочешь сказать, что ты за фотосессию?»

Как сапожник без сапог – последняя её фотосессия состоялась прошлой осенью на предыдущей работе.

«Ну да, можно», – нехотя добавила она, предчувствуя, что идея затрётся между быстро перелистываемыми днями.

Вечером Саша задержалась на работе, вернувшись поздно после собрания Главы с предпринимателями. Сделав заметку на сайт и в два штриха напечатав текст для социальных сетей, перед выходом ушла набрать в туалет бутылку воды, чтобы утром полить цветы. Стоило повернуть лапку крана, как из кабинета пустого информационного отдела донёсся телефонный звонок. Саша припустила обратно, мысленно ругаясь, кому это в послерабочие часы захотелось поболтать.

– Алло, – выдохнула она в проводную трубку рабочего телефона.

– Саш, привет. Это Надежда Тарасова.

– Эм. Надежда Викторовна, работа не отпускает?

На другой стороне телефонной линии послышался смешок со свистящим мягким вздохом «Ох». Саша уважительно относилась к этой женщине, элегантной, хрупкой и аккуратной. У неё были тонкие небольшие черты лица, но крупные с поволокой глаза смотрели пристально, как у хищной птицы.

– Да, как видишь. Но я не совсем по работе сейчас. Вернее, не по сегодняшней, – Надежда Викторовна говорила тише обычного, вкрадчиво, будто боялась быть подслушанной. – Я тебе сейчас на личный телефон перезвоню. Думала, если ты уже не в кабинете, значит, не стану звонить во внерабочее время.

Не успела Саша ответить что-либо, как в трубке уже затянули гудки, а через пару секунд зазвенел смартфон.

– Так вот, Саш. Ты ведь знаешь про грядущие изменения в структуре Совета депутатов?

– Да-а, – девушка недоверчиво протянула, ожидая стать свидетелем какой-то тайны. Синяя венка на шее запульсировала чаще.

– Ты же знаешь, что Виктор Анатольевич очень хорошего о тебе мнения? Ты сто процентов заслужила его доверие, и он считает тебя лучшей кандидатурой на должность пресс-секретаря, – Юлия Викторовна говорила тихо и быстро, как бы предупреждая и отсекая любые вопросы или отрицания со стороны молодой сотрудницы. – Учти, что такой должности раньше никогда у нас официально не было, да и те полномочия, которыми будешь обладать ты, ни у кого не будет. Начальником будет только он, и больше никто. Если Виктор Анатольевич предложит тебе стать пресс-секретарем, ты согласишься?

Казалось, от перехваченного дыхания, сдавившего грудь, голос не прорежется, а горло распухло и сдавило звук. Превозмогая глухие удары сердца в ушах, она произнесла единственный возможный ответ, который давно сформировался в мозгу и был принят, когда её только принимали на работу, а впереди брезжил свет обронённого вскользь предположения о введении новой должности.

– Да. Конечно.

– Ох, ну и славно. Знаю, ты думала про Мишу, но он нужен там, где он есть уже несколько лет. Умничка, девочка. Всё, пока.

Осев в кресле, Саша ещё долго ошарашенно смотрела на замолкший и положенный на стол телефон. Секунды на цыпочках проходили мимо, уводя с собой минуты. Внутри не растаял ожёг от состоявшегося разговора с Алексеем, как он резко и холодно отрезал её попытку поделиться желанием работать дольше на новом месте, а теперь недоговорённое желание обретала с катастрофической реальностью ощутимый объём.

По спине пробежал холодок. Она словно разбила дорогущую вазу в доме богатой и совсем не близкой тётки. Когда старший брат поступал в петербургское военное училище и проходил курс молодого бойца, мать взяла её, трёхлетку, с собой. Они остановились у двоюродных бабки и деда Юры со стороны отца, маминого первого мужа, Фаины Фёдоровны и Семёна Иосифовича. Те отвели им комнатку, запретили брать продукты из холодильника, а через пару дней уехали на дачу, забрав ключи. Галина Юрьевна втихаря отсыпала дочке манку из мешка, что хранился под кроватью в квартире хозяев.

«Время покажет, – выдохнула Саша и вытерла со лба испарину. – Сейчас ничего нельзя сделать». И, накинув пальто и взяв сумку, вышла на улицу.

Смеркалось. Глаза от работы за компьютером болели, и устало вглядывались в тусклые очертания города. Тянуло теплом, нагретым асфальтом и мягким ароматом цветов из приоткрытой двери флористической лавки, откуда, рывком взметнув вверх пластмассовое ведро, вылили воду на пыльные плиты. Только месяц назад всё казалось таким простым и понятным, а теперь не радовал даже остаток оранжевых брызг на постепенно темнеющем небе.

Обстановка накалилась, когда через несколько дней состоялось заседание Совета депутатов, в том же зале, где проходило в середине марта совещание членов Молодёжного парламента. Как и тогда, в помещении царила духота, пахло пылью, застоявшейся в шторах и коврах, положенных поверх скрипучего и местами продавленного паркетного пола.

Буквой «П» расставленные столы заняли депутаты. В центре, как председатель Совета депутатов, сидел Глава города, по левую и правую руки от него – заместители: один тучный и седой, с красным от капиллярной сетки лицом, тяжело дышал и грузно исподлобья смотрел на присутствующих, а второй – крепкий и коренастый, когда-то занимал пост Главы города и прослыл «Свадебным генералом». Но Саша знала, хватка у последнего была железная, он годами никому не уступал власть и знал, за какую ниточку дёрнуть, чтобы остальные зависели от его решения. Оба заместителя числились старейшими членами Совета депутатов, несмотря на то, что это был уже подходящий к концу пятый созыв.

Покрутив в руке распечатанный проект с перечнем не конкретизированных десяти вопросов, которые законотворцы собирались рассмотреть по ходу заседания, Саша, ничем не привлечённая, отложила его и встала к окну, ожидая выступающих. Из импровизированного зала с четырьмя рядами стульев к высокой деревянной трибуне слева от главного стола, выходили докладчики.

«Корректировка бюджета…»

Саша щёлкнула камерой и сделала четыре кадра – дальний план и, средний, отобразивший реакцию депутатов на зачитанную информацию. Прошла вдоль длинного стола и сделала крупный кадр отвечающей женщины с пышной причёской из взбитых локонов.

«Передача объектов в ведение города…»

В кадр вошла большая часть зала, зафиксированы эмоции на лице Главы и заместителей. Тема доклада отозвалась вопросом из зала – щёлк по кнопке – и в памяти техники сохранилась активно жестикулирующий мужчина. Саша обошла сидящих по ковровым дорожкам и опёрлась плечом об обшитую гладкими пластиковыми панелями с узором под дерево стену, сделав ещё несколько портретов депутатов и Виктора Анатольевича Чижова.

«Изменение структуры законодательного органа с поправкой на кадры…»

Саша вскинула голову от камеры и замерла в позе, перевалив вес тела на носок выставленной вперёд ноги.

– Как вы знаете, с первого июня в Совете депутатов пройдут изменения. На неделе мы с заместителями ещё раз собрались оговорить детали. Из структуры Совета делегируется информационный отдел и переходит в ведомство администрации, смотрите в приложении номер один, – Виктор Анатольевич перелистнул первый лис и, развернув на зрителей, приподнял документ на уровень глаз, ткнув карандашом в схему из сплетённых между собой блоков с наименованием отделов и должностей. – При Главе остаётся пресс-секретарь. Ранее такой должности не существовало.

Сашу оглушило волной. Сверху на голову словно вылили то сначала ведро горячей воды, то потом ушат – холодной. Воображаемые подпорки под нею захрустели, норовя сломаться.

«Что же я скажу Лёше?»

Должность мелькала где-то далеко, как и июнь. Даже когда Надежда Тарасова спрашивала о возможности персонально работать на Главу города N., она всё равно видела эту работу как маячившую где-то далеко на горизонте чёрную точку чайки. Но теперь едва не её имя – только новую должность – оповестили официально, а значит, смолчать перед Алексеем не получится.

– Также в подпункте указываю проголосовать за повышение заработной платы на… – Виктор Анатольевич продолжал объяснять разработанное им решение, но Саша мало что расслышала – кровь гудела в ушах до писклявого тонкого звона. Несколько депутатов обернулись в её сторону. Похолодевшие руки с силой сжали чёрный металлический корпус фотоаппарата.

Когда рассмотрение данного пункта завершилось и все до единого сидящие подняли руки в знак согласия, Совет приступил к следующей теме. Девушка сделала пару кадров, делая вид отрешённый – выступал теперь второй заместитель – и на негнущихся ногах, стараясь ступать только носками, прошла к своему стулу. Михаил, отвечавший за показ презентации, наклонился к ней и, обдав смешанным с «морозной мятой» запахом табака, шепнул:

– Здорово, тебе хорошо подняли зарплату. Виктор Анатольевич молодец, понимает, что на тебя одну взваливается большая ответственность.

Девушка только одобрительно кивнула и сделала вид, что внимательно слушает выступление, но толком не различала даже то, что произнёс коллега.

«Как настроение, счастье моё?» – Прилетело сообщение от жениха.

Саше не хватило сил даже выразить удивление.

«Большое важное совещание. Если я правильно поняла, моя кандидатура вступает в должность первого июня. Моя, как пресс-секретаря Главы города N. Это… это так неожиданно и…»

Она врала себе и ему. Неожиданностью было только то, что именно на этом заседании объявили об изменении штатной структуры Совета депутатов.

«Скоро станешь пресс-секретарём? Это обсуждают?»

«Это обсудили уже».

«А ты условия представила им?»

Железные клешни вцепились в сердце. Алексею её ответ не понравится. Они хотели всем рассказать про свадьбу после того, как подадут документы в ЗАГС, но, конечно, молчание, в таком случае, когда тебя готовы и хотят взять на работу мечты, нецелесообразно, предательски нецелесообразно.

«Нет», – ответила Саша и втянула голову в плечи, будто Алексей Вяземский сидит рядом с Главой и смотрит на неё.

«Как-то ты подозрительно молчишь».

После заседания Саша ушла на обед, но есть не хотелось. Тянуло подальше от информационного отдела, от Совета депутатов, от телефона, словно чья-то крепкая рука схватила за кофту и потащила в крепость городских улиц, к гуляющим между домами и в перекрёстках ветрам, холодящим горячие раскрасневшиеся щёки. Перед глазами воображение рисовало только одну обречённую картину – так для многих женщин с браком заканчивается свобода выбора.

Её имя почти вписали в графу кадрового журнала напротив колонки с надписью «пресс-секретарь». Первый пресс-секретарь в этом городе у Главы. И у какого! Она уважала Виктора Анатольевича Чижова за стойкость, неординарный, по местным меркам для чиновников, ум, честность. Должность, вписанная в трудовую книгу, сулила статус чиновника в ранге советника. Она будет выполнять не просто журналистскую работу, а – что подкармливало юношеское честолюбие – стремительно взлетит по карьерной лестнице!

«А вдруг я шла к этой работе всю жизнь?!» – Неожиданно она обнаружила себя стоящей посреди детской площадки. В недоумении на неё пучил глаза двухлетний малец с измазанным в шоколаде ртом.

– О-у, – Саша диковато улыбнулась. – Привет.

Пухлый мальчуган запищал, смеясь, и пустился, неуклюже перебирая ногами к раскрывшим объятиям женщине.

Саша почувствовала тоскливый холод внутри.

«Я могу своим решением отодвинуть даже эту мечту – стать женой и мамой», – Мрачные раздумья заволокли мысли. – Но мне ведь наскучило быть просто курьером с информацией, и теперь выпал шанс писать историю Главы города N.»

Она медленно пошла прочь от площадки, стуча по сухим плитам тротуара высокими каблуками. Растрепавшиеся волосы крутил ветер, тихо посвистывал в ушах.

«Ага, именно в тот момент, когда вот-вот создам собственную семью с любимым человеком», – она вздохнула, остановившись перед подъездом своего дома. Сверху из приоткрытого окна её собака, услышав, как звякнули ключи в руке, дважды призывно гавкнула. Саша открыла дверь и пока шла к пятому этажу, прокручивала возможные ходы, но не находила способа вставить между этими двумя событиями – свадьба и высокая должность – союз «и», только нетерпящий двусмысленности «или». И безысходность закручивала её всё глубже, как в трясину.

Позвонил Алексей, хотел услышать её голос.

– Всё сложно, – на выдохе проговорила девушка.

– Это да. Надо тогда подавать документы на ту дату, что мы выбрали – 15 июля – и всем говорить.

– Да, ты прав, – глухо, бесцветно и на автомате отвечала Саша.

– Ну что с тобой, милая? – Он нервничал. – Я посмотрел подмосковную усадьбу. Всё так, как мы хотели. Я бронирую.

– Согласна… – Девушка собиралась с духом. – Нам надо поговорить, чтобы ты понял. Или чтобы поняла я.

Алексей взбудоражено протараторил, что сегодня, позже, необходимо вновь созвониться и обстоятельно обговорить, и быстро распрощался.

Но спустя несколько часов работа всё не завершалась, и не видно было ей конца. Так продолжалось не первый вечер, и Саша выработала отговорку на всё: «Я же работаю» – на претензии дома, на недопонимание Алексея. Поначалу было приятно заявлять о нехватке времени, придавая себе больше значимости и оправдывая своё присутствие в новой квартире. Мнила, что находится там незаконно, по ошибке, ведь в квартиру въезжали без расчёта на неё – её место в Москве, в однокомнатной, без ремонта квартире, но её. И потому Саша нарочно искала возможность заполнять работой появлявшиеся свободные часы, иначе как соврать: «Я работаю»? Быть выжатой и без сил казалось достойным оправданием ещё одного дня жизни, а аргументом служила истёртая фраза коллег: «Такова специфика нашей работы».

«Где ты, дома?» – Написал Алексей.

«Давай я тебе не отвечу, и ты не узнаешь, что я до сих пор на работе и пишу про конференцию на Круглом столе? И что когда Глава зашёл в кабинет, освободившись от плановых встреч, и обратился ко мне, я ответила ему: «Алло»?

«Меня ещё ругаешь, что засиживаюсь допоздна».

Саша представила, как он встревожен и в то же время улыбается ей через расстояния, и сердце оттаяло. Бирюзовые дверцы кухонных шкафов на белой – их, совместной, семейной! – кухне, запах запечённой сёмги со спаржей, её купленный новый домашний костюм показались в эти минуты такими реалистичными, такими тёплыми и манящими, что она захотела закрыть все программы на компьютере, выбежать на улице по ступеням Совета депутатов и администрации и сесть в его чёрный «мерседес», хлопнув металлической дверью на всё – на «я работаю», на недосыпы, на карьерный рост.

Но разговор получился смазанным. Они всё летали вокруг общей загруженности, делились недавно случившимися забавными моментами. Как птиц пугает чучело, так и эти двое никак не приземлялись, чтобы разъяснить волнующую общую проблему.

Дома Александра Юрасова долго не задержалась, мать была снова недовольна, словно дочери не за двадцать, а каких-то пятнадцать лет. Вдруг её попытались поймать на несуществующих уликах – Саша пару раз в неделю выходила на прогулку со Степаном, считая это невинным общением, а матери уже казалось это серьёзным дребезжащим звоночком. Саше только хотелось с кем-то пообщаться, кто не знал её прошлого, не обременяет расспросами о будущем, и кто понимает её работу. И в голову не приходило, что можно перейти грань с этим парнем. «Да он же ровесник, питерский паренёк, вернувшийся из армии! У него же в голове – ветер», – растерянно усмехалась она, анализируя раскалённые разговоры с родителем. Но между матерью и дочкой повисло напряжение, словно их разделял оголённый провод. Недоверие вызывало ответную реакцию поступить назло, и Саша, тяжело выдыхая раздражение, закинула в спортивную сумку штаны, кроссовки, сменную футболку.

– Опять к нему?!

Галина Юрьевна выскочила из зала. Губы её и без того тонкие, сузились. Она с вызовом смотрела на старшую дочь.

Та хотела огрызнуться, но глаза обожгло слезами, и, не желая выдавать себя, с деланным равнодушием ответила, что идёт в спортзал.

В зале девушка занималась так, что пот заливал глаза. Выпросив у Петра Клочкова самую тяжёлую программу упражнений, отключила сознание и чувствовала только боль в разгорячённых и натруженных мышцах.

Спустя полчаса в поясничном кармане леггинсов завибрировал спрятанный телефон. Гаджет теперь находился при ней всегда – по работе могли позвонить даже поздним вечером.

«Дорогая, скажи номер своего СНИЛС. Я подам заявление в ЗАГС».

Саша так и осела на тяжёлый набивной мяч. Просьба оказалась так некстати. Ещё не выветрился холодный обвинительный материнский упрёк в легкомыслии, и тема свадьбы превратилась в жалящий удар плётки.

«Смогу, только часа через полтора-два. Я тренируюсь».

Но Алексей не отступал: «А на сайте «Госуслуг», где ты регистрировалась, нельзя зайти и посмотреть?»

Девушка вытерла пот тыльной стороной руки. «Начал активные меры, потому что я сдаю назад», – сообразила Саша. Но выбора не было, и она отправила данные.

«Всё же можешь. Спасибо», – едко читалось в сообщении. «Теперь нужны адрес электронной почты и пароль, чтобы я с этого же компьютера зашёл от твоего имени. Прости, что отвлекаю».

«Нет, ты делаешь это намеренно!» – Раздражённо подумала Саша, в возрастающей злости начиная забывать, для чего Алексей завёл эту тему, хотя об этом сама мечтала буквально сегодня за завтраком. Но жениху ответила сдержанно:

«Давай, я потом приду и сделаем? Я не помню».

Хотелось выгадать время. Машинально представила, возможно ли взломать её аккаунты в социальных сетях, и есть ли ей что скрывать. Скрывать было нечего, но уже ощутимо было захватническое движение у границ свободы.

Больше часа спустя Алексей Вяземский снова написал. Девушка, разгорячённая и расслабленная, только вышла из душа. Запрокинутые на стену ноги приятно гудели, напрягавшиеся в беге и утяжелённых грузными мячами и десятикилограммовыми блинами в прыжках и выпадах.

«Я со своего компьютера должен зайти от твоего имени».

Она насупилась и сдвинула брови.

«Почему?»

«Предполагается, что мы с одного компа сидим вместе».

Хотелось позлить его. «Такое редко бывает», – пальцы заскользили по экрану. Она не понимала причины внутренней перемены – отчего всё, что Алексей говорил, теперь воспринималось в штыки?

«Тогда приезжай», – прилетел ответ, и Саша представила, как мужчина, нервно постукивая ногой, печатает это и улыбается, волнуясь, что может её задеть неверно подобранным словом.

Сердце её сжалось в тоске, но в то же время взыграла обида и злость. «Купи билет», – хотелось кинуть ему в лицо, но, перевалившись через диван и достав блокнот с записанными паролями, скинула данные для входа в свой аккаунт на сайте «Госуслуги».

«Волнуешься?»

И это был первый важный вопрос за весь разговор.

«Я боюсь», – а это был откровенный и правдивый ответ. Дрожали пальцы, в груди тяжелело, и вновь ощущалось, как всё происходит без её воли. Она упиралась просто оттого, что никто не объяснил, куда идти.

«Чего боишься?»

«У меня паническая атака от того, что всё происходит так быстро».

«А сколько ещё надо времени?»

В голове это прозвучало насмешливо и надменно. Разве это глупо требовать больше времени на раздумья? Мать бы сейчас сказала: «О чём тут рассуждать? Делай, что тебе говорят – он даже сам готов подать заявление!» Но Саше этого было мало. Оставьте её в покое, и она бы ответила, что не нужна ни эта работа, ни безумные скачки по мероприятиям – ушла бы уже собирать большой чемодан.

Но жених нажимал на газ.

«Алексей, я сама разберусь. Не надо».

«Тогда говори код подразделения, выдавшего паспорт».

И снова с упорством потянули поводья.

«Какую фамилию хочешь после бракосочетания?»

Какой странный вопрос!

«Вяземская», – буркнула она себе под нос и продублировала в сообщении.

Жених прислал смайлик.

«Твой адрес регистрации и фактического проживания».

Через несколько минут оформление завершилось. Девушка безвольно уставилась в потолок, отбивая правой ногой дробь. Алексей ещё что-то спрашивал, но она машинально набирала ответ и впервые радовалась переписке, а не живому разговору. В памяти особенно ничего не задержалось от беседы, только то, что Вяземский много сегодня занимался научной работой и обсуждал с руководителем план предзащиты. Кажется, даже сказал, что нужно доделать все дела до лета, чтобы с чистой совестью жениться.

Саша судорожно выдохнула. Теперь она находилась в шаге от замужества – в базе уже вбиты их – её! – имена с паспортными данными. Свадьба – регистрация в ЗАГСе – состоится 15 июля. Какой неотвратимой теперь казалась дата. Исчезла волшебная пыльца, любовно, рассыпанная вокруг, осталась холодная как мраморная комната формальность. Это ощущал и Алексей, поэтому так спешил.

Выйдет замуж, поменяет фамилию, уедет туда, где кроме мужа никто её не ждёт. Было ещё два брата – Пашка, младший, двоюродный, курсант военного училища, и Юрка, старший и родной, у которого семья и рабочие поездки по всей России. Сердце больно застучало в груди и зашлось, показалось, что душат за горло, но всего лишь хотелось разрыдаться в голос.

«Надо погулять. Надо подышать воздухом», – невеста вытолкнула себя из квартиры в холодеющую ночь апрельской весны. «Это я могу ещё сделать, никого не предупреждая».

А потом в живительную и умиротворяющую тишину ночи ворвался кошмар. Из небытия чёткими картинками наступал знакомый, много раз повторяющийся сон из детства, жестокий по своей непонятности. Какие-то геометрические предметы двигались то с высокой скоростью, то замедляясь, и в этом был весь ужас происходящего – поршневые, толчкообразные движения, неподвластные мысленным сигналам остановиться. Геометрические фигуры менялись, а Сашу невидимой рукой перекидывали из одного помещения и непонятного сумбурного театра действий – в другой. Предметы росли, возвышаясь стеной, работая как клешни, вот-вот норовя раздавить и переломить, а потом внезапно уменьшались, готовые вот-вот развалиться как заевший механизм. Через мгновение поршни снова набирали ход, и не было сил противиться и убежать от гнетущего ощущения подчинения.

Саша проснулась в поту, замерев, сжавшись в форму эмбриона, и долго глядела в одну точку, вслушиваясь, как стучит сердце под холодной ладонью. Боясь снова закрыть глаза и быть перемолотой жерновами сна, она включила настенный светильник и поджала под себя ноги, натянув одеяло к подбородку. Не хотелось брать в руки книгу или телефон. Она упиралась взглядом в одну точку и собирала мысли, как крошки на столе ладонью, стараясь не прокручивать минувший ночной кошмар. Сон не поддавался логике, не было в нём ответа, как в ранние, так и в подростковые годы, как дементор16, с самого детства высасывал соки, приходя во время болезни, реже, как сейчас, без причины. Или причина была?

Перед работой Саша осознанно сделала крюк по городу. Мысли наплывали как грозовые графитовые тучи и грудились сигналящими машинами на выезде из Москвы. Реальность, в которой пробудилась поутру, смахивала на продолжение изматывающего сна. События скользкими лягушками выпрыгивали из рук и врассыпную устремлялись по асфальтированному тротуару. Проходя по бульвару мимо предприятия МУП «ГТС», невольно поправила волосы и завела за левое ухо, вскользь подумав, что Степан, возможно, сейчас работает в редакции. Но мысль быстро растворилась в грозовом предвестии мрачных дум.

Через пару часов, бездеятельно сидя в небольшом совещательном кабинете на этаже Совета депутатов, слушая прения управляющих компаний, Саша, чувствуя ломоту после вечерней тренировки, написала Алексею:

«Лёш, мне страшно. Мне нравится тут работать, хочу подольше, чтобы в графе трудовой книжки значилась графа «пресс-секретарь Главы города», или как там будет. Но я хочу выйти за тебя замуж. Только кажется, что всё не так, как надо. Всё это доставляет большую боль. Пожалуйста, поговори со мной».

«Хорошо, что у тебя есть работа по душе. У тебя есть ещё время, чтобы принять окончательное решение. Тебя переспросят, но уже не я».

Буквы расплылись. Переспросят? Какими колючими читались слова, какая бесчувственная формальность. Этот брак теперь представлялся браком по расчёту, ей ставили ультиматум, не особо затрудняя себя вопросом, а каково ей? Но каково было ему?

«Поговори со мной».

«Ты уже взрослая, пора разобраться в себе. Определись, доверяешь ты мне, или нет».

В грудине сдавило, и во рту стало кисло как от лимонного сока. Поначалу Алексей всегда говорил: «Я разберусь, решу всё сам», а теперь упрекал в инфантильном поведении. «Он меня оскорбил!» – Саша поджала задрожавшую нижнюю губу и, как бы поправляя прядь у виска, прикрыла глаза, опасаясь, что кто-нибудь из спорящих обернётся, наклонится, скрипнув под собой металлическим стулом и шипяще, но всё равно громко, спросит: «Вы что, плачете?»

«Я думала… может, мы передвинем дату?»

«Мне надо подумать».

А вечером напористый и улыбчивый Стёпа Григорьев предложил прогуляться. «Вот с кем я чувствую себя спокойно», – не чувствуя груз на плечах, она шла с ним по облитым жёлтым светом фонарей улицам. Он веселил и выслушивал, вытягивая из утомительных пытливых разговоров с Алексеем, был далёк от свадьбы и, зная о ней, отчего-то не отвернулся. Часто утром Саша просыпалась, зная, что на экране телефона будет ожидать одна или парочка песен, подобранных им. С деланным видом музыкального критика Степан рассказывал о той или иной композиции, словно открывал девушке новый материк. Летящий, не обременённый проблемами и обязательствами, он, конечно, не требовал ничего такого и от неё.

Они говорили на темы, которым не давали названия, и каждый оставался со своими невысказанными вслух, недосказанными мыслями. И те колобродили безымянными, желая когда-нибудь приткнуться к конкретному откровенному предложению, правом сказанному, брожением мысли выплеснутому.

– На этих выходных соберусь с ребятами и наконец-то поиграю на барабанах, – восторженно обронил юноша.

Саша была не очень разговорчива в этот вечер, погружённая в раздумья. Ожидалось, что после откровенного разговора о замужестве Степан будет менее словоохотлив или испарится, игнорируя коллегу на общих рабочих мероприятиях. Во всяком случае, даже в этом городе, где прожил до пятого класса школы, у него остались друзья, Иван, например. Но он отчего-то продолжал писа́ть, подмечая, что они друг друга хорошо понимают.

– А ещё я неплохо играю на гитаре, перкуссии и даже битбоксил и пел. Но автографы не раздаю – только если личное интервью, – он посмеялся, слегка коснувшись предплечьем Сашиного плеча, видя, что она чем-то раздосадована. – Но предугадывая твой вопрос, смею разочаровать – не играю больше ни для кого лично.

– И мне? – Саша с подозрением посмотрела на него, склонив голову на бок. «Стесняется что ли?»

– И тебе. Не обижайся, но это не обсуждается – в своё время я обесценил талант – играл направо и налево, чтобы произвести впечатление, а теперь даже самому себе играть невмоготу.

Возникло неприятное зудящее предположение, что её обманывают по какой-то несущественной причине.

– Ты помнишь самую первую покупку на собственные деньги, или какую-то особенно запомнившуюся? – Саша не стала выпрашивать или настаивать на объяснении и пожелала сменить тему разговора.

– М-м… – Юноша задумался, и между бровями пролегла складка, но тот час разгладилась, когда он мотнул головой. – Нет, не вспоминается что-то.

– А по лицу не скажешь.

– Я подумаю. А у тебя?

Они шли по неровному, будто завалившемуся набок асфальту и, так как Степан непримиримо всегда ходил только слева, Саша с каждым шагом опускалась всё ниже на небольшом склоне.

– Вспоминаются мои первые ботинки. На первых курсах университета работала в Союзе писателей – платили скудо, но это пустяк, ведь я впервые начала зарабатывать деньги. Там же мне завели трудовую книжку. С первой зарплатой я отправилась в обувной магазин и купила «оксфорды» цвета сливочного шоколадного мороженого «48 копеек», – девушка мечтательно улыбнулась, вспомнив почти детскую радость от покупки. – Правда, осенью их съела моя собака, – она весело усмехнулась, вспомнив приоткрытую дверь гардеробной, где на полу лежали полуботинки с надкушенными коричневыми задниками. – Ну что, ты так и не вспомнил?

Степан достал пачку сигарет и вытянул одну. Тем временем дорога снова стала ровной.

– Хм, не возражаешь? – Он посмотрел исподлобья, словно заранее удивляясь, если услышит отказ.

«Должна ли я отказаться? Мне ведь это неприятно. Хотя мы ведь не в замкнутом пространстве, а идём по улице, – в голове девушки закрутились вопросы и всплывали правила этикета и того правильного поведения, про которое вычитала по зиме в умных книгах. – Ох, и которые уже забросила… Надо бы выгадать для них время».

– Только дыми не в мою сторону, – спохватилась она, смирившись с дурной привычкой собеседника и желая услышать его ответ.

– Ладно, раз пришла в голову одна покупка, значит, она и есть особенная. Это было кольцо.

И Степан сделал долгую затяжку, украдкой поглядывая, как равнодушное выражение лица спутницы преобразилось. Саша часто-часто заморгала и бессознательно приоткрыла рот.

– К-кольцо?

– Кольцо, – молодой человек уже не смотрел на неё. Эффект был получен, дело сделано.

– Какое кольцо?

– Какое, какое… в нос. Ну, Саш, чего ты? То самое. Я копил на него, подрабатывая с таджиками на ремонте квартир по ночам. А оно прилетело мне в лоб через двадцать минут после сделанного предложения.

У Саши внутри всё замерло и с оглушительным грохотом бухнулось вниз. В один момент она испытала страх, странный укол ревности и восхищения. «Значит, он способен на такие поступки». И в ту же секунду подумала о себе, как о той невесте, что кинула в лоб обручальное кольцо. «Выгляжу ли я сейчас также, выбирая работу?»

Но задать рациональный вопрос, почему кольцо полетело в лоб всего через двадцать минут после согласия на предложение, спросить позабыла.

Коллеги шли от озера мимо скейт-парка к лесной роще, где между деревьями проложили извилистую асфальтированную тропу, очертив жирной белой линией дорожку для велосипедистов. По лету тут всегда вкусно пахнет смородиной, прелой листвой, хвойными иглами, а когда вечером через высокие кроны пробивается оранжевый закатный луч, на чёрной земле или лицах прохожих прорисовываются узорные тени шумящих в вышине листьев.

– А почему бы ему не переехать сюда?

Саше показалось, что Стёпу воодушевило собственное, когда-то сделанное, предложение, и он хотел выяснить, какого это быть по другую сторону события.

– Ты про…

– Да-да, ну понятно же о ком речь, – нетерпеливо, едва не закатив глаза, перебил Степан.

– Он офицер. И ему даже выбраться сюда раз в месяц проблематично, – сказав, она неосмысленно потянулась левой рукой к левой мочке, чтобы поправить исправно застёгнутую серёжку. «Но он может. Мог, – глядя себе под ноги, сердилась девушка. – Пока я не надела кольцо на палец». И, вынув правую руку из кармана полупальто, посмотрела на украшение – ноготь на пострадавшем пальце наполовину был сострижен, открыв обновлённую розовую кожицу, на остатке пластины кляксой виднелась фиолетовая отметина.

– О, – Стёпа протянул и будто бы задумался. Саша резко мотнула головой в его сторону – кровь отлила от лица – в испуге подумав, что он так отреагировал на обезображенный неидеальный палец. Но парень всё также смотрел куда-то вдаль, выпячивая кадык.

Разговор дальше не задался. Но через пару дней Степан Григорьев невзначай добавил, слушая, как она без какого-либо умысла признаётся в страхе перед неизвестностью:

– Ты не кажешься счастливой невестой.

Фраза эта возникла внезапным столбом.

– Н-нет, просто… Я ведь впервые сказала «Да», решившись с кем-то создать семью. И это произошло в момент, когда и в карьере произошёл непредвиденный сдвиг.

– А ему нужно, чтобы ты выбрала его, брак и оставила карьеру?

Степан говорил медленно, не глядя на девушку, как всегда в такие минуты размышлений, нашаривая в кармане пачку сигарет или телефон.

Саша, приоткрыв рот, наблюдала за ним, а в голове тем временем зажигались огоньки. Сначала один где-то вдали, будто на тёмном склоне кто-то чиркнул спичкой. Потом другой. Ещё и ещё. Её мучило расстояние между ней и Алексеем, ставшее таким ощутимым с момента предложения. После первой их встречи перед Новым годом они виделись чуть ли не каждые две недели – сначала она нагрянула в Санкт-Петербург, ликуя собственной отваге, а потом он – в Москву – на выходные и в праздники. «Не терпится увидеться», – признавался Алексей Вяземский. «Но теперь, как знать, он пустил лодку по течению, не трогая вёсла, ведь ему не нужно больше добиваться меня», – с грустью мысленно подытожила Саша, поправляя облегающие серые перчатки и шерстяной плотной ткани.

– Может, тебе просто отказаться от свадьбы? – Степан Григорьев, наконец, взглянул на неё и поджёг сигарету.

«Вот оно!» Цепь зажжённых огней змеёй поползла по поляне и достигла её бледного светлого лица, обрамлённого тёмными волосами и синим платком в яркий цветастый рисунок. «Он не хочет, чтобы я выходила замуж», – мелькнуло в голове, и тогда Саша Юрасова, как охотничья собака, взяла след. «Он что-то испытывает ко мне?» Но в тот же миг ужаснулась этой мысли.

«О, нет-нет! Какой кошмар. О чём я думаю?! Я даже не хочу знать ответа, фу-фу!»

Но в конце встречи её лихорадило, и, сославшись на выгул собаки, она закончила прогулку быстрым и внезапным прощанием.

Выключив верхние светодиодные светильники в ванной комнате, оставив брезживший слабый свет над зеркалом, отражённый от кремового гладкого кафеля, Саша заперла дверь на замок. Глазами она выводила восьмёрки от одного угла комнаты к другому, не способная задержать внимание. Что происходит? Какая-то внутренняя заведённая юла будоражила и вертела сознание, не давая покоя. Внутри как дрожжевое тесто поднимался страх от воспоминания, как белокурый парень находился рядом и откровенно изучал, безошибочно угадывая, её эмоциональное состояние. Будоражила его способность вот так запросто рассмешить её. «Это возмутительно, ведь он знает, что у меня есть жених!» – Рассердилась девушка, сдув щекочущую переносицу прядь волос. Но хотелось, чтобы он продолжал угадывать мысли, считывать в уголках губ и глаз настроение и быть причиной долгого фонтанирующего смеха.

Схватила телефон, быстро набрала сообщение: «Может, приедешь?»

Алексей ответил сразу, будто ждал, когда она вернётся домой и напишет: «Если не смогу сам, может, возьму тебе билеты. Подожди».

Саша почувствовала облегчение. Всё в порядке! Она приедет и всё изменится. «Придётся отпроситься с работы – ничего, потом отработаю» Лишь бы только вырваться! Он встретит – и всё обязательно наладится». Уже слышала, как в начале марта, стучат пластмассовые колёсики чемодана по неровному асфальту, утро в городе N. только зачинается, каркают вороны, цепляясь когтистой лапой за голую ветку, ноздри тянут холодный прозрачный воздух, а впереди… впереди ждёт Санкт-Петербург.

Телефон завибрировал, и Саша ликующе включила экран.

«Хм. Я посмотрел на стоимость билетов – что-то сильно их сейчас накрутили, даже на ночные рейсы. Ты знаешь, мне кажется, лучше повременить с поездкой, надо откладывать деньги на свадьбу».

Внутри оборвалась старая верёвка, вытягивающая из глубокого колодца спасительную воду. Саша хотела было написать что-то подбадривающее, но рука дрогнула, не отправив: «Приезжай, когда сможешь – не опоздаешь». Показалось двуличием по отношению к себе говорить подобное – не существовало никаких «когда сможешь». Как в воздухе она нуждалась в его защите, желая телесно ощутить все те отправляемые им мечтательные слова. Но не смела сказать правду, и холодели руки, и сердце пропускало стук.

Она положила телефон на пол и обхватила плечи руками, поглаживая большими пальцами. Прислонив голову к стене, включила наугад песню. В наушниках заиграла «Dreamworld» Robin Thicke, и Саша замерла, заглотив комок воздуха, а потом медленно начала выдыхать, вжимаясь спиной в холодную гладкую стену. Впервые слышимая мелодия казалась такой знакомой, хотя выпала случайно по велению музыкального приложения, и рисовала залитую дождём ночную улицу, по которой с плеском проезжали машины, а по тротуарам, словно то руки на клавишах пианино, бежали люди, перепрыгивая через лужи. И в толпе прохожих показалось знакомым одно лицо.

Челюсти свело, как если б съела дольку лимона. Стёпа мог бы быть другом, думала девушка, который, кажется, знал её лучше её самой. Не походил на пришлого человека на дороге судьбы – вынырнул из тумана, рассеял его и показал, как выбраться из чащи сомнений.

Хлюпающая под ногами, цветущая в ветвях, серо-грязная, не омытая, буйная, застоялая, свежая… весна. Это всё она! Есть в ней что-то от древней девственной магии, пробивающейся сквозь мнимую взрослость заскорузлой современности. Закрыть глаза, заснуть на неопределённый срок, проснуться, не зная, какое число и месяц, и всё равно безошибочно учуять её. Она вонзится в сердце и голову, сто́ит только вдохнуть влажный воздух с примесью оттаявшей земли, эти феромоны пробуждающейся природы – грязь, которая расцветает и даёт цвести.

На следующей неделе назначили дату концерта в честь Дня труда Московской области, приурочив открытие фотовыставки, которую Александра Юрасова, как автор, ждала с нарастающим нетерпением. По залатанной многими годами безошибочной проверки традиции организаторы создали праздник за три дня – собрали коллективы, написали сценарий, оформили время и день, созвали начальство.

Холл второго этажа Центра творчества, похожего на замок с четырьмя башнями, украшенными скульптурами нимф и муз, превратился в выставочный стенд. Длинные ряды фотографий в белых рамках на три стены привлекали посетителей концерта. Люди толпились у замерших в работе представителей разных профессий, выискивая себя или знакомых, а автор, наблюдая за их лицами, стоя позади на мраморной лестнице, испытывал трепет от признания своего таланта. Саша заморозила исчезающую реальность – пока палец только нажимает на кнопку, кадр – уже прошлое, действие невозвратно, и только фотограф успел своровать его у истории, отдав – вечности. Все изображённые люди были знаком профессии, вкладывая в неё силы, ежедневный труд, и взглядом, действием, застывшей на фотобумаге походкой говорили о роде занятий.

Пусть фамилия «Юрасова» не была выцарапана ни на одном клочке бумаге этой первой в её жизни фотовыставки, но сама-то Александра знала, что львиную долю представленных работ сделала она.

Глава города, заложив руки за спину, прохаживал вдоль стен и разглядывал фотоработы, а потом, остановившись рядом с подчинённой, похвалил:

– Хорошие снимки. У тебя талант, Саш. Мне нравится.

Виктор Чижов был в хорошо скроенном тёмном костюме, светло-голубой рубашке и чёрном галстуке в серебристую косую полоску. Он не носил ничего вычурного, дорогого, как руководитель администрации Пётр Передовой. Когда требовало событие – официальный наряд, когда день был наполнен только выездами по N. и встречами с городскими сотрудниками, мог надеть неформальный пиджак и тёмные выглаженные джинсы. На полевые выходы, стройки, одевался в форму рабочего, которую не боялся испачкать. И в любом наряде чувствовал себя уверенно.

Саша, дождавшись, когда зрители рассядутся в концертном зале, сфотографировала несколько фрагментов экспозиции и отправила Алексею.

«Я тобой так горжусь, любимая. Что будешь делать дальше?»

«После обеда встречусь с подругами».

«Да? Отлично. Может, зайдёшь в ресторан в Парке Горького, там, как мне кажется, есть веранда».

«О, мы будем не в том районе. Не уверена, что получится».

«Тогда пришли список гостей».

К Саше подошёл начальник отдела по делам молодёжи и культуре. Девушка кивнула ему, намекая подождать минутку, и быстро пробежала пальцами по экрану телефона, набирая ответ: «У меня его нет с собой. Ты ведь фотографировал тот, что мы составляли в ресторане. Он, по идее, не изменился».

Начальник отдела, невысокий сухощавый и приятный в общении мужчина, передал десять листов сценария концерта. Девушка уже собралась сфотографировать по привычке каждый лист, но сотрудник, спеша вернуться в зал, только замахал рукой, что эта копия для журналистов.

– Спасибо, – расплылась в улыбке сотрудница.

– Саш, всё хорошо? Глаза грустные, – начальник ещё на секунду задержался, но получив утвердительный ответ, скрылся за тяжёлыми дверьми зала.

Телефон прозвучал двумя нотами.

«Слушай. Мне не нравится твой настрой. Я подумал про изменения даты свадьбы. Нет. Свадьбу мы делаем, а с работой я тебя не тороплю».

Испытывая растерянность, она смотрела на светящийся экран. «Не торопит с работой, совсем не настаивает – отработай, Сашенька, месяц, но дальше поедешь в Петербург – сидеть первое время в моей квартире в военном общежитии», – молча передразнивала она жениха, неосознанно отбивая тихий ритм каблуком батильонов.

Она сделала глубокий вдох. «Девочка, ты нагоняешь. Ты пытаешься раздуть из пузыря – дирижабль. Успокойся». И, перечитав сообщение ещё раз, ахнула. «Лёша сам решил пойти на уступки!» Совесть голодной крысой впилось в сердце.

«То есть? Как ты это видишь? Или ты предлагаешь жениться, но мне в Питер не переезжать? Потому что я только в июне устроюсь официально на место».

«Хорошо. Ты предлагаешь не жениться?»

Голова закружилась, и, почувствовав слабость в коленях, опёрлась о холодную стену. Слишком быстро сказка привела её в дремучий лес.

Саша была готова пойти на попятные. Алексей казался несуществующим, выдуманным, звучащими словами из телефона. Ей не хватало возможности прикоснуться к нему, оплести руками плечи, крепкую грудь и прижаться к спине. Только оказывалась втянута в домашнюю ссору, как моментально возникала мысль – скоро уедет, выйдет замуж. Только возникала сложность – и представлялось, как будет следить за домом, гулять с Алексеем, проваливалась в воображение, отделяя, в конечном итоге, и самого Алексея и реальный мир на задворки сознания. Мираж. Нереальность. Сон.

Алексей ассоциировался сейчас с матерью, и чем больше та проявляла претензии к дочери или защищала Алексея, тем больше Александра Юрасова отгораживалась от жениха. Да и Степана девушка выбирала каждый раз вопреки и наперекор материнским словам. В свои двадцать пять лет она вернулась в пубертатный период, устраивая бойкоты вместо конструктивных переговоров, не замечая способа выбраться из цикличности – она, любимая мать, любимый человек, ссоры. Всё, что Галина Юрьевна возносила на пьедестал в эти недели, становилось чуждым ей, и, в то же время, мучительно от противостояния, потому что любила мать, и, отдалившись, потеряла доверие делиться друг с другом мыслями. Всё шло наперекосяк.

«Я просто хотела передвинуть дату. Боже. Ты понимаешь, что я на срыве? Мне страшно. Я люблю работу. А что там? Там никого из знакомых и друзей. И снова искать работу, которая мне не будет так нравиться, как эта. А если буду жалеть, что слишком рано ушла с этой? У меня паника».

Понимая, как эгоистично звучат слова, какую позу занимала, упрекая другого человека в том, о чём вместе прежде договаривались, Саша всё равно инстинктивно хотела защититься и отвоевать свою часть жизни.

«Ты сама себя послушай! Для тебя важнее то, что будет написано в трудовой книжке, а не семья».

Это был выстрел в сердце. Саша желала создать семью, и, меняя квартиры, сколько себя помнила, хотела иметь собственную. А после очередного переезда, главным условием комфорта вырисовывалась спальня с огромным, лучше во всю стену, окном или выходом на балкон.

«Любимое дело – это так мизерно? Ты-то ничего не теряешь. Ты реализовываешь себя в работе. Я тоже хочу попробовать. И до июля мне времени не хватит».

На её памяти, это была первая их ссора, и масло в огонь подливало то отвратительное обстоятельство, что происходила она по телефону.

«Занимайся любимым делом, пока время ещё есть».

В его глазах невеста сжималась до маленького ребёнка, которого нужно держать за руку, чтобы не натворил бед. Саша поёжилась, осознавая это, и сдвинула брови – с детства мало что могло остановить её – вот бежит впереди родителя, а вот её и след простыл. Однажды, она провалилась в почтовый неглубокий люк, убегая от родителя, а спустя время выбила окно на улицу, чтобы сбежать из деревенского дома, в котором жила с матерью, пока отец учился в военной академии.

За дверями тихого холла Центра творчества нарастала грохочущая музыка концерта. Сегодня от неё, как от журналиста, требовалась только новость об открытии выставки, и передать Михаилу Пронину сценарий праздника. Саша потёрла шею, на которую, ей казалось, легли чьи-то тяжёлые сдавливающие руки. Зная себя, боялась, что, дотянув создавшуюся ситуацию до точки невозврата, подсознательно нещадно отторгнет брак.

На той же неделе в недавно открытый реабилитационный городской центр для детей, требующих особое внимание и заботу, ожидали делегацию от регионального и московского начальства.

На улице было промозгло и холодно, временами мелкий мокрый снег превращался в крупные хлопья.

Ожидая встречи, Александр Юрасова вместе с коллегами стояла в небольшом коридоре реабилитационного центра, держа в левой руке наготове фотоаппарат со снятой защитной крышкой объектива. Телефон положила для удобства в правый карман расстёгнутого пальто, чтобы вытащить и нажать на кнопку «запись», как только гости перешагнёт порог. Степан Григорьев сидел на скамейке напротив и читал новости в гаджете с треснутым экраном, а оператор Иван Анисимов курил на улице и караулил приезд задерживающихся машин.

Подошёл корреспондент городской газеты, где раньше Саша работала заведующим отделом молодёжной политики и спорта, Татьяна Буркова, невысокая женщина лет за сорок с короткой строгой стрижкой, крупные выразительные глаза выдавали в ней душевного и доброго человека. Начав с комплимента Сашиной работе, газетчица перевела разговор к замечанию в неверной структуризации последней статьи о минувшем Круглом столе.

– У тебя есть один лишь минус, – чуть коснувшись предплечья журналистки, объясняла Татьяна. – Ты любишь оставлять расплывшийся конец материала, будто спрыгиваешь с последнего тезиса, как с корабля в реку, хотя можно было пройти по трапу и логически завершить мысль.

Саша слушала с лёгкой улыбкой в уголках губ и кивала, соглашаясь с некоторыми аргументами. Она знала все нюансы: её статьи на городском сайте часто не соответствовали официальному стилю, заданному коллегами ранее – но играть по правилам и без ей разрешил лично Виктор Анатольевич Чижов, с одним исключением – материалы на острые темы должен согласовывать он.

Степан тихо хмыкнул на аргумент Татьяны, и Саша стрельнула в его сторону взгляд своих оливковых сузившихся глаз. Парень сразу ниже опустил лицо к телефону и, зная, что за ним наблюдают, ещё раз кивнул на слова женщины, а затем сделал вид, что увлечён каким-то виртуальным материалом.

Когда газетный корреспондент ушёл, девушка развернулась к поклоннику роденовской статуи мыслителя.

– Что ты там улыбаешься?

С момента знакомства, помимо обсуждения открытых рабочих тем, они дразнили друг друга, как в детском саду ведут себя мальчик и девочка ничегошеньки не понимающие в настигшем их первом чувстве.

– Нет-нет, ничего, – состроив гримасу и демонстративно перелистнул читаемую страницу, ответил Степан.

Чувство то было или нет, но мощная сила потянула её, захотелось сделать выпад, взъерошить жёсткие соломенные волосы или ткнуть пальцем под ребро шутника, но неимоверным трудом успела отдёрнуть руку, спрятать в карман, словно затушить в воде воспламенившуюся ткань.

Саша сжала губы, ощутив странным образом возникшую тоску из-за невозможности дотронуться до объекта влечения, а потом поймать на полуслове и вместе посмеяться над нелепостью ситуации. Он сидел так близко, и так далеко, словно метр по кафельной плитке маленького коридорчика превратился в пропасть между материками, и только внутренняя фантастическая сила могла двинуть их навстречу.

И она отвернулась, глубоко вдохнув.

– Ты куда? – Юноша привстал.

– На улицу. Тут душно.

Под нависающим козырьком было тихо. В метре снег летел белой стеной, тотчас тая, достигнув асфальта. Холодные крупные снежинки на разгорячённых щеках стекали тонкими линиями.

– Нет, ещё не подъехали, – Иван надвинул на лоб капюшон. На реснице ненадолго повисла снежинка.

Скрипнула тяжёлая дверь. На улицу вышел Степан. Все трое обменялись взглядами. Саша, пристыженная нескромной, пронзившей тело, мыслью, ощущала, что молодой человек с немым вопросом поглядывает в её сторону. Вредный мальчишка, он чувствовал, когда что-то в их общении менялось! Хотелось возненавидеть, лишь бы внутренний крик заглох, и перестало лихорадить в его присутствии.

Молчание прервала появившаяся в дверях красивая фигуристая женщина в накинутом поверх лёгкого с рюшами платья пальто.

– Ну что ребят, не едут ещё?

С начальником отдела социальной защиты города N. Елизаветой Александровной Бондаревой журналистка несколько раз встречалась во время газетного периода. Женщина имела острый ум, крепкую хватку руководителя с тремя высшими образованиями. На её попечительстве находились и люди с ограниченными возможностями, и пенсионеры, и дети, и для всех у неё всегда хватало времени и доброго сердца. Не было секретом, что Елизавета Бондарева, застенчивая и утончённая, хотела занять должность Надежды Викторовны Тарасовой, заместителя администрации по социальной защите, но не получилось.

– Сашенька, рада, что ты в город вернулась. Мне всегда нравились твои статьи, – за очками ясно светились светлые улыбающиеся глаза.

Девушка в ответ смущённо улыбнулась; внутри приятно разлилось тепло.

– Едут. – Григорьев гаркнул, и одним движением распахнул дверь центра, прислонившись спиной, чтобы удержать перед делегацией, которую возглавляла строгая на вид блондинка, депутат и известный в прошлом журналист, рядом с которой, снимая видео на телефон, суетился личный помощник. Городские же фотограф и оператор приняли позиции для съёмки. Работа холодила разум, сердце постепенно замедляло барабанный бой.

С первых дней совместной работы Сашу Юрасову покорило, как властно умел говорить Степан и с какой уверенностью рассуждал на ту или иную тему. Была важна и походка, то, как несёт человек на плечах собственный мир, и ходил телекорреспондент пусть и не как герцог, но в каждом шаге было что-то от бандитского Петербурга, где он вырос, и в то же время, тот же самый Петербург с его Дворцовой площадью оставил отметину в подобие галантности, которой парень не наигранно умел вовремя козырять.

Ещё в школе один приятель без наигранной учтивости заметил, что Саша ходит так, словно все вокруг должны ей деньги. И она ещё ни разу не усомнилась в достоинстве того, как себя преподносит. Эту походку, гордо держа голову и расправив плечи, генетически передалось от отца, но собственный характер отточил детали – шла слегка покачивая бёдрами, делая чёткие, но тихие шаги и взмахивая в такт руками с тонкими запястьями. С детства её учили быть выше проблем, выше грусти, ведь то, как человек показывает себя миру намного важнее того, что в этот момент испытывает.

Когда делегация из местного и вышестоящего руководства вошла в реабилитационный центр, все отвлечённые мысли испарились. Областной депутат деловито обошла каждый кабинет, пообщалась с воспитанниками и педагогами, и знала, у какого объекта игровой комнаты нужно остановиться и приподнять подбородок, чтобы щелчок фотоаппарата зафиксировал нужную информацию.

Саша шустро на носочках подбиралась к главной героине и уже заранее видела то, что хотела бы поместить позже на городской сайт. Фотоаппарат стал продолжением её глаза, её руки и внутреннего мира. Она фотографировала, как собирала улики или доказательства не столько мира вокруг, сколько наличия себя в нём. Упустить момент, не схватить его наведённым фокусом значило потеряться самой, задержаться и расплыться в событии, о котором не останется памяти, и не объявить миру о своём присутствии. Каждая её отобранная на компьютере фоторабота звучала как манифест: «Я есть. Смотрите!»

Осмотр и разговор с начальником отдела социальной защиты Елизаветой Александровной Бондаревой проходил не больше получаса, а потом делегация отправились в Центр творчества на совещание с представителями общественных организаций города N.

И в девять вечера, уже будучи дома, Саша поднялась с дивана, чтобы вывести пса на улицу. «Белый олень», как любовно того называла, хлопая по собачьему худому крупу, озорно вилял пушистым длинным хвостом.

– Эй, моряк…17 Ты слишком много плавал, – Саша, сиплым шёпотом напевая заигранную в голове за последние дни песню, натянула джинсы. – Я тебя успела позабыть… – Натянула кофту и, проходя по коридору продолжила, играя плечами: – Мне теперь морской по нраву дьявол, его хо-чу лю…

– Ты куда? – Галина Юрасова выглянула из кухни, вытирая кастрюлю. Сегодня был второй день после ночной смены, и она выглядела выспавшаяся и дружелюбной.

– Скифа выгулять.

– Я хотела с тобой поговорить. Мне кажется, ты слишком часто стала встречаться с этим… как его…

– Стёпой?

– Да, – Галина Юрьевна нахмурилась. Общение старшей дочери с женихом в последнее время изменилось, и мать считала тому виной мальчишку, который ничего ещё в жизни не добился, и, как решил и отец, абсолютно безответственный и ненадёжный.

– Я… – Саша не успела ответить, натягивая на себя куртку.

– У тебя замечательный Алексей. Ты у этого-то спроси, он любит тебя?

– Так, – девушка бросила застёгивать молнию и встала в позу. – Хватит. С чего бы мне задавать ему подобный вопрос? Мы знаем друг друга пару месяцев.

Живот отозвался тихим, но долгим урчанием, напоминая о давно переваренном обеде.

– А ты спроси, спроси. Сразу станет видно, что он из себя представляет. Алексей то, что тебе надо!

Алексей. Его упоминали везде, где только могли, превратив в мерило её жизни. И это злило, как собаку, схватившую рывком мослак, чтобы не отобрали. Он ассоциировался с болью, сравнением, с её несостоятельностью. Чувствуя отвращение к нему и не силясь вдумчиво оценить перемены, Саша будто с разбега скатилась на ледянке прямиком к Степану. А тот, не спеша узнать, какие и из-за чего происходили в ней глубинные перемены, занимался новой для него работой и наслаждался обществом красивой и почти замужней женщины, которая из-за статуса никак не обременяла его ответственностью.

– Перестань. Я сама разберусь во всём, – Саша, как раненый ослеплённый хищник, оборонялась, вжимаясь в стену.

– Разберётся она, – Галина Юрьевна покраснела, набирая обороты. Но дочь быстро собралась и выскочила из квартиры, забыв и про собаку и про ужин, лишь бы избежать очередного обвинительного обстрела.

Она давала себе месяц определиться, но с каждым новым днём этот предел медленно отодвигался в сторону лета. Каждому очень надо, чтобы рядом был тот, кто просто скажет «Всё будет хорошо». И будет. Будет, обязательно! Только бы продержаться.

Саша спрыгнула со ступенек у подъезда.

«В смысле любит или не любит?» Остановилась, восстанавливая дыхание. О близости со Степаном и мыслей не было – никаких мимолётных мечтаний о поцелуях или объятиях. Он был коллегой, приятелем, просто шёл рядом, шутил и понимал, а в другом городе ждал жених. И всё это представлялось ей без подвоха. До этого самого момента, до этого непонятного вопроса о любви. В голове столкнулись образы абсолютно непохожих друг на друга мужчин – они отличались как внешними качествами, так и характерами. Один светлый, крепкий, хамоватый в движениях и учтивый на словах, а другой – темноволосый, высокий, худощавый, сдержанный и оттого кажущийся отрешённо холодным, но внутри горел, как недра Земли.

Вечер принял её в безмолвье подумать о спешащих событиях. Она устала, и устав, продолжала работать всё больше и больше, чтобы, когда наступят лучшие времена, ей всё могло воздаться. Надеялась сделать одолжение Вселенной, обременяя себя проблемами, чтобы любой день её новой жизни казался прекрасным и добрым, и каждого она была бы достойна.

Ей было страшно физически, в мыслях как будто с грохотом бесконечно падают книги со стеллажей. Сжатая как пружина старой железной кровати, со скрипом проворачивалась, норовя в любой момент разжаться и ударить кого-то поблизости, лишь бы никто не прикасался, не усложнял до того непростую ситуацию. Весь ужас, который видела повсюду, творился только в её голове, разгоняя остатки надежды и умиротворения, и пульсировал единственно защитной реакцией, на какую она была способна – бей или беги. И Саша бежала, погоняемая разбушевавшимся весенним ветром, безмолвно раскрывала рот, чтобы закричать, но лёгкие схватывали холодный воздух, и она давилась собственным бессилием.

Мучительно захотелось выговориться, и, со стыдом понимая, что единственным слушателем, кто помёт, может быть Степан, Саша тихо замычала, потянув шапку на глаза.

– Алло.

На заднем фоне, где находился Степан, шумели и смеялись.

– Ты испытывал когда-нибудь такое чувство… паузу, возникающую между людьми? Её можно сравнить с моментом перед прыжком или погружением на глубину. Ты хочешь что-то сказать, но тебе нужно держать этот воздух и не растратить его. Такое ощущение, как перед прыжком в или через обрыв. Я очень странно говорю…

– Ох, как ты сказала. Я это понимаю.

Действительно ли он это прочувствовал, было не важно. Хотелось выговориться, с тем, кто по незнанию всей истории, не смог бы докопаться до правды, как случайный сосед по купе «Москва-Петрозаводск».

– Воздух. Набираем воздух…

– На глубину. Интересно, к чему приведёт этот спонтанный дайвинг?..

Фраза не прозвучала вопросом, скорее как надежда с призывом, брошенным в чёрную даль Вселенной.

– Я пока не могу выразить всего, что спрессованно лежит на душе, но когда гармошка раскроется, будет совсем туго. Это и боль, и обида, и отвращение, и, больше всего, недопонимание. Как ты борешься с плохим настроением?

– Ну, я гуляю под музыку, усиливаю плохое настроение до такой точки, когда оно само уходит. – Позади кто-то кричал: «Клади трубку, иди к нам». Но Степан, видимо, махнув рукой в ответ и будто бы клацнув зубами, продолжил спокойно говорить: – А у тебя плохое настроение? Из-за чего?

– Не могу сказать. Потому что вскроется то, чего нельзя раскрывать. Безвыходность. Обыденность, – Саша шаркала ногой. Свежий воздух пьянил и холодил.

– О как. Хочешь, я просто похожу с тобой, не вникая? Просто если ты можешь решить проблему – сделай это интуитивно, и не думай. А если не можешь – пусти на самотёк, всё само разрешится.

Но вёсла, что как-то сложил Алексей, получив согласие на предложение, Саша некоторое время назад выбросила за борт, отдавшись стремительному течению, и больше не управляла жизнью. Хотелось того или нет, события безжалостно закручивались и меняли её судьбу.

В телефоне послышалось тяжёлое дыхание раздумий. Фоном уже не звучала музыка и смех, видимо, Степан вышел на балкон или в другую комнату, но затем спросил:

– Хочешь, я подойду?

Саше казалось, что она хорошо умеет разбираться в людях. Но она ничего не знала даже о себе.

Окинув себя сверху взглядом – спортивный вид человека, который собирался вывести собаку, не утруждаясь прихорашиванием перед зеркалом. «Но я ведь и не собиралась его соблазнять».

Через каких-то десять минут парень уже подходил к перекрёстку невдалеке от её дома, и она, поджав губы, помахала рукой.

– Ты читаешь людей как книгу? – Где-то ещё в начале бессвязного диалога спросил Степан.

– Да, особенно радуюсь открывать и наслаждаться историями хорошего «томика» в тканевой, чуть потрепанной временем, обложке и оставленными заметками на полях.

– Мне кажется, глядя с такой позиции, можно людей делить на литературный бестселлер, комиксы, бульварную беллетристику. Я вот – книга с комиксами. И в старости, брюзжа, однозначно, буду сыпать песком… то есть, красками, тролля внуков и хвастаясь своей безудержной и богатой на поучительные примеры молодостью.

Девушка смотрела усталыми, но уже не такими грустными глазами. Степан мог нести глупость, мог язвить, ругаться, но делал это с определённой целью, но именно за его суждения, которые он выкладывал, не стыдясь и не оправдываясь, он и нравился.

– Где незабываемая шкура енота? – Саша шутливо задела юношу локтём. Как-то ещё в первых разговорах он попытался сделать замысловатый комплимент, и нелепо сравнил что-то в ней со шкурой енота, не договорил, залился краской, а потом вместе они долго смеялся – и для обоих уже было не важно, о чём конкретно шёл разговор.

– Слава Богу, на еноте. И оставь бедолагу в покое.

Они обошли уже полгорода и повернули обратно. Начинал накрапывать дождь. Степан раскрыл зонт, который предусмотрительно взял при выходе.

– Да, пусть пока пополощет бельё что ли…

– Что за стереотип. Он не обязательно полоскун.

– Такой миленький, тонкими пальчиками тянется за съестными припасами – и так хрум-хрум, – девушка демонстративно поднесла руки к лицу и изобразила, как животное маленьким ртом жуёт еду.

– Ты как тяжёлые наркотики, – юноша залился смехом, здоровым, открытым и заразительным. И Саша заслушалась. И словно наступила на кусочек стекла – она не могла вспомнить, как смеётся её жених. Алексей посмеивался тихо, обнажая дёсны и крупные ровные зубы. Улыбался так, что наполнялись радостью глаза, но ни гортанного, ни раскатистого, ни даже в зажатых руках, смеха – не было. Люди иногда отчего-то стесняются эту форму выражения радости – им не нравится их обнажённые зубы, обрисованные морщинки или просто сам звук. То, как человек веселится, говорит о многом, и не требует осуждения, никогда. Если смеяться, то в полную силу, считала Александра Юрасова, как пить жадно воду, чтобы утолить жажду.

– Я? Почему? – Спохватилась она. – Тебя Гена научил? Блин, он слишком долго дышал на тебя перегаром.

– Потому что с тобой не хочется расставаться.

– Четвёртый удачный комплимент за время нашего знакомства! Ты просто божественен. В стиле «шкуры енота», и пусть мы уже не вспомним первоначальную идею того комплимента, никому не отдавай этого. Это только между нами! – Саша властно воздела палец к небу и засмеялась.

– Ой, ну что ты. Неправда. Я всего лишь гениален, – в ответ парень самодовольно подмигнул и перегородил ей дорогу. Озорными глазами оглядывая девушку, в эту минуту он решил, во что бы то ни стало, добиться её, и скоротать тем самым унылые часы жизни в унылом подмосковном городке.

Саша же заметив лишь, как хитро прищуривал тот глаза, и как надвинутые светлые густые брови делают лицо особенно притягательным, смущённо улыбнулась и придумала, что не желает быть только слушателем, и возьмётся за изучение того, чем Степан увлекался – от книг до музыки и любимого им футбола.

Но она не собиралась останавливаться, поддаваясь игре молодого человека, и только хлопнула раскрытой ладонью по мужскому плечу, и прошла дальше.

– Ах-ах. В нашей компании должен быть всё-таки человек скромный. И это не ты.

Ещё один поворот под прямым углом и в тусклом свете подъездного фонаря будет виден краешек её дома, стоявшего боком, будто втянув живот, и смотревшего то ли на Москву, то ли – прочь от неё.

Была одна детская фотография, где Саша, годовалый ребёнок в вязаной толстой шапке, сидит на руках у матери и подозрительно смотрит на кого-то, сощурив один глаз. Алексей, впервые увидев изображение, сказал, что «взгляд, как и всегда, недоверчивый», и Саша потом, стоя перед зеркалом, изучала своё лицо, польщённая комментарием. Быть готовой к обороне казалось чертой сильной личности. А люди начинают видеть то, во что поверят, и плохо, если до того не знали, как оно есть на самом деле. Прежде никогда не задумывалась, каким взглядом или улыбкой одарена. Она была Сашей – красивой, умной и не от мира сего, что особенно нравилось, давала советы, когда просили, помогала, когда была необходимость, но не задавалась главными вопросами – а что по-настоящему хочет и что чувствует на самом деле?

Теперь жизнь сама повелительно стучалась в дверь, и нельзя её было остановить ничьими засовами. Жизнь настойчиво выгоняла Сашу в мир, как Ганселя и Гретель18.