Читать книгу Город одного человека - Ольга Игоревна Лесун - Страница 2

В пресс-службе Совета депутатов Александру Юрасову не перегружали работой, давали время привыкнуть, но открыто предупреждали, что ненормированный график заставит выходить на мероприятия и в выходные дни, и поздно вечером.

– Меня это не пугает, – отвечала она коллегам, рассчитывая, что, чем больше дел, тем быстрее приблизится свадьба.

Что Александра умела делать хорошо, так это отдаваться полностью любимому делу, входя в творческий транс и не замечая ничего вокруг, пока адреналин подкидывает в топку дополнительные силы и заставляет сердце стучать быстрее, а дыхание – становиться частым, поверхностным. Такое случалось в двух случаях: когда фотографировала, теряя всякую мысль о стеснении (садилась подле человека на корточки, чтобы поймать нужный ракурс, влезала куда-нибудь повыше, ложилась, скрючивалась) и когда писа́ла, видя только буквы, выстраивая воздушные и осязаемые замки на вырванных фразах, чувствах и запахах. Способна была превратить даже формальный осмотр ремонтируемого здания в симфонию настроения, как и могла без стыда и форменной этики задавать вопросы в лоб, приводя в замешательство представителей власти и сотрудников того или иного предприятия, не привыкших к столь наглой прямолинейности журналиста.

– Пусть возьмёт отчёт и спишет с него, – нервно шипели люди строгих серых или тёмно-синих костюмах, уведя в сторону начальника сектора информационной политики Михаила Пронина. – Я таких дотошных тут не встречал.

А тот только усмехался, втягивая шумно воздух сквозь зубы «с-с-с», и говорил:

– А она из Москвы. Потому и взяли.

Но дело было не в столичном опыте работы, а в слабости Александры Георгиевны к честности. «Я родилась под звездой «Справедливости», – шутя оправдывалась девушка. – И та залила вселенским светом мою детскую кроватку». И эта же профессиональная искренность запрещала выносить сор из избы интервьюируемого, какую бы сенсацию тот ни предвещал.

N. был обычным городом Московской области за тем исключением, что не во всех городах градообразующим элементом выступали войсковые части. Чаще всего для офицера этот пункт прибытия становился окончательным, дальше – Москва – Министерство обороны или гражданская должность на военной пенсии. Но N. быстро разрастался, и звание военного городка больше не соответствовало статусу и количеству гражданских жителей – пару десятилетий назад здесь начали селиться люди, не имевшие никакого отношения к армии, но стремившиеся обрести спокойную жизнь вдали от столицы.

Новый виток городской жизни породил развитие торговых сетей, как виноградные улитки после дождя, внезапно появившиеся у жилых домов, на пустырях и на месте зарослей лиственных деревьев. К общей радости горожан на главных улочках и в закоулках выросли кофейни с пухлыми пропитанными тортами, горячими сэндвичами, молочными кашами, перчёными супами, вкусным кофе нескольких сортов свежей обжарки и ароматным какао с мягкими кубиками маршмеллоу. Не отступали рестораны с десятками вариаций пицц, американских бургеров и японской кухни. От их витрин и эмблем N. становился уютнее, напоминая отдалённые тихие европейские городки, где на каждом шагу располагается маленькая bakery1 с парочкой деревянных тонконогих столиков на улице под навесом, шумный бар или ресторанчик с парящим над всем густым духом кухни.

Этот зелёный уголок Подмосковья сочетал в себе современную инфраструктуру и дикость нетронутой природы, и после столичного пара и пыли лёгким здесь дышится легче. Подальше от центра у кромки леса, где недавно городские власти официально облагородили зону барбекю, бурлило жизнью когда-то давно вырытое озеро, притягивающее круглый год горожан – кого искупаться, кого понежиться на пляже, кого покататься или пробежаться по вымощенным дорожкам и гладко асфальтированной площади. В шутку N. называли и городом детства – в каждом дворе располагалась детская площадка, а то и две, но жители не останавливались и просили возвести ещё таких площадок, где только можно. Два детских игровых городка открыли и в парке, но архитекторы обещали придумать что-то ещё.

Кажется, N. создали для детей, семейных пар и пенсионеров. Как дрейфующий кораблик, которому не к спеху в порт, он не рвался совершать кругосветное плавание.

Александра испытывала к нему смешанные чувства. Переехав сюда перед поступлением в университет, долго не могла завести тут крепких дружеских связей. Проучись она хотя бы пару лет в школе, может, что и получилось, но город, как живой организм, не пытался её притянуть к себе, а только наблюдал украдкой издалека. Впоследствии, пока работала в редакции местной газеты во время учёбы в магистратуре, девушка создала вокруг себя прочный образ талантливого и ответственного журналиста, с которым выгодно иметь дело и который всегда отзовётся на просьбу. Это льстило – на такое доверие можно уверенно опираться, поэтому Александра Георгиевна и не удивилась, когда её пригласили и приняли в пресс-службу администрации и Совета депутатов. Скорее, будучи честолюбивой, она ожидала этого.

Но если раньше работу в государственной структуре города считала престижной – близость к правительству Московской области, а там и до Москвы недалеко – то теперь, оказавшись увлечённым её участником, увидела, что сотрудники те же чернорабочие, как и все, и говорят теми же канцеляризмами, что и многие. Все, кроме её начальника, Главы города N.

Март в подмосковном регионе стоял слякотный и серый – долго держался сковывающий почву лёд. Темнело всё ещё рано; и когда Александра шла домой ближе к семи часам вечера, терракотовый заход солнца, как акварельная краска в стакане воды, грязно расцвечивал сумерки.

– И что ты думаешь? Мы ездили от одной мусорной площадки к другой, – её голос звенел в стылом и влажном воздухе. – Фу, мне ещё долго казалось, что я пропахла мусором, – она остановилась и приподняла ногу, обутую в чёрный сапог, словно показывая собеседнику, который был рядом только посредством телефона. – Лёш, ты не представляешь, как долго я отмывала обувь. Определённо, в этом городе получают удовольствие от еженедельных совещаний по благоустройству с выездом на местность.

Новый руководитель администрации Пётр Степанович Передовой, пытаясь войти в режим работы, поставил перед собой задачу лично контролировать практическую деятельность подчинённых. «Видимо, он не доверяет отчётам, – размышляла она, когда он, расправив плечи, словно выходя на татами, широким, самоуверенным шагом шёл по коридору мимо неё. – И хочет воочию увидеть масштабы катастрофы».

– Ой.

Девушка споткнулась о покачивающуюся, как висячая на потолке детская люлька, ступеньку подъездной лестницы.

– Что там такое?

– Ступеньки разваливаются. Одна какая-то ненадёжная. А я, забываясь, и каждый раз наступаю на неё. Подожди, я сейчас…

У входной двери, прижав плечом телефон к уху, Саша попыталась одной рукой открыть задний кармашек сумки и вытащить ключи.

– Давайте я вам помогу, – послышался мальчишеский, немного в нос, голос.

Она ещё не успела полностью развернуться, а паренёк в тренировочном костюме уже протягивал ключ к домофону.

– О-о, благодарю! – Саша одарила незнакомца широкой улыбкой и зашла в подъезд.

– Тогда, ду… Что? – Алексей переспросил.

– М-м, нет, это не тебе. Мне дверь помогли открыть в подъезд.

– А. Тогда, продолжу. Думаю, тебе, как инспектору мусорных площадок, будет интересно. Возле моего училища стоят мусорные баки, и сегодня один был завален… угадай, чем?.. Ты слышишь меня?

Александра слушала бормотание в трубке, и следила, куда поднимется парень с небольшой спортивной сумкой поперёк груди, опередив её на лестнице.

– А у вас очень красивая улыбка. Как у принцессы. Моё сердце разбито! – Обернулся он резко, дёрнув за ручку светлой деревянной двери на втором этаже, и его щёки раздвинула по-мальчишечьи заискивающая и широкая улыбка. В тусклом жёлтом свете подъездной лампочки он выглядел лет на семнадцать – худой брюнет с вытянутым прыщавым лицом, выразительным длинным носом и оттопыренной пухлой нижней губой.

– Спасибо, – девушка просияла, умиляясь не выветренному подростковому максимализму и радуясь собственному обаянию. – Слышал? – Хихикнула она уже в телефон, пройдя один лестничный пролёт.

– Что?

– Сказали, что у меня улыбка, как у принцессы.

На другом конце разговора послышалось цыканье и хмурое молчание.

– Алло, меня слышно, приём?

– Да, я тут.

– Так что там с баками? – Александра подкинула в руке брякнувшие ключи. – Думаешь, надо проинспектировать?

– Там были воздушные шары, – донёсся сухой ответ. – Чем сегодня планируешь заняться?

«Ну вот, забрался в панцирь», – девушка скорчила гримасу, ничуть не расстроившись из-за незавершённой темы про какую-то мусоросборочную площадку. Довольная поднимаясь по ступеням, ставила ноги на носок и чуть пританцовывала: «Знать, что ты красивая – это одно, а быть красивой женщиной, в чём убедился ещё один мужчина – это весомый повод улыбнуться».

– Продолжу разбирать коробки и пакеты, немного осталось. А ты?

– Приготовлю поесть на два дня. Думаю гречку отварить, мясо и суп харчо, а потом, поеду к другу, надо помочь собрать шкаф.

– Готовишь. Здорово. А едешь к Тимофею? Привет ему, пусть мы никогда не виделись, но он подозрительно много знает обо мне, – она понизила голос и тихо посмеялась. – Слушай, я уже поднялась на свой этаж, собака может от радости начать гавкать, а вечер поздний. Да и надо переодеться с улицы, так что спишемся чуть позже.

Хотелось смыть под горячим душем утомительный день и выпить горячего травяного чая с горьковатым и жгучим имбирём.

– Ладно, хотя вряд ли у меня потом получится поговорить. Только если завтра, – завершил разговор Алексей.

Помимо новых впечатлений от работы, этот жизненный период войдёт в воспоминания Александры Юрасовой запахом скотча, пыльными коробками, скрипящими при открытии картоном о картон, отчего тело волной накрывают мурашки. Все события закреплялись в памяти вкусом какой-то еды или напитка, но не в этот раз. Спустя долгое время, припоминая эту затянувшуюся, чуть больше года, весну, она почувствует поднимающиеся со дна памяти эмоции, першение в горле, гудящие как электрические провода над полем натянутые нервы, обжигающее в душе пламя, но ни вкуса новых блюд, ни кислинки фруктов не отыщет, а только сладковато-терпкий аромат вермута летом и шампанского осенью, к которым больше никогда в жизни не притронется. Но это случится потом, тогда же, мартовским вечером, в воздухе распространялся химический запах клейкой ленты, а пальцы запоминали скольжение шершавой, затянутой в узел, бечёвки, которую она разрезала, раскрывая пакеты и коробки с вещами.

Зато отчётливо вспоминались первые дни в Республике Бурятия, из которой тоже когда-то пришлось переехать – прянично-шоколадные. В полупустой гостиной служебной квартиры на первом этаже «командирского» дома стоял телевизор и широкий родительский диван, обшитый гобеленовой тканью. По вечерам семилетняя Саша забиралась с пряниками (тогда их продавали в длинных прозрачных пакетах со стягивающей металлической скобой) и высоким стеклянным стаканом тёплого молока, чтобы смотреть единственный, пока не подключили антенну, местный канал, на котором по вечерам крутили хорошие фильмы середины «девяностых».

До Бурятии Юрасовы жили в Воркуте. С того периода запомнилось невкусное мороженое с крупными фракциями льдинок и сухого молока, будто облизываешь песок, и остывшие вареники с капустой, политые маслом с поджаренным луком, которые мама оставляла дочери в тарелке под крышкой, когда уходила на работу. А прошлогоднее автопутешествие на машине, теперь уже бывшего парня, в Нижний Новгород пахло пирогом по семейному рецепту с курицей и сыром на тонком тесте. И почти каждая поездка в Санкт-Петербург будоражила ароматом горячего терпкого кофе, смешанного с речным запахом, скрипом корабельных канатов, гулким отдалённым лошадиным цокотом и вкусом творожного сыра с сёмгой в лаваше.

В воспоминаниях о переезде в 2009 году в Московскую область сохранился запах докторской колбасы на пышном куске пшеничного хлеба «Паляница» с толстым слоем солоноватого сливочного масла.

Придирчиво Александра впускала в жизнь песни, призванные навсегда и безвозвратно увековечивать моменты. Люди делятся музыкальными произведениями и зажигают в тёмном ночном оконце чужой души – свет, и становится уютно. Смех, слёзы, мечты записываются как на виниловую пластинку, отпечатываются в каждой ноте, чтобы воспроизвести вновь на патефоне души через многие-многие годы.

Комната сестёр была вытянутой и относительно большой с единственным в квартире балконом, обшитым деревом, где стояли оставленные прежними хозяевами деревянный шкаф и тумбочка, приспособленная под табуретку. Александра представляла, как будет приятно летними вечерами сидеть на этом балконе – с пятого этажа открывалась обзору шумная детская площадка, спортивная коробка, где даже сейчас, в тёмный вечерний час, слышны удары мячей по железным стенкам, многократно отражённые от кирпичных кладок новостроек, угловатым кольцом столпившихся напротив. В рассветные минуты этой застенчивой весны, прорываясь по диагонали между домами, солнце испускало жёлтые ласковые лучи, заглядывало на балкон и медленно поднималось по небосклону, а вечерами оно мерно освещало дом напротив, и оконные стёкла переливались как муаровая ткань, играя солнечными зайчиками.

Сашина небольшая квадратная комната, отгороженная дверью-купе от территории сестры, умещала большой шкаф, угловой офисный стол с заполненными полками книг, которые и стояли, и лежали, и башнями тянулись к потолку. На краю стола справа, ближе к дивану, лежала одна из купленных в начале января книг о женском предназначении, из блока которой как разноцветные языки десятков змей торчали клейкие закладки. Внутри печатные строки аккуратно были подведены заточенным карандашом, а часть умных фраз Александра вдумчиво выписала в пухлую тетрадь наподобие университетских лекций, призванных быть хорошим подспорьем для студента перед экзаменом. Ей нравилось делиться знаниями с Алексеем и рассказывать, что она со всей ответственностью подходит к созданию будущей семьи.

– Говорят, женщинам не нужно работать над собой. Мы должны избавиться от мужских качеств.

– Хорошая позиция. А что ты вернула в себе?

– Не скажу, – довольная, она улыбнулась, и румянец притягательно преобразил выразительные скулы. – Тебе приятно сейчас со мной?

Они сидели в его чёрном салоне «мерседеса» у шлагбаума рядом с домом её брата. Фоном играла одна из их песен, и вечер лип к чуть подмороженным стёклам.

– Мне всегда было с тобой приятно. И сейчас особенно, – Алексей не выпускал её руки и что-то рисовал на нежной сухой ладони.

– Значит, всё верно. Я сто-олько всего узнала. Даже чувствую, как мысли толпятся в очереди, чтобы по полочкам распределиться.

На верхней центральной полке стола в пол-оборота стояли семейные и личные фотографии и огромный, чуть меньше метра шириной, Сашин портрет, который нарисовал карандашом Алексей Вяземский в конце января. Над кроватью рядом с пробковой доской с прикреплёнными полароидными снимками, памятными записками, билетов из кино, театров и музеев, планами покупок и листочками желаний, висела та самая, подаренная сестрой жениха, картина маслом «Лисица». Рыжая красавица затаилась в сочной зелёной траве, и в её безупречно нарисованном глазу словно отражался заглядевшийся зритель.

Девушка села на диван, оглядывая скромные владения. За скользящей на мехах дверью справа тихо перелистывала тетрадь сестра, воткнув в уши наушники – безмолвный протест против контролирующего мира. Слева по диагонали через шершавый плиточный пол коридора даже сквозь закрытую матовую дверь в жаркую от готовки кухню с чадящим ароматом обжаренного лука и морковки для суповой заправки глухо болтала политическая программа, а мать, комментируя и будто переговариваясь с ведущими, готовила ужин, гремя металлической ложкой о кастрюлю. Уткнуться бы в мягкую материнскую руку, чтобы кончики её волос щекотали лоб!

«Уеду и оставлю это здесь. Буду жить где-то в другой казённой квартире, пока не купим свою. И не буду греметь, буду делать всё тихо, как сама люблю, чтобы не упускать тонкую энергию сосредоточения», – подумала Александра и легла спиной на жёсткий диван.

Представляя идеальное семейное будущее, обычно рисовала в воображении идеальную кухню, светлую, с лакированными белыми шкафчиками, мужа, вовремя возвращающегося с работы, и которого она, наряженная, в специально купленную домашнюю одежду, встречает с готовой запечённой сёмгой со спаржей или с картофелем, обваленном в сыре и чесноке. И всё как-то пудрово-мятно прекрасно. Там не будет места ругани, выяснению отношений, недоверию, и все члены семьи будут улыбаться как с фотографий советских журналов, уж она постарается, она сделает для этого всё. «Лишь бы по любви», – заканчивала всегда такие размышления и сладко улыбалась сама себе.

Но знала, что мыслями всегда будет возвращаться в галдёж по воскресеньям, в срывающуюся от криков кухню, потому что Юрасовы не умеют по-другому. Когда-то её подростковые колкости в сторону не идеальных отношений родителей сейчас, с возрастом, кажутся глупостью, ведь у каждой семьи свой стиль общения, свои параболы радости и неприязни, любви и выяснения кто прав, а кто – виноват.

Дверь в комнату распахнулась, и мимо, стуча домашними тапками с меховой оторочкой, прошла Галина Юрьевна, задев висящий на ручке шкафа бумажный пакет.

– Убери, – недовольно обернулась мать, открывая дверь-купе. – Тут пройти нельзя.

Александра села, недоумевая глядя в недовольное родное лицо.

– Открой шире дверь. Я не хочу убирать пакет, потому он отлично вписывается в интерьер, – она хотела улыбнуться, но нижнюю челюсть из-за необходимости защищаться, свело от негодования и подкрадывающегося чувства уязвимости. – Это ведь моя комната.

Глядя в упор мать ничего не ответила, но прежде чем с грохотом закрылась раздвижная дверь, до старшей дочери донеслось язвительное: «Её комната, ага».

«И всё-таки какой-то проходной двор», – вспыхнула Саша, и откинулась на диван, уткнувшись увлажнившимися глазами в потолок. Конечно, раньше у каждого была отдельная комната, где можно спрятаться, но теперь времена другие. «Ютиться остаётся недолго; дыши», – прошептала она себе, сглатывая соль.

Она представляла, что Алина расширит свою площадь, или родители сделают эту квадратную комнатушку гостевой – младший брат приедет или старший – с женой и сыном, и будет где разместиться.

По вечерам Галина Юрьевна и Алина закрывались, беседуя. Мать настойчиво выуживала из неразговорчивого подростка сведения о школьном дне, что изучала у репетиторов и какие планы строит с подругами. Старшая же, сколько себя помнила, старалась выложить матери всё сразу, будто горшочек с растущим на дрожжах тестом подпирал крышку и медленно выползал наружу.

Но сейчас условия, с которыми она пока ничего не могла сделать, пробуждали тоску, а поделиться было не с кем. Алексею избранница всегда представлялась особой утончённой (и только такой) и семья её – без единого огреха и намёка на скандал, чьей репутации больше способствовала сама девушка, опуская в разговоре семейные тайны, и поэтому теперь стеснялась рассказать всё, что творилось внутри. Сжимала губы, закрывала глаза и глубоко дышала носом, пропуская вместе с кислородом поток мыслей – через ноздри, проталкивая между глаз, давая закружиться волчком в центре лба и раствориться на макушке. Проходной закуток, по которому курсировали на кухню, в зал, в комнату сестры и обратно, не мог успокоить, и в него не хотелось возвращаться.

«Это ненадолго. Мне просто нужно, где-то перекантоваться, где-то спать и работать», – выдыхала она тревогу и с шумом вновь глотала воздух, вздымая грудь.

Работа журналиста в маленьком городе неопытному человеку может показаться вялотекущей, в сравнении с мегаполисом, где на один квартал – десятки поводов «нашуметь» в прессе. Но из ниоткуда вырастали совещания, праздничные утренники в детских садах, школьные конференции, мастер-классы и концерты, обходы городских объектов, закрытые Круглые столы, приезды министра или какого другого официального лица из области. В первые недели Сашина рука ещё дрожала над клавиатурой – как бы изворотливее вплести в многострочие рядового описания ёмкую обличающую мысль? В потоке мероприятий ещё держалась на плаву, как в заполненном доверху помещении остаётся три сантиметра воздуха и, губами утыкаясь в потолок, есть возможность дышать. Каждый поход на очередной утренник, нужный только родителям, чьи дети выступают в творческих номерах, но никак не тянущий на звание новости, отдавался в Александре Юрасовой и коллегах сопротивлением и бурей противоречий: «Как можно тратить писательский труд на это, когда дороги в городе каждые три месяца отторгают наклёпанный впопыхах асфальт?»

Но журналист в небольшом городе, как подгоняемая пастушьей собакой овца – вволю можно расписать детский праздник, но о критическом взгляде на халтурно проведённый капитальный ремонт нужно забыть, иначе работы в городе, как честных подрядчиков, больше не видать.

Помимо местного руководства, которое рассматривало из-за недальновидности и скупости прессу как личную служку для пиара, городские СМИ под несуразным и тотальным контролем держали информационные отделы Правительства региона. Если культурная сфера деятельности N. ещё как-то вызывала самоотдачу в корреспондентах, даже праздник первого класса школы и конференция на тему экологии – старшего, то сухая отчётность для региональных проверщиков порождала только нервный тик. Никто там, наверху, не мог ответить на вопрос «Для чего?», кроме как пространно кинуть в общий чат мессенджера «Телеграм»: «Это нужно для наших жителей».

– Что нужно? А жители сами в курсе, что им это надо? – Ударяла по клавиатуре Александра, таращась то в экран, то на коллег, находя понимание в их усталых глазах.

Возникало ощущение, что пресс-службе представителей законодательной и исполнительной власти только и требовалось, что отписывать комментарии на бесконечные жалобы и гнилые укоры диванных знатоков, да тратить лучшие писательские ресурсы на заполнение с калькулятором пустующие окошки десяток таблиц Excel. Как благими делами вымощена дорога в ад, так и отчётами по инцидентам изначально предполагалось держать специалистов отделов администрации и предприятий под контролем и в лёгком напряжении (призывать делать работу качественно сразу, чтобы не испытывать в дальнейшем стыд, переделывая по требованию жителей), но в итоге идея превратилась в чечевичную кашу.

Отчётность, от которой кружило голову коллегам, пока не касалась новой сотрудницы, и она радовалась работе, удивляясь бессмысленности большинства проводимых мероприятий, стараясь относиться к ним, если не положительно, то хотя бы нейтрально.

На одном из совещаний в администрации, череда которых сливалась в один скучный кадр фотоаппарата, Александра Юрасова сидела на боковом ряду зала, ближе к массивному столу начальства, стоявшем на небольшом подиуме. Оператор Иван Анисимов устанавливал видеокамеру на штатив, расправляя тонкие металлические ножки со звуком разбираемого автомата. Выбранная им точка находилась в метре от стола, откуда открывался хороший обзор на председательствующих и на несколько рядов представителей разных отделов администрации и директоров муниципальных предприятий города N.

– Вы с Юлей теперь меняться будете? – Иван тряхнул кудрявой головой.

– Ну да, вроде того.

С Иваном они были немного знакомы ещё с того времени, как журналистка работала в городской газете. Иван тогда с причёской как у молодого Майкла Джексона только пришёл практиковаться на «ТВN», завершая учёбу в Институте кино и телевидения.

– Как тебя сюда занесло?

– Куда? – Саша демонстративно оглядела зал и заметила на дальнем ряду у стены Степана Григорьева. Тот помахал рукой – то ли ей, то ли другу.

– В администрацию, да и к нам на телевидение.

Девушка изогнула губы в ироничной улыбке, обернувшись к высокому и худощавому оператору.

– Ветром занесло.

– Ага, карьерный рост, ещё скажи. – Иван отвёл руки от камеры и достал телефон из заднего кармана потёртых синих джинсов. – Только помни… – Он поднял голову и кивнул Степану. – Помни, что на телевидении задерживаться нельзя – можно остаться.

– Ха! – Саша артистично подняла руку со сложенным лопатообразно пальцами в жесте «стоп». – Я подстраховалась и работаю по временному договору.

Иван Анисимов, малокровный юноша с невыразительными мелкими чертами лица, ухмыльнулся. Его светло-серые глаза часто выглядели усталыми, словно со следами сна, но когда Иван смеялся и шутил, наполнялись жизнью и огнём. Он был терпеливым, рассудительным, в целом, привлекательным, но что-то в его усмешке на тонких губах, собеседнице не понравилось.

«Будто из каменоломни выход только через расстрел», – дёрнув бровями вверх и вниз, журналистка принялась выстраивать экспозицию на фотокамере, а когда руководитель администрации прошёл к столу, хлопнув за собой дверью конференц-зала, поднялась с кресла, готовая фотографировать.

Пётр Передовой, в прошлом директор спортивной школы, приступил к обязанностям в то же время, что и Александра Юрасова была назначена на свою должность, поэтому она испытывала к нему чувство товарищества. Он заметно нервничал, и потому косноязычно пытался управлять подчинёнными, теряя мысль и вдаваясь в пространные рассуждения, иногда проглатывая слога, смешно поднимая верхнюю губу под густыми седыми усами-щётки и раздувая щёки, будто дул усиленно на горячий чай.

– Это он перед камерами красуется, – шепнул оператор. – Без них, в целом, говорит понятно.

– Зато выглядит стильно, – заступилась Саша за косвенного начальника, оглядывая внешний вид того через видоискатель. Пётр Степанович походил на франта, городского денди с редеющей шевелюрой: костюмы всегда как влитые сидели на крепкой коренастой фигуре, даже после целого дня работы за столом, а образы завершали галстуки разных фасонов и расцветок.

Но делая кадры, она упустила из внимания то, о чём говорил объект съёмки.

– Вот встаньте, да, – Пётр Степанович покраснел и сильнее задвигал от злости усами. – Что вы там сидите? Почему мне не доложили? Как написали в отчёте? И-и-и что?

Толком не разобравшись в структуре административной работы, он поднимал человека и отчитывал в присутствии подчинённых, что подрывало авторитет первых.

– Хватит тут, теперь я руководитель, мне отчитывайтесь и ждите, когда я дам согласие. Да, назначу, чтобы за вами проследили.

Александру неприятно удивило и в этот же самый момент охладило его натужное стремление унизить сотрудников, объясняя им, как нужно работать, выгораживая самого себя, как руководителя, который должен контролировать изначально все процессы.

«Ну и намучаются они с ним», – журналистка, краснея за несвойственные плановым совещаниям выкрики и разборки, поджала губы, выпятив подбородок. Этот скандальный междусобойчик напомнил ей деспотичность генерального директора компании, в которой работала прежде. Она явственно, почувствовав холодную дрожь, накрывшую её как вуаль, вспомнила то состояние, какое испытывала, читая утром и после обеда в электронных письмах: «Мне снова не нравится написанная «Миссия» компании. Это колхоз. Зачем вы у нас работаете? Или хочешь без премии остаться?»

Сделав необходимые кадры – Пётр Степанович говорит, активно жестикулируя, далее весь зал, отдельные выступающие с докладами – Саша села, оставив Ивана фокусировать объектив камеры на директоре предприятия «Жилищное хозяйство». Она положила свою правую руку на подлокотник кресла так, чтобы блестящий камень кольца был хорошо виден, и ожидала момент, когда кто-нибудь его приметит.

«Интересно, увидел ли кто уже, что я невеста? Обратится ли кто-нибудь с вопросом и поздравлением?» Но поймав ничего не сулящий взгляд сотрудницы администрации, смутилась и положила руки на подол платья, вложив правую руку – в левую.

Пётр Передовой перед окончанием совещания озвучил задание:

– Михаил Владимирович, – и кивком поднял начальника сектора информационной политики. – Надо подготовить к Подмосковному дню Труда фотовыставку. Позаботьтесь об этом.

Фотовыставка! Оливковые глаза Александры Юрасовой с вкраплением коричневых пятен вспыхнули и потемнели. Перед глазами возникла стена с фотографиями её авторства, воображение добавляло сценки, как будет отбирать лучшие чёрно-белые и цветные снимки, оформляя в широкую белую рамку. И, едва усидев на кресле до конца заседания, она устремилась по проходу зала, лавируя между людьми, за Михаилом Прониным.

– Миш, а что за фотовыставка?

Она нагнала его у лестницы – один пролёт и они уже в Совете депутатов.

– Я так понимаю, ты загорелась идеей? – Михаил одобрительно промычал. И сам хотел отдать тебе это дело. Сам мало горю энтузиазмом, да и подобные задачи делают из меня расстроенное пианино. А у Юли таблица, ну ты знаешь. На День Труда Московской области (ох, сколько ж этих праздников развелось-то!) нужно сфотографировать рабочие коллективы предприятий, садов, школ, так сказать, в их естественной среде.

– О! Можно и портретные снимки?

– И репортажные, какие угодно. Как хорошо, что в секторе появился ещё один человек, иначе мы бы не вывезли вдвоём.

Александра зарделась.

– Я договорюсь, чтобы тебе и оператору с телевидения выдавали каждый день машину, чтобы всё успеть к концу недели.

– А потом? А фамилию будут на распечатанных фотографиях ставить?

– М-м… Боюсь, что нет… – Михаил растерянно посмотрел на коллегу. Подбирая верные слова, шумно набрал воздух сквозь стиснутые зубы «с-с-с».

– Ничего, – девушка весело махнула рукой, показывая, что совсем не огорчилась. – Участия уже достаточно.

Сама мысль, что её работы будут представлены всему городу, а в пресс-релизе и новостной статье напишут слово «фотовыставка», стирала любую грусть от анонимности автора.

Коллеги уже подошли к кабинету, откуда на них поглядывала поверх очков Юлия Васильева.

«Вылитая учительница химии», – перехватив прищуренный взгляд коллеги, подумала Александра.

– Это вы о чём? – Выждав паузу, Юля, как потягивающаяся кошка, вытянула шею к монитору, сузив в напряжении глаза, и заклацала по клавиатуре.

– Да вот новые вводные по празднику Труда – сделать фотовыставку и… предоставить отчё-ёт, – Михаил с пренебрежением выделил последнее слово и с хлопком кинул блокнот на рабочий стол.

– И всё за наши, муниципальные, деньги, ты хочешь сказать? – Юля требовательно посмотрела на него и подняла вопросительно тонкие от природы брови.

В ответ начальник демонстративно широко развёл руки и фыркнул в ответ.

– Понятно, – Юля закатила глаза и скрылась за плоским монитором компьютера, откуда послышалось, как упрямо и с бо́льшим рвением забегали её пальцы по кнопкам.

– Смотри не выбей их, – Александра улыбнулась, неторопливо пройдя к своему столу. – А это что… нормально, чтобы на областное задание никто не выделял деньги?

– Одуванчик ты наш несозревший, – Михаил свойственно ему усмехнулся на выдохе, словно откашливался. – Они умеют только задания направо и налево раздавать – сидят там в одном отделе десять человек, а отделов несколько, вот и надо им выдумать и себе задания, и чтобы нам интереснее жилось – и с каждого – отчётик, пожалуйста, а то, знаете ли… – Он указал рукой на коллегу, которая только вздохнула тяжело, не отнимая взгляда от клавиатуры.

– Они там для стращания наглых муниципалитетов придумали зоны – зелёненькие, красненькие, жёлтенькие. Если в красной – ты пропал, – Юля сверяла данные на мониторе с листа. – Это куча проблем и клеймо, как самого бездарного, ленивого, никчёмного – муниципалитета, предприятия или начальника.

Саша только свистнула, сев на кресло и оправив складки длинного приталенного платья. В её глазах всё вокруг до странного представлялось игрой – что прошлая работа, что работа в качестве заведующего отделом в редакции газеты, и даже эта – события проплывали мимо, как продукты на чёрной ленте кассы, оставалось только выбирать, что она готова «пробить» и положить в пакет, а что отпустить ехать дальше.

– Ну, им же надо как-то оправдать необоснованное количество сотрудников в отделах и что они не просто так протирают штаны, а рабо-отают, – на последнее слово Юля сделала акцент, искривив рот.

– Что, Саш, не об этом ты мечтала?

Михаил вышел из кабинета за порцией воды для чайника.

– Ну, такое, – девушка поджала губы. Она всегда расстраивалась из-за несправедливости, касалась её та или нет. – Но если не брать эти отчёты – мне тут очень нравится. Столько возможностей проявить себя.

– Это да… Выберут тебя пресс-секретарем, тебе ещё больше понравится, – кинула коллега через плечо.

– Что?..

– Что, что. По-моему, тебя изначально по этой причине и взяли.

Александра припомнила, как в прошлом году Надежда Викторовна Тарасова, ныне заместитель руководителя администрации по социальной работе, а раньше возглавлявшая сектор информационной политики, в своём тёмно-зелёном кабинете с орхидеями что-то подобное говорила, правда, расплывчато, туманно. «Пока Глава не вступит в свои права (Виктор Чижов был избран жителями весной 2016 года)… пока Губернатор подпишет постановление о вступлении Чижова в должность… ему нужен будет в команду пресс-секретарь…» – Говорила волоокая Надежда Викторовна, аккуратная женщина в кабинете, располагавшемся как раз напротив того кабинета, где сейчас сидели Александра и Юля.

– Между нами, – Юля подъехала ближе на кресле и вытянула шею, как сова, на которую внешне смахивала, когда надевала очки в тонкой оправе. – Из нас троих ты свежая кровь, талантливая – Виктор Анатольевич ещё вначале похвалил твою аналитическую статью с конференции в Красногорске. Ты отлично фотографируешь, тебя все знают и уважают. У тебя есть смётка, сможешь быть не просто корреспондентом, но помощником Главы. Я это сразу сказала, когда меня спросили. Сама я отказалась бы в любом случае – у меня ребёнок, и я должна иногда отлучаться не по графику. Хотя с этими таблицами…

Александра пару раз моргнула от удивления и приоткрыла рот.

– Да ладно тебе, – она отмахнулась. – Я тут без году неделя. Вон, Миша хорошо подходит.

– Но против ты ничего не сказала, – подмигнула Юля и, понизив голос, недвусмысленно обвела глазами помещение. – Между нами, Миша не в любимцах у Чижова.

– Почему это? – Девушка инстинктивно наклонила голову к коллеге, и со стороны они могли показаться парочкой заговорщиков.

– Ну, вот не сошлись они характерами. Мишка не такой расторопный, любит растянуть задачу. Он вальяжный, со вкусом к жизни.

– Но в то же время, Миша… сколько он тут? Лет семь? Десять? Самый прошаренный.

Юля пожала плечами и подмигнула, отодвигаясь обратно к рабочему столу.

У Саши перехватило дыхание, и она отвернулась обратно к моноблоку – такому большому, что работать приходилось чуть ли не в метре от экрана, чтобы охватить полностью отображаемое – и открыла папку с фотографиями.

Внутри защекотала тонким пёрышком алчность, и враз всё внутри похолодело: «А что скажет Лёша? Да как я могу о таком думать, когда на носу свадьба!»

Девушка встряхнула каштановыми накрученными волнами волос, пытаясь выкинуть из головы возникшее желание, и, сжимая оледеневшими пальцами, принялась резко водить по столу компьютерную мышь.

Но сердце учащённо стучало в ушах. «Выберут тебя пресс-секретарем, тебе ещё больше понравится, – повторялись в голове слова подруги. Несмотря на скрежетавшие в голове мысли, её лицо разрезала сжатая улыбка. – Ну, хоть на чуть-чуть бы, одним глазком увидеть себя в статусе помощника Главы города…»

– М-м. Губастенький.

– Что?

Александра вздрогнула, отвлёкшись от размышлений. «Откуда она узнала, что у Алексея пухлые губы?»

– Говорю, больше бы нам таких корреспондентов. Это я про Степана, – улыбаясь, говорила Юлия Васильева. – Гулёна, однозначно, тот ещё. Девчонки, поди, штабелями укладываются… Есть, конечно, на что посмотреть, – она откинулась на стуле, съехала чуть вниз, широко расставив ноги под столом и приняв полулежащее положение. – Устала я печатать, если честно.

– А мне он показался интеллигентным, приличным.

Чёткого мнения о Степане у Александры Юрасовой ещё не сложилось, а рассказывать про то, как они в первый раз встретились, смысла не было, если только он сам не поделится.

– Ты просто наивная, а по нему сразу видно – огонь так и прёт. Я таких повидала в жизни – эгоистичный, очень уверен в себе. Жаль, младше, а вот тебе в самый раз. Но будь осторожна, – Юля хитро поглядела на молодую сотрудницу.

Та подняла бровь и улыбнулась, чувствуя, как кровь сначала отлила от лица, а потом с новой волной накрыла до макушки. Рука инстинктивно дёрнулась поправить серёжку на левой мочке. В школе сверстники упрекали за излишнюю чувствительность и смеялись, что она первая тянула руку на уроках по темам романтизма и сентиментализма, сама же считала удачей, что её раскрытое сердце способно увидеть свет в душе прежде, чем могло разглядеть явную для разума тьму.

– Едем сегодня утром в микроавтобусе с Филиппом, – Юля спустила вниз по переносице очки и протёрла уставшие глаза. – Этот вместе с оператором… этим… как его… высоким таким.

– Ваней?

– Ага, точно, с ним. Едем, значит. Я с Филиппом о том, о сём болтаю. Начала про сына рассказывать, а Филипп… не знаю, знакома ты с ним или нет… лысый, пухлый. Короче, он на всё эмоционально реагирует, на дорогу может не смотреть, руки поднимает, шестым чувством машину ведёт, я пару раз чуть за руль не схватилась! Так вот, он как про сына услышал, обомлел, мол, «Юль, да ты чё, серьёзно? Сын есть? А, прости, сколько тебе?» И так ещё говорит, будто жевательную резинку за щекой держит, временами пожёвывая. Он думал, что мне, как и тебе – чуть за двадцать. Я расхохоталась, говорю: «Так проспиртованная же ж». И Стёпа серьёзно так Ване, тыкая локтём в бок: «Вот, понял? Мы идём по верному пути».

– Аха-ха, – девушки в голос засмеялись.

– Нормальный парень, с хорошим чувством юмора – такой никогда один не останется. – Юля кивнула, воздев вверх указательный палец, а потом подтянулась на упёртых в подлокотники кресла руках, села ровно.

Саша молча согласилась и пожала плечами, всем видом показывая, что её эта информация не заботит, и когда посмотрела на блестевший брильянт подаренного Алексеем кольца, на душе её потеплело. Она не удивлялась, что никого ещё не привлекло это скромное по фасону кольцо – помимо этого на средних пальцах каждой руки сидели другие золотые кольца, крупные, размером с проксимальную фалангу.

– А у тебя, Саш, есть кто-нибудь? – Юля указательным пальцем поправила очки и мельком взглянула на коллегу.

Девушки знали друг друга больше трёх лет, работали вместе в редакции газеты. Впервые увидев Юлию Васильеву, Александра обрадовалась, что в коллективе трудится такая же студентка, как и она, но ошиблась – оказалась, моложавая брюнетка с длинными до поясницы волосами на десять лет старше, и, на тот момент, вела тяжёлый бракоразводный процесс. Её всегда восхищало, какой сильная и дальновидная подруга, но настораживала расчётливость в любовных историях, в которых та знала всё наперёд. Возможно, сказалась брачная история – муж не уважал, и, как выяснилось позже, изменял даже тогда, когда она ходила беременной.

– А… – Александра запнулась, слова о будущей свадьбе застряли комом в горле. Словно намереваясь почесать правую руку, она накрыла её ладонью левой. – Да, но он в другом городе.

Алексей предложил никому не рассказывать, пока не подадут документы в ЗАГС; он и сам факт сделанного предложения держал втайне от знакомых и коллег, а кроме сестры и её мужа никто не видел их вместе. Из-за расстояния отношения представлялись эфемерными, материализуясь в поблёскивающем кольце. Саша с первой минуты хотела трубить о счастье, но угомонилась, последовав совету, а сейчас, услышав такой прямой вопрос, испытала неловкость от вопроса, но не понимала почему.

– Понятно… И как, трудно?

– Да-а… пожалуй. – Она хотела подобрать подходящее определение ситуации, желала поспешить, заполнить чем-то возникшую пузу. «Но как объяснить, что я счастлива, и меня всё устраивает, не впадая в оправдание?» – Не хватает объятий, от которых тепло растекается по венам, поцелуев в лоб от хлынувшей ласки, встреч после тяжёлого рабочего дня и спокойных живых разговоров где-нибудь в уединённом месте, – сердце сжималось в тоске, и слова растягивались во рту, как прилипшая к зубам нуга. – Но, – голос зазвучал бодрее. – У меня сейчас голова настроена на эту работу. Вот… одни мусорки фотографировать да по совещаниям бегать, ну? Какие тут отношения, – Саша увереннее кивнула на монитор, где вырисовывалась очередная потоковая статья.

– Это точно. Ну… Ты всегда можешь заглядеться на нашего очаровательного Степана, – Юля закатила глаза и повела плечом. – Он человек новый, поди, нуждается в общении.

– Кстати, о телевидении, – как бы между делом спохватилась Саша, но голос неестественно высоко зазвенел. – Завра нужно сдать сценарий и озвучить. Справитесь без меня до обеда?

– Что у нас там, комиссия ГО и ЧС? Конечно.

В кабинет быстрым шагом вернулся Михаил Владимирович.

К нему нужно было привыкнуть. Порой, он вызывал лёгкое недоумение. Дёрганая тараторящая речь вызывала недоумение и позыв к некультурному прыскающему смеху и желание торопливо переспросить: «Что-что вы сказали?» Своими движениями он словно пытался охватить всё вокруг и вобрать в себя, словно закупаясь мелкими предметами в супермаркетами без корзины. Изредка охая, всплескивает руками, подымая голову над горой документов, он резко вставал из-за стола, крутился на каблуках и подходил к столику отхлебнуть один раз остывший кофе или чай, и вновь возвращался на место, окунаясь в водоворот дел. Спустя время вспоминал о недопитой кружке, подымался, громко отхлёбывал, сетуя на температуру напитка. Он, как в этот раз, мог спешно уйти размашистыми шагами по другим ждущим его делам, отвлечься на чей-нибудь вопрос беглыми ответами, подкрепляя резкими стремительными жестами с растопыренными пальцами, и только в конце загруженного дня вспомнить о недопитом кофе или чае.

– Миш, а ты где так долго ходил-то? – Саша глянула на часы компьютера.

– Эм, с-с-с… – Мужчина быстро заморгал, замедлил шаг и только тогда наконец-то донёс и поставил на подставку питания белый пластмассовый чайник. – Увидел выходящего из кабинета Главы начальника Управления делами администрации. Слово за слово, объяснил ситуацию с машиной, – Михаил быстро начал вращать и трясти кистью в воздухе. – Для-я, тьфу ты, вылетело слово… Для съёмки ко Дню труда! Вот. Он предложил сразу расписать по дням, куда вас – тебя и оператора – отвозить и в какое время. Мы даже до кабинета его дошли, где я накидал черновой вариант поездок. И забыл про чайник. Хе-хе. В общем, послезавтра выезжаете.

На улице моросил мелкий противный дождик, натянув на город серо-молочный фильтр. Первую половину дня Александра Юрасова провела в компании долговязого и не болтливого телеоператора Геннадия Дробывшева и пухлого рыжего водителя с администрации Филиппа, который, как и была права Юля, ни секунды не сидел молча, тараторил, смеялся над своими же шутками и, не прекращая, жевал «Дирол». На чёрном потёртом микроавтобусе «Фольксваген», пропахшем бензином и затёртой искусственной кожей, ездили по предприятиям, чтобы снять видео для клипа и сфотографировать для выставки ко Дню труда Московской области лучших работников. До праздника оставалось около месяца, но Михаил Пронин решил не тянуть, и пока есть время, всё отснять, а Надежда Тарасова отберёт лучшие кадры и отправит в типографию.

Как напарник, Геннадий был неплох – выполнял работу шустро, быстро разворачивал переносную съёмочную станцию и также молниеносно реагировал на интересные ракурсы и детали сцены, прося Александру, поначалу явно робеющую и оттого нервно и тихо смеявшуюся, иногда задавать вопросы в камеру: «Что происходит? Посмотрите направо, там вы видите… А это мы находимся на…», добавляя документальности видеосъёмке. Мужчина, ему было около тридцати лет, ходил медленно, несколько выпячивая вперёд таз и выворачивая стопы наружу, но Саша на высоких каблуках всё равно не поспевала за ним, семеня позади и запыхавшись окликала его: «Подожди, я сейчас».

У Гены были маленькие нежные кисти, не знающие серьёзной тяжёлой работы; кисти, как девичьи, но покрытые жёстким чёрным волосом, не мозолистые и не хваткие. Такие, лишённые жировой прослойки и мышечных волокон, Александре не нравились даже у женщин. Сама же она обладала худой, но широкой ладонью, длинными и гибкими пальцами, и чувствовала себя неуютно рядом с людьми с маленькими, невыразительными, непропорционально оформленными по отношению ко всему телу, кистями. Ей нравились такие, как у Влада – широкие, с длинными пальцами, способными захватить одним движением её, по сравнению с его, маленькую кисть, или крепкими, мозолистыми и покрытыми шрамами из-за каждодневной работы с колющими и режущими инструментами механика, как у бывшего парня.

У дальней черты города на очистных сооружениях предприятия «Водоканал», где невыносимо смердело сероводородом и гнилостным запахом, возбуждавшим рвотные позывы, было задание снять на камеру старого работника. Сложно объяснить, отчего человек «фотогеничен» – это и харизма, и эмоция, спрятанная в складочках старческого лица, загоревшего от постоянной многолетнего труда на открытом воздухе несколько; золотых зубов, которые мужчина, не стесняясь, открывал в улыбке; добродушные, много повидавшие глаза и небрежно нахлобученная набок кепка. В широких толстых непромокаемых варежках с тремя отделениями для большого, указательного и остальных пальцев он вращал металлическую рукоять в цементном кратере, наполненного водой и уходящем глубоко в землю.

Следуя по составленному Михаилом Прониным маршруту, чёрный «Фольксваген» отправился в другую точку города – на территорию уже химической лаборатории «Водоканала». Здесь брали пробу воды и записывали данные в журналы сотрудницы в белых выглаженных халатах, а между щелчками затвора фотокамеры перекидывались семейными новостями, улыбались и взбалтывали в склянках розовую жижу.

В первый день съёмочная группа посетила несколько детских садов, шумных и пахнущих гороховым супом и сладкими ватрушками. Лица, лица, много разных лиц – улыбающихся, смущенных, грустных, серьёзных – и только единицы запомнятся и будут узнаны где-нибудь на улице или в очереди магазина. Вспышка света вылавливает из обыденности, из чёрных недр зрачков сокрытый в мгновении идеальный образ, искреннюю улыбку со складками в уголках губ, не чурается, а любит наспех уложенные волосы. Александра Георгиевна не определилась, что больше любила – художественно использовать слово или фотографировать, но хранила уверенность, что она больше, чем просто корреспондент.

Вечером, с трудом осилив рабочий день, который по неопытности провела в изнуряющих, как деревянная колодка, высоких ботильонах, Саша собрала спортивную сумку и через весь город отправилась на тренировку.

– Слышь, мала́я, ты так любого мужика в этом зале на гребле переплывёшь…

Рядом, едва не касаясь пола длинным горбатым носом, выдыхал в планке после пятнадцати «бёрпи»2 лучший друг тренера – Ярослав с фамилией Вяземский. («И это единственное, что его роднит с Алексеем», – усмехалась про себя девушка). Офицер по профессии, сухой и жилистый, цепкий и острый на слова. Она его толком не знала, видела мельком, хотя они даже здоровались, поскольку был общий друг. Кто-то рассказал, что Ярослав четыре года встречался с девушкой, которая приезжала из другого подмосковного города, чтобы приготовить ему еду, а он всё никак не брал её в жёны. А когда купил квартиру, год жили вместе, но и тогда что-то не сошлось. Поэтому-то, составив предвзятое мнение, Саша и не рвалась к общению.

– Ага, конечно, – она громко отдувалась, подтягивая к груди ручку тренажёра, отчётливо ощущая каждую перетруженную мышцу спины и напряжённого пресса.

– Ах-ах, это тебе комплимент, чтоб лучше работала, – мужчина поднял голову и стрельнул смеющимся взглядом из-под длинных как у коровы ресниц.

«Очень странный комплимент», – хотелось ей окоротить, но лишь кинула ответный короткий взгляд из-под бровей и продолжила «грести».

Шесть дней в неделю тренировки проходили в большом старом зале, который тренер Пётр Клочков меньше года назад получил во владение и как мог, облагородил, перекрасив давно облупившиеся стены, дощатые полы и купив новое спортивное оборудование, которому позавидовал бы любой фитнес-центр. Всего было в небольшом количестве, но он верил в собственные силы, как верила в него Александра Юрасова. Пётр вообще был личностью смелой, ответственной, сильной и доброй, что служило причиной, почему вокруг него всегда так много людей. Но он же был справедливо честен, и поэтому настоящими друзьями считал нескольких человек, одним из которых была Саша, хотя вне зала они общались редко, так сказать, по существу.

Когда Клочков говорил, то выпячивал вперёд крупный подбородок, а обдумывая ответ, часто моргал маленькими глазами и чесал затылок или ухо.

– Ты ещё замуж не вышла? – Бывало, после долго времени, прошедшего с их последней встречи, тыкая локтём ей в бок, он улыбался, закусывая губу, и оттого чем-то походил на довольного кота.

– А ты семьёй не обзавёлся? – Дразнила его Саша, щуря оливкового цвета глаза. Казалось, эти вопросы были для них обоих как индикатор, как дальше вести себя друг с другом.

– Никак нет, – отрапартовывал он и переводил тему разговора в работу, в рутину. – А там мама поживает? – С ней он когда-то работал в одном отделе, и Сашу умиляла его способность называть Галину Юрьевну именно «мамой».

Они познакомились недавно, в декабре. Александра вспоминала те первые недели с теплотой – не было жеманства и искусственного желания понравиться – всё проходило естественно. Помнится, на первую встречу Пётр, старше её ровно на год, привёл молоденького стаффорда, дружелюбного и спокойного, но неожиданно её пёс Скиф, отличавшийся таким же терпеливым характером и крайней формой боязливости чужих собак и людей, под конец прогулки вздыбил шерсть и едва не укусил, набросившись, на собаку Петра.

– Ну, Петя приятный молодой человек, – рассуждала Галина Юрьевна. Всё время, пока работала рядом с Клочковым, хотела свести их, показывала фотографии дочери, одобряла его шутки: «Ах, я бы мог быть вашем зятем». – Ещё какое-то время и глядишь, Алексей сделает-таки тебе предложение. Ты пообщайся, конечно, но вдруг Пётр не решится, а Вяземский, я уверена, настроен серьёзно, – говорила мать ещё в январе, но теперь-то всё было решено, а Саша всё равно не сказала другу, что ей сделали предложение.

Может, из-за Сашиной загруженности в те дни, а может, Пётр интуитивно почувствовал, но ухаживания с его стороны вскоре сошли на нет, хотя осталась дружба, внимательная, чуткая. Александра знала, чуть что – она всегда может надеяться на его помощь. А он – на её.

Он едко шутил, не боясь обидеть, говорил, что считает нужным, хотя с возрастом, по его признанию, стал принимать чуждые его слуху мнения. Споря о чём-то с Сашей, шутя выбрасывал как белый флаг фразу: «Куда нам, холопам, до дворян», намекая на её гордо вздёрнутый подбородок и читавшуюся надменность в движениях, несмотря на часто смущённое поведение.

Долгое время девушка занималась бегом и ходила в тренажерный зал тягать штангу и выжимать сто килограмм в гакк-машине, но Клочков показал новый подход к формированию тела в разнообразных круговых тренировках кроссфита. Чувствуя истощение после тяжёлых нагрузок, с трудом поднимая ноги по лестнице, Александра ощущала себя живой.

Спортивный зал, пропахший магнезией, взмокшей одеждой и резиной от скакалки, для многих представлялся местом силы, наверное, потому что Павел вложил сюда много собственной души. Здесь действовало только одно правило: полностью выложиться, иначе тренер сочтёт тренировку халтурой и пустит ещё на пару кругов. И кодекс здешнего спортсмена полностью соответствовал Сашиным установкам. Но когда Саша говорила о занятиях, то видела в первую очередь чёрный прямоугольник часов с горящими зелёными цифрами – поначалу время тянется, как резиновая конфета в виде червяка, а потом стремительно щёлкает минутами. И уж потом в воображении возникали тяжёлые мячи, скакалки, тренажёры и нарисованные на обшитых деревом стенах мускулистые спортсмены.

После душного зала, после того, как в небольшой переполненной раздевалке с трудом были натянуты дрожащими от бессилия руками штаны и кофты на потное разгорячённое тело, встречал холодный свежий воздух, который захватнически проникал в лёгкие, раскрывая альвеолы, и вылетал обратно, чтобы снова проникнуть и взбудоражить клетки вновь обретавшего жизнь организма.

– Саша, ты где? – Раздался в телефоне встревоженный голос Алексея Вяземского.

Усталый организм острее воспринял низкий, будто с трудом пробивающийся через застрявшую в горле косточку, голос.

– Иду домой с тренировки. Я же говорила, что сегодня занимаюсь. Разве нет?

Девушка плыла в безвременном пространстве вдоль городского озера. Холодный воздух был свеж и доносил с водоёма запах водорослей.

– Говорила. Просто… Я тебя потерял.

Она улыбнулась едва подсвеченным вдалеке сумеркам.

– Слышу, что ты улыбнулась, – мужчина сделал паузу, а Александра от истомы и усталости слушала эту тишину, медленно бредя через город к дому. – О, как же я мечтал об этом всё время.

– Чтобы улыбалась тебе?

– Обо всём, что происходит сейчас с нами.

– Это происходит. Ты уже говорил с родителями о наших планах? Что сказали?

– Говорят, чтобы делали так, как нравится нам, а не для всех.

– А мы понимаем, как нам нравится? – Александра непроизвольно зевнула.

– Да, но мы должны учитывать возможности. Но главное – это взаимное решение.

– Я хочу быть с тобой. Мне сказали, что в церкви надо тоже договариваться заранее о дате.

Венчанием она считала настоящее скрепление уз. Формальные дела в ЗАГСе казались чем-то будничным, даже несерьёзным, таким, что можно перечеркнуть, как происходит по статистике с двадцатью процентами супружеских пар в первые пять лет семейной жизни. Правда, не ходила на литургии каждые выходные и ни разу в жизни не причащалась, но Бог был всем, что её окружало – любовью – и ради венчания она уже обговорила со священником все правила июньского Петрова поста перед свадьбой.

– А тебе не говорили, что венчаться лучше всего, когда дети уже есть? Это тоже серьёзный вопрос.

Саша остановилась. Жёлтый свет фонаря заливал её кроссовки и сменные широкие спортивные штаны.

– Мне сказали, что церковь, конечно, воспринимает заключение брака в ЗАГСе, но это формальность, – она говорила, понизив голос, вкрадчиво, как эквилибрист идёт по проволоке на высоте нескольких метров. – Венчание приветствуется в самом начале. Чего хочешь ты? Что ты думаешь? Мне важно знать, что я не наседаю на тебя.

– Я не сомневаюсь, что хочу быть с тобой. И не считаю, что мы торопимся.

– Ты о том, что венчание – это не игрушки, что это раз и навсегда, а гражданский брак может быть расторгнут?

Она взбодрилась на холоде и задрожала. Сердце внутри гулко стучало, как молоточек о наковальню. Главный орган в форме завязанного полного мешка с торчащими, как из ананасового плода, острыми колкими листьями. Но теперь дрожала не от страха, пустившись снова в путь до дома, а от радости – простой детской радости, что её понимают.

– Да. Очень тебя люблю. Ты моя мечта. И я жил всё время с этим в подсознании.

Сколько раз читала подобное в романах девятнадцатого века, и часто это казалось сентиментальным, слащавым, хоть и щипало глаза, но в этот миг эта искренность, теплота, которая даже через телефон проникала в её нутро и скатывалась монетами в тот бьющийся мешочек с ананасовыми листьями и творила чудеса. Очень хотелось, чтобы мечты сбылись, и сбылись с этим человеком, которого обрела вновь.

– Все эти годы я шла к тебе. Без тебя, именно в данную минуту, одиноко. Я люблю тебя, и это правдивее любой правды. Мне… – Александра набрала воздуха. – Будь рядом. Прошу, будь.

– Буду. После свадьбы.

В своей эйфории Алексей не услышал её крика. А Саше показалось, что он её сдерживает.