Читать книгу Город одного человека - Ольга Игоревна Лесун - Страница 8

В ремонте новой квартиры основную работу выполняли нанятый мастер и Георгий Николаевич с младшей дочерью Алиной. Каждые выходные они выходили с краской, шпателем или обоями, а Саша помогала всё мыть, счищать и приводить в порядок лишь на завершающем этапе, и до последнего не принимала факта переезда. Никто не советовался с ней при выборе одного из трёх вариантов жилья, и потому она оттягивала момент собирать вещи и переносить в маленькую квартиру. Приезжая с московских встреч с Алексеем в пока свою, но уже опустевшую бивачного вида комнату, не включая верхний свет, только настольную лампу, которая ютилась на кипе связанных джутовой верёвкой книг между собранными пакетами и коробками, садилась на диван, обхватив руками колени, и вспоминала, как жилось здесь все восемь лет. Она глядела в родные углы и скользила глазами по обоям, стараясь запомнить абстрактный рисунок, по привычке выискивая в нём лица людей и гротескные образы зверей. Когда-то и в ту квартиру въехала и точно также долго не принимала возникший новый мир. Но и тогда, как и сейчас, у семьи не было выбора остаться. Первое время, засыпая, Саша жмурилась и представляла, как проснётся в старой спальне за тысячи километров от Москвы, в Республике Бурятия, а теперь точно знала, что закройся одеялом с головой, ничего-то это не изменит, придётся с натугой поднимать переполненные пакеты и нести на пятый этаж другого дома.

Вместе с этим переездом маховик событий закрутился с какой-то неумолимой скоростью, захватывая в водоворот всё вокруг – тут и жених с кольцом, и Саша в искусственной эйфории, и Степан Григорьев, свалившийся снежным комом, и новая работа. И всё это грудилось обломками внутри неё.

В матери крепко сплелись забота о детях с осуждением, вытекающим из непростого характера. Детство её было сложным, как у многих детей того времени – зарплаты у родителей небольшие, возможностей немного, съёмная квартира в общежитии, трое детей в семье, она старшая. Что-то было такое надломленное в те годы в советских детях из обычных семей. Любовь родителей была как у всех, но мир был другой и требовал стойкости и следованию правому делу во имя комсомола. В пятнадцать погиб отец. Она признавалась, что на похоронах не смогла заплакать, и потеря наложило тень на всё – вышла замуж в восемнадцать за того, кого отец не одобрял, но зато было ощущение надёжного рядом плеча. Брак был недолгим, и вышла она из него на руках с сыном Юрой. Работа на себя, учёба с грудным ребёнком, подработка в спортивной школе, потом повышение до начальницы, а затем бахнули «девяностые». В эти годы Галина Юрьевна встретила Сашиного отца, но когда девочке было года три, он уехал учиться в военную академию. Чтобы обеспечить ей и её матери нормальную жизнь, работал по ночам, как и многие офицеры того времени – в клубах и казино в качестве охранника.

Деньги всегда выступали мерилом надёжности и некой формы счастья для Галины Юрьевны. «Семейное счастье придёт, а вот у балбеса как не было денег, так и не появится», – твердила она, глядя на какого-нибудь Сашиного поклонника.

Но в Алексее мать видела эту надёжность.

Саше было тяжело определять семейную жизнь из денежного благополучия, хотя привыкла жить хорошо, не богато, но всего хватало, и считала двуличным сначала говорить о достатке, а потом – о любви. Когда пошли разговоры, сначала осторожные, ненавязчивые, а потом из желания выговориться, чтобы не оставить закиснуть, про Стёпу, мать поначалу не взвилась, но чем острее деградировало общение жениха и невесты, и чем дольше та проводила время с пришлым юношей, тем, прежде заботливые наставления, превращались в колкие придирки. Мать, разозлившись, не могла остановиться, и горькие тяжёлые слова летели как черепица с крыш. Галина Юрьевна нападала, больно жалила, пытаясь уберечь старшую дочь. Порой, подавая обед, приправляла его обвинениями и предсказаниями: «Попомни моё слово – он тебе жизнь испоганит!»

Поначалу девушка не понимала, отчего так. Возможно, дай им время поговорить спокойно, выжди мать удачный момент, пригрев старшую к груди, всего бы последующего не было, но бросая вызов дочери, разжигала в ней неповиновение.

Маленький ребёнок в её душе, где-то в детстве не пригретый, не обласканный, кричал истошно, и Саша бежала, закрыв глаза, к спасительному и понимающему общению со Степаном, мимо Алексея, что готов, и мог, вытащить, помочь, но был так далеко и не знал всей скверной неловкой и постыдной домашней брани.

Саша обваливала себя как котлетку в панировочных колючих сухарях рабочих будней и уже в тумане от жара подгоревшего масла начинала думать о будущем браке. В таком мире, в котором жила эти недели, чувствуя, как языки пламени лижут ноги, не могла трезво смотреть на счастье, что вырисовывалось так чётко буквально пару месяцев назад. И, как одурманенная, вглядывалась в свет, видя там чёрта.

Но если к матери девушка питала сильную привязанность и через боль всё равно понимала, что таким способом та пытается уберечь от ошибки, то с сестрой отношения окончательно расклеились с прибытием на новую квартиру, будто переезд был рубежом абсолютно для всего в Сашиной жизни. Тесное житьё двух совершенно разных по характеру людей было наполнено взрывами на пустом месте. Пусть подростковая дисгармония касалась всех членов семьи, а родители больше не имели авторитета в глазах Алины, Саша предстала объектом вымещения непонятно откуда взявшейся злобы и мщения. Огрызаясь, ранила сентиментальную душу сестры, которая попросту не могла ответить чем-то стоящим, потому что перед ней была всё та же маленькая девочка, за которой она следила в детстве.

Саша с горечью принимала обвинения, наглость и молчание, решив, что это плата за то, как она поступает с Алексеем. Любой крик матери, любой выпад сестры принимала покорно, думая, что заслужила.

Ей было десять, когда из роддома привезли маленький кулёк с кряхтящим крохотным розоватым созданием, который причмокивал беззубым ртом. Помнится, Саша пролежала вот так, глядя на сестру час, или больше, пока тётя не зашла в спальню и не сказала собираться на новогодний концерт. Стоит ли говорить, что все увеселительные игры с Дедом морозом и Снегурочкой, смех собравшейся детворы на раздаче подарков, был чужд? Девочка даже не всегда осознавала, когда надо подпевать или смеяться – все мысли сводились к кулёчку из плотных пелёнок и зелёного байкового одеяльца. Перед приездом мамы, она с отцом, тётей и бабушкой перемыли огромную квартиру, перегладили бельё, тщательнее всего Саша обдавала жаром пелёнки, хлопковые и льняные распашонки, маленькие тонкошовные шапочки.

Только Саша знала, как в детстве, проводя одной дни, даже самые весёлые и нескучные, хотела разделить их с кем-то родным, с кем можно пошушукаться и поделиться игрушками. Старший брат Юий Власов уехал учиться в Санкт-Петербург, когда ей исполнилось три года, потом переезды, и всё больше смысла в уединении и всё меньше страха перед отсутствием крепких дружеских связей. А с сестрой хотелось дружить.

А теперь она видела уже сформировавшуюся девушку, которая её не любила, и это омрачало дни сильнее, чем обвинение матери в несостоятельности. Порой, представляя переезд в северную столицу, она до боли кусала губу, ведь это означало уехать от сестры, так и не помирившись. Семья для Саши была самым главным, самым надёжным местом на земле. А теперь там не ладилось.

Александра вошла в тёплую кухню – горячий воздух шёл от духовой печи, где томилась в фольге говядина, начинённая специями и зубчиками чеснока. Встала рядом погреть о выдуваемый горячий воздух холодные руки, пока на плите набухала овсяная каша и поднималась кофейная пенка над туркой. Приготовление было поставлено на таймер, и быстро тикали часы, словно перемежались камушки во вращаемой железной посуде с ребристыми стенками.

«Приятного и доброго утра, любимая», – писал ровно в 7:40 Алексей Вяземский каждое утро. «По нему можно сверять часы», – замечала Саша и в ответ отправляла: «Лучезарного утра, дорогой», проглатывала ложку каши и собиралась по делам.

Она ловила себя на неловкой, словно худой угловатый подросток, мысли, что это внимание тешит только самолюбие, а теплоты больше не доставляет. Передёрнув плечами, словно пытаясь что-то скинуть, и тяжело выдохнув, открывала очередное сообщение. Всё сладко и радужно, как обычно. И как всегда – это только слова.

«Как поживаешь?» – Приходило сообщение где-то в середине дня, и тогда она печатала: «Много дел. Успела сбегать на обед. А как у тебя?»

Алексей незамедлительно рассказывал: «На полигон ездил с оператором. Про нас снимали фильм. Я соскучился по тебе» или «Обедаю с научным руководителем. Выписал нам с тобой пропуск в Эрмитаж».

Перед сном кто-то из них отправлял: «Классный сегодня был день. Доброй ночи», другой отвечал в том же духе, и на этом между ними пролегала ночь и километры расстояния. Бег на долгую дистанцию в целый день постепенно, капля за каплей, отнимал ощущение реальности и твёрдое основание под ногами.

Иногда Алексей мог спросить, видимо, желая ткнуть в отсутствие жизни в её ритме, но на самом деле обратить внимание на себя, дать прочувствовать возлюбленной собственную, день ото дня разрушающую, боль: «У тебя кроме работы ничего интересного». И тогда Саша раздражённо клацала по экрану: «Кроме работы есть спорт, общение с друзьями и знакомыми, творчество. Всё интересно. И всё устраивает». Казалось, она и себя пыталась убедить и, конечно, доказать ему, что её жизнь чего-то стоит. «Я не зря здесь остаюсь», – читалось подтекстом всех её сообщений.

«Может быть, – следовал ответ, а ей представлялось, что печатая, мужчина самодовольно ухмыляется. – Это хорошо, но ты не сказала этого поначалу, а только «работаю». На что Сашу подхватывала волна досады: «Ты приуменьшаешь то, что мне нравится и интересует. Это странно. Будто важно только то, чем занимаешься ты».

Эти двое перестали слышать и вслушиваться друг в друга. Когда девушка намеревалась что-то сказать, белый шум усиливался, и слова не долетали до мужчины, а когда он в буквах срывался на крик, долго кто-то и ритмично будто хлопал ладонями по её ушам, и сказанное приходило кусками, искорёженное и бессмысленное. Идеальный мир иллюзий потихоньку распадался, и Александра даже чувствовала вибрацию под ногами, и кто-то всё время взволнованно предупреждал о грядущем извержении вулкана, но она упрямо стояла на своём.

«Хотелось бы, чтобы у нас было больше общих интересов», – примирительно присылал Алексей Вяземский, протягивая через расстояния широкую сильную руку с тонкими длинными пальцами пианиста. И Саша, ощутив тоску и стыд от несдержанных эмоций, отправляла покаянное электронное письмо. Недавно это была фотография, на которой она вместе другими ребятами на тренировке выполняла упражнение «стульчик», опёршись спиной в стену и согнув ноги под прямым углом.

«Жаль, нет фотографии, где я с другим парнем сижу, держа пятикилограммовый блин на коленях».

«Ты хочешь сказать, что у тебя лучше всех получается?» – Обезоруживало его ответ, и Саша находила в этом сомнение в её способностях и преуменьшение спортивных и даже женских качеств.

И раньше казалось, что Алексей странно и невпопад составлял вопросы или утвердительные предложения, поэтому сдержавшись, постаралась не заострить на неприятном внимание, и дружелюбно ответила, что два бутерброда с сыром после рабочего дня творят чудеса.

«Я верю в тебя. Ты превосходна».

На это невеста тяжело выдохнула, поблагодарив.

«И из какой мотивационной книги он берёт эти выражения?» Подбадривания, комплименты казались настолько искусственными, насколько бесцветной выглядит цветная капуста. В последние недели резали слух и зрение вставленные им чуть ли не в каждое сообщение «я тебя люблю», «мне тебя не хватает», «моя ненаглядная», обесценивая признания и превращая в будничное, в то, что можно быстро напечатать одним пальцем и отправить не глядя.

Но в этот день, греясь у индукционной печи, Александра Юрасова не была настроена ругаться – решено было больше не откладывать подготовку к свадьбе.

– Чай будешь? Где ты такие вкусные сочники взяла?

Невысокую черноволосую знакомую, накрывавшую на стол, звали Евгения. Она организовывала торжественные вечера и свадьбы, а её собственная намечалась тоже в июле, но раньше на неделю, чем у Юрасовой с Вяземским, и поэтому сосредоточила основные силы на предстоящем празднике, отложив в сторону крупные заказы, но Саше готова была рассказать, что нужно сделать в первую очередь, а на чём сэкономить.

– По дороге к вам есть небольшой кондитерский магазин, – Александра скребла в сумке, выуживая вместе с блокнотом застрявшую под кошельком шариковую ручку.

– А, всё поняла. Придётся туда наведываться, уж очень вкусные.

Женя в свадебной индустрии работала несколько лет и взяла в обиход небольшую нишу, ориентируясь, в основном, на горожан из N. и региона, но часто обращались клиенты из Москвы.

– В общем, со стилистом лучше договориться тоже заранее, но не раньше, чем с ведущим. Кстати, уже нашли? О, клёвый, слышала про него. А! У меня ж есть карта скидочная для свадебного платья, – хозяйка квартиры дёрнулась со стула, но резко села. – Ты ещё не купила?

– Нет, – Саша подняла глаза от блокнота и мотнула головой. – Ты не представляешь, как это для меня далеко и диковинно, – последние слова пришлось выкрикнуть, так как Женя выскочила из кухни.

– Да, пфф, – девушка вернулась с рюкзаком, из которого на ходу достала десятипроцентрую скидочную карту. – На, сфотографируй. В салоне можно и фотографию предоставить.

– Спасибо.

– Каравай, знаешь, лучше заказать недорогой. Нет смысла тратиться, у меня тут есть кондитер, она со свекровью держит магазинчик и за пятьсот рублей делают приличный и вкусный каравай. Его пару раз откусить, а дальше все переключатся на торт. А вот к выбору торта лучше подойти основательно. Считай, свадьба не свадьба без вкусного многоярусного красавца, а то гости век не простят, – Женя засмеялась, отхлёбывая из кружки.

– Ясно, – Саша сделала очередную пометку.

– Вы где будете праздновать? В Москве или в Санкт-Петербурге?

– И там и там. Нет. На самом деле, мы запутались. ЗАГС уже выбрали петербургский, чисто для формальности. Через неделю – венчаться в петербургском Соборе. Но праздновать в московском ресторане…

Саша покрутила серёжку в ухе. Только сейчас стало понятно, какой запутанной и нелогичной вырисовывалась свадьба. Она не прикладывала никакого труда для неё, как для переезда в новую квартиру. История повторялась.

– Ого, венчаться! Как у вас всё серьёзно! Наверное, ты его очень любишь, раз так уверена. Для меня венчание – это такой невероятно серьёзный шаг. Нет, я, конечно, уверена в своём, но… ты понимаешь, – Женя поджала под себя одну ногу, не чувствуя ни капли стеснения, в отличие от гостьи.

Саша, в тёмно-синем строгом платье, зарделась, теребя болтающееся кольцо с брильянтом на безымянном пальце. Она уже выписала в отдельную колонку номера флористов, стилистов, кондитера, мастеров по вещицам из свадебной атрибутики. Кивала головой, махала рукой от деланного восхищения, распахивала в нужный момент свои миндалевидные оливкового цвета глаза, обрамлённые пышными ресницами, но чувствовала себя неуютно, будто готовилась к студенческому экзамену. Смотрела на девушку перед ней, такую же невесту, расхваливающую за оригинальность своего жениха, и – завидовала.

– Я-то думала, мой Андрей всё это время в спортзал ходил, а он… – Женя от восторга преобразилась, округлила глаза и брови дугой взмыли вверх. – Перед Новым годом на работе устроили корпоратив, но в этот раз я там просто веселилась, а в костюмы переоделись мои коллеги. И вот заходит Дед Мороз со Снегурочкой. Я признала в Морозе друга, тоже ведущего праздников – голоса у всех мужчин похожи из-за этой пышной искусственной бороды. Ну, так вот, он говорит мне: «Тяни подарок из мешка». Я тяну. Оп – достала игрушку. Посмеялись, мне понравилось, собралась уже очередь передать другим, а мне: «Нет, тяни ещё». Я хихикнула небывалой щедрости, опустила руку обратно в мешок. Нащупала коробочку. «Открывай, внученька». Коробочка цветная, ленточками перевязана. Открываю, – тут Женя взвизгнула от смеха. – А там – кольцо-о! Дед Мороз тут же бороду стягивает под подбородок, встаёт на колено… а это мой Андрюшка, оказывается. Ё-моё, я не могу. Сразу в слёзы и хохочу.

Сердце в это мгновение у Саши билось радостно, словно сама оказалась в этот момент на её месте.

– А у тебя как произошло?

– О, это было чинно и по-королевски, – Саша подмигнула и улыбнулась. – Всё согласно традициям жанра – он заказал столик в дорогом ресторане и сделал предложение. Меня чуть инфаркт не схватил.

Сашин смех подхватила Женя, и неловкость потонула в эмоциях. Но за оливковыми глазами, за ширмой зелёных садов скрывалось ежедневное поле сражений и оглушительных залпов никем непознанной души. Ну почему, почему она не способна радоваться вот так просто? Почему жизнь так скоро смахнула с глаз такое же застывшее искреннее счастье? Саша взяла в похолодевшие руки кружку с горячим чаем и, медленно отпивая, спрятала едва тронутое грустью лицо. «Какая неблагодарность, – заглянув к себе в душу, подумала она. – Многие так ждут, когда им сделают предложение, что наконец-то выйдут замуж, а я не испытываю никакого воодушевления». Как приговор на душе лежало откормленным тюленем ожидание. Хотелось щёлкнуть пальцем – и вот она уже в подвенечном платье, прикрыв лицо тонкой длинной фатой, говорит «Да», и счастлива. Что с ней было не так, она не знала, но эти мысли усилили нарастающее в груди чувство одиночества.

Возвращаясь домой и набирая Алексею сообщения с подробностями беседы о свадебной подготовке, Саша тщетно, в очередной раз, пыталась найти душевному состоянию оправдание. А их печатные разговоры становились всё тоньше, как чернильная промокашка.

Дни пролетали стремительно. Александра Юрасова спала мало, загружала себя больши́м объёмом работы, чтобы понять специфику города и проявить таланты и способности перед Главой. Бегала по мероприятиям, потом сразу писала статьи, если успевала, то уходила на обед, спеша домой через город, после чего, ещё ощущая горячую пищу внутри, возвращалась, чтобы и вечером задержаться в кабинете на час-другой. Репортажи на телевидении незаметно сократились, а после того, как стало известно имя пресс-секретаря, и вовсе в редакцию её больше не звали, чтобы не отрывать от более важных дел. Два-три раза в неделю Саша отправлялась в сумерках уходящего дня на тренировки в спортивный зал, где окончательно выжимала силы. Трудный эмоционально день стирался из памяти и настроения, выходил по́том на спортивный мат под громоподобные выкрики тренера Петра Клочкова.

Саша хлопнула входной дверью, положила ключи на тумбочку и скинула спортивную сумку на пол.

Звякнул телефон.

«Здравствуйте. Ваш жених ещё не отправил заполненный договор. Скажите, что-то не так?» – Пришло сообщение от фотографа. Саша удивилась, взметнув брови вверх – она давно решила, что Алексей договорился и внёс предоплату в размере десяти тысяч.

«Почему он не сделал ничего? Почему я должна следить?» – Неизвестность, невыполненное обещание решить всё самому вдруг вызвало в ней бурю негативных эмоций. «Я и так устаю на работе, неужели мне и за этим следить? Неужели нельзя было всё уладить?» – Взъярилась она, и тут же написала жениху: «Привет. Ты отправлял договор? Фотограф спрашивает».

«В договоре нужно указать место проведения свадьбы. Отправлю, когда решим с рестораном и внесём предоплату».

«Но он говорит об истечении срока», – продолжила Саша, испытывая по непонятной ей причине неприязнь к человеку по ту сторону разговора. Он будто был ей что-то должен, и, отзеркаливая её собственное молчание и бездействие, тем самым больше злил. «Понятно. Я тоже не звонила ни стилисту, ни ведущему, ни кондитеру и ни с кем ещё не договаривалась – очень много работы в последние дни. Давай тогда будем бронировать то, что тебе приглянулось».

«Мне нравится «Времена года» в Парке Горького», – ответил безэмоционально Алексей Вяземский, но раскочегаренной Саше уже мнилось, как он раскалён до бела и тоже ждёт, когда она оступится.

«Если нравится, то бери», – Саша напечатала и демонстративно равнодушно положила телефон на стол в комнате, будто Алексей мог увидеть выражение её лица через километры, почувствовать, как ей всё равно. Но зайдя в ванную комнату, она всё же не закрыла дверь, прислушиваясь, придёт ли – и сколько –сообщений в ответ. Умываясь, она несколько раз выключала воду, чтобы прислушаться к уведомлениям телефона, но тот молчал.

Когда через несколько минут она размазала по лицу очищающую пенку, Алексей отозвался: «Твоё отношение мне не понятно. Мне казалось, что ты идёшь на эту работу ради небольшого заработка, пока до замужества живёшь в N. Но складывается впечатление, что я и эта свадьба мешаем тебе и твоей работе».

Саша держала перед глазами телефон, с лица её капала на стол в комнате вода.

– Ауч! – Глаз защипало от пенки, и Саша побежала обратно к раковине.

«Мешаем тебе», – бурчала она себе под нос, растирая раскрасневшийся глаз. «Я люблю эту работу», – набирая в ладони, а затем плескала водой в лицо. «Мешаете, ага» – пищала Саша и всхлипывала. Жгло внутри, горели щёки от стыда. И только глаз больше не болел.

Спроси незнакомец, она и ему бы не сказала, что тогда происходило в душе и отчего все слова Алексея Вяземского вдруг стали восприниматься в штыки. Это происходило, и она кидалась то в отчаяние, то в не выговариваемую злость, а потом винила себя за неразборчивость и предательство.

Насколько натянутым становилось общение с Алексеем, настолько легче – со Степаном, с которым виделась теперь чаще, если не по работе, то по вечерам, вышагивая по городским улицам. Он, зажимая между губами сигарету, облачался в Довлатова, и, иногда, когда долго смотрел на неё, Саше хотелось дотянуться рукой до его мальчишечьего лица, продолжая уверять себя, что это просто весна кружит голову.

Раньше не анализировала, как говорит, хотя всегда нравилось звучание собственного голоса и манера произносить слова с чуть продлённой буквой «р». Не терпела жеманные громкие вздохи и вульгарные «ахи», и в женской речи считала уместными, и даже желательными, паузы между вдумчиво произнесёнными фразами, что само по себе добавляло шарма, загадочности и удваивало интерес слушателя.

– Почему ты такая весёлая, летящая, Сашенька?

Девушка зарделась. Захотелось непременно его удивить, чтобы её образ заронился в памяти и, быть может, он поведает о ней в одной из вытащенных как из рукава карт, историй.

– Вообще, я всегда такой была. Но однажды со мной случилось так, что я едва не распрощалась с жизнью.

Утрировала ли, она уже и сама не помнила, но ужасная и болезненная ситуации было место в её прошлом, и, добавив немного красок, возымела вес в глазах Степана. Поэтому Александра продолжила:

– В 2015 году я внезапно слегла с инфекционным заболеванием. Кхм, – она ещё сильнее покраснела, но в сумерках вечера было незаметно. – Меня, уж прости, полоскало отовсюду, и вес неумолимо падал. В общем, за двое суток рвота и хождение в туалет не прекратились, есть я не могла, температура скакала, я не могла напиться. Вызвала терапевта местного, а он, сидя надо мной на табуреточке, глядя на зелёное моё исхудавшее лицо с потрескавшимися губами, болтал с бледной от страха матерью о неправильном питании и советовал принять «Мезим» и «НО-ШПА» от боли в животе.

– Ужас, и что?

В блеснувших глазах Александра прочитала интерес, и почувствовала значимость момента.

– Вызывать скорую помощь я противилась – отвезла бы в «инфекционку», а там бы я ещё чего нахватала. На четвёртый день, когда я потеряла уже семь килограмм, пришла мама моего друга Вовы, Ольга Ивановна, и вытащила меня, можно сказать, с того света. Серьёзно.

Александра на минуту забылась, вспомнив страх, который витал в комнате, ведь она действительно готовилась к худшему, потеряв веру в местных врачей. Она таяла на глазах в температуре тридцать девять, и позже, когда выкарабкалась, ещё три месяца не могла набрать прежний вес, и обтягивающие ранее новые джинсы висели на тощих бёдрах.

– О-о… Ладно, теперь я понимаю. А то думал, ты вся такая беззаботная оптимистка или, как говорится, пороху не нюхала.

В общении с телевизионным корреспондентом что-то произошло. Он много говорил, а она уносилась в вырисованные воображением сцены. От природы словоохотливая и пылкая на фантазию, чаще теперь замолкала, теряясь от волнения. Иногда, не без труда, проворачивала возможные диалоги, чтобы оживлённо включиться в разговор, и ловила паузы в его монологе, чтобы наверстать утраченные мгновения до следующей дрожи в голосе. Когда их встречи завершались, она глотала воздух, чтобы не захлебнуться – вдруг наваливались мысли, она вспоминала всё, что безмолвствовало во время его историй – говорила, но видела уходящее время в его нетерпеливом взгляде в сторону дороги до дома. Это вводило в ступор, и Саша начала стесняться молчания, не понимая причины – чувствовала, как её подавляет энергия Степана, и она в отместку замыкалась, делаясь и себе неинтересной. «Просто рядом с этим человеком хочется замедлить обороты и слушать», – успокаивала себя, но находила в этом сходство с Алексеем, и потому временами совестливо избегала встреч. Но однажды, вернувшись около десяти вечера с прогулки со Степаном, она забыла написать «Спокойной ночи» Алексею Вяземскому. «Устала ведь», – оправдается поутру, заметив, что его пожелание осталось без ответа. Поначалу холодок пробежал внутри, но девушка сочла это только утренней дрожью, когда откинула тёплое пуховое одеяло и ступила босыми ногами на холодный ламинат.

В один из дней Алексей Вяземский настоял, чтобы произошла встреча с родителями.

– Откладывать нельзя, я считаю. Всё-таки я твой жених, – говорил он спокойно по телефону.

– Пожалуй, – растягивала Александра гласные, не представляя, что можно ожидать в сложившейся ситуации от этой затеи. Больно колола совесть, ведь Алексей также томился в неведении, но в её положении было преимущество – она была палачом.

– Не слышу радости в твоём голосе. Ты не хочешь?

«Сказать ему, как есть. А как вообще обстоят дела?»

– Нет, это правильно, да.

Договорились на последнюю субботу апреля.

– Значит, приеду в восемь утра.

Девушка набралась храбрости, но всё же дрогнувшим голосом решила отстоять границы:

– А ты не можешь позже выбрать рейс? Я не приеду так рано, смогу только к десяти утра, и то, мои подъедут к ресторану чуть позже, я уверена. Но с ними ещё поговорю.

– Тогда мне придётся ждать тебя в кафе, – в голосе мужчины чувствовалось раздражение.

«Он не привык, чтобы его действия не были оценены по достоинству», – защищалась Саша, и, пожав плечами, разрешила себе не волноваться на этот счёт:

– Да, скорее всего. – И вскоре выключила разговор.

В мире, разделённом на город N. с работой и Степаном и свадьбой с Алексеем, Саша уже не ощущала, где заканчивалась одна половина и где продолжалась другая, а где во всём этом – она сама.

Свадебное платье Саша выбирала с неподконтрольной страстью, схожей с жадностью. Скринила экран телефона с выбранной моделью и откладывала в отдельную папку. Платье пышное как в елизаветинскую эпоху. Платье обтягивающее бёдра и расклешённое к низу. Платье закрытое. Платье с открытой спиной. Платье с ажурной вставкой на плечах и груди. Платье, усыпанное пайетками с лёгким мерцанием. Платье… «А это колхоз», – мотала она вверх, и перед глазами мелькали вереницы женщин в белых, кремовых, красных облачениях на фоне лестниц, моря, за́мков. Часто не могла остановиться и отложить смартфон в сторону, взяться за работу, и всё листала, отбирала из отобранных – самые-самые, и потом вновь сбрасывала найденные, и вновь принималась искать по новой, словно до рези, до зуда в десне нажёвывала жевательную резинку, давно потерявшую сладковатый с кислинкой вкус.

«Скидка от недавней покупки свадебного платья Евгении сгорит через пару недель, цены поднимут к свадебному сезону и не останется интересных моделей…» – и другие причины Саша считала уважительными, чтобы продолжать поиск того самого платья, разрушая отношения с женихом, и одновременно бояться найти это самое платье, потому что тогда день бракосочетания приблизится и не оставит времени подумать. Как дамоклов меч висел вопрос, словно в мартовскую ветряную ночь не дала ответа, а до сих пор выжидала время всё обдумать. Одна часть души кричала: «Что тут решать? Да!», но её становилось всё меньше, сжималась под чем-то тяжелым, мучительным. Алексей сливался с образом нетерпения, паники, как части железа скользят к магниту – медленно, чуть быстрее, быстрее, вот-вот столкнуться с кратким треском – и будут неотделимы.

На неделе перед встречей Саша вышла на балкон. Сверху было особенно заметно, как за считанные дни зазеленел двор, отмытый мощным ночным ливнем из треснувшего и разорвавшегося чёрного неба. До пятого этажа долетал сладковатый запах расцветающей черемухи и распустившихся под балконами первого этажа белых тюльпанов и фиолетовых маленьких цветов, занесённых семенами с ветром, и аромат этот смешивался с водяной пылью серого туманного утра.

Одни птицы брали острые ноты, словно несколько раз подряд задевали скрипучую леску, а другие вторили или напевали заливистыми трелями, безостановочно вырывающиеся из их хрупких телец. Где-то жужжал толстый грузный шмель, обхаживающий после зимы обновлённые владения. Из деревни, что была меньше чем в километре от дома Саши, доносилось величавое гоготание гусей и звонкий петушиный крик.

За домами скрипнула проезжающая машина, у подъезда красного высотного дома напротив шумно разговаривая, вышло небольшое семейство в цветастых куртках, хлопнул дверью автомобиля военнослужащий. А на балконе маршевой лестницы на втором этаже, облокотившись на кирпичные перила ограждения, какой-то романтик курил и пил горячий напиток из белой чашки.

Было спокойно весенним тихим утром, как бывает после дождя, если на тебе длинный вязаный свитер и некуда спешить ещё хотя бы пару часов. Из кухни тянуло густым ароматом запечённого яблока с ложкой мёда, на плите засвистел чайник, в деревянной хлебнице остались пончики с толстым слоем глазури, которые будут съедены под глоток горячего свежезаваренного кофе.

Днём Саша, Степан и оператор Гена, отработав полтора часа, вышли из спортивной школы. В N. активно популяризировали открывшийся центр тестирования «Готов к труду и обороне», и потому обычная сдача нормативов превращалась в событие, требующее освещения в медиа.

В воздухе пахло весной, сухим песком, в трещинах обновлённой после зимы земле пробивалась мать-и-мачеха и зелёно-жёлтые головки любопытного одуванчика. Ветер приносил откуда-то аромат гудрона. «Точь-в-точь, – закрывая глаза, представляла детство Саша. – Как в Бурятии, в нашем маленьком разбитом временем военном городке». Готова была поспорить, что может воображением дотронуться до фиолетовых цветов на толстой ворсистой ножке, именуемых в Республике сосен и прозрачного Байкала «подснежником»19.

Но этой весной не ожидалось продолжительной поры цветения с медленно завязывающимися почками в спокойном тёплом воздухе. Подстраиваясь под быстрый темп жизни главного мегаполиса, природа резко накидывала на себя весенние атрибуты, но дурной испорченный характер выдавал в ней городскую модницу, которой на протяжении всего года предпочтительнее одеваться в тонкие плащи, короткие сапожки и носить в популярного фасона кожаной сумке небольшой зонт.

Стёпа в последние дни с особым рвением подкалывал и едко шутил в адрес Александры Юрасовой, но и она отбривала одну его колкость за другой, делая вид, что подобные высказывания не могут задеть.

– Вот бы мне платили за то, что я много читаю, пью ароматный кофе, вдохновляю других людей на поступки. Я бы преуспела, – шутливо сказала она Гене, вдыхая свежесть весеннего воздуха, кажущегося особенно сладким после душного зала спортивной школы. Ребята проходили вдоль футбольного стадиона, где с громким шорохом проскользил мимо ворот мяч и ударился в металлический забор.

– Я не понимаю, как ты можешь улыбаться и гарцевать. Позитивом так и дышишь, – Степан повёл плечами и, набычавшись, шёл склонив голову. – Это ж дурдом какой-то – мусорки, мусорки, совещания, а между ними – спорт. Что за работа?

Саша, застегнув на пуговицы кашемирового полупальто, поправила на плече ремень тканевой чёрной сумки для фотоаппарата.

– А чего ты хотел от небольшого города?

– Да ничего не хотел, я знал, на что иду. Мне вообще опыт нужен. Долго я тут не задержусь, – пробурчал в сторону телекорреспондент.

Девушка глянула на него, сдвинув брови, и закусила губу, но всё-таки отметила его выглаженные джинсы и чистые ботинки – такие детали способны расположить даже в таких разногласиях.

– Эх, ты! В этом и смак – чтобы справиться со столичными новостями и тем ритмом жизни, нужно пройти путь областного журналиста, – она дождалась, когда он поймает её взгляд и улыбнулась уголками губ. – Мне даже педагог в университете советовала.

– Много ты понимаешь, смотрю.

Саша приподняла правую бровь, но вместо того, чтобы язвительно ответить, лишь прищурилась, ожидая разъяснений.

– Ты либо глухо наивна, либо в душе поэт, не иначе. Кого ещё может подобное воодушевить?

– Меня, – загоготал Гена, обозначив своё присутствие.

«А он не так уж безнадёжен, – подумала Саша, глядя на оператора. – Жаль, много пьёт». С ним она общалась редко, даже не имела толком представления, что за человек работает неподалёку, но когда Гена говорил, то обязательно мог сморозить грубую шутку или скрасить ситуацию.

– Хуже. Я журналист, – не скрывая иронии, но и не без гордости кинула девушка через плечо Степану. Но после очередного подкола, не выдержав, развернулась и, не обращая внимания на Гену, спросила:

– Что с тобой? Ты вдруг начал цепляться ко мне.

– Не понимаю.

– Скажи, как часто твоё дурное поведение, выпады и критика отображают то, что ты чувствуешь? – Ей вспомнился лермонтовский Печорин с его «врождённым чувством противоречия». – Мне порой кажется, что это лишь наигранная демонстрация и на самом деле ты так не думаешь, просто нужно что-то сказать и чем-то подпитать образ.

Степан Григорьев в удивлении остановился. Гена завернул на стадион и расчехлил камеру, чтобы заснять, как несколько бегунов сдают три километра вокруг футбольного поля.

– Вроде, я занимаюсь очень даже интересной работой, – Стёпа заговорил, дождавшись, когда оператор оказался на расстоянии. – Многие даже мечтают так работать, и всё такое. Но я начинаю тихо ненавидеть то, что делаю. Приходится тратить энергию и мысли на полную хрень, типа этого детского ГТО и утренников в садах. Я знаю, что можно абстрагироваться, и умею, но сегодня как-то накопилось. В следующий раз просто врежь мне – и я заткнусь.

– Ты в последнее время пытаешься задеть, и я удивлена. Мне тоже может что-то не нравиться, но даже занудные задачи – это наша работа. Проходя через это, выходим на что-то интересное.

– М, ладно. Не хотел тебе говорить, потому что я по факту, так или иначе, раскрываю какие-то вещи, которые тебе не нужно знать, – он переступил с ноги на ногу и огляделся, прежде чем продолжить: – Отчасти я завидую тебе, потому что ты воодушевлённый человек, который занимается своим делом, и тебя не трогает то, что… ты ходишь на те же нудные мероприятия, что и я, но ты к этому относишься спокойнее, – Степан щёлкнул пальцами. – И даже это не основная причина. Просто… – Подбирая слова, облизнул губы. – Я тебя воспринимаю не только как коллегу, но и как девушку, красивую, умную, и ты одна из тех людей, с кем мне не просто приятно и интересно общаться. – Он провёл ладонью по своим чуть поблёскивающим от геля для укладки волосам и посмотрел на Сашу. – Подсознательно я ставлю тебя выше себя. Так бывает, когда человек симпатичен, м-м… – Тяжело выдохнул и посмеялся сухо, словно откашлялся. – С одной стороны, я восхищаюсь тобой, а с другой – это из серии, как в детстве, когда мальчик дёргает девочку за косичку… – Степан провёл рукой по лицу, будто смахивал стекающую воду. – Но мне самому неприятно моё поведение. Извини, если перегнул палку.

Саша почувствовала поднимающийся жар, вдруг стало неуютно рядом с его откровенностью.

– Хорошо. Я поняла. Мне… мне надо идти. В общем, я тебя прощаю.

– Уже?

– Работа ждёт, и статья сама себя не напишет.

– Ну, хорошо. Да, пока, – юноша скривил губу и достал сигарету.

Саша прошла дальше, вскочила вверх по ступеням администрации и направилась к лестнице, ведущей к Совету депутатов. «Всё начинает приобретать пугающие размеры», – тараторил разум. Забежав в туалет, включила кран с холодной водой и ополоснула лицо, долго наблюдая, как водоворот в раковине сносит стекающие капли с её подбородка и носа. «Это больше не безобидное общение. Оно с каждым днём всё меняет. Продолжать это больше нельзя!»

С недавних пор проснулась «другая» часть неё, которая уверенно вытесняла прежнюю. Новые эмоции щипали кожу, оставляли ожоги, но не хотелось возвращаться. Эта новая своенравная личина была голодной до жизни и жила настоящим, не понимая опасности усиливающегося потока течения, в которое захлестнули желания изведать новое. Эта Александра не думала об Алексее, противилась ему, вырывала руку из его – протянутой, срывала быстрым жестом помолвочное кольцо и бежала прочь без оглядки. И это страшило.

– Слушай, мне кажется, или ты сторонишься меня? – Не выдержав, Степан привёл к нужному разговору тем же вечером, когда он зашёл за ней после работы и они гуляли по направлению к её дому.

– А… С чего ты взял? – Прозвучал стандартный вопрос, чтобы выгадать время.

– Саш, давай без этих женских отговорок «я ничего не понимаю», «ой, всё», «всё нормально». Ты не такая, так что давай нормально поговорим, – он не любил останавливаться, чтобы выяснять отношения стоя, но всё же сбавил шаг. – Ты оглядываешься, иногда даже, не стесняясь, говоря мне, что поблизости могут быть знакомые твоего совсем-совсем бывшего парня и, вдруг, им взбредёт в голову рассказать жениху.

Девушка поперхнулась.

– Это не так… вернее, так, но не совсем, – она закатила глаза, слушая, как комично это звучит, но юноша выжидающе смотрел. – Да. Да, я испытываю чувство стеснения. Нет, не из-за тебя. А из-за себя. Это дурацкое чувство, что у меня могут вырвать из рук то, что мне важно. Я повсеместно всех предаю за последний месяц, – она не смогла выдавить из себя слово «жених», стоя рядом со Стёпой. – Я вру себе, иначе бы не испытывала такое угрызение совести.

– О-о, Саша! – Почти взревев как медведь, он прикрыл руками рот и посмотрел исподлобья тяжёлым взглядом. – Саш, ты милая, добрая, я прошу тебя, не мучай себя. Я представляю, что ты можешь испытывать, но хочу, чтобы ты разобралась, – он прищурил глаза и поджал губы, обдумывая. – Представь, что это курортный роман. Ой. Что я несу. Нет, забудь.

Но Саша не слышала последнего, она уже знала из прошлых отношений, что такие разговоры не заводятся просто так – это прощупывание почвы, чтобы сначала отойти назад, примериться и перепрыгнуть. Перехватило дыхание. Земля тронулась под ногами и медленно поехала, мир начинал рушиться, хоть никто этого не видел. И она сама не своя, не понимая, что происходит, желая уцепиться хоть за что-то, выпалила:

– Сейчас, как никогда, мне хочется жить, дышать полной грудью, ловить моменты. Ты внёс в эти ощущения свою лепту. Ты будто плоть моих мыслей. Боюсь выходить замуж, потому что в жизни произошло что-то иное, что перевернуло её, насытило и дало новый виток. И я не хочу с этим расставаться. Мне страшно так, что это сковывает всё моё внутреннее и не даёт дышать.

Хотелось, чтобы он прочувствовал её боль и растерянность, чтобы помог выкарабкаться из создавшейся ситуации. Чтобы пожалел.

– Я понимаю твой страх. Я тоже боюсь тебя терять…

Степан хотел продолжить, но она перебила:

– Стёпа… – В голове была каша. – Я хочу понять, чего ты хочешь. Понимаешь, Алексей, жених, он свалился на мою голову, в считанные недели, дни, вернул меня в сказку. И я сказала «да», не зная толком, хочу ли… все вокруг твердили: «Надо, надо»… Но и сейчас всё по-настоящему, наяву, я этого так хочу… – Саша вспомнила, как мать недавно обронила «А ты спроси у него, любит тебя или нет?» – Но что? Что взамен? Боюсь, что ты не поймёшь, но мне важно знать, что ты хочешь, что ты ждёшь, что ты видишь в будущем.

Саша осеклась, прекратив в ужасе изливающийся поток слов, и смотрела с раскрытым ртом на Степана Григорьева, и осознание произнесённого как кровь к лицу поступала, пульсируя. Перед ней стоял уже не просто коллега, не товарищ по вечерним прогулкам, с которым беззаботно делилась мыслями.

«О, нет, я влюбилась», – пронеслось в голове со свистом. Её залихорадило.

– Стёпа, – боясь, что он что-то ответит, Саша набрала воздуха и твёрдо сказала: – Ты прав. Я всё время буду оглядываться, ожидая в темноте увидеть глаза жениха или того, кто расскажет ему о моей измене. Нам лучше больше не видеться. Всё верно.

И не дождавшись ответа, крутанулась на каблуках и пошла прочь, сдерживая ускоряющийся шаг, чтобы не побежать прочь, чтобы не выдать смятения. Прокручивая потом эту сцену в голове, не могла вспомнить, какое выражение было на лице молодого человека, хотел ли он что-то сказать или возразить. Он сделал первый шаг, а она подхватила.

Придя домой, залезла под душ и долго пыталась вникнуть в то, как капли воды проходили по телу. Вода не согревала, дыхание как птица билось о стальные трубы.

«Дальше будет не выносимо, нет смысла продолжать», – Саша старалась, как на шаткой доске, удержаться за рациональное мышление. Она подпускала к себе мысль, что выходит замуж и ничего, даже работа, даже личный страх, отдающий саботажем, не должны будут этому помешать. Утвердившись в решении не отступать, договорилась встретиться с подругой на станции метро «Таганская» – одной было не вынести час примерки и выбора свадебного платья.

Весна вдруг похолодела, вновь отдавая серостью, снег растаял, разве что где-то, перемешанный с жёлтыми окурками, сиротливо вжимался в тротуар. Москва шумящей толпой дёргано перебегала на «зелёный», стояла на светофорах, сигналила обнаглевшей и забывшей о правилах толпе. На одном из двух перекрестков дорога встала, пришлось змейкой петлять между запачканными пыльными машинами. Александра на высоких цвета марсала ботильонах отсчитывала каждый шаг подушечками пальцев, идя вдоль стройки по гладкой плитке вниз по городскому склону. Василиса рядом весело щебетала, поправляя развевающиеся на ветру рыжие локоны.

Повернув за угол, оказались на тихом узком переулке. Настроение было таким же, как свинцовое небо над головой. Заприметив укрывшуюся под голыми ветвями кустарников и тонконогих деревьев, кондитерскую с вывеской «Мы открылись» и надписью «Тарталетки в подарок», подруги решили обязательно на обратном пути заскочить туда и, чем бы ни закончилось посещение свадебного салона, отметить этот день десертом и горячим кофе с пышной молочной пенкой.

Свадебный салон начинался с тяжёлой входной двери и располагался в подвальном этаже старого здания. Внутри по периметру узкого коридора, ведущего через ступеньки в помещения с небольшими под потолком окнами, стояли разряженные в короткие и длинные белые платья манекены.

– Знаешь, я впервые в таком месте, – Саше перехватывало дыхание, и она говорила, чтобы не потерять голос.

– И я тоже. – Подруге, которая не стремилась выйти замуж, это было в новинку. – Но, вот смотри, внутри у них всё довольно красиво и… даже торжественно.

Первое впечатления в стиле «нулевых» постепенно развеялось. За стойкой регистрации виднелись светлые залы с мебелью из бархата и белого дерева, переливающиеся в ламповом сиянии люстры из мелкого прозрачного хрусталя.

– Здравствуйте. Вы бронировали время? Ваша фамилия?

В один из залов с двумя постаментами их ввела миловидная девушка Алёна. Саша словила себя на мысли, что не вынесла бы болтливого консультанта с оценивающим взглядом. Каким бы волшебным ни был момент знакомства со свадебным платьем, он настолько интимный, что нельзя его делить с чужим человеком.

Сердце билось тысячекратно, и Саша как из веера карт доставала шутки, прикрывая ими волнение. А потом, надменно поглядев на висевшие вверху платья, сказала работникам салона:

– Мне на сайте несколько приглянулись, их тут нет.

Консультанты поднесли планшет и попросили назвать номера товаров. Указав из огромного выбора на десять платьев, девушка, вдохнув глубже, прошла в тесную примерочную, надеясь на несколько минут остаться наедине с собой, но вслед вошла Алёна.

– А… – Саша озадаченно округлила глаза.

– Почему и я? Извините, не стесняйтесь, но без меня вы просто не справитесь, – Алёна застенчиво улыбнулась и по-свойски отвернулась, чтобы разгладить сетчатый шлейф одного из нарядов.

Саша отвернулась и холодными пальцами расстегнула своё голубое в горошек платье из тонкой шерсти. В примерочной, объятой плотным облаком сетки, атласа и шёлка, оставалось для движение меньше полуметра. Аккуратно положив одежду на стул, она бросила на себя в зеркале беглый взгляд.

«Хорошо, что выбрала самый лучший комплект нижнего белья, а не надела удобный».

Алёна передала тонкую юбку, а потом надела на вытянутые вверх худые и длинные руки клиентки первое свадебное платье. Оно оказалось неудобным и куцым. Саша его сразу же сняла, толком не присмотревшись.

– Ничего, своё вы почувствуете сразу – это мистика, по опыту вас заверяю. – Консультант аккуратно стянула развязанный плотный корсет.

В следующий момент на Сашу опрокинулись слои пышной юбки. Это было платье, на которое указала в первую очередь, но попросила подать вторым, чтобы не возникло обманчивого эффекта «любви с первого взгляда». Приподняв тяжёлую массу из прозрачного материала в тонкий узор, чтобы не упасть, вышла в зал и ступила на невысокий пьедестал.

– Сашенька, это невероятно красиво, – Василиса чуть приподнялась на маленьком диванчике, доставая из сумки телефон, чтобы сфотографировать.

В широком зеркале в пол стояла всё та же она – но не она – чудное создание, окутанное в пену, словно вихрь из тополиного пуха взметнулся столбом и превратился в заигрывающе шуршащее платье. Хрупкие плечи казались ещё тоньше, запястья – изящнее, талия напоминала изгиб бокала шипучего шампанского. Саша видела в отражении леди на балу девятнадцатого века, замершую в сладостном трепетном ожидании, пока кавалер, тихо идя по паркету, пригласит на танец.

И захотелось закричать, заплакать, убежать.

Грудь сдавила тоска, руки похолодели до боли. Одиночество, назревавшее из темноты подсознания, обрело силу и тяжесть. Это платье – такое красивое, кружевное, с длинным шлейфом, – предназначалось ей, Саша точно это знала. Но не для него. Отчего-то захотелось пошутить, как шутил Степан Григорьев, увидеть смеющиеся глаза, от которых паутиной расходились мимические морщинки.

– Боже, снимите его с меня! Я упаду! Я сейчас умру от удушья фатой!

Кто-то подскочил на пьедестал и, придерживая за спину, потянул к диванчику. Чья-то рука протянула стакан воды, и Саша залпом влила воду в пересохшее горло.

– Меня сейчас стошнит, – прокряхтела она. Сердце трепыхалось растревоженной птицей. Стакан дрожал в побелевших руках с красными расплывчатыми пятнами.

Василиса гладила по спине.

– Но ты такая изящная в нём, я успела сфотографировать.

Саша глянула на часто-часто моргавшую подругу с запотевшими по краям линзами очков, похожую на испуганного зверька, и через силу улыбнулась, продолжая глубоко вдыхать и судорожно выдыхать. «Что я тут делаю?» – недоумевала она. «Потому что так надо», – кружило до тошноты в голове. А кому надо –никак не могла понять. За пределами этого магазина был всё ещё тусклый холодный апрель, и до 15 июля, когда ей с дрожащими коленками предстояло войти в какой-то из петербургских ЗАГСов, было обманчиво далеко. «Но потом цены подскочат, а сейчас на руках есть скидка от знакомой», – уговаривал внутренний голос.

Как одуревшая собака пастуха Габриэля Оука20 согнала стадо овец в обрыв, Саша гнала свою жизнь вслепую, боясь открыть глаза и натянуть вожжи, иначе придётся столкнуться с вопросами, на которые ещё не нашла ответы. Надеялась, что всё само собой образуется, а пока следовало поступать так, словно ничего страшного и непонятного не происходит.

Снова сделала глубокий вдох, на три счёта задержав воздух, тихо выдохнула через рот и ещё отпила прохладной воды.

– Ну вот, хоть румянец вернулся, – наклонилась консультантка Алёна. – Ничего, такое бывает. На прошлой неделе у одной невесты тоже случился нервный срыв, но не сразу. Она пришла на окончательную примерку, полностью облачилась: надела подшитое платье, туфли, фату… и когда мастер почти закрепил бретельку, девушка рухнула в обморок. Вы ещё молодцом, держитесь.

Саша хмыкнула и лукаво подмигнула Василисе:

– Интересно, а я смогу лучше сыграть Джулии Робертс «сбежавшую невесту»?

И, померив ещё три отобранных платья, остановилась на втором, в котором выглядела как бокал шампанского на тонкой ножке с изгибом в талии. Задёрнув плотную штору примерочной, попросила оставить её на некоторое время одну – подумать. Медленно снимая расшнурованный корсет, смотрела в неосязаемую пустоту.

– Купить сейчас и оставить тут до свадьбы, – еле слышно бормотала себе под нос. – А надо ли? Нет, я ведь выйду замуж. Что мне делать?! – Неслышно взвыла она, запрокинув голову. Сильно хотелось пить и оттого внутри её мелко сотрясало. Сейчас бы разлечься пластом на полу далеко от этого свадебного салона. Казалось, её поторапливают, словно минуты упираются в спину и ещё покрикивают, мол, чего ты копошишься, скорее!

Саша закрыла лицо ледяными руками.

– Так. – Она с силой выдохнула воздух. – Это всё от обезвоживания. Соберись! Покупаю. Платье мне идёт. Я в нём выгляжу отлично. Время поджимает – свадьба в июле… А если я не захочу выходить? Что тогда? – Опять тихо заскулив, снова с силой выдохнула, представив, что кто-нибудь зайдёт сейчас в примерочную и увидит её такой – потерянной, ноющей, с красными налившимися слезами глазами и склеенными ресницами.

Будучи уверенной, что платье всецело должно принадлежать ей, а все волнения когда-нибудь разрешатся, Александра Юрасова, переодевшись и отшучиваясь с подругой, купила платье, подписав документ о сохранении вещи сроком на один год. Но жениху решила пока ничего не рассказывать.

Алексей Вяземский ожидал на московской автобусной остановке, скованно стоя в тени металлической стены и держа руки по швам, одетый в неуклюжую чёрную шапку, короткие тёмные джинсы и чёрную мешковатую кожаную куртку, будто купленную родителями на вырост. Он подал холодную и чуть влажную руку, когда Саша спускалась по ступеням автобуса. От этого прикосновения у неё пробежали неприятные колючие мурашки. Мужчина слегка прищурил глаза, натянул в уголках губ улыбку, напоминая выжидающего змея. Почему-то именно в этот момент Саша вспомнила про его долгие отношения с другой девушкой, которую он бросил по телефону после четырёх лет отношений.

Неестественно порывисто она потянулась к нему, скользнула губами по холодной щеке и отошла на один шаг назад.

– Привет. Долго ждал? – И, театрально вскинув бровь, перекинув сумку с кисти правой руки к локтю, выпрямилась и повернулась в сторону метро.

– Привет, – Алексей растянул гласные и замолчал. Оглядев девушку, остановил взгляд на её левой руке, которой Саша, не протянув к нему, незамедлительно махнула:

– Не будем стоять на ветру. Пойдём в переход. – Усерднее положенного она поправляла шейный платок этой самой левой рукой, попутно щебеча обо всём и ни о чём. Завершив прихорашиваться, положила свободную руку, будто бы поддерживая, на ремень пальто и ускорила шаг.

Алексей озадаченно слушал, раз от разу подтягивая нижнюю губу в хмурой улыбке и сдвигая брови, супясь, а когда пришло время отвечать, рассказал, как долго ждал встречи с момента прибытия раннего поезда, что сидел в круглосуточной кофейне «Шоколадница» рядом со станцией метро на Парке Победы. Он говорил что-то ещё, но у Саши от волнения гудело в голове, и она ничего не запомнила.

И раньше требовалось время привыкнуть к голосу, но впервые девушка неприятно удивилась перемене в восприятии. «Какой каркающий голос», – внимала она и как бы спотыкалась о камни на ровной поверхности. Голос никогда не подходил этому широкому с крупными чертами мужественному лицу, сдержанным манерам и офицерской выправке. Алексей Вяземский, почти не размыкая массивные челюсти, водил ими взад-вперёд, и словно разжёвывая жёсткий фундук, басовито выдавал редкие слова, словно стесняясь их.

Чтобы подождать родителей, которые дали время молодым на разговор, пара, добравшись до станции «Красные ворота», заказали в кафе неподалёку по чашке капучино.

Сели друг напротив друга, не сняв верхнюю одежду. Саша беспрестанно то отбивала дробь каблук, то качала ногой в неудобных высоких ботильонах.

– Ты не хочешь перекусить?

– Ты же знаешь, я не завтракаю, – произнёс он, почти прижав подбородок к шее.

Ей показалось, что они незнакомцы, которые впервые встретились по инициативе общих друзей. Алексей упёрся спиной в стену, и оттого не снятая куртка карикатурным квадратом вздыбилась в плечах, и на фоне этого «чёрного квадрата» неприятно блестели глаза цвета воронова крыла, а небольшая голова со смешно топорщащимся чубчиком походила на котёнка, выглядывающего из шкафа.

Саша даже подумала, что сейчас могли бы как-то исправить положение – хотя бы попробовать – те печатанные им красивые слова поутру «солнышко моё, принцесса, любовь моя», но они выпали из его карманов, словно никогда и не существовали в лексиконе, и теперь Алексей снова молчал, упёршись тяжёлым взглядом в её – пугливый.

Потянулись несколько минут молчания и редких перекинутых предложений. Девушка выпила кофе и теперь соскребала длинной ложечкой остатки молочной пенки, тогда как Алексей к своей кофейной порции не притронулся. И, чувствуя его тяжёлый пытливый взгляд, она наигранно заинтересованно принялась оглядывать кафе.

– А здесь красиво.

– Да. – Мужчина повернул голову, проследив, куда она смотрит.

В вытянутом помещении болтали люди. Парочки ворковали у окна, сплетясь частями тела. Официанты ходили между столиков, ожидая только сигнала от гостей подать меню или счёт. Где-то у барной стойки звучала музыка, но из-за голосов мелодия не прослеживалась.

– А я купила свадебное платье, – брякнула Саша под пыткой молчанием.

– Это хорошо, – Алексей оживился, двинув головой, словно выкручивая из «шкафа».

Но на этом разговор снова затих. Ожидание бетонной плитой давило на плечи

– Будешь допивать? – Девушка кивнула на остывший кофе со сдувшейся пенкой.

– М-м, нет.

– Тогда… – Она припомнила, что он расплатился на кассе. – Пора идти. – И вставая, облегчённо выдохнула.

Когда вернулись на площадь у станции метрополитена, их уже ожидала остальная часть семейства Юрасовых. Первым поздоровался Георгий Николаевич, протянув крепкую руку молодому человеку. Галина Юрьевна же, избегая прямых взглядов с дочерью, обхватила обеими руками руку Алексея, говоря, что очень рада наконец-то познакомиться. Алина, пряча нижнюю губу в высоко замотанный шерстяной шарф, застенчиво пробомотала: «Добрый день», едва улыбнувшись порозовевшими щеками, а потом зыркнула, как цыганка, карими глазами из-под чёрных густых ресниц на старшую сестру, оценив её состояние. Саша ответила только продолжительным молчаливым взглядом.

Обойдя арочный вход станции, отправились вниз по склону Боярского переулка, повернули направо вдоль зданий восемнадцатого века к Мясницкой улице, где прошагав ещё какие-то метры, вышли к спрятанному в холодной тени высоких домов ресторану грузинской кухни. Саша шла в середине растянувшейся процессии, изучающе бросая взгляды на Алексея, ведущего впереди в нескольких шагах разговор с её матерью. Раньше восхищалась им, а теперь видела только короткие выстиранные чёрные джинсы, туфли не по сезону и эту несуразную куртку. Внутри как стена – то ли гордыня, то ли стыд – сдерживало, потому не хотелось подойти, взять за руку, чтобы пройти этот путь по студёному московскому воздуху и поддержать при первом знакомстве с родителями. Его облачённая в чёрное фигура, наклонённая к невысокого роста Галине Юрасовой, пугающе отталкивала, вызывала неприятные противоречивые чувства, разжигающие в груди панику и отчуждение. Девушка шла, прямая как палка, цокая каблуками по гладкой плитке, стараясь надменным выражением лица и сжатыми губами продемонстрировать отстранённость, непокорность и прикрыть страх перед непониманием происходящих внутри переживаний. Алексей был ей неприятен.

Просторный ресторанный зал был стилизован под традиционное Тбилисское уютное заведение. На белых стенах висели картины и, будто вставленные в кирпичную кладку, приютились имитации окон и книжных полок. Деревянная гармонично поставленная лестница не добавляла тяжеловесности общему виду и служила продолжением декора, а не функциональным элементом сообщающихся между собой этажей ресторана. Предполагалось создать ощущение, что клиенты зашли в дом гостеприимного хозяина горной усадьбы, покинув каменные коробки мегаполиса.

Официант-грузин наполнил бокалы, расставил блюда, пока гости обменивались любезностями. Алексей Вяземский сидел рядом с невестой, но, не обмолвился за время застолья ни единым словом. И пока ели, расхваливая пропекшиеся овощи, сочный мягкий шашлык, монотонность минут не ощущалась, но выглядело это скучными и формальными смотринами без свахи. Саша незаметно поглядывала на молодого мужчину, когда он говорил с родителями. Его тарелка с тремя листочками салата, четвертинкой помидора и двумя кусочками мяса оставалась долгое время нетронутой, но каждый раз обновлённой стояла рюмка хлебного вина.

«Волнуется. Этот человек не из тех, кто напивается», – зажёвывала она набегавшие мысли. Алексей не хотел показать слабину перед главой семейства, и, будучи офицером, был твердо верен чести.

Георгий Николаевич же пил меньше, наблюдал и подливал будущему родственнику. Саша переглянулась с матерью – да, проверяет на прочность.

Всегда хотелось, чтобы зять был интересен, чтобы глядя на него, родители не качали головой. И вот он таков, но что не так с ней? И, несмотря на благодарность, грезила об одном – позабыв о приличии и обещании, встать из-за стола и убежать, прихватив лежащий хачапури. Теперь ясно представляла, что выйти замуж, было не одно и то же, что делить с чужим человеком жизнь.

Заметив, что опустели бокалы, вновь подошёл официант с бутылкой красного полусладкого вина. Наклонившись к Сашиному бокалу, молча пытался словить её взгляд.

– О, немного только, – девушка смущённо пододвинула бокал. Мысли туманились и без вина. Пытаясь уловить смысл застольного разговора, Саша чувствовала себя инородным телом: отец обсуждал с Алексеем службу, проблемы и перспективы, мать поддакивала или что-то советовала Алине.

– Получаю в июне капитана. В честь свадьбы в общежитии дадут квартиру размером побольше, правда, одна комната без окон, – Алексей посмеялся и наконец-то обернулся к невесту. – Ну, Саша говорила, что у женщины должно быть отдельное помещение для её творчества и дел. Вот, удобно.

Саша нахмурилась. «Ха, ещё одна комната без окон, очень мило!» – И отпила большой глоток красного вина. В горле потеплело.

– Вообще, присмотрел квартиру в новостройке, но пока непонятно, как её приобрести на военную ипотеку, хотя часть денег уже скопил.

– А да, знаю эту ситуацию – неуверенность со стороны Министерства, что строительная фирма сделает своё дело до конца, – Георгий Николаевич понимающе кивнул. Он сидел уверенно и спокойно, уперев левую руку в бок и набирая вилкой овощи. Алексей вёл себя скромно, прижав локти к телу и выбивая ногой под столом дробь. Ещё вначале знакомства Саше казалось, что у него нервный тик, и цеплялась за это, как за причину не входить с ним в серьёзные отношения. «Хотя куда уж серьезнее сейчас». Но теперь и сама не знала куда деть тремором объятые руки или ноги.

– Но я решу этот вопрос. Обдумываю, как, – Алексей Вяземский бросил взгляд на Сашу, отчего у неё всё внутри сжалось.

– Ой, Лёша, всё получится, я знаю, – Галина Юрьевна легко взмахнула рукой, привлекая внимание. Дочери было радостно видеть, как блестят мамины глаза, как вырисовываются щёки при открытой улыбке, как исчезала жеманность и строгость. – Ты юноша ответственный, знаем тебя. Что вспомнила! – Мать зажмурилась и чуть откинула голову в немом смехе. – Как тогда твои ребята принесли букет. Ох, до сих пор вспоминаю. «А Александра здесь живёт?» – Говорят мне в дверях трое в чёрном. Я аж обомлела, но присмотрелась – вроде курсантская форма, значит, не грабители. «А где она?» Как где, говорю, не приехала ещё с учёбы. «Ей цветы вот передаём». От кого, догадываясь, но всё же решила проверить, на что они так взглянули… «А вы что, не зна-аете, с кем ваша дочь общается?» Ну, тут уж я решила не играть. От Алексея что ли? Те сразу заулыбались, выдохнули. Я не могу с тебя, Лёш, умеешь сюрпризы делать!

Саша улыбнулась. Она вернулась домой после утомительного учебного дня и увидела этот огромный букет, точь-в-точь свадебный. Каждый раз, пересказывая или слушая эту семейную историю, не могла удержаться от доброго смеха, и сердце как бокал наливалось теплом.

Вдруг Алексей откашлялся и привстал, сдвинув тяжёлый деревянный стул назад, и поднял рюмку к груди. Саша выпрямилась, будто проглотила палку; в животе похолодело.

– Теперь мой черёд говорить тост. – Мужчина колебался, подбирая слова. – Это уже не секрет, что я сделал предложение вашей дочери, – он слабым кивков отметил каждого родителя. – Очень рад, что она согласилась. Вы воспитали замечательную дочь, красивую и умную. Надеюсь, у нас всё будет хорошо. Свадьба в июле, пятнадцатого, и двадцать первого – венчание. Я ищу место торжества, хотели сначала скромную свадьбу, но по количеству гостей выходит обратное.

Горло перетянули кожаным ошейником. Саша хрустнула позвонками, изогнув шею, чтобы избавиться от мнимого неприятного ощущения. На неё посмотрели. Сразу почувствовала себя обсуждаемым за общим столом трофеем. Только Алина сидела молча, изредка подавая голос на какой-нибудь вопрос, и часто понимающе поглядывала на старшую сестру. Саше всегда казалось, что младшую не заботят проблемы человека, старше её на десять лет, и что ей невероятно скучно на таком застолье, но что-то в этих цыганских глазах сегодня светилось по-родственному, как никогда раньше.

– Я тоже надеюсь, – Саша ответила хриплым голос, вымученно, но изо всех сил, улыбаясь, и, чокнувшись бокалами, залпом допила вино.

В голове, но ещё вдалеке, нарастал шум прибоя. Внизу живота возникли покалывающие приятные ощущения. «Кажется, полегчало». Но неподконтрольная смесь страха, отчаяния и злости всё больше распирала изнутри. «Где же он был, Алексей, когда просила приехать и побыть один на один? Ведёт себя так, будто я уже у него в квартире, как окольцованная на орнитологической станции перелётная птица, которую засунули в клетку для наблюдений», – Саша наклонила бокал к себе, но он был пуст. Гадливое чувство перерастало в презрение, и тогда она с жадностью засунула в рот кусок жареного мяса.

Нарушив момент, у стола неслышно и внезапно возник официант с новой бутылкой вина.

– Да, пожалуйста, – едва проглотив еду, девушка участливо вскинула голову. Глаза кричали о помощи.

– Не слишком ли много ты пьёшь, милая?

Дочь посмотрела на мать и пожала плечами. «Застрявшие в горле слова нужно чем-то запивать», – так и просилось высказаться, но Саша лишь растянула губы в поджатой улыбке, не показывая зубы.

– Не трогай её, ничего не много, – Георгий Николаевич наклонился к жене, а дочери подмигнул: – Она ведь ещё не буянит.

На краткий миг на душе потеплело, и, ощутив, что алкоголя пока достаточно, Саша встала из-за стола, чуть качнувшись. Слабый разряд стыда словно прошёл вниз по телу, и она бросила быстрый взгляд на присутствующих – но неловкий момент остался незамеченным. Набрав воздух в лёгкие и втянув живот, распираемый от вина, она старалась твёрдо ставить ноги в ботильонах («Чтоб их… зачем только надела!»), медленно и чинно пробираясь к туалетной комнате. Когда за спиной хлопнула толстая деревянная дверь, и она осталась одна в помещении, отделанном каменной кладкой, Александра выдохнула весь накопившийся за время застолья груз. Закрывшись в кабинке, опустилась на крышку унитаза. В голове гудело и пульсировало, руки дрожали.

– Алло, Василис, слышишь меня? – Набрав номер подруги, быстро затараторила. – Хочу убежать туда, где меня никто не знает, – всхлипнула Саша. Нижняя губа дрожала. – Меня посещают странные мысли в последнее время. Что я не выберусь из этого. Какая-то кромешная тьма. Я уже нашла некое оправдание, схожее с фатализмом, что город N. меня не отпустит. Как заколдованное место, которому принадлежишь, и в которое врастаешь душой.

На память приходили все те ситуации, когда уезжала из города, стараясь найти работу, место для проживания, но Город призывал, возвращал и бережно оберегал.

– И я люблю его также пылко, как он меня. Глупо, наверное, звучит, да? Вась, мне кажется, я так в итоге сойду с ума. Но что будет, если соберусь покинуть его, выйти замуж и уехать в Питер? Я не буду жить там или… вообще?

– Ты пьяна, да, милая? Хорошо себя чувствуешь, не мутит?

– Да, вполне. Не, ну, немного качает, конечно.

– Хорошо. Умойся и вернись обратно, будто ничего не произошло. Постарайся завершить эту встречу как можно скорее.

– Не получится… Алексей уезжает только вечером. – Теперь Саша корила себя, что не предложила ему взять билет на рейс пораньше, думая только о том, как бы самой приехать позже на смотрины.

О телекорреспонденте она рассказала подруге в день примерки свадебного платья. Чего ожидала? Шока, изумления, порицания, но, кажется, как и себя, она смогла убедить Василису в дружественных взаимоотношениях коллег.

– Ты с ним общаешься? – Шептала в трубку Василиса, словно сидела в соседней кабинке, боясь, что их услышат.

– Нет. Ну как, по работе. Меня разрывает изнутри в клочья, когда думаю о них обоих. Но ведь если бы ничего не поменялось у нас с Алексеем, вряд ли бы я питала какие-либо чувства к Степану, верно?

– Верно, верно, – Василиса раздумывала, и слышно было, что водит зубами по губе. – А ты уверена, что была счастлива с Алексеем? Вы… ты прости, если обижу. Вы ведь такие разные. Тогда, когда мы случайно столкнулись с вами в «Граблях»… ты была такая тихая. Вы не обмолвились за час ни единым словом.

– Тебя насторожила, что обычно я много говорю? – Саша сдвинула брови, но они показались ей тяжёлыми как два приклеенных ко лбу кирпича.

– Да-да… – Подхватила подруга. – Может, ты всё придумала, это всё эйфория, милая? Я не хочу, чтобы ты стала несчастной в этом браке.

Шум в голове Саши стихал, но слова Василисы вязли, как бумажные кораблики в грязном береге лужи. «Несчастной в браке? Поспешила?» Навернулись слёзы, и поспешив закончить разговор, она прошаркала к раковине, чтобы смыть надвигающееся рыдание.

После застолья молодые люди довели Юрасовых до метро и распрощались.

Солнце ярко светило и даже пригревало, слепя глаза, но северный ветер задувал под одежду. Чтобы скоротать время, Александра предложила Алексею пройтись по Москве и ещё заглянуть в магазин, где хотела купить летнюю обувь.

– Я вторую неделю не могу выбраться нормально в магазин – времени между работой не нахожу.

Мужчина молча согласился, поджав большие налитые красным губы.

Через три часа они сидели на скамейке под стеклянным колпаком внутри моста Богдана Хмельницкого и ели мороженое, с которым молчание казалось оправданным. Саша держала на коленях коробку с новыми босоножками, и тягучие минуты наполнялись мечтательными образами, как будет вышагивать в этих плетёных синих красавцах по горячему от яркого солнца асфальту.

В эти минуты Алексей больше походил на старого друга, незаметного, привычного, рядом с которым можно скоротать время, если хорошее настроение, и невмоготу, если – плохое. И глядя на него, она, к своему ужасу и стыду, испытывала ничего кроме… тщеславия.

– Такая цена за какие-то босоножки, – хмыкнул Алексей.

– Ну, на обуви не сто́ит экономить – качество изделия часто идёт рука об руку с ценой. – Девушка как можно тише выдохнула образовавшийся в груди объём воздуха. Разум цеплялся за любую причину и усиливал раздражение, чтобы ещё больше отдалиться от Алексея. Сейчас её тревожила, что в браке он крохоборно будет считать монеты и отчитывать за своевольные покупки. «Нет уж, я наслышалась подобного с детства». Эти «сколько ты потратил», «не хватит заплатить за электричество», «зачем тебе ещё одни сапоги» страшили сильнее возможности не выйти замуж.

– И это не самые дорогие босоножки, – Саша соскребла остаток мороженого со стенок стаканчика и резким движением скинула тот в урну.

Между ними проходили колкие разряды, напряжение вибрировало, образуя гудящее поле из мыслей и упрёков. Алексею хватало мудрости не продолжать разговор на ту же тему, но он не мог подобрать тему для нового. Где-то глубоко внутри Саша рассчитывала, что у него хватит храбрости или смекалки растормошить себя и её, взять всё под контроль и выбить из неё надуманную неприязнь. Всё зарождается в воображении, в мозгу, бурлящими процессами развивается, а потом выплескивается, ненароком топя чужие корабли надежды. Но Алексей молчал и чего-то ждал, как безвольная медуза на горячем песке.

Завершение встречи проходило в метрополитене. Саша до «песка» в глазах вглядывалась в прохожих, но, когда и это наскучило, начала потихоньку выдавать шутки, которые не поддерживались, и вопросы, на которые получала односложные ответы. Минуты перетекали в два долгих утомительных часа.

«Самые лучшие полчаса этого дня случились в магазине», – девушка безмолвно ныла, сжимая губы. Но не выдержав и пересилив чувство бестактности, с жаром спросила:

– Почему ты молчишь?

– Мне хорошо просто.

– Молча? – Саша испытывала усталость от общения в один рупор. – Я так не могу, честно.

– Ну, а о чём ты хочешь поговорить?

Вопрос обескуражил, и она часто-часто заморгала глазами.

– Да обо всём! Обо всём, что я предлагала.

– Но тебя раньше не особо заботила моя молчаливость.

Верно. Но теперь нервировало, и потому в ответ замолчала уже Саша. То, что вроде бы кажется незначительным в начале отношений, часто служит причиной разводов. И, глядя на свои малиновые ботильоны, Саша обдумывала замечание Алексея. «Не так важны привлекательные стороны человека, сколько то, с чем нельзя свыкнуться и примириться», – рассудила она молча, и картина, как спустя какое-то время разводится с Вяземским, явно предстала глазам. Руки оледенели.

Из коридора внутренних переживаний к ней вышел Степан Григорьев в своей длинной демисезонной парке и высоких зашнурованных ботинках. «Он-то поддержит любой разговор, его-то можно назвать душой компании», – Саша надула губы и с тоской проследила за смеющейся парой, что сошла с эскалатора. «Как я вообще оказалась рядом с Алексеем? Говорят, что очень хорошее качество в мужчине – не болтливость, а молчаливость. А для женщины важно выговариваться, настолько, что в миру возник устойчивый сравнительный образ женской половины человечества с щебечущими воробьиными стайками. Но что остаётся женщинам, как я, которые любят послушать? – Саша ухватилась за их ежедневные со Степаном прогулки и возникшую у неё внезапно атрофию болтливости. Теперь она была уверена, сидя с молчаливым Алексеем, что умеет быть прекрасным слушателем, а оратор из неё плохой. Да, ей нужен тот, кого можно послушать! –Все эти клишёвые сценарии гармоничных отношений не всегда имеют разумные основания для жизни».

– Хорошо. Как твоя работа? – Перебил её внутренний монолог каркающий голос Алексея Вяземского.

– Что? А, работа… Да это отдушина моя. Конечно, порой отбирает меня у выходных, но я благодарна за возможность реализации талантов. Начала больше фотографировать, ох, какое же удовольствие получаю от этого…

– Ты всё равно ещё не определилась в поиске себя.

– То есть? Ты к чему это? – Она удивлённо захлопала глазами, развернувшись всем телом к собеседнику.

– Ты для меня всё равно останешься маленькой девочкой, о которой нужно заботиться.

Саша напряглась, сдержав щекочущие язык слова. «А для Стёпы я женщина, желанная женщина! – Противилась она, поджимая губы и медленно выпячивая нижнюю челюсть. – Трудно быть женщиной там, где в тебе пытаются усмотреть беззащитного ребёнка, глупого и неопределившегося, как долговязый куцый цыплёнок!»

– …я всегда с радостью слежу за твоими успехами, – продолжал Алексей, не замечая, как изменилась избранница.

«Да, осталось только куколку из пластилина сделать, чтобы он в ладоши захлопал и по голове погладил», – огрызалась молча Саша.

– Ты до сих пор не определилась, и я даю тебе время.

– В смысле? – Она даже подпрыгнула от испуга, услышав, что этот вопрос всё-таки сорвался с губ. – А то, что я нашла работу по душе, испытываю удовольствие, это что… всё пустое?

– Ну, почему пустое. Ты ещё раз нашла себе занятие, которое нравится, но у тебя всё впереди…

«Всё впереди… всё впереди!» Однажды так сказал педагог, мол, нечего вам так дрожать над работой – «сколько их будет!» – обесценивая все вложенные силы студентов магистратуры. Но вдруг на скверные воспоминания о педагоге, который ещё и на защите единственный ей поставил четвёрку за дипломную работу, наложились другие – приятно пахну́ло зимними мандаринами и старой слежавшейся газетой в старой редакции, где Саша работала во время учёбы в магистратуре. «Разве это всё пустое?»

– Ох, да ты говоришь, как мой папа в мои семнадцать, – Саша распахнула глаза от изумления, но Алексей всё равно смотрел на эскалатор. «Да я ж себе нашла родителя, а не мужа! Который будет учить, проверять, вымыла ли руки перед едой!» Нарастающая злость сдавила горло. – Подожди, а чем ты думаешь, я должна заниматься?

– Не знаю. Найдёшь, чем. А не найдёшь, я даже буду рад, если ты просто будешь заниматься домом и оставлять время на всякие безделушки.

«Безделушки! – Саша от возмущения только и смогла, что глотнуть воздуха открытым ртом и тут же сомкнуть челюсти. – В принципе, о таком повороте мечтает большинство женщин, впахивающих на работе, а то и на двух. Но только в таком контексте это попахивает понижением в ранге до глупой горничной». Загадывая на Новый год нечто подобное, Александра Юрасова и не чаяла, что это будет настолько реалистичным.

– Возможно, в первое время, такое может произойти, учитывая, что друзей и знакомых в северной столице у меня почти нет, – она старалась дышать ровно, чтобы успокоиться.

– Но у тебя и здесь их нет, какая тебе разница?

– Что-о? – Саша поперхнулась словами. – Мне нравится моя работа. Если ты хочешь дать мне время подумать, то знай, что всё сложно, – мысли её вопили на разный лад и довершением звучали слова Василисы «Ты будешь несчастна в браке». – Нет, сложно только с тобой. А я впервые хочу заняться тем, что мне нравится и проявить характер.

– Тебе нужно больше времени?

– Да. Год, – брякнула в ответ, но поняла, что подсознательно хотела оттянуть принятие важного решения, и каким-то шестым чувством знала, что через год ситуация будет совершенно неузнаваемой. – И, Лёш, я, кажется, неважно себя чувствую. Извини, но я оставлю тебя и поеду домой.

Она больше не могла играть в никому не нужную тактичность и попросила не провожать её до автобуса, но, кривя душой, поцеловала Алексея в щёку.

Домочадцы не обмолвились и словом о встрече и не спросили, почему приехала раньше положенного. Перед глазами родителей разыгралась драма, где их собственная дочь выступила палачом для молодого человека, стучавшего по столу пустой стограммовой рюмкой чаще, чем его вилка касалась полупустой тарелки. Александра не призналась, что ей тяжело – совесть калёным железом прожигала дыру, и, проходя по квартире, она воображала – чувствовала затылком – что её видят насквозь, читают мысли, без ошибок выписанные жирным почерком по лицу.

Ночью от впечатлений долго не могла заснуть, слушая через наушники музыку. Падала на несколько десятков минут в забытье, но вздрагивала и просыпалась в тихую темень комнаты, которая тоже, как родители, как Алексей, укоризненно смотрит на неё, нависает и недовольно качает расплывчатой головой. Посреди ночи сон тяжёлой горячей рукой накрыл глаза, но она металась по кровати, то цепенея, то вжимаясь в намокшую от пота подушку.

…Александра бежала по утёсу, отбивая пятки о каменистую жёсткую поверхность. В груди теснилось колотившееся сердце и подскакивало с каждым ударом к горлу. Приближался обрыв, под которым шумела вода, а на его обгрызенный край наползали серые облака.

На мгновение увидела себя откуда-то сверху, из дымки облаков – небольшую и очумело несущуюся вперёд фигурку, которая, не делая остановки, сиганула вниз. И затем, словно камера оператора переключилась, уже смотрела на происходящее своими глазами – мир кружился и скакал, а она летела вниз. Волосы больно хлестали по лицу, поток ветра вырывал изо рта остатки проглоченного перед прыжком воздуха, в ушах свистело и шикало.

БАМ!

Мощный удар, и она камнем уходит в тёмные тягучие, захватывающие в себя, воды.

…кто-то резко схватил за плечо, и Саша проснулась. Обернувшись, не сразу поняла, где находится. В темноте никого не было. Прокравшийся успокоительный сквозняк из комнаты сестры холодил вспотевшую кожу от шеи до спины. Что-то неотвратимое и желанное было в этом сне – как пузыри воздуха щекотали погружавшееся в пучину тело.