Читать книгу Город одного человека - Ольга Игоревна Лесун - Страница 3

Юрасовы переехали в новую квартиру в начале февраля, а сегодня уже прошёл до середины март. Очередной вечер дома не задался, Александра почувствовала этот наэлектризованный воздух, только перешагнув порог. Домочадцы ходили взвинченные и отвечали отрывисто, силясь не сорваться на лай. Ощутимо сказывался эффект уменьшенного пространства – прошлая квартира была раза в два больше, а вынужденная смена жилплощади никого не радовала, и иногда пол в квартире напоминал раскалённую сковороду, на которой шипел подгорающий кусок стейка.

Каждый справлялся по-своему. Галина Юрасова и раньше не отличалась терпеливостью, а в это время и вовсе реагировала эмоционально. У Алины на фоне перемен проявился тяжёлый подростковый характер, и она превращалась то в монаха-аскета, давшего клятву молчания, то в грозную фурию, вихрем проносящуюся по квартире, распаляя даже сдержанную старшую сестру, которая чутко настраивалась на эмоции ближних. Георгию Юрасову повезло больше – он работал в Москве и, заканчивая дела в позднем часу, оставался в обустроенном кабинете, возвращаясь домой только к выходным.

– Смотри, опять ударила палец – синий и распух. Может, сломала? – Мать вошла в ванную комнату, не постучавшись, и показала голые ступни. – Лучше бы их не было.

Саша содрогнулась от произнесённой фразы.

– Ты что такое говоришь! Ты вслушайся; так говорить нельзя.

Сколько человек неосознанно просыпает по ветру слов, таящих в себе жуткий смысл.

– А как ещё? В очередной раз отбила, – Галина Юрьевна скривила лицо, глядя на вспухший мизинец.

– Это же твоя нога, как можно так говорить? Дело ведь не в пальце, а в том, что ты не смотрела под ноги и ударилась.

Дочь не понимала, как можно винить косяк, если ударился о него плечом, или потолок, который задел макушкой. Не понимала и частых сетований матери о том, что не задалась погода, о том что Скиф не понимает слов и чавкает громко, с шумом двигая о кафель металлическую миску.

– Ой, надоело слушать, – мать махнула с раздражением и вышла из помещения, хлопнув дверью.

– Что я опять сделала? – Прошептала, остолбенев, Саша. Ответа не пришло.

С младшей сестрой было всё иначе – Алина и Галина Юрьевна шушукались, запираясь в спальне, перезванивались по пустякам, а Саше мать чаще звонила узнать, где сестра и просила купить что-то в магазине.

С Сашей с детства было иначе – то не сделала, это сломала, здесь всё испортила. По детству Саша даже ревновала мать к старшему сыну, Юре, которого Галина Юрьевна ставила в пример: «он умный», «он всё сам», «он учился на пятёрки».

Захлопнув за собой входную дверь, Александра повела на вечернюю прогулку пса, молочно-белого с коричневым пятном на одном ухе и глазу. Обуреваемая эмоциями, неслась вниз по лестнице, перепрыгивая через ступени.

Ещё один пролёт, железная дверь, музыкальное сопровождение сработанных дверных механизмов. Шаг по бетонной плите. Лестница в три ступени. Вторая – предательски шатается. Девушка наступает и поскальзывается на подмороженном вечерним морозом неустойчивом бетонном блоке.

В полёте, изгибаясь с единственной мыслью не упасть на копчик, выбрасывает под себя правую руку и собственным весом неуклюже на неё наваливается.

Щёлк!

Александра соскальзывает со ступени и повторно падает, но уже на левое бедро.

Открыла глаза. Скиф через дорогу от подъезда нашаривает куцый куст и волочит с треском по асфальту ручку рулетки. «Сколько была в отключке?» – Александра мысленно проверяет чувствительность пальцев ног. «Или это всё произошло за несколько секунд?» Мозг анализирует, даёт сигнал, что всё в порядке, и она медленно с кряхтением, ухватившись левой рукой за верхнюю ступень, поднимается.

Раз. Острая боль пронзила бедро. «Терпимо».

Подбежала собака – её ничуть не смутил распластавшийся у подъезда хозяин – виляет хвостом и ждёт, когда поведут дальше.

– О, парень, ты как раз вовремя, – Александра тянется правой рукой за поводком.

Два. Острая боль пронзила от пальцев до локтя.

– А-а! – Словно со стороны раздался металлический вскрик.

Стянула с правой руки перчатку и закусила губу – кисть обожгло. Безымянный палец медленно раздувался и синел, рука ниже локтя двигалась с трудом, как проржавевший часовой механизм – казалось, слышно, как скрежещут внутри сочленения. Придерживая другой, приподняла руку к свету фонаря, свисавшего с козырька подъезда, как луч «морского чёрта3».

– Приплыли. Вряд ли просто ушиб. Хорошо хоть кольцо сняла перед выходом.

Упёршись правой ногой в асфальт, а левой рукой – в нижнюю ступеньку, медленно, поднялась, балансируя, чтобы не сделать резкого шага левой ногой. «Хоть бы кто заснял, было б чему подивиться», – подбадривала она разбитое тело. Некоторое время кружилась голова, но не тошнило.

– Хороший знак, наверное, – пробормотала в ворот куртки.

Пёс подбежал ближе, не заставляя тянуться к себе. Вслушиваясь во внутренние процессы, девушка осторожно перенесла вес на левую ногу. Боль сетью накинулась на мягкие ткани от ягодицы до колена и обратно, сконцентрировавшись в месте соединения бедренной кости с тазом.

– Ауч, – выдохнула и сделала уверенный шаг правой ногой, а потом снова переместила тяжесть на – левую; получилось не так больно. – С этим можно работать.

Переваливаясь, добрела до сквера, больше подтягивая левую ногу, чем наступая на неё. Собака, будто чувствуя состояние хозяйки, не рвалась с поводка, а шла рядом, внюхиваясь в куски снега и промёрзлую землю.

Под конец прогулки Александра прижимала правую покалеченную руку к груди, как младенца. Устав от рабочего дня, испытывая нарастающее беспокойство и чувствуя пульсирующую ноющую боль, неожиданно расплакалась. Глухой стон вырвался из груди и стаял горячими слезами, охладился на вечернем морозе и, высыхая, стянул кожу под глазами.

Промывать собаке лапы пришлось одной рукой, придерживая туловище повреждённой, что вызывало тупую боль. Накрывающее ещё на улице холодное душевное оцепенение постепенно обретало очертание одиночества, расползающегося от пульсирующей кисти по телу.

Когда Саша забралась в постель, прижав больную руку к шее, в комнату вошла мать.

– Что случилось?

Холодящее в груди чувство начало таять.

– Упала. Похоже, перелом.

Галина Юрьевна наклонилась рассмотреть руку. Палец распух, посинел и дёргался даже от лёгкого дыхания. Мать покачала головой и вышла из комнаты. Из кухни слышалось, как она перебирает коробочки, а потом щёлкнула, проверив, ножницами.

– Кое-как нашла, – и тогда она осторожно забинтовала палец, стянув тугой повязкой, но боль продолжала нарастать. – Надо бы к врачу.

– Да, похоже. Только вот завтра мероприятие, а я, как минимум, фотографирую.

– Подменят, ничего не станется.

– Только в должность вошла, неудобно как-то…

Дочь шмыгнула носом – слёзы высохли, а насморк остался.

– Не заживёт нормально, будешь потом со скрюченным пальцем ходить.

Палец напоминал теперь продолговатую белую грушу.

«Смешно, – подумала Саша. – Именно тот палец, на котором носить обручальное кольцо. Теперь-то не спадёт, потому что и не налезет».

Посмотрев с утра расписание врачей местной поликлиники и не получив свободного талона на приём к хирургу, она отправилась на работу.

– А что с пальцем?

Юлия Васильева с громким стуком поставила на стол белый кожаный рюкзак.

– Да, упала вчера, – ответила Александра, словно говоря о буханке хлеба.

– Чего-о? – Подруга круто развернулась и плюхнулась на офисный стул на колёсиках, и тот чуть откатился назад под её весом. – Покажешь?

Бинт на пальце успел растрепаться, и всё равно пришлось бы перебинтовывать. Только сполз последний слой тонкой белёной ленты, как замершую в кабинете тишину разрезал свист Юлиного выдоха. У Александры от открывшегося вида задрожали коленки, и вздрогнули плечи. Палец почернел и сильнее распух, ноготь, вместо утреннего грязного сине-красного оттенка, приобрёл серо-фиолетовый цвет.

– А ты чего не в поликлинике-то?

– Талонов нет.

Юля с шумом начала рыться в сумке, а найдя телефон, ничего не говоря, начала набирать номер, отбивая длинным ногтем дробь.

– Ты что? – Александру замутило.

– Что-что… Надежде Викторовне звоню.

– Зачем?! – Девушка подскочила на кресле, вспыхнув от кончика носа до ушей и растянув дрожащую улыбку. Где-то глубоко внутри понимала, как глупо испытывать неловкость, когда тебе пытаются помочь, будто не достойна заботы, усложняя кому-то жизнь. Но если что-то подобное происходило не с ней, а с другими, то, конечно, она всегда готова была откликнуться.

– Надь, тут Сашка с переломанным пальцем руки. Говорит, что не может попасть к хирургу – талонов нет… – Юлия и Надежда Викторовна были давними подругами и вне работы общались на «ты». Надежда Тарасова и к Александре Юрасовой обращалась на «ты», имея на это право по старшинству – возрастному и должностному, но в обратную сторону такого Саша себе не позволяла. – Да-а… Видела бы – палец чёрный и распухший! Болит? – Юля метнула на коллегу испуганный и требовательный взгляд. – Ой, ну, конечно, болит, ещё как.

У Надежды Викторовны и мысли не возникло подождать свежего талона или отвезти сотрудника на приём после мероприятия, на который та начинала опаздывать. Поэтому через пятнадцать минут Юрасова зашла в холодный обклеенный голубым кафелем кабинет, а через тридцать минут делала рентген повреждённой кисти. Спустя ещё полчаса протянула врачу серо-зелёный снимок надломленной фаланги безымянного пальца.

Хирург, невысокий и белёсый пожилой мужчина с небольшим брюшком, обтянутым белым, на манжете заляпанным, халатом, почесал за ухом, вертя на свету снимок. Взяв распухшую кисть пациентки, тщательно нажимал на болевые точки, а потом, наклонив голову ухом, будто прислушиваясь, покрутил сломанный палец между двух своих, будто счищая с фундука шелуху. Не проронив ни слова, открыл выдвижную полку стола и достал остаток рулона медицинской клейкой ленты.

Саша озадаченно выгнула дугой правую бровь, наблюдая, как врач сначала пытается найти приклеенный конец ленты, а затем оторвать трудно поддающуюся плотную ткань.

– Вы что, хотите этим перемотать мой палец? – Спросила она и с сомнением кивнула на огрызок, на котором болтался тощий рулон.

– Да, – ответил хирург, не подняв на неё голову, и, без промедления сжав синюшный палец, приступил туго обтягивать лентой.

На втором обороте девушка тихо взвыла в кулак здоровой руки. Она уже вспотела, и под мышками стало неприятно холодно.

– Ничего-ничего, так надёжнее, лонгету-то поставить неудобно.

Задать вопрос, а сможет ли палец находиться в спокойствии за счёт тканевой защиты, Александра Георгиевна не сообразила – всё внимание в этот момент вращалось вокруг одуряющей боли и толчкообразной пульсации в фаланге. Казалось, что экзекуция длится уже больше получаса, но врач продолжал вертеть рулоном и сильнее с каждым оборотом сдавливал вспухший палец.

В довершении дела костолом не нашёл ничего более подходящего, как порвать зубами ленту, которая не поддалась ручной механике. У Александры искры полетели из глаз. Про существование ножниц вспомнила только, когда холодный ветер улицы обдал лицо.

«Ну что, как рука?» – Пришло сообщение от Алексея Вяземского.

«Как-как, – она всхлипнула и отёрла слёзы, прижав повреждённую руку к груди, записывая голосовое сообщение. – Плохо. Врач сказал появиться через две недели на осмотр. Ещё чего! Похоже, лучшего специалиста по перевязке, чем мама, в этом городе не найти».

Поглядев на кисть, решила не натягивать кожаную перчатку и вместо работы направилась сразу домой обедать и переодеться.

Около четырёх часов вечера Саша вернулась в Совет депутатов, взяла личный фотоаппарат Canon 550D и поднялась по холодной лестнице на четвёртый этаж, где проходили комиссии по безопасности, заседания законодательного органа и, как сегодня, встреча членов Молодёжного парламента.

Четвёртый этаж состоял из длинного зала и коридора, накрытый пластиковым полупрозрачным навесом, по которому били голыми ветками высокие деревья.

На входе в зал худой оператор Иван Анисимов устанавливал камеру на штатив.

– Добрый вечер, – улыбнулась Александра, прижимая фотоаппарат левой рукой к бедру, телефон оттягивал карман платья, туго обмотанного поясом той же ткани. – Я не совсем знаю, что должна тебе сказать по поводу съёмки…

– Ничего, я знаю. Елена Владимировна предупредила, что ты ещё плохо ориентируешься. Просто подумай, надо ли брать интервью у кого-нибудь, либо обойдёмся лайфами.

Десять разновозрастных ребят от восемнадцати до двадцати лет и один тридцатилетний, изгоев сидевший с краю «п»-образного стола, пришли подтвердить членство в рядах молодых парламентариев, вскормленных умудрёнными опытом депутатами города N. Как предупредили Юлия и Михаил, активисты, собрались по просьбе телевидения, а за год выдвинули только пару акций под шумок общегородских праздников – День города и День Победы.

– То есть… почти ничего для улучшения жизни молодёжи? – Озадаченно протянула Саша, отправляемая коллегами на это спланированное совещание. И она убедилась в этом в первые двадцать минут – вялые слова делегатов дёргались от стены к стене, как нерв в её перебинтованном пальце.

На улице зачернел вечер и полил холодный дождь, стуча по округлой крыше коридора. В вытянутом со скрипучими половицами зале, обшитом деревянными панелями, было душно, жарко и пыльно. Фотографировать с больной рукой оказалось неудобно, пришлось оттопыривать безымянный палец, но от неловких движений боль взрывалась вверх по руке и, когда Саша села на ряд у дальней стены послушать совещание, чувствовала приступ тошноты, поднимающейся пробкой по пищеводу.

– Так, надо собраться, надо что-то придумать, – призвал разговорившихся между собой коллег председатель парламента.

Его звали Илья Лапышев, и Саше, пока работала в газете, он был известен как спортивный активист, который чуть что писал сообщение ей как журналисту: «Соревнование по жиму лёжа там-то и во столько-то» или «Бежим полумарафон на праздник». А теперь этот крепкий высокий парень, издалека казавшийся надёжным и внушительным, пытался руководить Молодёжным парламентом, но, как объяснил вполголоса Михаил Пронин ей перед выходом, безрезультатно, судя по желанию старших депутатов закрыть коллектив до следующего переизбрания. Характер Ильи выдавал скошенный подбородок, шепелявый из-за неправильного прикуса говор и бегающий не волевой взгляд. В городских кругах Илья слыл как активный выдумщик на акции и мероприятия, которые продолжали действовать, только если ему удавалось переложить ответственность на других исполнителей.

Парень, лет двадцати восьми, в целом был неплохим, придерживался правила «не снимаемой улыбки», только временами вёл себя истерично. Однажды он подошёл к Александре извиниться. Стояло лето, Илью она на тот момент видела только издалека, и считала, малость, недалёким и неприятным типом, опять-таки из-за бегающего взволнованного взгляда из-под широких бровей.

– За что? – Недоумевающе спросила девушка. Илья подошёл на остановке, и от неожиданности она даже огляделась по сторонам. – Это вы мне говорите?

– Да, я на вас сильно накричал… Ой, или не на вас? – Осёкся парень и переступил с ноги на ногу. Неподалёку ожидали автобуса ещё несколько человек, Саша перевела на них взгляд, и даже покраснела от смущения.

– Нет, не на меня. – Хотелось прекратить незадавшийся разговор, отойти в сторонку, вдруг он не в себе.

Но Илья заулыбался, что ещё больше насторожило Сашу, и бросился шепеляво разъяснять:

– Я ж работал в фотосалоне, пришла девушка, похожая на вас, очень меня вывела из себя. Ну, я и ругнулся, мол, идите отсюда, неадекватная, – он засмеялся, и на этом их знакомство закончилось. Потом уже, через пару лет Александра брала у него интервью на каком-то соревновании, боясь, что он вспомнит о нелепом случае на остановке, но парень не подал виду.

– У меня есть идея, – полулежавший на стуле участник заседания с куцым хвостиком на затылке и выбритыми висками выпрямился. – А давайте устроим состязание по компьютерным играм?

– И? – Гнусавый и низкий голос подал заместитель председателя.

«О, да это же Евгений Большаков», – сощурила глаза Саша, чтобы лучше разглядеть больше смахивавшего на телохранителя, чем на водителя Главы города Виктора Чижова.

– Нас и так много, так хоть за приз играть будем, а не просто дома, – продолжил паренёк с хвостиком.

Александра, переведя на него взгляд, вопросительно подняла правую бровь: «И это представитель парламента?»

– Кто спонсировать будет?

Заместитель председателя с густой бородой и в очках выглядел солиднее многих присутствующих, казался старше своего возраста, хотя был одного года рождения с Александрой Юрасовой, и представлял собой идеал культуристов в натянутом на широкие плечи белом свитере.

– Ты хотел сказать, что продвигаешь идею подтянуть молодёжь в киберспорте? Чтобы пустая трата времени имела хотя бы какой-то материальный бонус? – Евгений запинался, делал паузы, но говорил серьёзно, временами морща, словно шмыгая, чуть искривлённый нос. – Найди спонсоров, иначе из какого кармана брать деньги на призы? И продумай рекламу и презентацию, которой сможешь заинтересовать предпринимателей.

Парень с хвостиком, чувствуя, что на него нацелена камера оператора, зарделся и, кивая головой как болванчик, поддакнул:

– Да, конечно, всё сделаю. Скоро напишу и отправлю вам.

Евгений Большаков мало жестикулировал, чаще держал руки сложенными на столе. К большему доверию Саши, на его безымянном пальце правой руки поблёскивало широкое золотое кольцо, а на левой – серебряное с надписью «Спаси и сохрани».

«Вот кого можно в председатели», – размышляла сотрудница пресс-службы, покачивая ногой. Но до следующего созыва ждать оставалось полтора года.

Ребята продолжали придумывать идеи, которые крошились как печенье, встречая вопросы о реализации. Журналистка отвлеклась на промозглую погоду за окном, зевнув в тыльную сторону руки.

– О! Мы можем призвать всех на уборку городской территории, – отозвалась брюнетка с гладкими длинными волосами и неестественно длинными загнутыми ресницами.

– Хорошая идея, – выпалил председатель, а потом сделал паузу. – Мы же так делали в прошлом году…

– А смысл? Субботник и так будет проводиться, – вставил замечание заместитель. – Ладно. Это хоть что-то. Тогда сделайте плакаты и напишите, чем ещё во время субботника может проявить себя Молодёжный парламент.

«А завтра ещё нужно придумать что-то вразумительное для репортажа, – Александра Георгиевна зевнула и поставила обе ноги на пол. Взяв телефон, быстро начала печатать в «Заметки»: – Юная сердцевина общества… м-м… молодой голос из толпы… ну да… о молодом поколении могут говорить только его представители…» Впервые предстояло выдумать несуществующие описания, чтобы, по заказу начальства, состряпать постный репортаж.

– Вань, – она подняла тяжёлые от дремоты глаза. – Сворачивай удочки, пойдём.

– Интервью брать не будем?

«Вообще, надо бы, но что с них взять?»

Девушка представила, что предстоит просидеть час в ожидании окончания совещания, но тут её окликнул Илья.

– Саш, вы уйти хотите?

– Думаю, мы набрали всё необходимое для репортажа. Разве только интервью не хватает.

– А! Так отлично. Сейчас.

Председатель уже встал, и за ним прошуршали сумками остальные члены собрания.

– Мы всё.

Оператор вопросительно переглянулся с корреспондентом, не скрывая радости. Глядя на его короткостриженые курчавые волосы, Александра задумывалась, как несправедливо, что у многих мужчин от природы такая роскошная шевелюра, а среди женщин, наоборот, чаще встречаются прямые и не всегда густые волосы.

Девушка поднялась со стула, ноги налились свинцом. «В этой духоте невозможно работать», – подумала она, доставая из тканевой чёрной сумки, запрятанной в кофре, беспроводной микрофон.

Илья Лапшев говорил спешно и всё повторял, что «парламент работает для молодёжи, сейчас по весне будет новый глоток воздуха, а впереди – грандиозные планы», и всё такое. Александра Юрасова делала вид, что слушает внимательно, но теряла нить его повествования время от времени. Она знала по опыту, что с людьми узкой специализации, как кардиологи, физики-ядерщики, или элитарного характера, как военнослужащие, индивидуальные предприниматели, нужно разговаривать на одном языке. Если человек в форме в разговоре ставит на вид личные качества и гендерную принадлежность, на это обязательно следует ориентироваться, но лишь после того, как вас приняли за сознательную и неглупую личность. В разговоре же с Ильёй требовалось только сохранять заинтересованный вид и в конце, прощаясь, улыбнуться, добавив: «Спасибо, вы сказали то, что нужно», тогда он уйдёт уверенный, что сказал всё и даже больше.

Только председатель скрылся за поворотом, и по лестничному маршу скоро застучали его ботинки, девушка с облегчением выдохнула.

– М-да. Вижу, что добавлять буду я – из воздуха.

Иван Анисимов сухо посмеялся и сказал, что это одна из скучнейших за последнее время съёмок.

К Сашиной радости, возвращаться обратно в кабинет нужно было только, чтобы оставить фототехнику. Придя домой, не включая свет, она прилегла на свой двухместный раскладной диван, накинув связанный недавно плед из нескольких цветов шерстяной пряжи. День оказался невыносимо долгим и эмоционально сложным. Рука ныла и пульсировала.

Вдруг с грохотом лязгнула входная дверь, а за ней со скрипом распахнулась дверь в комнату.

– А, ты здесь? Не заметила, – младшая сестра Алина прошла мимо в свою комнату и, не задвинув плотно дверь-купе, включила верхний свет, и тот резанул по привыкшим к темноте глазам.

– О-о… – Александра закрыла лицо рукой и, забывшись, небрежно дёрнула пальцем. – А-а! – Она втянула и зажала губы, вонзив в них зубы. – М-м…

– Что случилось? – Алинина голова высунулась из яркого проёма, раздвинув ещё шире пространство жёлтого света.

Старшая сестра скорчилась от усталости и внезапной боли.

– Яркий свет, а у меня, похоже, голова болит. Закрой плотнее.

Зависимость от неимения уединённого места, проживание в помещении без окон, но с двумя дверьми – удручала. Чтобы предоставить себе спокойствие, Саша обычно закрывалась на полчаса по вечерам в ванной комнате, садилась на обогреваемый пол и упиралась спиной в холодный кафель, что сделала и сейчас, нехотя откинув плед и тяжело прошагав через коридор прихожей.

В ванной комнате, размером с гостиную, можно было танцевать, не чувствуя стеснения в движениях. Для этого девушка просыпалась намного раньше всех, занималась зарядкой и посвящала время банным процедурам, не боясь задержать членов семьи перед работой или школой. Сейчас, подставив похолодевшие руки под горячий напор воды, хотелось поделиться, выговориться жениху, что устала от неимения возможности остаться наедине с собой, закутавшись в плед, но предугадывала, что Алексей не поймёт, или, ещё хуже, промолчит, оставив мысли при себе.

Миновала неделя. В воздухе зашевелились тёплые нотки, пробудившие певчих птиц. Всё острее пахло холодной оттаявшей водой, отдалённо и слабо потянуло кострами из собранной после зимы листвы.

Журналистка вышла из здания администрации на главную лестницу под синий прозрачный навес. Внизу, куря у чёрной железной урны, что-то обсуждали телекорреспондент Степан Григорьев и долговязый оператор Геннадий Дробышев, державший камеру на плече, как базуку. Саша сдержанно улыбнулась и принялась натягивать узкие мягкие перчатки.

Позади послышался глухой кашель, и руководитель администрации открыл дверь, разглаживая тыльной стороной руки пышные седые усы. Из расстёгнутого во́рота куртки виднелся полосатый чёрно-белый галстук.

На повестке клонившегося к закату дня значился очередной выезд на мусоросборные площадки. По региону прокатился общий рейд, суливший будущие изменения в законодательстве, поэтому в каждом населённом пункте первой задачей стояло выявление недочётов: замена испорченных баков и ограждения, изменение графика ежедневной очистки зашлакованных территорий. «Руку помощи» в работе сотрудников экологических служб протянули жители, упорно промахиваясь мимо урн и контейнеров. Лужи, чавкающая под ногами грязь, разбросанное содержимое мусорных мешков, которые, налетая, потрошили вороны и голуби. Противнее выглядели последние – грязные, серые, юркие и наглые «символы мира» важно расхаживали будто бы по своим законным владениям.

– Как мы видим, – Передовой обвёл взглядом неприбранную площадку, где горой, замешанная со снегом и очистками, лежала земля. Пётр Степанович Передовой умело позировал. Этого у него было не отнять. Для фотографа хуже нет представителя власти, который не следит за камерой, отворачивается, что-то жуёт или, ещё хлеще, грызёт ногти на каком-нибудь совещании.

– Та компания, – продолжал, руководитель, косясь на оператора. – Которая по договору по транспортировке мусора… она в полном объёме не выполняет свой фэ… функционал… – Он заговорился и развернулся на камеру, глотая со свистом воздух, словно читая по памяти. Дробышеву осталось только крутиться вокруг, чтобы вещающая голова в кадре находилась чуть правее от центра, а сцена – не выглядела нарочито постановочной.

На одном из мусорных участков надо было перейти через рытвину мягкой земляной площадки, и Александра, неловко на носочках ступая начищенными сапогами, силилась не провалиться в расширившиеся от дождя грязные ямы. Здоровой рукой держала фотоаппарат, а другой – балансировала, хватаясь за воздух.

И только собралась пружинистым движением перескочить лужу, как кто-то осторожно взял её за запястье. От неожиданности она испуганно кинула взгляд на перебинтованный палец.

«О, ужас, кусок бинта оттопырен», – и в страхе показаться не идеальной, едва не отдёрнула руку.

– Я помогу, – притянул её к себе Степан.

– Спасибо, – журналистка смущённо улыбнулась и сдула выбившуюся над бровью прядь волос. Но, чувствуя, как розовеют щёки, сделала вид, будто заметила что-то в дальнем углу площадки и подняла фотоаппарат сделать кадр.

Прессу ещё долго возили по шести самым отвратительным помойкам, какие только были в городе N. Такими в высшей степени безобразным им судьбой было уготовано выглядеть, несмотря на ежедневную уборку, пока сухая весна не коснётся земли.

На последней площадке в новом микрорайоне на ровном асфальте отходы не валялось, и на фоне порядка было решено взять заключительное интервью у руководителя администрации. Пристроившись слева от водружённой на вытянутый штатив камеры, Александра Юрасова задала два вопроса интервьюируемому.

– Собственно, вы видите, как обстоят дела. Очень плохо, – распалялся Пётр Передовой. Он не говорил, а активно проглатывал звуки, словно стеснялся их, и его усы-щётки комично шевелились. – Мусорные площадки в ужасном состоянии, люди разводят грязь. И попрошу заметить – наши же граждане!

Журналистка кивала, но изнутри закусила губу. «Так не пойдёт. Это вырезать. Надо что-то по делу».

Руководителю администрации необходимо было выговориться, рассуждала сотрудница пресс-службы, но предстояло перебить начальника, и, осознавая это всё чётче с каждым обвинительным словом Передового, она глубже тонула в собственном замешательстве и скованности, не решаясь подтолкнуть себя произнести требуемый вопрос.

Вдруг вклинился Степан Григорьев:

– А какой график уборки мусорных площадок?

Пётр Степанович перевёл взгляд на телекорреспондента, и тот приподнял микрофон.

Александра Георгиевна почувствовала, как наливается краской. «Почему я такой вопрос сразу не задала, а решила дать ему выговориться?» Оба эти хода привели бы к одному результату – Передовой отчеканил расписание уборок, количество мусорных машин, количество вывозимых за день кубов мусора – но её деликатный подход отнял несколько минут.

Во время интервью, который проводил Степан, с начальником коммунальной службы, она, поначалу украдкой, а потом, неприкрыто изучала сотрудника телевидения. Бо́льшую часть вопросов тот задавал, глядя мимо интервьюируемого, будто, по воздуху ловя бабочек, собирал слова для вопроса, но выслушивая ответ, буравил глазами интервьюируемого, сжимал челюсть, поигрывая желваками. И в позе с заложенной за спину рукой – казалось ей – выглядел увереннее в качестве корреспондента, несмотря даже на микрофон со смешным ворсистым набалдашником для ветрозащиты.

«Он только пришёл на это место, а так уверенно ведёт себя. И почему мне сейчас неловко?» – Саша, покусывая нижнюю губу изнутри, смотрела на свой умещавшийся в руке белый телефон и ковыряла ногтём металлический корпус. «Я веду себя как пишущий журналист, я люблю «покопаться» в человеке, – успокаивала она себя. – Да, телевидение требует резких, точных выпадов фехтовальщика. Просто это не моё. Я на своём месте – в Совете устраивает то, как я работаю. Просто я не такая цепкая, быстрая. Я… я размеренная, да».

Впервые за долгое время работы, она испытала малодушие, спроси её кто-нибудь сейчас, что чувствует, самым верным ответом оказалось бы: «Невнятно, как пирог, подгоревший снаружи и сырой внутри».