Читать книгу Всё сразу. Повести и рассказы - PaoloGilberto - Страница 14

– Александра Степановна! – остановил Максим бабШуру на пороге храма.

– Да, батюшка? – смущаясь и припоминая злые глаза иерея в доме Лёхи, чуть склонила голову она и поправила чистый новый платок. Максим угадал ход мыслей, улыбнулся и взял её за руку.

– Не переживайте Вы и не обижайтесь, я ж для Вашего благополучия и стараюсь. Враг под разными личинами скрывается, Вы не ходите в тот дом больше, договорились?

– Так ведь Лёнечка…

Максим нетерпеливо фыркнул.

– Наверняка у него это с психикой что-то! – он покрутил пальцем вокруг уха, – А то, что ухаживаете за убогим – это Вы, Александра Степановна, умница. Но больше ходить туда не нужно.

Он снова улыбнулся, но получилось как-то напряжённо и неестественно.

– А не пропадёт он там? – не заметила тревоги Максима бабШура.

– Так раньше ж не пропал. Всё в порядке будет. А за ним вообще, что ли некому приглядеть?

– Жена уехала от него. Неплохая Ленка баба, но сами понимаете, пьёт мужик, ничего не поделать.

– Так. И она где сейчас?

– Да в пятиэтажке на Революционной улице квартиру купила старую, там и живёт. Работает вроде на кондитерской фабрике, там же, недалеко.

– А встретиться как-то с ней можно?

– Конечно, можно. А Вам зачем, батюшка? – сжала тонкие губы бабШура.

– Поговорить хочу. Глядишь, спасём Лёху-то.

– Попробуйте. Но безнадёжное дело, думаю. А адрес спрошу у Варьки, она Лене кума вроде. Была. Позвоню Вам попозже тогда, хорошо?

– Спаси Бог, Александра Степановна, – Максим пожал ей обе руки и перекрестил.

Во дворе пятиэтажки негде было припарковаться. Дом строили ещё в те времена, когда на один подъезд была одна машина, а не так, как сейчас – по две на квартиру. Максим осторожно рулил между старых ВАЗов и думал, что нет ведь такой острой необходимости взять и купить это барахло, ведь наверняка же брали из принципа «Ага, Витька купил себе! И я себе куплю!». Особенно такие автомобилисты злили его на заправке: стоят по полчаса в очереди, чтобы залить бензина на триста рублей. Каждый раз ему хотелось подойти к очередному мужичку или пацану на «опущенной» десятке и спросить: «Ну неужели тебе нравится пять раз в неделю заправляться? Ну залей ты полный бак и катайся».

Наконец, он нашёл место у бордюра, переключил коробку на R и начал медленно сдавать, глядя на дисплей камеры заднего вида. Сзади истошно засигналила, заморгала фарами «шестёрка». Максим заглушил машину, вышел. Из «шестёрки», кряхтя, выбрался грузный дядька в клетчатой рубашке и с ходу попёр на Максима:

– Ты чо творишь, а? Ты мне чуть в бампер не заехал, если б я не посигналил, точно бы номер сорвал!

Максим глубоко вдохнул, чтобы успокоиться и медленно ответил:

– Не переживайте, у меня там камера стоит и я всё видел. Ничего бы не случилось.

Дядька сконфуженно заморгал глазами.

– Ну дык ты это… Осторожнее!

Максим кивнул и вошёл в подъезд. За спиной услышал злое:

– Камера у него… Хорошая машина. Бог дал, наверное.

Дверь открылась после первого звонка. Не успел Максим в полумраке рассмотреть женщину, как она охнула, увидев священника, прижала руку к груди и сдавленно всхлипнула:

– Всё? Всё? Отмучился, Лёнечка ты мой дорогой?

Он быстро шагнул внутрь.

– Елена Борисовна! Погодите, ничего с ним не случилось. Здравствуйте, я иерей Максим Палёнин.

– Как ничего не случилось? – она смущённо кашлянула, расправила халат и включила свет, – Проходите, Максим, на кухню, там поговорим, а то не прибрано в комнате у меня, я сейчас переоденусь, секундочку подождите.

Максим в два шага пересёк крошечную прихожую и сел за такой же крошечный стол на кухне. Осмотрелся. Ничего необычного: металлическая мойка, газовая плита с подржавевшими конфорками, тёмные шторы на окнах в деревянных рамах, неудобные табуреты, коричневые обои и такой же коричневый линолеум. Из картины двадцатилетней давности выбивался двухметровый красавец-холодильник и большой пластиковый электрочайник.

Через две минуты вошла хозяйка, успевшая переодеться в платье; нестарая ещё женщина, но какая-то слишком уж простая, такая же простая, как и её кухня. На вид ей можно было дать и сорок пять, и пятьдесят пять лет. Некрашеные волосы, никакой косметики. Она робко, словно это не Максим был у неё в гостях, а она сама, присела рядом с ним на второй табурет и выжидающе сцепила пальцы.

– Ну, здравствуйте ещё раз, Елена Борисовна! – улыбнулся Максим.

– Здравствуйте, – она внимательно смотрела ему в глаза.

– Вы почти угадали, я по поводу Вашего мужа пришёл.

– Бывшего, – быстро вставила Елена Борисовна.

– Конечно, бывшего, да.

– Там всё серьёзно? – она была очень напряжена.

– Нет, что Вы, – почему-то легко врал Максим, – Даже пить перестал! Месяц уже не пьёт, друзья его не ходят к нему, видимо, одумался.

– Да что Вы такое говорите? – вдруг улыбнулась Елена Борисовна, – Лёнька – и не пьёт? Да он, по-моему, только для этого и родился.

– Позавчера был у него. Ни одной пустой бутылки в доме. Никакого перегара. Ничего.

– Вы что пришли, батюшка? – она снова посерьёзнела.

– Ну как… Может, вам встретиться надо, поговорить? Если он завязал, значит, и семью можно восстановить! Это ведь очень Богоугодное дело, я Вам скажу, заберите его к себе! – вдохновенно выпалил Максим.

– Что-то не так тут, батюшка Максим, – она внимательно разглядывала его, – Что-то точно не так. Либо он начудил опять, либо… А вообще я Вам так скажу, – решительно продолжила Елена Борисовна, – Не верю я этому, не бывает бывших алкоголиков, курцов, гуляк всяких. Всё равно бес в них этот сидит, может, потише себя ведёт, но никуда не уходит.

Максим заметно напрягся.

– Что за бес?

– Да это я так, образно, – она глубоко вздохнула, – Может, чаю? У меня конфеты свежие есть. Они у меня всегда свежие.

Он кивнул.

Елена Борисовна, встала, обошла Максима, пошумев краном, долила воды и мягко нажала выключатель чайника.

– А всё-таки, – продолжил Максим, – Замечали Вы за ним странности какие-нибудь, необычное что-то?

– За Лёнькой-то?! Да ну! – она как-то светло расхохоталась, – Он же, как кума моя говорит: «Хер да душа – как у малыша!». Ой, простите, батюшка…

Максим еле сдержался, чтобы не рассмеяться.

– Это что значит?

– А то, что как ребёнок он. Никогда зла не делал никому. Всегда всё честно. Нигде ничего никогда не урвёт, не стащит. Бесхребетный и простой. Слишком даже простой. Поэтому водка его и сгубила, – она нахмурилась, видно, вспомнив что-то. Неожиданно щёлкнул чайник. Елена Борисовна вздрогнула и потянулась к шкафчику на стене.

– Вам, батюшка, чёрный или зелёный?

– А кофе нет?

– Нету, у меня его никто не пьёт, а гостей не бывает, не для кого хранить, – она, позвякивая чашками, быстро разлила чай, достала из холодильника большой пакет с конфетами, – Берите, очень вкусные!

– Да нет, простите, это ж шоколадные, а сейчас пост, я просто так попью, не обижайтесь!

– Хоть сахар возьмите.

– Давайте. Хотя, ладно, давайте и конфет тоже, только каких попроще.

Елена Борисовна придвинула Максиму жёлтый керамический бочонок с надписью «SALT» и высыпала перед ним горсть карамелек со странным названием «Рачки-Чудачки».

– Что я там Вам рассказывала? – она села за стол и стала шумно дуть в чашку.

– Про мужа. Что простой он. И всё такое.

– Ага, да. Простой и вот знаете… Как это сказать. Богобоязненный очень, в церковь часто ходил, причащался, исповедовался. И отец у него такой же был. Вроде бы и выпивал, но знаете, вот так, чтоб в канаве где-нибудь валялся – никогда такого не было. Где стройка или ремонт – он всегда поможет, стакан нальют ему, он и старается. Уже все устанут, а он знай себе тачку с раствором катит и улыбается. Хороший мужик был. И что характерно: когда умер, бабка моя пошла по улице, по соседям, на похороны денег собрать, Лёнька-то в армии был, а мать от них давно ушла. Ну так вот, люди кто по пятёрке, кто по десятке давал, Вы представляете? И это в то время! Оркестр даже ему заказали, столько насобирали. Любили все его. И Лёньку потом любили.

– А что у него с рукой, что случилось вообще? – Максим заворожённо слушал Елену Борисовну, ему всегда были интересны необычные судьбы.

– Ой, сложно там всё, – она покачала головой, – Он же на комбинате на прессе штамповочном работал. И, представляете, то ли зазевался, то ли так вышло… В общем, всадило ему по руке, и сразу всю кисть – в лепёшку. Ну, тут конечно все забегали, его сразу в медсанчасть отвезли, но дело понятное – ампутация. Как оформлять? Производственная травма. А у них мастером цеха тогда Ищеев был. Не знаете Ищеева? Редкостная гнида, хочу Вам сказать, прости Господи.

– Нет, не знаю, – пряча глаза, помотал головой Максим.

– И эта гнида… Простите, Ищеев, прямо в палате начал Лёньку подговаривать, скажи, мол, комиссии, что дома что-нибудь случилось, машина с домкрата во дворе упала, или ещё что. Денег предлагал. Как оказалось, у пресса должна быть какая-то там тройная защита, и такого случиться не могло. Вроде бы даже канадский пресс. Это по документам. А по факту пресс был старый, откуда его Ищеев выписал на комбинат, кто теперь узнает? Но Лёнька-то за справедливость всегда. Никто не спорит, и его вина была, что ротозей, но там началась ещё мутная история с журналами по технике безопасности. Если бы всё по правде разобрать, Ищеева бы с работы сразу выперли, а может, и дело бы завели. Но там связи, Вы ж понимаете…

Максим смущённо кивнул. Елена Борисовна, развернув уже пятую или шестую конфету, продолжила.

– Но и у нас тоже связи кое-какие были. У кумы любовник – председатель профкома комбината. И вот он как-то договорился с Ищеевым, что и тот остался без последствий, и Лёньке инвалидность быстро и тихо оформили. Даже протез из Германии заказали за сколько-то тыщ евро. Но он-то, когда запил, протез этот в реке утопил случайно. Эх, – махнула она рукой, – Сколько всего было, и не вспомнить…

– А что, до инвалидности он не пил? – удивился Максим.

– Почему же? Пил. Но не так. Может раз, ну два в неделю сядет с мужиками после работы. И всё. Это из-за Ульянки…

– Кто это? – Максим давно забыл про остывший чай.

– Дочка у нас была. Хорошенькая. Лёнька любил её очень. Игрался с ней, баловал. А тут к нам родственники с Украины приехали, и мы как-то прямо засиделись с ними, запили. Дня на три. Никогда такого не было. А Ульянка до этого температурила, хныкала, но у нас-то праздник, мы внимания не обращаем, – Елена Борисовна вдруг всхлипнула, – Так и было, прямо помню: мы за столом сидим, а она подходит, глаза закатила и Лёньку за штанину дёргает: «Папка, пап, голова болит очень, вы не пейте тут больше, давайте в больницу поедем». Лёнька ей: «Ты дочка, простыла, пойди, полежи, а завтра дядьГену с тётьКатей на поезд проводим, прогуляемся вечером, и всё пройдёт». Не прошло. Утром зашли к ней в комнату, а она, выгнувшись, лежит, окоченевшая уже.

Она не выдержала и заплакала. Максим осторожно взял её за руку.

– Упокой Господи душу рабы Твоей усопшей, – прошептал он и добавил громче: – Не плачьте Вы так, Елена Борисовна, у Бога все живы!

Она снова резко всхлипнула, посмотрела ему в глаза и прошептала:

– А Вы, Максим, детей своих хоронили, нет?

Вместо ответа Максим лишь сильнее сжал её руку. Елена Борисовна крепко зажмурилась. Две слезы быстро скатились по щекам. И всё.

– Врач так кричал на нас с Лёнькой потом. Суками обзывал и алкашами. Лёнька ему всё рассказал про ту пьянку. А на вскрытии у Ульянки нашли менингит. И если б привезли на день раньше, уже бы в седьмой класс пошла она в будущем году.

Елена Борисовна уронила голову на ладони. Потом, собравшись с духом, продолжила.

– Вот тогда и начался конец. И Лёнька в запой ушёл, и я вместе с ним. А бабы спиваются мгновенно, поверьте мне, мгновенно. Сразу превращаются в тварей каких-то. И если мужик-пьяница ещё хоть какое-то сочувствие у меня вызывает, то баб я бы душила своими руками, – она зло сжала кулаки.

– И как Вы выбрались? – тихо спросил Максим.

– А вот так. Сама. Встала и ушла от него. А он остался с овцой этой, Светкой, да Петькой картавым. И Костик с ними. Костик у Лёньки потом единственным близким существом и остался.

– Он у церкви с ними не попрошайничал, кажется, – задумался Максим, – Такого персонажа я не заметил, они всегда втроём приходили.

– Костик – это кот, батюшка, – улыбнулась Елена Борисовна, – Он с ним постоянно дома, приглядывает за Лёнькой.

– Не замечал я никакого кота ни разу.

– Да что уже об этом, мировой кот…

Она снова задумалась.

– Ну так вот, когда поняла я, что совсем пропаду, что смогла продать – продала, родители-пенсионеры помогли, добавили на эту вот квартирку, – она обвела вокруг себя рукой, – И с тех пор у меня дома ни грамма спиртного нет. Духи, и те не покупаю. На фабрике если в мою смену начинают конфеты с ликёром лить, беру отгул или подменяюсь, – она помолчала мгновение, – А ещё помню я, зачем Вы пришли. Не вернусь я туда, батюшка, ни к Лёньке, ни в ту пропасть. Это как в ад заглянуть. Не пробовали? – она лихорадочно облизывала сухие губы и сверлила Максима взглядом. Он не знал, куда прятать глаза, – Не вернусь, даже не просите, видеть его не хочу, хотя как… Хочу. Хочу, но боюсь до такой жути, что Вы себе не представляете. Знаю, что не будет как прежде, хоть любила его и люблю. Не отпустит его этот бес.

У Максима пробежали мурашки по спине, он ещё раз крепко сжал мягкую ладонь Елены Борисовны и поднялся.

– Понятно, – тихо сказал он, – Спасибо за чай, я пойду.

Максим уже закрывал за собой дверь подъезда, когда она догнала его и обняла.

– Батюшка, ты спаси его, прошу тебя, – горячо шептала Елена Борисовна, и слёзы капали ему на шею и воротник подрясника, – Если ты пришёл сюда, значит, совсем всё плохо, да?

– Успокойтесь, я постараюсь, – он аккуратно убирал её руки, представляя себе, как двусмысленно выглядит эта сцена со стороны, – И вообще, от чего мне его спасать? Это к врачу-наркологу надо!

Она отстранилась и мягко улыбнувшись, сказала:

– Не знаю я, как объяснить, но чувствую, что Лёнька мой в такой беде, ничего не знаю, а чувствую. Пообещай, Максим, что спасёшь его, прошу тебя, пообещай!

Максим то ли кивнул, то ли покачал головой – он и сам не понял, и бросился к машине, трясущимся пальцем тыча кнопку брелока.