Читать книгу Всё сразу. Повести и рассказы - PaoloGilberto - Страница 8

Выручил, как всегда, Костик. Очнулся Лёха от того, что кот шершавым языком лизал ему нос, и чихать захотелось нестерпимо. Лёха оглушительно прыснул и подскочил. Он лежал сразу за калиткой, которую даже не закрыл за собой, лежал на грязном, подтаявшем под ним снегу. «Какой хрен меня сюда занёс?» – хмуро подумал Лёха, а потом прижал к груди Костика и зарылся лицом в его густую шерсть. «Костян, спас меня опять, а? Не кот ты, а какой-то ангел-хранитель, что ли». Костик вдруг задёргался, отпрыгнул от Лёхи и зашипел.

– А ну, прекрати, Костик! Слышишь? Иди-ка сюда! – но кот в четыре огромных прыжка взобрался сначала с крыльца на сарайчик, а оттуда – на крышу.

Кряхтя, Лёха поднялся, глубоко вдохнул, но привычного студёного озноба не почувствовал. «Ишь, потеплело как на улице! – удивился он, – Сколько сейчас? Все градусов десять, что ли?». Он подошёл к оконной раме, отогнул на себя термометр в растрескавшейся стеклянной оправе. «Ну, точно, десять! Вот и весна, вот и слава …". Тело само дёрнулось влево, и Лёха с размаху ударил головой в перила. Отключился.

Включился. Уже дома, посреди комнаты, сидя на табурете. «Что это было? – с тревогой подумал Лёха. Так и до „дурки“ доиграюсь. Надо выпить, а то второй день тревоги эти.. Ну их». Но, как ни пытался, встать он не смог. Было ощущение, что сам он приклеен к табурету, а тот, в свою очередь, каждой ножкой накрепко приколочен к облупленному деревянному полу. Лёха испугался по-настоящему. Затаил дыхание. Покачался. Бесполезно. В тишине он вдруг услышал, как у ворот хлопнула дверь машины. И испугался ещё сильнее. «Что ж было-то, а? Не помню, нихрена не помню, может, это уже за мной приехали, а? Что было? Светка, ага. Петя. Сигаретами их угостил. Потом.. Потом Иван Павлович приехал. И… И?».

Ответы сами вошли в его дом.

Чуть не сорвав дверь с петель, замер на пороге Иван Павлович. Благодушное лицо искривила злоба, по щекам – пунцовые пятна. Не больше секунды оставался он на месте, кинулся к Лёхе, схватил его за грудки.

– Кто тебе сказал? А?

В Лёхе вновь что-то перевернулось, и он, как сам подумал, отключился. Это ему только казалось.

– Ты что, сука пропитая, оглох? Я спрашиваю: кто тебе сказал?

– Кто тебе сказал, – вдруг, раскинув руки, вскочил с табурета Лёха и запел совершеннейшим, красивым голосом – нота в ноту: – Кто тебе сказал, ну кто тебе сказал, кто придумал, что тебя я не люблю? Я каждый жест, каждый взгляд твой в душе бере..

Оглушительная оплеуха свалила его на пол. Идеально начищенная итальянская туфля с размаху въехала под рёбра, но, к изумлению Ивана Павловича, Лёха не застонал, а громко и ехидно захихикал.

– Иван Павлович, дорогой Вы мой человек! Сразу видно – член Церкви! Вот сразу! Как только Вы вошли, я почувствовал благодать. И бьёте-то Вы как! Ах, как бьёте, умница! Видите же, что у меня половина лица синяя, и бьёте в другую! И я терплю, не умножаю зла! Всё по заповедям, заметили, да?

Иван Павлович сначала растерялся, но всё-таки взял себя в руки.

– Ты что-то не понимаешь, видимо. Ты что устроил утром, а? Как ты узнал?

– Иван Павлович.. Ну Вы же взрослый человек, должны понимать, что всё, просто осознайте это, буквально ВСЁ, каждая мысль, движение, порыв.. Как бы Вам это объяснить.. В общем, всё, вашим языком выражаясь, записывается, фиксируется. И становится всеобщим достоянием. Пусть и в весьма узких кругах. Пока узких, – вдруг зловеще прошептал Лёха и поднялся с пола, прижав ладонь к окровавленному лицу.

Иван Павлович отшатнулся.

– А откуда я узнал, что Вы в детстве в бутылку с лимонадом, купленным вскладчину с ребятами, якобы случайно роняли изо рта жвачку, которую Вам отец привозил из-за границы, чтобы самому потом всё допить? А кто ж мне, дорогой Вы мой, и я подчёркиваю это слово – МОЙ человек поведал, какими грязностями, да ещё и с кем, Вы у деда в бане занимались, фантазёр Вы перверсивный? Ну и, в конце концов, неужели же это Ваша бывшая бухгалтерша Нина Владимировна прислала мне письмо, в котором жаловалась на то, что Вы, любитель и тех, и этих, отказываетесь платить алименты и признавать своего сына?

Иван Павлович не верил своим ушам.

– Ты.. Ты.. Да только попробуй.. Откуда.. Я убью тебя, понял? – угрожающе навис он над Лёхой, но тот только расхохотался.

– Убийца! Ха! Ты сам попробуй хотя бы до лета протяни. Это ж не у меня тромб в ноге. И не у меня он может оторваться в любую секунду, чтобы потом притормозить в лёгочной артерии, – Лёха запрокинул голову и захохотал ещё громче.

– Замолчи! Замолчи, сейчас же! Откуда ты всё знаешь? Что тебе надо? Денег тебе дать? – Иван Павлович перепугался по-настоящему.

– В жопу себе их засунь, – холодно выронил Лёха, резко перестав смеяться, – Поглубже. А лучше потрать побыстрее. Успей до лета, помнишь? Тромбу деньги не предлагай. Он не возьмёт, – снова расхохотался Лёха, а потом неожиданно приблизил избитое лицо с немигающими глазами к Ивану Павловичу и тихо-тихо выдохнул: – Не прощаюсь с Вами.

Иван Павлович прикрыл рот рукой, всхлипнул и попятился к двери.

– Всего хорошего, не прощаюсь, Иван Павлович, – повторил Лёха и снова захохотал. Он начал кружить по комнате, и что-то громко кричать. Метался от стены к стене, выл, а потом вдруг резко остановился.

«Это что опять было? – у Лёхи мелко-мелко затряслась челюсть, – Кто приходил, что случилось, что со мной?». Он медленно подошёл к столу, и, не зная, что делать, взял колбасу, оставленную Виктором и Дашей, откусил кусок и стал меланхолично жевать. В дверь поскрёб Костик.

– Вернулся, бродяга? Иди, колбаской угощу, – впустил кота в дом Лёха, рукой оторвал ещё кусок и протянул Костику. Но тот почему-то отпрыгнул и вжался в угол.

– Костик, да ты что, брат, кс-кс, иди сюда! Когда ещё сырокопчёной поедим? – но кот зашипел и начал утробно подвывать. Лёха присел перед ним и протянул руку с колбасой к кошачьей морде. И тут произошло невероятное: Костик подпрыгнул и вцепился когтями в Лёхино лицо. И Лёху снова замутило. Схватив кота за загривок, он с остервенением, не обращая внимания на то, что когти оставляли глубокие борозды на щеках и лбу, отдёрнул его, размахнулся и метнул в стену с такой силой, что облаком взметнулась побелка. Внутри Костика что-то громко хрустнуло, он закричал почти по-человечески, боком побежал по комнате, а когда упёрся в печку, упал и начал крутиться на месте. Лёха выскочил за дверь, наощупь ухватил топор, который всегда держал в коридорчике, вернулся и начал крушить убогую мебель в доме. Разбил бабкины иконы, кровать, окна, искромсал табуреты. Щепки, пыль, стёкла – облако мусора окутало Лёху, но и этого ему показалось мало.

Скинув ботинки, он сел на пол и, страшно рыча, закатал штанину. Примерился лезвием топора к щуплой бледной голени с редкими волосами, глубоко вдохнул и рубанул, что было сил. Визжа и смеясь одновременно, в три удара он оставил от ноги уродливый обрубок, из которого кость торчала белым блестящим грифелем, а потом вскочил и, подпрыгивая на здоровой ноге, как будто безобразным циркулем с кровавым карандашом, принялся вычерчивать круги. В кругах он рисовал странные знаки, непонятные буквы, и всё это время торжествующе кричал. Кричал, пока не поскользнулся в луже крови и не упал в груду обломков, оставшихся от стола. Упал неудачно – напоролся на квадратную ножку, которая пронзила его, как булавка жука. Теряя сознание, он зарыдал; зарыдал громко, пронзительно. И проснулся.