Читать книгу Пятикнижие - Павел Николаевич Бурдунин - Страница 12

Нужно немного передохнуть. Опять пересохло в горле. Эй, Бьерн, выстави – ка мне еще две порции виски. Конечно твое виски – ужасная дрянь, но ведь у тебя больше ничего нет. Почему эти рожи за соседними столами опять на меня уставились? Я хочу остаться один и не позволю никому лезть с разговорами. А, они не понимают языка – проклятые иностранцы. Да им и не надо понимать. Главное, чтобы Бьерн все понял. Ты – парень понятливый, и я вижу, ты уже несешь мне мою выпивку. Спасибо. Смотри, какая за окнами темень. Ни черта не видно, только длинный маяк выплевывает в море куски мутного желтого цвета. Поменяй свечу, старина, видишь, она совсем оплыла, и вали отсюда. Ну что – ж, продолжим…

Несколько дней мы с Надеждой не выходили из дома. Если первое время нас еще тянуло на улицу, к людям, то потом это желание прошло. Долгими часами мы смотрели телевизор, на толпы народа крушившего символику старого режима, арестованных членов хунты с опущенными как у провинившихся школьников головами, на сияющих радостью победителей. Даже похороны погибших стали, каким – то праздничным мероприятием, подчеркивающим рубеж между темным прошлым и светлым будущим, на котором пали защитники белого здания. Казалось, радовались все, в том числе и те, кто сочувственно относился к хунте. Все было похоже на огромный вихрь, в центре которого был Он – наш кумир. Мы все еще верили Ему. Во всей этой нереальности происходящего, казалось, Он один знал, что делать. Быстро создавалось очень многое, и в итоге Он взял бразды правления в свои руки так, что стало ясно, что Он их больше не отдаст никому. Я и Надежда ощущали свою связь со всем этим – и через пролитую на улицах кровь, и главное – через страх перед будущим. Да, именно страх, потому что тревога первых дней быстро перерастала в ужас перед грядущим, и теперь только Он мог действительно, на что – либо повлиять.

События же шли все с нарастающей скоростью. Как заметила Надежда, после того как счистили мишуру старого, мы стали резать живую плоть. В финале дешевой оперетки с массовкой и хором, приговоренного по ходу пьесы к смерти актера казнили по настоящему. Камень за камнем вместе с ненавистным старым режимом рушилась страна, наша Родина – целый континент, пропитанный потом и кровью многих поколений моих предков. Молодцы в синих шароварах смеялись, поносили и убивали ее, а сотни моих соплеменников вторили им. Миллионы людей были согнаны с тех мест, где они родились. Десятки миллионов, никуда не уезжая, оказались за пределами своей Отчизны. Это была вакханалия абсурда. Мы не верили тому, что произошло и ждали, если не взрыва народного возмущения (цену этому народу мы прекрасно понимали), то грозного рыка нашего вождя, удара Его мощного кулака, заставившего притихнуть взбесившихся в националистической истерии шавок. Но мы не услышали даже писка, и тогда мы поняли, что все это было Ему нужно для того чтобы сохранить свою власть. Страна гибла, и через несколько месяцев Он нанес ей последний удар.

После того как это случилось ни я, ни Надежда не могли больше оставаться в нашем городе. Мы чувствовали свою вину за то, что произошло. Оправдывать себя стало уже не возможно, и бессильные что – либо исправить, мы должны были уехать. Когда мы покидали страну, я сказал Надежде, что уезжаю отсюда навсегда. Она же ответила, что я слишком все это ненавижу, и поэтому обязательно вернусь, когда представится случай отомстить. Она оказалась права.

Два года мы прожили в маленьком городке на берегу моря. Небольшая дощатая хибара, нанятая мною у одинокой старухи, стояла почти на краю высокого обрывистого склона, подмываемого солеными волнами. Во время сильного шторма их мелкие брызги долетали до нас, покрывая обращенную к морю стену и окно соляной пылью. Два небольших кипариса и несколько можжевеловых кустов осыпали нас запахом хвои и почти скрывали наш домик от посторонних глаз. Мы были одни и принадлежали только самим себе. Потребности общаться с кем – либо у нас не было, не считая необходимости, время от времени, зарабатывать деньги. Летом это было довольно просто: мы продавали туристам собранные нами красивые разноцветные камни, покрываемые лаком ракушки и кусочки древесины ценных сортов деревьев. Иногда у нас покупали, нарисованные Надеждой пейзажи, с удивительными, никогда не существовавшими видами моря и гор. Тяжелее было зимой, когда туристов уже не было, и возникала необходимость хоть как – то обогреть наше жилище. Обычно на это время я устраивался разделывать рыбу в расположенное неподалеку рыболовецкое хозяйство. Это был очень тяжелый и неприятный труд, но он давал нам небольшие деньги, чтобы оплачивать. Кроме того, я мог приносить домой рыбу, которая была тогда нашей основной пищей.

Каждый вечер, невзирая на погоду и время года, Надежда и я выходили гулять на берег моря. Мы мало разговаривали друг с другом, лишь вслушивались в шум прибоя, скрежет песка под нашими ногами, всматривались в подкрадывающиеся к нам темные волны. Возвращаясь с прогулки, мы обычно ложились в постель и любили друг друга. Часто рассказывали вслух, какие – ни будь придуманные истории так, чтобы, останавливаясь на самом интересном месте, другой мог продолжить рассказ так, как он бы того хотел. Чтобы заполнить время, мы сочиняли различные игры, в которые могли играть только вдвоем. Но большую часть времени проводили за книгами. На них мы тратили большую часть остававшихся у нас денег.

С родными, ни я, ни Надежда почти не общались. Так сложилось, что мне некому было писать – там, дома, меня не то чтобы никто не ждал, но просто я бы никогда не смог объяснить, почему я живу здесь. То же чувство испытывала и Надежда. Она, хотя и писала письма, но никогда не указывала на них нашего адреса. Да и то, что она писала, сводилось лишь к без конца повторяющимся фразам о том, что ей очень хорошо и ничего не нужно. В общем, так оно и было. И я не знаю, сколько бы еще времени мы прожили там, если бы не произошли те страшные события.

В один из дней, ближе к вечеру, когда мы собрались на прогулку, пришла наша хозяйка, и, всплеснув руками, о чем – то быстро затараторила. Из ее слов можно было понять только то, что там, в нашем городе, произошло что – то совсем невероятное. Только после расспросов нам удалось узнать, что Его – нашего врага, с соблюдением всех необходимых юридических формальностей сместили с должности. Подробности мы узнали, после того как впервые за два года посмотрели по телевизору программу последних новостей. Разумеется, Президент не захотел уйти: слишком высоким был к нему счет со стороны миллионов людей, чьими судьбами была оплачена Его жажда власти. Предстояла борьба, и я считал, что был готов к ней. Решение вернуться было принято тот час же. Сборы также не были долгими, и мы выехали поездом в тот же день поздно вечером. Я немного опасался неприятностей при пересечении границы, но, слава Богу, все обошлось. Главное, что мой пистолет, который я выменял на две бутылки водки у подгулявшего моряка, был со мной. Теперь наше возвращение, наконец – то, имело смысл. Через день, утром, мы уже были в городе.