Читать книгу Пятикнижие - Павел Николаевич Бурдунин - Страница 3

Иерусалим. Вечер. В пахнущей цветами прохладе одичавшего сада собралось несколько людей. Нас пригласил человек, которого мы называли Учителем. Это был высокий галилеянин с бледным худым лицом и большими печальными глазами. На нем была длинная подпоясанная шерстяная рубаха без рукавов, поверх – накидка, украшенная на углах кистями. Он сидел, чуть сгорбившись за столом, и молчал. Его пальцы нервно перебирали нитку речного жемчуга, который время от времени подрагивал на синей скатерти стола.

Мне было очень жаль его. Я долго ходил с ним по его Родине, наблюдал за ним. Он хотел добра всем людям, но сам был лишь одним из них. Он желал изменить мир, но не знал о нем почти ничего. Он хотел спасти души своих заблудших соплеменников, но не ощущал до конца своей собственной. Но больше всего на свете он хотел узреть Бога. Он верил, что является его мессией, и отчасти я был виноват в этом. Я помогал ему творить чудеса, с тем, чтобы слава его и его слово захватило людей, вырвало их из объятий скотства, помогло хотя бы некоторым из них увидеть Истину. И многие пошли за ним. Смешно, но большинство видели в нем нового иудейского царя, который окажет им неисчислимые милости, когда с их помощью добьется своего трона. Сам же он, уверовав в свои силы, хотя и говорил о своем царствовании лишь в Царстве Божьем, не слишком рьяно разубеждал их в обратном. И он добился того, что многие возненавидели его. Они боялись его несуществующей чудесной силы и власти над людьми. И настал день, когда все увидели, что число ненавидящих его стало гораздо больше числа любивших. И я сказал ему об этом.

Он очень устал. Обида источила его силы, сделала недоверчивым и подозрительным даже в отношении оставшихся ему близкими людей. Он не поверил мне, потому что не хотел признаться себе в том, что уже сказал людям все, что мог, и что он не будет больше услышан ни кем, в то время когда главного так и не было им сказано. Он стал бояться меня. Он чувствовал, что я видел его душу насквозь, и я часто ловил его взгляд, таивший в себе ужас и ненависть.

Мы все были возле него, но он был один. Точнее, нас было двое – я и он. Но меня он боялся, а остальных презирал. Я знал, что пройдет еще немного времени, и ненавидящие, подстрекаемые его врагами, убьют его. Но я не хотел спасать этого человека, дарить ему то, что понял такой страшной для себя ценой. Мог ли я помочь ему? Чем? Продлить его дни до бесконечности? Нет. Душа его трижды умрет за то время, а непрозревшее тело и без того мертво, о чем он и сам всегда любил повторять. Но и просто уйти я тоже не мог. Какой тогда мог быть прок от того, что я приходил в этот мир? Я думал о нем, а он в это время смотрел на меня своими невидящими глазами и медленно, выговаривая каждое слово, подводил черту под уже ненужной ему жизнью.

– Один из Вас предаст меня, – сказал он. – И я скоро покину этот мир. Помните обо мне, вкушайте тело мое и пейте кровь мою. И я буду пребывать среди Вас. Слово мое вы разнесете по всему миру, и тот, кто будет веровать в меня – спасется. Бог примет Вас, и будете Вы иметь жизнь вечную.

Он замолчал и перевел дыхание. Я тогда подумал, что верой в себя он хотел очистить "всех" от ненужного, всего того, что он называл грешным и спасти их от смерти. И чтобы ему поверили, он хотел сам пройти этот путь. Я понял, что он готовил себя, укреплял свои силы верой в некто пославшего его. Но Бог был в нем, а он был Богом. Он не знал своей настоящей силы и хотел пройти к бессмертию через страдания собственного тела. Он боялся смерти, и не верил в нее. Надеялся, что она не существует, но в душе своей уже смирился с нею.

Раздался шум. Все, за исключением меня, стали просить его назвать имя предателя. Он улыбнулся, и сказал самому близкому своему ученику, что это будет он. И многие со страхом смотрели на него, когда тот бледный от волнения, и отвисшей от обиды губой говорил о любви к нему. Они не поняли Учителя, а он хотел сказать, что предадут его именно любящие, но так и не прозревшие. Предадут слово его, дело и саму его жизнь. Он был прав, я знал это и поэтому встал и поцеловал его…

Я вышел в сад. Темнота навалилась на меня, сдавила глаза.

– Ты хочешь бессмертия, и смертью своей мечтаешь очистить себя и людей, – думал я. – Но ведь сам ты – не прозрел. Ты ищешь, ты сомневаешься. И в смертный час свой будешь тщетно призывать к себе БОГА. Чем тогда ты сможешь помочь другим? Ты умрешь от их рук, и верующие в тебя похоронят твое тело, и будут оплакивать как простого смертного. Они не поймут ничего, станут рассказывать о тебе потомкам, и жизнь твоя обрастет небылицами. Многие забудут, и немногие будут знать тебя. И в их сознании ты станешь лишь одним из тех, кто когда – то проповедовал на их свете.