Читать книгу Фрейд - Питер Гай - Страница 13

Книга Фрейда «Толкование сновидений» рассказывает не только о снах. Это автобиография, одновременно откровенная и осторожная, дразнящая не только тем, что открывает, но и тем, о чем умалчивает. Даже первое издание, более краткое, чем последующие, содержит обзор фундаментальных идей психоанализа – эдипов комплекс, механизм подавления, борьба между желанием и защитой, а также богатый материал, почерпнутый из историй болезни. Кроме того, книга дает яркие зарисовки медицинского сообщества Вены с характерным соперничеством и погоней за статусом и зараженной антисемитизмом атмосферы австрийского общества после нескольких десятилетий либерализма. Открывается работа обширным обзором литературы о сновидениях, а в седьмой главе – очень сложной – излагается всеобъемлющая теория психических процессов. Другими словами, жанр главного труда Фрейда точно определить невозможно.

Аргументация книги – это образец ясности, хотя сам автор, внимательно следивший за литературным стилем, высказывал сомнения относительно своей манеры изложения. В предисловии ко второму изданию «Толкования сновидений» Фрейд признает, что это трудная для прочтения книга. В процессе работы его мнение менялось. «Я глубоко увлечен книгой о снах и пишу ее без труда», – сообщил он Флиссу в начале февраля 1898 года, а по прошествии нескольких недель написал, что работа о снах, из которой готовы уже несколько глав, кажется ему многообещающей, однако в мае называл главу, которую в то время читал Флисс, стилистически все еще довольно грубой – «…в некоторых местах плохо», то есть безжизненно изложенной.

По мере приближения публикации «Толкования сновидений» сомнения Фрейда не исчезали. Работа доставляла ему «огромные мучения», и он боялся, что в книге это проявится, даже несмотря на то, что сам материал снов неоспорим. «Что мне не нравится, – заметил он в сентябре 1899 года, когда вычитывал гранки, – так это стиль, который совершенно не способен найти благородное, простое выражение и скатывается до игривой и образной многоречивости». Свое разочарование Фрейд выразил в шутке, позаимствованной из немецкого сатирического еженедельника Simplicissimus, который он регулярно и с удовольствием читал: «Разговор двух военных. «Ну, приятель, ты теперь помолвлен. Должно быть, невеста очаровательна, красива, умна и грациозна?» – «Дело вкуса. Лично мне не нравится». Именно в такой ситуации я теперь пребываю». Преследуемый своим «сильным чувством формы», своим «отношением к красоте как форме совершенства», он опасался: «…сложные предложения моей книги о снах, неуклюжие и туманные, серьезно оскорбляют внутренний идеал», и сетовал на несовершенство материала.

Он на самом деле очень волновался. Загадочный эпиграф из седьмой книги «Энеиды» Вергилия, который Фрейд выбрал после того, как позволил Флиссу наложить вето на «сентиментальные» строки Гёте, тонко намекает, что он нервничал и был готов рассердиться. Собственная интерпретация им фразы Flectere si nequeo Superos, Acheronta movebo[61] была достаточно прямолинейной: строка кратко формулирует его основной тезис, что желания, отвергаемые «высшими властями психики», находят убежище «в подземном мире сознания (подсознании)», чтобы добиться своей цели[62]. Однако резкий тон этих слов, сказанных разгневанной Юноной после того, как другие боги Олимпа отказались удовлетворить ее желание, намекает на нечто большее. Этот тон как нельзя лучше соответствует настроению Фрейда. В сентябре 1899 года, читая гранки, он предсказывал Флиссу яростный протест, настоящую грозу по поводу «чепухи и глупости», которые сам же и написал: «Тогда мне действительно достанется от них!» Книга о сновидениях оставила высшие силы Вены – медицинские и административные – равнодушными. Лишенные воображения ученые и клиницисты, которые называли идеи Фрейда волшебными сказками, и ограниченные бюрократы, отказывавшие ему в профессорском звании, не могли быть обращены в его веру. Но это не имело значения: он все равно поднял против них силы ада.

Недовольство Фрейда своей манерой изложения было таким же неоправданным, как и ожидание грозы. Он – как это часто случалось – снова оказался не самым справедливым судьей своей работы. Не подлежит сомнению, что архитектура книги явно растянутая, а структура довольно рыхлая из-за обилия материала, добавлявшегося в каждом новом издании. В первых четырех главах Фрейд довольно быстро излагает свою теорию сновидений, отвлекаясь только на примеры и их толкование, но затем темп замедляется. Автор уже позволяет себе роскошь многословия, подробно излагая разновидности сновидений и прослеживая их путь от непосредственного появления до отдаленных причин. Шестая глава, посвященная «работе сновидения», в последующих изданиях была дополнена и по объему стала почти такой же, как первые пять глав. Заключительная, седьмая глава – знаменитая «философская» – получилась строгой, в высшей степени специальной. И при всем этом цельность изложения и элегантность доказательств остаются непревзойденными.

Фрейд искусно использовал стилистическую тактику для передачи своих идей: примеры сновидений усиливают аргументацию, предвосхищение возражений разоружает критиков, а разговорная манера и литературные аллюзии облегчают задачу читателям. Он свободно цитировал Софокла и Шекспира, Гёте и Гейне, Моцарта и Оффенбаха, а также популярные песни. Его собственная удачная метафора превращает «Толкование сновидений» из архитектурного сооружения в экскурсию с гидом: «В результате возникла фантазия о прогулке. Сначала темный лес авторов (которые не видят деревьев), где нет перспектив и легко заблудиться. Потом узкая ложбина, по которой я веду читателя, – мой пример сновидения с его особенностями, деталями, нескромностями, плохими шутками, а затем вдруг возвышенность, красивый вид и запрос: «Пожалуйста, куда изволите пойти?» Несмотря на жалобы по поводу «разбитых поверхностей» текста и все свои сомнения, Фрейд приглашал читателей довериться ему как гиду.

«Толкование сновидений» он начинает дерзкой демонстрацией уверенности: «На последующих страницах я постараюсь привести доказательство того, что имеется психологическая техника, позволяющая толковать сновидения, и что при использовании этого метода любое сновидение предстает полным смысла психическим образованием, которое в надлежащем месте может быть включено в душевную деятельность в состоянии бодрствования». Фрейд не только утверждал, что сновидения имеют смысл, поддающийся толкованию, но и настаивал на том, что интерпретация возможна лишь при условии следования по начертанному им пути. Он предупреждал читателей, что собирается сделать важные заявления.

Фрейд подчеркивал эти заявления тем, что терпеливо и тщательно сделал обзор литературы о сновидениях: философские трактаты и монографии по психологии, древние и современные. В феврале 1898 года, приступив к скучной работе по изучению трудов своих предшественников, посвященных сновидениям, он с горечью жаловался Флиссу на эту обязательную, но внушающую страх обязанность: «Как жаль, что мне тоже приходится все это читать! Литературы немного, но она уже вызывает у меня сильное отвращение». Библиографическое исследование он считал ужасным наказанием. Более того, по прошествии нескольких месяцев Зигмунд Фрейд обнаружил, что прочитать предстоит гораздо больше, чем ему представлялось. В августе 1988 года, когда часть книги уже была в печати, он все еще жаловался. Тем не менее Фрейд понимал, что вводная глава является щитом для остальных, и не пожелал вручать «ученым» – он презрительно заключил это слово в кавычки – «топор для убийства бедной книги». В этой главе прогулка по темному лесу авторов служила для демонстрации необыкновенной бедности существующих теорий снов. Для каждого тезиса, сетовал Фрейд, можно найти опровержение. При этом труды некоторых исследователей он оценил высоко. Немецкий ученый Ф.В. Хильдебрандт описал основы «работы сновидения» в своей книге «Сон и его использование в жизни», опубликованной в 1875 году; французский архивист, этнограф и историк магии Альфред Мори выполнил несколько блестящих экспериментов, о которых сообщил в вышедшем в 1878-м труде «Сон и сновидение»; многословный, но наделенный богатым воображением профессор философии Карл Альберт Шернер, основные интересы которого лежали в области эстетики, заинтересовался значением символов и опубликовал свои находки в монографии «Жизнь снов», увидевшей свет в 1861-м. Фрейд благородно признавал, что эти и другие авторы сумели почувствовать истину. Но никто не осознал ее до конца. Значит, необходимо все начать сначала.

Именно поэтому вторая глава, в которой Фрейд приступил к изложению метода толкования сновидений, снабжена примером сна – сна об инъекции Ирме. Однако прежде чем подробно описывать метод, автор с некоторым озорством объявил о сходстве своих открытий с народными суевериями. В конце концов, все современные исследователи, за исключением неудобочитаемого Шернера, считали сны недостойными серьезной интерпретации; такого рода толкование оставлялось «мнению обычных людей», необразованным массам, которые смутно догадывались, что сны представляют собой вполне читаемые послания.

Действительно послания, соглашался Фрейд, но не те, которых ждет публика. Они не раскрывают свой смысл обычному методу, когда каждой детали сновидения приписывается единственное, строго определенное символическое значение или когда сон воспринимается как тайнопись, которая должна быть расшифрована при помощи простого ключа. Фрейд решительно объявляет о непригодности обоих популярных методов толкования сновидения. Вместо них он рекомендует катарсический метод Брейера, модифицированный и усовершенствованный собственной практикой: пациент должен насладиться свободной ассоциацией, отказаться от привычной рациональной критики мысленных блужданий (воспринятых мыслительных образований), признать свой сон тем, чем он является на самом деле, – симптомом. Рассматривая каждый элемент сна по отдельности (как в старом методе расшифровки, таким образом применяемом для научных целей) и используя его как исходный пункт для свободной ассоциации, пациент или его психоаналитик в конечном счете раскроют смысл сновидения. Фрейд утверждал, что при помощи этого метода истолковал больше 100 снов, своих и чужих, и вывел один общий закон: «Сновидение есть исполнение желания».

Эта формулировка немедленно вызывает вопрос, который Фрейд обсуждает в самой короткой главе книги. Исполнение желания – универсальная закономерность сновидений или просто подходящее толкование сна об инъекции Ирме? Предлагая обширный перечень примеров, он настаивает, что это, несмотря на свидетельства об обратном, справедливо для всех сновидений. Каждое кажущееся исключение из этого правила при подробном рассмотрении оказывалось очередным подтверждением. Все они были небольшими вариациями простой темы[63].

Один из первых снов, подсказавших Фрейду этот закон, предшествовал сну об инъекции Ирме, опередив его почти на пять месяцев. Этот любопытный и довольно простой «связанный с инертностью» сон – Bequemlichkeitstraum – приснился молодому интеллигентному врачу, который в действительности был племянником Брейера. Скрытый в «Толковании сновидений» под именем Пепи, он предстает человеком, который любит поспать. Однажды утром, когда хозяйка квартиры пытается разбудить его, окликая через открытую дверь, Пепи снится, что он уже находится в больнице и поэтому вставать не нужно. Он поворачивается на другой бок и продолжает спать. Фрейд предвидел возражения, что во многих снах нет никаких признаков исполнения желания. Они могут отражать или вызывать тревогу, а также развиваться по нейтральному, абсолютно лишенному эмоций сценарию. Почему такие неприятные или нейтральные сны следует считать примерами исполнения желаний? И почему им нужно скрывать свой смысл? «В научной работе, – отмечает Фрейд, – когда решить проблему сразу не удается, зачастую бывает полезно привлечь вторую проблему, подобно тому как два ореха проще расколоть друг о друга, чем каждый из них по отдельности». Причина заключается в искажении, которое является важным ключом к той работе, которую неосознанно выполняет человек во сне.

В качестве подготовки к объяснению искажения Фрейд проводит границу между явным и скрытым содержанием сновидений. Первое представляет собой то, что человек видит во сне и более или менее отчетливо вспоминает, когда проснется. Второе, скрытое содержание, глубоко запрятано. Если оно и проявляется, то в крайне завуалированной форме и требует расшифровки. Исключение составляют сны детей, которые парадоксальным образом сочетают простоту и информативность: «Сновидения маленьких детей часто представляют собой простодушные исполнения желаний» – и поэтому «не задают никаких загадок», однако «бесценны для доказательства того, что сновидение, по своей сути, означает исполнение желания». В подобных сновидениях запрещенная конфета оказывается съеденной, а обещанная прогулка уже совершенной. Они практически не требуют толкования. В качестве примера Фрейд приводит сны своих маленьких сыновей и дочерей; в одном случае Анна, будущий психоаналитик, даже названа по имени. Однажды утром у девочки, которой было 19 месяцев, началась рвота, после чего ее весь день не кормили. Следующей ночью родители услышали, как она возбужденно вскрикивает во сне и называет себя, как делала каждый раз, когда хотела выразить вступление во владение: «Анна Ф(р)ейд, земляника, клубника, яи(ч)ница, каша». «Список блюд, – отметил Фрейд, – охватывал, наверное, все, что казалось ей самой желанной едой».

Однако у взрослых лицемерие становится второй натурой: вежливость в повседневной жизни и цензура в прессе – вот примеры, которым следуют люди во сне, когда скрывают свои желания за внешне невинными и практически непроницаемыми масками. Другими словами, явное содержание сновидения – это то, чему внутренний цензор разрешает всплыть на поверхность сознания: «То есть мы можем предположить, что создателями образов сновидения являются две психические силы (течения, системы) индивида, из которых одна формирует выраженное с помощью сна желание, тогда как другая осуществляет цензуру и посредством этой цензуры вынуждает к искажению этого выражения». Признание того факта, что сновидение имеет как явное, так и скрытое содержание, позволяет аналитику добраться до конфликтов, которые выражает и одновременно скрывает сон.

Как правило, эти конфликты возникают между внутренними импульсами, стремящимися к удовлетворению, и защитой, отвергающей их. При этом сновидение может отражать и противостояние иного рода: друг с другом сталкиваются разные желания. В 1909 году во второе издание «Толкования сновидений» Фрейд, вероятно в ответ на критику своей теории, добавил характерный пример такого подсознательного конфликта; у его пациентов, выказывавших ему сопротивление, появлялись сновидения, в которых желание не осуществляется. Эти сны о противоположных желаниях, как он их называет, отражают желание, чтобы психоаналитик оказался не прав. Тем не менее пациенты не заставили Фрейда сомневаться в своей правоте; даже неприятный сон, который выглядит убедительным опровержением его теории, на самом деле таковым не является. Этот сон отражает желание, возникшее в подсознании, но отвергнутое остальной частью психики, поэтому явное содержание увиденного во сне пропитано тревогой[64]. Так маленький мальчик подавляет сексуальное желание по отношению к матери как абсолютно неприемлемое, но оно сохраняется в подсознании и проявляется тем или иным образом, возможно в виде неприятного сна. В данном случае Фрейд предлагает не отступление от своей первоначальной формулировки, а ее расширение: «Сновидение – это (замаскированное) исполнение (подавленного, вытесненного) желания».

Удовлетворившись усложнением своего первого общего положения, Зигмунд Фрейд оставил в стороне тему исполнения желаний, вернулся назад и выбрал новый исходный пункт для своих «блужданий по проблемам сновидения». Теперь он обратился к типичным материалам снов и их источникам. Подготовив себе путь посредством разграничения явного и скрытого содержания снов, он стал доказывать, что эти два аспекта, несмотря на исполненную смысла связь, все-таки существенно различаются. Сон неизбежно основан на недавних событиях, но в процессе толкования обнаруживается связь с далеким прошлым. Независимо от сюжета, простого или затейливого, он указывает на очень важные для человека проблемы. «Индифферентных возбудителей сновидения, а значит, и безобидных снов не существует», – решительно и даже немного грозно заключает Фрейд.

Одной из его пациенток приснилось, что она ставит свечу в подсвечник, но свеча сломана и плохо стоит. Школьные подруги называют девушку неловкой, но учитель говорит, что это не ее вина. В мире Фрейда падающая свеча вызывает ассоциацию с вялым пенисом. В настоящее время подобное сравнение привычно, но в то время, когда он опубликовал этот и другие похожие сны, эротические толкования оскорбляли и шокировали сопротивляющуюся публику, считавшую их признаком непристойной мономании. Фрейд истолковывает этот сон, нисколько не смущаясь, причем называет его символику прозрачной. Ведь «свеча – это предмет, который может возбуждать женские гениталии; если она сломана, а потому плохо стоит, то это означает импотенцию мужа». Когда Фрейд спросил, каким образом эта молодая женщина, хорошо воспитанная и чуждая всему предосудительному, узнала о подобном переносе значения свечи, она вспомнила, как однажды каталась с мужем на лодке по Рейну и мимо проплыла другая лодка, в которой сидели студенты и с упоением пели вульгарную песню: «Когда шведская королева за закрытыми ставнями со свечой Аполлона…» Последнее слово – «мастурбировала» – она не поняла, и муж ей все объяснил. Свободная ассоциация повела от «закрытых ставней» в непристойных стихах к неловкой ситуации, когда-то пережитой этой пациенткой еще во время пребывания в пансионе и теперь использовавшейся во сне, чтобы облечь сексуальные мысли в одежды пристойности. А что же «Аполлон»? Это было название торговой марки свечей, которая связывала данный сон с другим, приснившимся ранее, – там речь шла о «девственной» Палладе. «Все далеко не так безобидно», – снова повторяет Фрейд.

Как бы то ни было, непосредственные возбудители сновидения в общем случае достаточно безобидны. В каждом сне, утверждает Фрейд, «можно выявить связь с переживаниями предыдущего дня. Какое бы сновидение я ни брал – свое собственное или чужое, каждый раз этот мой опыт получал подкрепление». Эти «дневные впечатления», как он их называет, зачастую обеспечивают кратчайший путь к толкованию сна. Возьмем, к примеру, короткий сон Фрейда о монографии по ботанике. Перед ним лежит иллюстрированная книга, написанная им самим, причем к каждому экземпляру приложено засушенное растение. Возбудителем этого сновидения была монография о цикламенах, которую Фрейд накануне утром видел в витрине книжного магазина. Тем не менее почти каждый сон черпает свои важные ингредиенты в детстве человека.

Предыдущие исследователи, такие как Мори, уже отмечали, что детские впечатления могут прокладывать себе путь в явное содержание снов взрослых. Повторяющиеся сны, впервые увиденные в детстве и возвращающиеся по прошествии многих лет, чтобы преследовать человека по ночам, являются еще одним свидетельством ловких проделок нашей памяти. Однако Фрейда по-настоящему интересовали только детский материал снов, скрытое содержание, которое могло быть выявлено лишь при помощи толкования сновидения. Причем интересовали настолько, что он посвятил этому целый раздел книги, иллюстрируя своими снами, снабженными подробными и в высшей степени интимными откровениями автобиографического характера. Фрейд был готов на собственном примере продемонстрировать, что человек «обнаруживает в сновидении ребенка, продолжающего жить своими импульсами». Именно на этих страницах он признается в своих амбициях, во всех болезненных подробностях, и рассказывает о бродячем поэте с Пратера, который предсказал ему великое политическое будущее. Здесь же Зигмунд Фрейд открывает свое давнее, мучительное и несбывшееся желание побывать в Риме.

Один из самых нескромных автобиографических снов, которые Фрейд проанализировал в «Толковании сновидений», – это часто цитируемый сон о графе Туне. В своем анализе Фрейд соединил подробный рассказ о событиях предшествующего дня, которые стали возбудителем сна, с еще более подробным толкованием. Дневные впечатления, послужившие основой для сна о графе Туне, показывают нам Фрейда в чрезвычайно несдержанном, почти агрессивном настроении. На Западном вокзале Вены, собираясь отправиться в отпуск в Аусзе, он встречает графа Туна, реакционного австрийского политика, который короткое время занимал должность премьер-министра, чрезвычайно надменного, и ему в голову приходят «смелые революционные мысли». Фрейд напевает арию главного героя из первого акта «Свадьбы Фигаро», в которой простолюдин отважно бросает вызов графу, а затем вспоминает об искрометной комедии Бомарше, послужившей основой для либретто Да Понте к опере Моцарта. Фрейд видел этот спектакль в Париже и очень к месту вспомнил о противостоянии Фигаро важному господину, который лишь потрудился родиться на свет, а кроме этого, похоже, не имел никаких достоинств[65].

Это был политик Фрейд, буржуа с либеральными взглядами, считавший себя не ниже любого графа. Однако при раскрытии движущих сил, стоящих за сном о графе Туне, когда он прослеживал сложные цепочки ассоциаций, Фрейд пришел к давно забытым эпизодам из детства. Они не имели такого яркого политического оттенка, как непосредственные возбудители сна, но составляли часть фундамента, на котором зиждились его политические убеждения, исполненные чувства собственного достоинства. Самым важным из этих эпизодов, о котором уже упоминалось, был случай, когда Фрейд в возрасте семи или восьми лет справил нужду в спальне родителей, и отец сказал, что из него ничего не выйдет. «Видимо, это было страшным ударом по моему самолюбию, – замечает Фрейд, – ибо намеки на эту сцену постоянно проявляются в моих снах и, как правило, связаны с перечислением моих успехов и достижений, словно я хочу этим сказать: «Видишь, из меня все-таки кое-что вышло».

Не каждый значимый источник сна нуждается в том, чтобы его прослеживали до самого детства. Сон о монографии по ботанике вызвал у Фрейда мысли о жене, которой он слишком редко покупал цветы, о собственной монографии, посвященной коке, о недавнем разговоре со своим другом доктором Кенигштайном, о сновидении об инъекции Ирме, о его амбициях как ученого, а также об одном дне много лет назад (ему было пять, а сестре еще не исполнилось трех), когда отец отдал им на растерзание книгу с цветными таблицами – эта радостная картина была единственной сохранившейся в его памяти с тех лет.

Охотясь в буйных джунглях детского опыта, Зигмунд Фрейд вернулся с удивительными трофеями. И ни один из них не был таким удивительным – или таким противоречивым? – как эдипов комплекс. Впервые эту важную идею он высказал Флиссу осенью 1897 года. Теперь, в «Толковании сновидений», Фрейд уточняет ее, хотя не использует название, под которым она вошла в историю психоанализа. Вошла и стала там главной. Он вводит эту идею, достаточно логично, в разделе типичных сновидений, среди которых серьезного комментария требует сон о смерти любимых людей. Соперничество братьев и сестер, напряженные отношения между матерями и дочерями или между отцами и сыновьями, желание смерти члену семьи – все это выглядит безнравственным и неестественным. Подобные отношения оскорбляют высоко ценимые официальные добродетели, но, как сухо констатирует Фрейд, их существование ни для кого не является секретом. Во всех этих тайных конфликтах присутствует эдипов комплекс, воплощенный в мифах, трагедиях и снах не меньше, чем в повседневной жизни. Он вытеснен в подсознание, но от этого стал еще более весомым. Эдипов комплекс, как впоследствии выразился Фрейд, есть «ядерный комплекс» неврозов. Однако, и он настаивал на этом с самого начала, «влюбленность в одного из родителей и ненависть к другому» не является монополией невротиков. Это жребий, хотя и незавидный, всех нормальных людей.

Первые формулировки эдипова комплекса, предложенные Фрейдом, были относительно простыми. Впоследствии он значительно усложнил их. Несмотря на то что идея комплекса вскоре вызвала серьезную полемику, уверенность Фрейда в ней постоянно усиливалась: он рассматривал ее как объяснение источников неврозов, как поворотный пункт в истории развития ребенка, как индикатор дифференциации полового созревания мужчины и женщины и даже – в «Тотеме и табу» – как глубокий мотив для возникновения цивилизации и самого человеческого сознания. Однако в «Толковании сновидений», несмотря на то что более широкие последствия лежат на поверхности, эдипово противостояние играет намного более скромную роль. Объясняя эти жестокие сны о смерти супругов или родителей, оно предоставляет доказательства теории о сновидениях как о сбывшихся желаниях. Кроме того, оно помогает объяснить, почему сновидения принимают такую странную форму; люди – все без исключения – имеют желания, которые не могут себе позволить видеть при свете дня в не подвергшемся цензуре виде.

Таким образом, каждое сновидение является результатом работы, причем серьезной работы. Если давление желаний, пробивающихся к сознанию, слабеет или отсутствует настоятельная необходимость сопротивляться этому давлению, работа будет не такой тяжелой. Служащая стражем сна, «работа сновидения» выполняет функцию превращения неприемлемых импульсов и воспоминаний в достаточно безобидную историю, которая сглаживает острые углы и делает возможным озвучивание этих импульсов. Разнообразие «работы сна», открытой для спящего, практически неисчерпаемо, поскольку человек имеет в своем распоряжении бесконечное число впечатлений дня и уникальных жизненных историй. При этом, несмотря на кажущуюся беспорядочность, на отсутствие какого-либо плана, эта работа подчиняется определенным правилам. Цензор, который приукрашивает скрытое содержание сновидений и превращает их в явное, обладает большой степенью свободы и богатым воображением, но следует жестким инструкциям и использует ограниченный набор инструментов.

Самую длинную главу книги Фрейд посвятил этим инструкциям и инструментам. Он рассматривает сновидение одновременно как палеографа, переводчика и дешифровщика. «Мысли и содержание сновидений предстают перед нами как два изображения одного и того же содержания на двух разных языках, или, лучше сказать, содержание сновидения представляется нам переносом мыслей сновидения в другой способ выражения, знаки и законы соединения которого мы сможем понять, сравнив оригинал с переводом». В другой метафоре Фрейд сравнивает сновидение с ребусом, с на первый взгляд бессмысленной картинкой-головоломкой, которую мы сможем расшифровать только в том случае, если перестанем удивляться ее абсурдности и попытаемся заменить каждый образ слогом или словом.

Главные инструменты в наборе, который использует «работа сновидения», – это сгущение, смещение и, как называет это Фрейд, «учет изобразительных возможностей»[66]. Они не уникальны для сновидений, и их можно обнаружить в формировании симптомов неврозов, оговорок и шуток. Однако именно в сновидениях Фрейд впервые обнаружил и описал их работу. Он выявил и четвертый механизм, «вторичную переработку», то есть приведение в порядок запутанного содержания сна после того, как человек проснулся, но не был уверен, нужно ли считать этот механизм инструментом «работы сна».

Существует еще один способ, которым сновидения передают свой внутренний смысл. Речь идет о символах. Фрейд приписывал им незначительную роль. В первых изданиях «Толкования сновидений» он лишь вскользь упоминает о символах, но впоследствии добавляет о них довольно большой раздел, в основном по настоянию Вильгельма Штекеля и других своих первых учеников. Однако Фрейда всегда беспокоило чисто механическое толкование символов. «Я хотел бы настоятельно предостеречь от того, чтобы переоценивать значение символов для толкования сновидений», – писал он в 1909 году, и не советовал ограничивать работу перевода сновидения переводом символов, отказавшись от техники использования «мыслей сновидца». Годом позже он категорически утверждал, обращаясь к своему швейцарскому другу пастору Оскару Пфистеру, тоже психоаналитику: «Вы получите мое полное согласие, если будете с подозрением относиться к каждому новому настоятельному требованию символа – Symbolzumutung, – пока снова не наткнетесь на него в результате опыта». В конце концов, «лучшее из применений ψA[67] – изучение элементов словаря языка подсознания».

В нумерации инструментов, используемых «работой сна», содержится определенная доля иронии. Именно толкование символов на протяжении многих столетий было основой сонников, а в 20-х годах ХХ века стало любимой салонной игрой непрофессиональных психоаналитиков. Таким образом, та техника толкования сновидений, которую Зигмунд Фрейд считал наиболее спорной, после распространения знаний о психоанализе показалась людям самой интригующей. Как мы вскоре убедимся, это не единственный случай популярности Фрейда, без которой, как он сам считал, можно было бы обойтись.

Первый из действительно важных инструментов «работы сна», сгущение, говорит сам за себя. Мысли, наполняющие сознание спящего, бесконечно богаче, чем явное содержание, которое сжато, скудно, лаконично по сравнению с сокровищницей мыслей. Немногочисленные ассоциации, возникающие у сновидца, могут быть новыми, однако большинство их вызвано самим сновидением. Каждый элемент явного содержания сна оказывается предопределенным; он несколько раз отражается в скрытых мыслях сновидения. Персонаж сна – собирательная фигура: ярким примером этого служит Ирма, которая позаимствовала черты и особенности нескольких женщин. Комические фразы или свежие неологизмы, часто встречающиеся в снах, также являются примерами того, как сгущение концентрирует идеи с какой-то фанатичной экономией. Так, сон о ботанической монографии – единственная сцена, самое короткое визуальное впечатление – в сжатом виде содержит разнообразный материал из разных периодов жизни Фрейда. Слово «автодидаскер», которое ему приснилось, является сгущением слов «автор», «автодидакт» и «Ласкер», фамилии либерального немецкого политика еврейского происхождения, с которым Фрейд ассоциировал немецкого социалиста, тоже еврея, Фердинанда Лассаля. Эти фамилии сложными окольными путями вывели его на минное поле эротической озабоченности, которая и составляла истинное содержание сна. И Ласкер, и Лассаль погибли из-за женщин: первый умирал от сифилиса, а второй был убит на дуэли. Фрейд выявил еще одно имя, спрятанное в слове «автодидаскер», – это анаграмма фамилии Ласкер и имени его брата Александра, которого в семье называли Алексом. Желание, содержавшееся в сновидении, заключалось в том, чтобы Алекс удачно женился. Изобретательность сгущения просто удивительна.

Если сгущение не предполагает цензора, то работа смещения служит самым ярким его примером. Сначала цензор ослабляет силу страстей, которые стремятся проявить себя, а затем преобразует их. Так он позволяет этим страстям, которые открыто проявляются в завуалированном виде, справиться с сопротивлением, мобилизуемым цензором. В результате истинные желания, лежащие в основе сновидения, могут не появиться совсем. Именно потому сновидцы, желающие понять свой сон, должны ассоциировать как можно свободнее, а аналитик применить весь свой талант толкования к материалу, который ему сообщают.

Итак, сновидение представляет собой картинку-загадку с собственной безумной логикой. Значит, толкователю сна необходимо принимать во внимание не только сгущение и смещение. Важную роль в сновидении играет также учет изобразительных возможностей. Категории, которые во время бодрствования считаются само собой разумеющимися, не действуют во сне; там нет случайности, противоречия или идентичности. Сон отражает мысли в виде картин, абстрактные идеи в виде конкретных образов: несдержанность человека может передаваться потоками воды, льющейся из переполненной ванны. Последовательность элементов сна, сменяющих друг друга, предполагает логические отношения причины и следствия, а частота появления элемента сна графически подчеркивает его важность. Поскольку у сновидения нет прямого способа выразить отрицание, оно делает это изображением противоположностей – людей, событий и чувств. Сны – мастера каламбуров и обманщики: они шутят или имитируют мыслительную деятельность.

Таким образом, вполне оправданно большое внимание, которое Фрейд уделил стратегиям, доступным «работе сновидения». Многие сны содержат речь, и это почти наверняка цитаты, воспроизводящие слова, где-либо слышанные спящим. Однако «работа сновидения» приводит эти реальные высказывания не для того, чтобы прояснить значение сна, а для того, чтобы подкрепить свои хитрые попытки протащить мимо цензора далекие от невинности материалы. Опять-таки, сны зачастую перегружены аффектами, которые, как предупреждал Фрейд, толкователь не должен понимать буквально, поскольку «работа сна» скорее всего ослабила либо усилила их воздействие, скрыла их реальные цели или, как мы уже могли видеть, превратила в противоположности. Один из самых известных примеров Фрейда, его сон Non vixit, иллюстрирует работу сна как словами, так и чувствами. Неудивительно, что основатель психоанализа назвал это сновидение красивым. Оно заполнено его друзьями, причем некоторые к тому времени уже умерли. Во сне один из них, Йозеф Панет, не понимает слова Флисса, и Фрейд объясняет, что это потому, что Панета нет в живых: Non vixit. Во сне Фрейд распознает свою ошибку в латинской фразе – «Он не жил» вместо «Его нет в живых» (Non vivit). После этого Панет исчезает под взглядом Фрейда, просто тает, как Флейшль-Марксоу. Каждый из них всего лишь ревенант – видение, которое можно уничтожить одним только желанием, если спящему эти мысли покажутся неприятными.

Источник фантазии основателя психоанализа, когда он пронизывающим взглядом уничтожает Панета, совершенно очевиден: это была своекорыстная трансформация унизительной сцены, в которой наставник Фрейда Брюкке смотрел на него, своего нерадивого ассистента, и уничтожал взглядом. Но Non vixit? Фрейд наконец проследил эти слова до фразы, которую он не слышал, а видел: вспомнил надпись на постаменте памятника императору Иосифу в венском императорском дворце: Saluti patriae vixit / non diu sed totus – «Жил во благо родины – недолго, но до конца». Сновидение позаимствовало эти слова и приписало другому Иосифу – Йозефу Панету, который был преемником Фрейда в лаборатории Брюкке и умер в 1890 году, молодым. Очевидно, Зигмунд Фрейд сожалел о преждевременной смерти своего друга, но в то же время радовался, что пережил его. Это лишь часть аффектов, которые передал и исказил сон Фрейда. К другим, прибавляет он, относится тревога за своего друга Флисса, которому предстояла операция, чувство вины, что он не торопится в Берлин, чтобы быть рядом, а также раздражение на Флисса, который просил ни с кем не обсуждать его операцию, как будто он, Фрейд, по натуре неосторожен и нуждается в подобных напоминаниях. Ревенанты, присутствующие в сновидении, возвращают Фрейда в детство: они воплощают давних друзей и врагов. Радость, что он пережил одних, и желание бессмертия лежали в основе мелочного чувства превосходства и такого же мелочного раздражения, которыми насыщен сон Non vixit. Весь сценарий сна напомнил Фрейду старый анекдот, когда один из наивных и эгоистичных супругов говорит другому: «Когда один из нас умрет, я перееду в Париж». Теперь должно быть понятно, почему ни одно сновидение невозможно истолковать до конца. Ткань ассоциаций слишком плотна, приемы чересчур искусны, чтобы загадки сна были полностью разгаданы. Однако Фрейд всегда настаивал, что в основе каждого сна лежит желание, одновременно детское и такое, которое в светском обществе, вероятно, назовут неприличным.